Серьёзнее, чем кажется

Рейтинг: PG
Жанр: в определенном смысле преслэш, драма/романс
Содержание:
Первая встреча в пространстве цикла двух таких, с позволения сказать, немаловажных персонажей, как Шон Дэлмор и Дэрек Смит.
Один из них повышает свой уровень и идет на эксперименты, скорее, над собой самим, другой отчаянно пытается нащупать верный путь из глухого тупика. Получится, как известно, у обоих, но… история о том, как там было в самом начале.
Можно ли считать везением – причем везением запредельной пробы – совершенно не удавшийся угон?



***

Дождливым вечером Шон возвращался домой пешком.
Домой…
Не так уж и давно этим странным словом стало называться место в 66-м округе Северо-Запада. Ветхий пустой завод в безлюдной промышленной зоне, выстроенные – скорее, слепленные на скорую руку – щитовые дома для персонала, не дождавшиеся жителей. Не нужное человеку так быстро теряет вид и прочность, так уныло выглядит и так пахнет безнадежностью… так быстро заселяется чуждым: крысами - ожившими отбросами, псами - добытчиками тьмы, и бродягами, еще дышащими призраками уже не живущих людей.
Эта компания была другой крови.
Полгода назад восемь человек посмели нарушить запустение района, напоминавшего обшарпанные непригодившиеся декорации к забытому неинтересному спектаклю.
Две девушки: тихая, но смелая и уютная Мэган, юркая, веселая, по-мальчишески стриженая Сандра.
Четверо близких друзей: молчаливый увалень Ник Вебстер, шебутной и раскованный Рэддер Йорк, нахальный стремительный Моран Киллрой и рассудительный, здравый Стэн Райвери, никогда не рассказывавший никому о том, откуда у него старый шрам, перечеркнувший темные волосы седой полосой.
И еще двое. Сдержанный немногословный парень, взгляд которого обладал странным свойством отталкивать своей льдистой глубиной и одновременно необъяснимо тянуть, завораживая, лишая сил. Человек, который знал за собой право приказать и сомневался в нем не больше, чем остальные, а они не сомневались вообще. Человек, который отличался.
И его спутник, хрупкий невысокий парнишка, на вид самый слабый. Он был из этой восьмерки тем, кому со снисходительными усмешками никогда бы не подчинились шестеро, вздумай он диктовать свою волю. Но одно его тихое слово мгновенно остановило бы руку того последнего, седьмого, который контролировал всё. Эта власть светловолосого над сильнейшим, скрытая, замаскированная под шуткой и улыбкой, будучи единожды проявленной – уже не забывалась.

Они выбрали квартал фанерных развалюх, чтобы там жить.
Не тянуть на голодном минимуме у вялого костра, не распинывать крыс, прежде чем свалиться на тухлые тряпки, а жить так, как они считали достойным.
Неделя на приведение в нормальный вид одного дома. День на расчистку улицы с помощью чудом обнаруженного неподалеку и отлаженного бульдозера.
Рэддер и Мэган хотят себе отдельное жилье – не проблема, приглянувшийся им дом при накопленном опыте сдается вдвое быстрее. Этим можно и не ограничиваться, благо восьмерка не является замкнутым сообществом и постоянно растет – оставаясь ядром, смелая компания расширяется численно и территориально.
С них начиналось. Но в те времена они, шестнадцатилетние, и не догадывались, сколько уровней возьмут и подстроятся под их крохотную, но слитую структуру, сколько человек увидят, позавидуют, наберутся смелости влиться, и на какую высоту их, основателей, в конечном итоге вознесут.

А пока домой, в Квартал той поры, где жизнь бурлила в двух десятках домов, возвращался лидер примерно двух с небольшим сотен людей.
Замусоренные проулки, подходы к освоенным местам, явно требовали массированной обработки тем же бульдозером. На машине не протиснешься, безобразие. Сгрести весь этот хлам скопом, заставить новичков закидать в грузовики, пусть только попробуют вякнуть. Здесь работу не выбирают. Ее много.
А грузовиков всего два, если действовать в таких мизерных масштабах, это к лету только и управиться…
Нет, не пойдет. Послать тех ребят, что рядом с Ником увиваются, на поиски техники. Пусть в городе подберут полезного, и побольше, нам нужнее. А в прикрытие им дать стрелков Стэна, они там недавно придавили арабов, нехило вооружились и горды собой. Пусть тренируются.
Тогда можно будет хоть нормально по району перемещаться, а не пробираться.
Стоп.
Это еще что за…
Трое – не свои – заняты важным делом: месят четвертого. Отметелили так, что он уже и не стонет, добивают.
Ствол мигом в ладонь. Того, что лежит, не разглядишь, он просто куча окровавленного тряпья. Наш – не наш?
А разницы мало.
Если левые чужаки наказывают своего, нехрен это делать поблизости от наших мест. Пусть это еще и не Квартал, и про границы зоны влияния особо пока не задумывались… но если решено расчистить территорию, то и от дерьма такого типа включительно.
Решено? Да. И помешать этим ублюдкам никто не постесняется.
А если они прессуют нашего… Бля, Картер всё равно не даст.
Так что решение у проблемы универсальное.
Три прицельных выстрела – одному колено, второму плечо, третьему ладонь. Не смертельно, Рою понравилось бы, зато вдребезги, эффект 50-го калибра с двадцати метров никто не отменял. Нормально. Запомнится надолго, можно сказать, на всю жизнь, а если заразу подхватят в здешней грязи, куда повалились с воплями – так и совсем коротко получится.
Добить – не добить? Ведь при определенной вероятности это даже гуманнее… поди Картеру докажи. Тут он эксперт и этим кроет.
Ладно, вопрос решился сам – расползлись. Остановиться в трех шагах, не убирая оружие, и молча наблюдать было неплохой идеей.
Да, кто ж ты такой, невезучий? Хотя как посмотреть. Этот переулок среди пяти таких же был выбран сугубо рандомно.
Худой окровавленный парень. Перемазанный нещадно, глина, замешанная на крови, отлично маскирует внешность. Шмотки драные, похож на нищего, но с таким везением мог быть и городским до начала обработки.
Нет, не спутаешь – такими тощими могут быть только местные.
Чёрт, парень… если ты всё-таки из наших, то те трое далеко не ушли. И Рою придется принять как факт.
Лежащего ничком труднее опознать, поэтому терпи, придется перевернуться. На ощупь плечо холодное, но застонал... Жив, значит. Правда, лицо заострившееся, пена на губах, а серые они – не разберешь, то ли от грязи, то ли естественный цвет. Да, дождь очень кстати…
Дьявол… а ведь знакомый.
Нет, не свой. Даже близко не свой.

***

Прошлым летом этот парень попался под ноги и показал степень собственной наглости оригинальным впечатляющим способом – он начал с того, что убил Шона Дэлмора.
Тогда ни о каких Монстрах Шон с Роем не знали. Жили в той самой комнате недостроенного дома, из окна которой один из них спрыгнул, чтобы познакомиться со вторым. Куда потом второй пришел в страшную грозу, чтобы назваться, заявить о себе и – остаться навсегда.
Бои без правил со временем стали прошлым, а вместо этого веселья Рой взял на себя труд по развлеканию нелюдимого друга и ознакомлению его с радостями жизни. Во имя сей благой цели он таскал Шона по городу днем, игнорируя сложные взгляды Дэлмора в сторону полицейских патрулей, трещал без умолку, расписывая инертному слушателю красоты весеннего парка или фантастическую прелесть посещения кафе-мороженого именно в то время, когда в соседнем колледже кончились занятия, и столики наводнены девчонками в коротких юбочках.
Девушки переглядывались за спиной Шона, перешептывались и вели себя соответствующе до тех пор, пока он не оборачивался. В следующую секунду столики пустели, мороженое оставалось таять, а молочный коктейль оседал сладкой пеной.
Но Рой не унывал.
Однажды Шон, не выдержав длительной планомерной осады, принял настоятельное предложение познать, что такое кинематограф. На половине сеанса Рой вылакал свое пиво, свое резервное пиво, потом пиво Шона и уже присматривался к соседям, но одумался, в основном, потому, что представил их праведное возмущение, а главное – последствия локального конфликта в исполнении Дэлмора. Провоцировать никого не стоило, и Рой, предупредив Шона, что он скоро, просочился по проходу наружу за добавкой.
А спустя минут пять веривший своему чутью Дэлмор двинулся следом и стал свидетелем следующего – за стеклянной витриной кинотеатра, через улицу, там, где стояла их машина, был в разгаре свой конфликт: Рой яростно дрался с каким-то парнем.

Дверь со стороны водителя настежь, стекла в ней нет, оно хрустит под ногами двоих сцепившихся. Тот из них, кто уронил проволоку с загнутым концом – орудие угонщика – тянулся к поясу, преодолевая сопротивление светловолосого, повисшего у него на руке.
А ведь Рой уговорил Шона оставить ствол дома перед дневным походом в людное место с металлоискателем на входе.
Рой сказал: ну что с нами может случиться, сам подумай. Нет никакого риска. Ты сам по себе оружие.
Дэлмор – да. Но не Рой…
Ускоряясь с места, чтобы преодолеть проклятые пятьдесят метров, Шон первый и последний раз в жизни пожалел, что послушался Картера.
Грохот разлетающейся стеклянной двери.
Вспоротый противным звоном сигнализации уличный шум.
Рой даже обернуться не успел, зато второй среагировал. Причем идеально верно. Добравшиеся до ножен на ремне пальцы сжали рукоять ножа, но удар пошел не туда, куда изначально планировался, не в жадного хозяина тачки, а в сторону неожиданной, но мгновенно оцененной на высший балл опасности.
Свист тяжелого лезвия. Метров восемь.
И меткая рука.
И между ребер – точно в сердце.
Тут же – медленно расширяющиеся, неверящие зеленые глаза и ватная растерянность, потому что не сработало.
Потому что бегущий и не подумал замедлиться.

Рой скользнул в сторону, а голова неправильно выбравшего объект угонщика мотнулась от удара, впечаталась в край крыши. Кровь сразу залила лицо истощенного – Рой так долго сумел ему сопротивляться – диковатого парня, который, впрочем, сознания не потерял. Цепкий.
А Шон, прижав его к машине в мертвом захвате, мстительно воспользовался неожиданной стойкостью доходяги, чтобы продемонстрировать, как умеют некоторые плавно вытаскивать метательный нож из своей грудной клетки, невзирая на скрежет костей.
Улыбался Дэлмор при этом так, что парень побледнел.
Застыл, перестал дышать, зачарованный занесенным над собой собственным ножом.
Рой негромко позвал.
Но это было уже лишним.
В тот миг, когда недавно расставшийся с кличкой Демон смотрел в глаза своему убийце и в то же время жертве, Шон понял, что не вернет удар таким, каким его получил. На ринге он столько раз видел страх и удивление, что сейчас был сам удивлен, различив совершенно другое – злобу, бешенство, затравленность и решимость перед лицом невероятного.
Парень не испугался. Он знал, что умрет через мгновение – но не сдался. Он просто не мог сопротивляться физически, но не покорился.
Это было – давай, не тяни, убей меня, мразь, раз уж ты сильнее, и будь ты проклят!
Это было мужество перед лицом смерти.
Дэлмор оценил.
Нож опустился, но не в горло, не в глаз, не в сердце.
Пригвоздил грязную ладонь угонщика к крыше машины. Насквозь: и плоть, и железо.
Костлявые пальцы вздрогнули, из горла рванулся сдавленный всхлип, но парень совладал с собой. Не сводя горящего яростью взгляда с отступившего на шаг Шона, не дрогнув, вытащил свой нож из ладони. Аккуратно вытер лезвие о потерявшую цвет майку, бережно спрятал. Только потом мельком глянул на распаханную руку, сжал кулак, роняя темные капли на асфальт. Даже по борту серой машины протянулись две полоски: подлиннее и покороче.
Вдалеке завыли узнаваемые сирены. Кольцо зевак уплотнялось.
Мальчишка – ровесник им, не больше пятнадцати – плотной волной ненависти наградил обоих противников: взъерошенного, раскрасневшегося пацана в дурацких шмотках и жуткого типа, который вот только что имел отличный шанс раздробить все кости и перерубить сухожилия в рабочей руке, но – промахнулся и не причинил особого вреда… не так уж и крут, значит.
Позарившийся на машину Дэлмора и Роя процедил сквозь зубы:
– Сдохните, суки. Увидимся еще.
Никто ему тогда не ответил, парень, хромая, исчез в переулке.
Ушел живым, сохранив оружие. Ушел, не зная наверняка, с чем столкнулся, но не поддавшись. Ушел, запомнившись.

***

И вот теперь тот самый дикарь, слёту добившийся когда-то того, что неосуществимо было для абсолютного большинства ветеранов боев без правил, лежал на асфальте, в мёрзлой зимней грязи, и тихо стонал.
Он был без сознания, вернее, в таком спутанном мерзком состоянии, когда тело не подчиняется, но боль прекрасно чует. Она, старая знакомая, вечная спутница, жгучая и выматывающая, волнами ходила по его лицу, холодным едким потом смешивалась с грязью, рвалась наружу сквозь стиснутые зубы.
Шон встал.
Этому человеку он ничем не обязан. Скорее наоборот: за свои геройства парень помощи не заслужил. С ним и так обошлись тогда максимально снисходительно, понял он это или нет. Повезло ему тогда сказочно. А теперь вообще… Ладно уж, не звать же обратно тех троих?
Дэлмор сделал, что мог, большего никому не должен, и можно уходить.
Но он колебался.
Парень так выглядит, что вариантов нет. Оставить его без помощи – значит, убить. Не то чтобы с последним когда-либо были хоть малейшие проблемы… но речь ведь не идет о том, чтобы особо напрягаться…
В этот момент избитый зашелся в приступе сухого кашля, неосознанно напрягся, впиваясь себе в грудь обломками ногтей, но силы изменили. Рука упала, легла на ботинок стоящего, конвульсивно сжалась.
И откинуть эту руку с багровым, плохо зажившим шрамом через ладонь и уйти Шон уже не смог.

Выругался, огляделся, вышиб одним ударом ближайшую замшелую дверь. Уцепил бродягу за плечи, добившись резкого вскрика и уже прочного отруба. Втащил в пыльный необжитой подвал, где было хотя бы сухо, положил на кучу тряпья на бетонном полу и бегло осмотрел. Темнота не помеха.
Раны, ссадины, ребра хрустят. Вместо правой щеки месиво, не все пальцы под правильным углом, да еще явно рука переломана, локоть в двух местах, обычный и вновь приобретенный, чуть ниже…
Под ноги попалась деревяшка от упаковочного ящика, плюс тряпка в три слоя, вот и первая помощь. А чёрт их знает, как еще? Калечить их не в пример проще, чем чинить.

Шон размышлял над значением понятия «первая помощь» в плане – что считать «второй» вообще, в данном конкретном случае в частности, и, как следствие, что дальше делать с этим подыхающим смертным, когда парень неожиданно очнулся. Вряд ли он что-то видел в плотной темноте подвала, но в его здоровой руке мгновенно оказался нож.
Он его даже попробовал использовать, правда, от слабости тут же выронил и снова отключился.
Звон лезвия по бетону…
Дэлмор подобрал оружие. Отстранился, прислонился к стене, сполз на пол. Задумчиво взвесил исцарапанный, истертый, но чистый нож на ладони, вспомнил ощущение этого лезвия в сердце, тяжесть этого лезвия в собственной руке, вспомнил пылающие злым огнем зеленые глаза. И почувствовал что-то вроде уважения к полумертвому, но до конца защищавшемуся человеку.
Рой убедил сдерживаться.
Заставил согласиться с собой в том, что убивать надо дозированно и обдуманно. Ладно, в этом определенно есть смысл. Да, собственно, никаких активных действий по отношению к этому нахалу и не допускалось. Не убил. Сдержался. Есть повод собой гордиться.
Подумаешь, шрам. Знал бы он…
А тут продолжение истории и какие-то новые проблемы. Как насчет убийства бездействием? Это как считать? Если его не трогать – он сдохнет. Если его потрогать в прежнем стиле – тем более, но это уже вроде бы не обсуждается.
А как еще?
И так передернуло с непривычки, пока пришлось фиксировать ему руку. Сведения-навыки есть, но применять их пока ни на ком нужды не было. Да и сейчас нет.
Есть что-то другое. Не обязанность, а… любопытство. Похожая любознательность когда-то была удовлетворена на ринге, человеческое тело и его пределы давно не тайна, только тогда вопрос состоял в разрушении.
Этого уже кто-то вполне успешно разрушил.
Стоит ли его… наоборот?
Попробовать.
Вообще… почему-то хочется. Смутно, не ясно, как именно, но… да. А своим желаниям надо доверять с оглядкой, Рой приучил.
И что – сдержаться?

Снаружи ночь прояснилась, луна прорвалась из-за туч, легла прямоугольником стылого света на пол.
Отвлекшийся Шон снова бросил взгляд на свою растерзанную проблему и понял, что лежащий смотрит на него лихорадочно блестящими, но осмысленными глазами.
Ответ придет по ходу, видимо.
Парень задергался, инстинктивно попытался отползти, но сил не хватило даже отодвинуться. Тогда он замер на миг, оценивая шансы, с усилием втянул застоявшийся воздух подвала и снова стал таким же, как на солнечной летней улочке перед кинотеатром – отчаянный в своей слабости, шагнувший за предел. Обреченный, осознающий свою беспомощность, и потому бесстрашный.
Потрескавшиеся губы искривились в усмешке.
– Ну, что с-смотришь? Добей. Только б-быстро.
Его хрип едва напоминал людскую речь.
Шон промолчал. Он знал, что человеку, лежащему в лунном контуре, как в гробу, он сам кажется зловещим черным силуэтом во враждебной тьме неизвестного места.
Парень словно принюхался. Включилось в нем что-то звериное, глубинное, он впитывал всем телом, ловя и вбирая, ноздри трепетали, глаза слезились от напряжения.
– А ты ведь… не из тех…
– Нет.
Информацию он, в конце концов, заслужил, ведь неопределенность пугает сильнее известной опасности. Цель же пугать этот несуразный обломок далека от приоритетов. Он и так на грани.
– Тогда… к-какого хера ты…
Хороший вопрос.
Без ответа.

Парень явно напряг остатки здравого соображения.
С его точки зрения есть чем озадачиться. Последнее воспоминание – били, причину и исполнителей он знает, это не удивительно. А вот следующий кадр вместо ада – непонятное место и незнакомый субъект, с теми не связанный. Чего ему надо…
И проблесками через муть – вспышки выстрелов, грохот бьет по ушам, кто-то падает рядом, крики, а на ногах всего один, и ствол на отлете держит, молчит…
Этот?
Он? Вырубил тех троих… вмешался… сюда притащил, бля, что это вообще за дыра… и что делать… а ничего, хрен что сделаешь в таком раздрызге… рука перевязана!.. дьявол, да что происходит?!
– Я с-спросил, – ой, какая весомая угроза, – нахрена ты тут…
И кашель. Гадский приступ рвет грудь, отдается в голове, ножом по горлу.
А этот молчит, с-сука. Ждет, пока дыхание вернется, пока свист и клокотание сложатся в слова.
– Что ты тянешь? Мразь, з-зачем со мной возишься, помучить охота?..
– С чего ты взял, что я хочу тебя убить?
А что, есть варианты?!.. Бля, как попал… еще не хватало… ну сколько можно… Воистину сатанинское везение.
– В таком случае ты давно был бы мертв.
Ну, разумеется. Мнение тех, у кого не все кости целы, никогда не учитывается. Собрать бы хоть какие-то силы, соскрести со дна… деревяшкой-шиной можно хоть заслониться в случае чего.
Да, бля, конечно же. От его ствола обалденного калибра.
Суперская защита, что за дурь.
Но она есть, деревяшка-то…
Мозги никакие совершенно, так туго доходит: а ведь именно этот повязку сделал, больше некому, не те же? Даже к глазам поднести охота – не кажется же? Реально есть. В голове не укладывается, никакого смысла, полнейшая ерунда… Да кто он такой, почему отбил, нафига это с рукой, нет же таких, кому не плевать, какого чёрта, так не бывает, зачем ему надо было… к чему это, чего ради?..
– За что?..

Шон вздрогнул, получив эти слова в лицо. Слышать их внутри себя, слышать, сказанные кем-то кому-то… такое бывало. А теперь вопрос обращен к нему самому.
Еще интереснее другое. Бродяга уставился на повязку, будто рука теперь и не его совсем. Он об этом, а не об убийстве и смерти. Он удивлен.
Не он один, кажется.
Если раньше с коварным вопросом дело было в причиненном зле, то этот подранок – ему почему-то покоя не давало обратное. К злу он, видимо, плотно привык?
Парень не заметил короткого мига смятения Шона: и темнота мешала, и своя подступающая к горлу паника. А выплеск адреналина он потратил на то, чтобы диким усилием сесть, податься вперед как можно дальше и сорванным шепотом выкрикнуть:
– Да мать твою, что тебе от меня нужно?!
Еще один отличный вопрос. Кто бы ответил им обоим.
– Если я уйду, ты сдохнешь.
– Может быть! Даже если так, тебе какое дело?!
Один из них не понимает другого, а тот не понимает сам себя.

– Ты меня не помнишь?
Парень послушно вгляделся. В полутьме подвала глаза блеснули отраженным тусклым светом. Он напряг зрение, скорее, из того же любопытства – ни одного человека, способного вступиться, на свете не существовало, и ему это было прочно известно.
Его никто в этой дерьмовой жизни не помнил, и он не помнил никого.
Тем не менее, через несколько мгновений, подавив порыв отшатнуться от наклонившегося вперед, в лунную белизну, Шона, парень хрипло проговорил:
– Похоже, именно тебе я обязан этим шрамом?..
– Верно.
И больная грудь мучительно сбивается с причиняющего боль дыхания.
Тот… который поймал, совладал, скрутил играючи, но… не убил. Непонятный и страшный. Которому нипочем сталь между ребрами. Или это всё тогда было безумием… показалось. Но так реально показалось.
Да безумие и сейчас тут как тут, да еще хлеще. Где такое видано, чтобы после подобного знакомства всё закручивалось так странно.
Что ж он – рассчитается сейчас за тачку? Давно бы мог, правильно сказал – хотел бы свернуть шею, сразу б справился. И тем летом, по горячим следам, и мог бы не мешать сегодня Южным… а сейчас из избитого, насквозь простуженного плохой противник этому холеному типу, с его-то кошмарной силой!
Он… руку сломанную перетянул.
Господи, такого вот еще никто в жизни не делал. Никогда. И это хуже всего, потому что необъяснимо.
Сидит и смотрит, от него словно сквозняк по коже в глухом подземелье.
– Ты сказал тогда – свидимся, так и вышло.
Я такое говорил? Да?
Этот еще голову наклонил, показалось, что усмехнулся – но ведь темно же, не видно! –  и вдруг добавил:
– Мое имя Шон.
Вашу мать…
Это вот к чему?!..
Нахрена его имя… зачем это… что теперь? Да чего ж этот невозможный ублюдок хочет?!
Подумаешь, не вспорол тогда за угон, да ничего же и не получилось! Тачка ваша отстойная на месте осталась, и блондин тот круче синяков нифига не огреб.
Подумаешь, раскидал сейчас уродов, да его никто не просил! Сам бы справился… как раз должно было открыться второе дыхание, никуда бы не делось.
Подумаешь, затащил сюда, из грязи на мягкое, в тепло, в тишину, в убежище. Еще неизвестно, что при этом у него на уме! Южные чуть ли не как-то роднее.
Подумаешь, рука только ноет, а раньше болталась и выворачивалась, искрила тошнотой… Туго завязано-то, почти онемело, и узел больно давит.
А теперь он…
Он…
Его Шон зовут.
Нет, это всё, конечно, полная херня.
– …Дэрек.

Назвался, недобитый. Надо же, как одолжение.
Подумаешь…
Соображал чего-то. Часто с ним такое, как сегодня, случается, что он разбирается, с кем потом общаться, а с кем не стоит? Да нет… вот бьют его часто. Места живого нет от шрамов, смотрел – заметил. А судя по тому, что сидит сейчас, как по башке двинутый… нет, он реально двинутый, но…
Он назвал свое имя так, как однажды другой назвал свое Рою Картеру.
Со скрежетом.
От давнего неиспользования.
Дэрек, значит.
– Вот что, Дэрек. Ты на моей территории.
И сразу такой напуганный. Напрягаться ему уже просто дальше некуда, и так дрожит, как струнка. Зубы стучат, а он не понимает, иначе б стиснул. Гордый. Оборванец. Откуда ж он такой взялся?
– И я с удовольствием от тебя избавлюсь.
Обмер, и хрипеть перестал. Взглядом метнулся к двери – телом никак. Подвело. Вложил в сказанное единственный существующий для него смысл и сейчас снова превратится в считающего последние глотки воздуха больного бешенством зверька.
А что сказано действительно неудачно – не поспоришь. Чёрт.
– Скажи, где ты живешь, я отвезу тебя.
И это полублеф, потому что машины поблизости нет. Но, в принципе, ничего невозможного. Бросать начатое на полпути несвойственно, даже недостойно. На ринге, например, никогда не оставлял недобитых. А этот тут загнется в два счета со своим нецелым скелетом и пневмонией. Пусть его до ума доводят, кто у него там есть…
Те, кто его не зовет по имени.
Те, которых, похоже, просто в принципе нет.
– Какая щедрость!
Так.
А у него голос прорезался? И в нем – еще и издевка?
Ухмыляется. Самого трясет всего, а он лыбится, и на зубах краснота. Это не порезы, это внутреннее.
Недостаточно щедро с тобой, приблуда? Ну, как посмотреть.
– В свободное время подрабатываешь таксистом?
Так, значит… Ему хватает сил на колкости. Прекрасно.
Нет.
Не угадал. Никто не угадал, ни он со своими домыслами, ни…
Такого никому раньше не предлагалось. И предложено уже не будет. Плохая идея.
– Как хочешь.

Бля! Он уходит… а-а-а, что наделал, бля, что натвори-ил… ну кто за язык тянул!.. где еще такие недоумки водятся, господи, твою ма-ать…
Ну ведь глупости же он нес, сам не понимал?! Дурак он слепой, что ли... Отвезет он – на Юг обратно? Отличная мысль, чтоб те сволочи встретили, с рук на руки, да? Спасибо…
Убей тогда лучше сам. Чего тогда время тратил на дурь всякую, в кого играл, а? Пулю мне давай ту же, что и им, для комплекта, только в лоб сразу. Чего тогда летом не прирезал? Мазила ты херов, гад ты жестокий… Всё бы уже тогда кончилось, и разом, и быстро, и по-честному.
А так…
Ну зачем, зачем мне знать, как тебя звать, если ты – уходишь?!..
А?
Больно, как будто сотню ножей, и все под ребра. Цепляются, режут, скрежещут, суки, точатся друг об друга и вда-а-авливаются… Во рту солоно, искровенили всё, это что – месть? За тот бросок он воткнул в меня тысячу лезвий. Дышать нечем… Стук бешеный – в ушах долбится, это не может быть сердце, оно так не умеет, оно сломается.
Ладно… я уже устал. Совсем устал.
Вали, скотина. Шон. Уходи и имя мое забудь!
Да и так забудешь…
Чтоб ты сдох, а я тебя там встречу. И не промажу точно.
Обидно! Последнее, что в жизни слышал, и то насмешка. Отвезет он, как же.
– Некуда мне ехать… нигде я не живу.
Всё равно никто уже не услышит.

***

Дальнейшее практически не запомнилось, сквозь сырую шершавую пелену пробивались несуразные, ничего не дающие урывки. Сначала какая-то машина, это понятно только по запаху и характерной тряске, глаза-то не открываются совершенно, веки тяжелее бетонных ворот.
Едем. Куда-то. Кто-то за рулем. Зачем-то. Без понятия…
Потом тряски нет, кончилась, зато стук, ветер на лице и рывок… унесло.
Неизвестно, надолго ли, и что там было в перерыве, но в итоге – незнакомые стены вокруг. И не подвал. И не коповский отстойник. Светлое что-то. Пустое, чистое и светлое.
Сдох. Точно.
Наконец-то.
А в раю есть кровати, вот не ожидал. С лежбищем из тряпичного рванья не спутаешь, и запах не даст, и белизна эта проклятая, которая так глаза режет… дурацкий цвет. Непривычный, непрактичный, чужой. Всё тут чужое. Хрен знает, где вообще это «тут». Рассмотреть не удается, веки ни на грамм не легче, а в щелочки лезет сияющая муть… идиотское место.
Но жарко здесь, как в преисподней.
На грудь давит: не поймешь – повязки, ребра-то хрустели, не поймешь – одеяло… Какая сволочь положила сверху эту долбаную мягкую теплую тяжесть? Уберите, я так отвык.
А вот холодное на лоб – о, за это душу продать не жалко! Только частями, чтоб последнюю восьмушку выгадать, приберечь, отдать за глоток жидкого и тоже – холодного…
Бля, нахер эту горькую жгучую мерзость! И на одеяло ваше жаркое попало, да? Очень хорошо. И его вон… А я буду спать.
Спать. Крепко и без снов. Долго. Очень долго. От этой роскоши тоже отвык. А тут… Плохое место, непонятное. Кажется, что в этом светлом чёрт-те где… можно, что ли. Дьявол, если с инстинктами здесь творится такая нетипичная херня, то остается только плюнуть и расслабиться. Будь что будет. Надоело… От страха трястись надоело, вжиматься в вонючие углы и озираться на нервах надоело, гадость жрать надоело, когда бьют впятером, надоело, одному – надоело смертельно…
Вот и сдохнуть – да не вопрос, давно готов. А здесь хоть под одеялом.

В этом нереальном чёрт-те где даже снятся сны, кто бы мог подумать.
Раньше на них не хватало ни сил, ни времени – на отключку выкраивалась пара рваных дерганых часов. Главное, желания снить себе ту же гнусь, что и вокруг, не было совершенно. А теперь…
Она же – сон? Эта, у которой такие обалденные волосы, прохладные и щекочутся, а она смеется и убирает их назад. Дура.
А пахнет она… слов нет. Свежая такая. Быстрая, не разглядишь, не удержишь, да и рука фиг поднимется. Так-то смог бы, если левой, но сон же не поймаешь, глупо выйдет.
Это она принесла попить прохладного и чистого, за что ей моментально прощены все эти литры дебильной вязкой химии, которой безжалостно пичкала раньше. И мокрое белое на пылающий лоб – это тоже она. Вот только у ангелов волосы вроде бы нифига не черные, это сбивает с толку. А адские девчонки не меняют повязки так бережно, что и не больно вовсе, не сидят рядышком, не стирают с тебя грязь, сопли, пот и слезы, не терпят часами, если вцепляешься в горячке им в локоть до синяков, не улыбаются тебе и не гладят по волосам, как… бля.
Это сон.
Только этот сон зовут Бэсс. Точно.

А тот парень… Шон – он тоже снился.
Не постоянно, как девчонка невозможная, а только один раз. В самом начале, когда хреновее всего было.
Всё-таки без него тут дело не обошлось.
Вроде бы зашел, но не приблизился сразу, на пороге постоял сперва. Зачем? И вообще, в тот-то момент ну как можно было понять, что это именно он пришел? Глаза-то жгло ужасно, зрение определенно в минусе, в мозгах ватная дурь и слабость… А всё равно это он был. С первого мига ясно. Хрен поймешь откуда. Тем подвалом сырым пахнуло, той ночью практически последней?
Может быть.
Но скорее другое. Вот он тогда в подвале встал, оскорбленный… а ведь я не хотел же… он в темноте пропал враз, как и не было, а скрежет бетонной крошки под его тяжелыми подошвами был хуже треска гниющих легких, потому что уходит – последнее… самое-самое последнее…
И безжалостная удавка снова на горле, и что-то внутри, такое дурацкое, жгучее, острое и слабое, легковерное, так и не загашенное, орет беззвучно вслед – да стой же, подонок, куда ты!.. я ж и правда без тебя загнусь.
Прямо сейчас. Сегодня. Не когда-нибудь в перспективе, а реально дело часов-минут, потому что никто никогда не спасал, никто ни разу не помогал, и сейчас не станет, ну с чего бы? А в ту ночь привычно дерьмовой жизни внезапно настал край, дохнула пустота, кончилась под ногами дорожка, взяла, сука, и пропала, как его силуэт, и всё.
Рвануться ему вслед получилось только душой, взмолиться получилось только про себя, не вслух, но кому это нахер надо.
Он же не вернулся.
По крайней мере, я этого не видел.

То есть, если так собрать мозги и прикинуть, что-то слишком много совпадений получилось бы – неужели моментально после его ухода кто-то абсолютно другой завалил в тот заброшенный десятилетиями подвал, увидел околевающего отвратного бродягу и неожиданно решил поучаствовать в его судьбе совсем не так, как напрашивается. Не добить.
А там – вся эта белизна и лечебная дрянь, от которой в груди погасло, и лезвия постепенно растаяли.
Ну да, конечно же, тут нет никакой связи с парнем, который выключил троих Южных, не бросил валяться в грязи и намотал на сломанную руку деревянную плашку! Да-да, тот парень обиделся и сгинул, а в ту же волшебную ночь офигенно кстати нашелся второй ненормальный, кому не плевать на полудохлого, до донышка вычерпанного типа с до кошмара дурным языком.
В чудеса вообще верится со скрипом, а в подобные – принципиально никак.
Он, наверное, всё-таки не ушел, этот первый и единственный в своем роде ненормальный.
Хоть я этого и не видел. Хоть я и проклял его изо всех остававшихся сил. Он не мог услышать, как я выл в полной тишине, и это здорово, потому что он не скривился от брезгливости, как все встречные.
И он не ушел. Получается так.
Оскорбить его до конца, отогнать от себя понадежнее не получилось, сил не осталось. Вот он и…
Только если он благодарности какой ждал, то обломался. Слишком хреновато было, чтобы воспринимать обратную дорогу из подвала, и марка его тачки в памяти не отложилась, не говоря уж о том, куда он приволок в итоге и кто ему та неземная заботливая девчонка…
Так что, как он возвратился тогда в подземелье – шанс почти упущенный, самому себе старательно перечеркнутый, ниточка распоследняя со стволом 50-го калибра – осталось за кадром.
Я не видел.
Как он за мной вернулся.
Но он так сделал.
И отразилось это, почувствовалось, проняло до ноющих костей непонятным трепетом – только теперь, в бесстыдно белой комнате в противовес черному подвалу, в этом то ли сне, то ли глюке.

Он снова здесь, и ощущение, что воздух в замкнутом пространстве делишь на двоих именно с ним, толкнулось узнаванием, которому по сути особо неоткуда было браться. Но зрение не помогало, так что на чутье вся надежда. Да и оно… ну как тут будешь себе доверять, если ведет из стороны в сторону даже лежащего, штормит от слабости и качает, кружится всё, на периферии мельтешня надоедливая, вот-вот сорвешься в отруб, но держит одно – он всё-таки вернулся, сволочь.
И есть вероятность, что это не сон, потому что если да, то тогда глючится всё, начиная со стрельбы над ухом в том сраном переулке, который пора переименовать в могилу Дэрека Смита.

Шаги от двери.
Каждый из них – всплеск боли в стянутых ребрах. Туман перед глазами, как назло, всё сильнее. От волнения, что ли.
И голос его приходит раньше его лица:
– Ты будешь жить.
О, вот это ценно… таким голосом говорят: ты труп. И действуют потом соответственно. А этот – наоборот.
Врет? Да непохоже…
Губы как кто склеил, не говоря про спекшиеся мозги.
– Я?.. Где?.. С кем?
Тупые вопросы в таком состоянии получаются, потому что главный – нахера вообще? – не задается пока, хоть тресни.
– Здесь, с нами. Со мной.
Он ответил… одно это – уже здорово. Не проигнорил, не послал, не припомнил… так, не стоит думать о том, что этот сумасшедший еще сделал и не сделал. Больно длинный список. Больно непривычный.
Везение моего имени не помнит.
Дико всё настораживает. А еще какие-то неведомые «мы». А еще непонятнее вот это «со мной».
Но в любой момент всё это удобненько можно списать на то, что крышесносный жар морочит голову и подкидывает всяческую фигню…  вот только в таком случае совсем не ясно, почему глючная фигня выглядит именно так – «с ним».
Да я ж его совсем не знаю.
А дальше еще забавнее, в этом странном сне. Он наклоняется – тот парень, что когда-то вбил башкой в острое железо, наказал, пропоров руку насквозь… руку, не горло… – и негромко произносит:
– Я тебя жду, Дэрек.

А это хлестнуло.
Обожгло почище всех ударов. Аж дернулся так, что тело взвыло, и от боли разом прояснилось зрение, а в довершение будто само собой вылетело на вдохе:
– Ты помнишь?!
– Помню.
Он даже усмехнулся, или снова показалось… потрясающе. Вроде бы странно, но факт: собственное имя вспоминалось всё реже, стиралось всё прочнее. Не с кем тренировать. А этот…
Люди обычно сосредотачивались на мне, исключительно чтобы примериться и покрепче вмазать. Как вариант – догнать и покрепче вмазать. Он же, получается, не просто спросил, как меня звать, не для формы и не по приколу, он принял к сведению, не выбросил из головы ни это бессмысленное короткое слово, ни… меня. И он действительно обращается ко мне именно так.
Мало кто способен понять, почему это так шибает. Для этого надо с детства быть Зверенышем.
Но ведь есть чем ему ответить!
– Я тоже …тебя помню. Ты – Шон.
Ниточка. Ниточка-ниточка. Я тебя всё-таки знаю, парень, и ты меня знаешь. Хоть так, хоть по имени, не глубже, но это уже кое-что, не спорьте…
Уж кого-кого, а тебя, Шон, я запомнил накрепко.
Особенно, если ты мне не снишься и если ты реально… зачем-то меня ждешь.

– Верно.
Он точно скривился, но не злобно и не брезгливо. Совсем нет.
– Память тебе не отшибло, значит, не особо хлипкий. Может, и выйдет толк.
Совершенно не понятно… ну и ладно, ну и к чёрту. И так неплохой сон получился.
Шон еще добавил:
– Поднимайся быстрее. Даю тебе неделю. Плюс еще одну на перелом. Если хоть раз Бэсс мне пожалуется, что ты выделываешься… лучше тебе воздержаться. Не зли судьбу, Дэрек.
А если это единственное, что я хорошо умею? Злить? Ай, ладно…
Душный туман одумался, отвоевал владения – больные насквозь мозги, и какое там подниматься-вставать, поползать, разве что… Неделя, да? Сомнительно. Ну, значит, я всё-таки реально хлипкий, что ж теперь. Придется тебе еще подождать, Шон, если ты настолько наглый, что лезешь в мои сны.
Дольше всего в меркнущем сознании продержались его страшные светлые глаза и властная усмешка. Его имя – впечаталось каленым железом.
Если не врешь, и тебе действительно не влом… правда, Шон, подожди меня, что ли, еще хотя бы недолго.
А?
И плевать мне даже, наверное, зачем именно я тебе сдался. Если сдался в принципе Дэрек Смит хоть кому-то хоть на что-то – это уже, если подумать, неплохое продвижение от прежнего уровня…

***

Еще приходил тот пацан беловолосый, который так некстати случился летом у ихней тачки. Сны с реалом к той поре уже перестали перемешиваться, да и его трескотня мертвого образумит.
На вид, если присмотреться, а не махаться с ним посередь улицы, он оказался не таким уж зеленым, пожалуй, не младше, но тощий, мелкий, а верткий какой, зараза, это еще с того раза застряло.
Он вроде был не в обиде за те дела. Залыбился с порога, ни о чем не спрашивал, не приставал, сам как-то там представился в таком темпе, что не разобрать: не то Трой, не то Рой, и давай болтать… Нёс он много всего разного, и полезного, и откровенно левого, понимать его получалось с пятого на десятое.
Выяснилось, что у них тут куча народу на закрытой территории, типа город для своих в этих насквозь дерьмовых ничьих местах. Бойцов сотни полторы. Ха, куда им до Юга… не говоря уж об Ист-Вэе. Их таких даже латинское гетто небось задавит, есть, говорят, одно такое тут неподалеку. Нашли точку, ничего не скажешь. Только в подвалах вроде того торчать и носа не высовывать… с другой стороны комната эта, надоевшая до дрожи, на подвал смахивает в последнюю очередь.
Да ну их.
Трепался белобрысый еще про их житуху повседневную, будто интересно мне знать про всякие дела типа: какая девчонка вкуснее готовит, у которой в доме все места забиты, а Бэсс – я и ее знаю! – запропала тут с одним больным – со мной, что ли? – и отлынивает.
Ахинея.
Или как там какие-то двое меряются, у кого из них в юните парней больше, или кто к кому от кого переходит… мура какая-то. Ясно только, что у них тут по-военному устроено. Жуть, вот тоже выпендрежники. Одного толкового парня на верхушке что – не хватит? Вроде Шона, например. Удивлюсь я, если он тут не главный.

Удивиться и правда пришлось, но по другому поводу.
Шон тут, конечно же, как раз и есть Первый, по нему как бы видно сразу, да… Белобрысый это немедленно выболтал. Кто его учил так трындеть перед чужими? Нахрена мне ихние подробности, что он выкладывает всё как на духу, будто в курс вводит? Но интересно, чего уж там… особенно, что про Шона.
А мальчишка этот несерьезный поминал его к делу и не к делу, постоянно вворачивал его имя, которое в башке сидело гвоздем и каждый раз отзывалось покалыванием. И выходило это у него так запросто и естественно, будто друзья они с этим самым сероглазым убийцей давние и очень близкие.
И это как раз странно.
Нет, что люди иногда вместе держатся из-за чего-то, в принципе известно.
Только вот на мой взгляд нормально, если такой парень, как Шон, собирает себе команду, вроде как у Глайда на Юге, чтоб он сдох там… ну, и шатаются они плечом к плечу, дела общие имеют. Все так делают. В такую команду хрен попадешь, если с ними не рос, чужаков никто не любит. Даже девчонки все наперечёт – кто под кем, либо правда вот жратву делать, а лучше и то, и другое сразу.
Бэсс… вариантов-то почти и нет, кому она такая досталась. Эх… нахер все эти глупости.
Речь вот о чем: бесполезных людей в команде никто держать не станет. Слабаки тянут вниз, рисковать ради них – да нахер они сдались?
…А белобрысый был слабак.
Чётко, стопроцентно – слабак и ноль. Это было заметно даже в тот раз, когда мы с ним сцепились. Нормальный парень, даже ниже среднего, разложил бы меня тогда просто как нефиг делать, потому что шли третьи сутки без сна на исходе, а пожрать прилично не удавалось уже с неделю. Счастье великое, что получилось спереть банку энергетика с витрины, вот его накатил – и в дело скорее, пока эффект не стёрся. А всё равно как в скафандре был. Мерещилось всякое, ага…
Этот Рой, или как его там, драться не умеет. Совершенно.
Тогда какого хрена этот Шон за него так нереально вплелся?! Будто брат он ему…
Да нет, не может быть. Не похожи совершенно. Разнее просто не бывает. Ничего общего между хилым зубоскалом-болтуном и парнем, от которого мороз по коже, хотя я немало повидал всякого. Но никакого сравнения ни с кем, южный Глайд с Шоном с Северо-Запада и рядом не стоял со всей своей крутизной, даже если нож по рукоятку в груди считать исключительно капитальным глюком с энергетика натощак.
Не братья они с Роем. И тем страннее. Никчемный пацан в их системе, которая, если его послушать, нехерово так слеплена. Вон юниты у них, ни у кого такого нет. Хотя… может, у него мозги тем концом в башку вставлены. Может, он у них по компам, к примеру. А Шон сам в них, типа, не шарит?
Ай, к дьяволу ихние проблемы, чего взялся прикидывать, голову нечем занять?! Своих заморочек девать некуда.
Незачем мне слушать про их дела, чем меньше знаю, тем лучше, потому что не дай бог у них случится утечка какой-нибудь суперважной инфы, вроде у кого сколько бойцов, а на меня ее повесят, хоть я и не разбираюсь.
У этой компашки северо-западной своя дорога, у меня своя.

Девять шагов от кровати до двери вышли почти идеальными, даже за стенки хвататься не понадобилось, вот и прекрасно. Неделя? Шесть дней. Я в плюсе. Я не хлипкий.
Завтра ты меня здесь не найдешь, Шон.
Потому что я не уверен, что из всего этого привиделось, а что было. Потому что память под лихорадкой штука ненадежная. Надежных вещей вообще на свете нет, не говоря уж о людях и их словах-обещаниях. Реальность хочет меня обратно. Я ненавижу белый цвет.
Шесть дней сытости и тепла – ерунда. Кашель почти прошел, не такой уж он был и сильный. Рука залита намертво какой-то херней, удобно, протяну насколько хватит, там сковырну. Нормально. Химия здешняя вонючая обрыдла, лучше пойлом долечусь. Девчонка… да ну ее. Всё равно не моя.
Интересно, кто же это был готов кинуться, извиваясь ползком, следом за парнем, который пришпилил ладонью к машине, и вцепиться ему в ботинок?
Не знаком с такими ничтожествами.
Как там того парня звали?
Не помню.
И нечего меня ждать. Не к добру это всё. Злить судьбу действительно не стоит, в этом он прав. Эта сучка сволочная ошиблась, проглядела, и из грязного переулка удалось смыться без потерь. Классно. А больше мне ничего и не надо.
Слышишь, мразь? Тебя не очень злит, судьба моя, что я и на этот раз вывернулся? Пусть не сам, но это мелочи. Давай разойдемся по-мирному, шлюха драная. Мне ничего больше не надо.
Ничего.
Я свалю отсюда через пару часов, когда рассветет. На остатках везения – незаметно. Надеюсь.
Я буду держаться как можно дальше от Юга. Ист-Вэй давно закрыт… вот теперь и от Северо-Запада тоже. Так у меня скоро останется один мажорный центр в роли убежища. Плевать.
Если на юг и восток я еще в случае сильной необходимости сунусь, то сюда – никогда. Потому что там меня всего лишь хотят убить, а здесь творится непонятная хрень. Потому что там родные, привычные до боли и судорог враги, а здесь… странные люди, с которыми я не знаю, как себя вести.
Здесь он.
Который поступил со мной так, как никто ни разу. Которому я, будь он проклят, по всем законам обязан жизнью. И мне это активно не по душе. Меня от этого тошнит.
Я выкину из головы всё: и эту проклятую комнату, и перевязки, и еду, и ваше гребаное одеяло, и ваши лица, и ваши поганые улыбки. Это будет просто – в горячке еще и не то себе набредишь.
Я и его забуду. Я знаю, я смогу. Ниточка, надо признать, вытянула, а теперь самое главное – не пропустить момент, пока она не стала веревкой. Удавкой. Пока я еще могу всё оборвать и остаться на свободе.
Ничего, в свободе всегда есть плюсы, даже в моей. Она лучше долгов. Наверное.
Если у меня выйдет убраться отсюда, он не будет меня искать. Не знаю, почему так кажется, но на него это как-то не похоже. Пожмет плечами, как тогда в подвале, процедит: как хочешь. И всё. И вычеркнет. У него народу дофига, у него есть куча юнитов, дома с белыми комнатами, Бэсс и белобрысый гаденыш. Никуда я ему не вперся.
Ч-чёрт… если сжимать кулак, правая рука здорово болит.
Самое хреновое во всем этом то, что он забудет мое имя в разы быстрее, чем я – его.

***

Так и думал. Даже надоедает иногда угадывать настолько верно. Так мало неожиданностей остается.
Разумеется, он сваливает.
Тонкий расчет на раннее утро, на пустые улицы. Свидетелей действительно нет, вот только я не сплю никогда. И не забываю ничего.
Кроме того, я умею быть незаметным, меня никто не увидит, пока я не захочу. Вот и он не видит.
Тащится по стенке, больная правая рука висит плетью, левой опирается на недавно выкрашенный забор, и за ладонью остается едва заметная полоса. Это всё, что ты готов здесь от себя оставить, Дэрек?
Бледный, мокрый от усилий и напряжения, лохмы закрывают пол-лица и губа закушена. Худой, но кость крепкая. Недоедал годами, но если откормить, мышечную массу вернуть, врожденные таланты прокачать, руку снова разработать, научить держаться прямо… Заготовка.
Материал. Стартовый минимум.
Я сам был таким же. Но дело было не в физической форме.
Он упрямый. До конца забора осталось меньше трети. Он прекрасно услышал меня касаемо недельного срока и сделал свои выводы. Я его не менее прекрасно понимаю.
Менять жизнь нелегко даже в том случае, если жизнью это назвать трудно. Чтобы решиться, нужны силы, я помню. Ты тоже найдешь их в себе, Дэрек. Мне так кажется.
Потому что я просчитываю людей – расширить навык с оценки противника в бою на оценку другого плана, в принципе, не сложно – и редко ошибаюсь. Никогда не ошибаюсь.
Ведь ты идешь медленно, и это вовсе не исключительно из-за болезни.

Забор сейчас кончится, свернет за угол к бетонной стене Периметра. Ты думаешь, там выход? Ты думаешь, ты на верном пути?
– Не туда.
Он вздрогнул всем телом, обернулся, даже в пятнадцати шагах слышно, как заклокотало в больных легких. Багровеет, давит кашель, руку на горло – и тут же вниз, потому что нет ничего хуже, чем выглядеть слабым. Пойми, передо мной вы все слабые.
Пойми, слабость – это такая сложная штука.
Ее иногда надо просто признать. Ее порой не нужно стесняться. Она иногда лучше, чем сила вроде моей и свобода вроде твоей.
А теперь ты не знаешь, что дальше делать… дернуть в переулок явно первое и самое естественное, что приходит в голову, но и недели не прошло, как ты чуть не сдох.
Растерянный. Раздосадованный. Загнанный. Еще чуть-чуть, и снова сожмешься и оскалишься, выпуская несуществующие обломанные когти.
– Там глухая стена. Там за углом ничего нет.
Я к тебе не подойду, ни шагу, ни дюйма ближе. У тебя есть свой радиус допустимого контакта, если я двинусь вперед, тебя просто размажет по забору или выдавит в тот проулок.
А мне это не нужно.
– Если сматываешься, то лучше идти куда-нибудь еще.
Тебе же некуда. Ты сам признался. Я хорошо расслышал.
Решай.
Я жду.
Я так сказал тебе, так и есть. Шансы иногда выпадают, Дэрек, надо уметь это чуять. Бывает так, что у шанса есть имя. Как звали мой, я не забуду никогда.
А как зовут меня, ты помнишь?

– Ладно, чёрт возьми.
Голову поднял, распрямился, хоть побелел моментально в тон забору, но не дрогнул.
– Хрен знает, кто ты там такой, …Шон, но от этого не уйдешь – я тебе должен.
А и правда. Точно. Спасибо за идею. Мой смутный рискованный план оформляется сам собой. Типа, судьба?
– Только плохой из меня должник. У меня ничего нет.
Заметно. Даже одежда на тебе поношенная и вовсе не твоя. Твою рвань сожгли сразу. Смотришь волком, ноздри раздуваются, зубы скрипят – ты очень хорошо умеешь сравнивать, и тебе никогда не нравится то, что ты видишь. И я тебе не нравлюсь.
А я мало кому нравлюсь. Так уж вышло.
Сейчас в том существе, что прилипло к  забору и старается не шататься, остается, если вычесть шмотки, только одно – сам Дэрек. Бросовая, никому не нужная, хрипло дышащая жизнь, мусор под ногами. Еще один такой.
Но ты чем-то зацепил. Не тем же броском ножа? Я не сделал бы лучше, но это не то. Не знаю. Я еще далеко не эксперт.
Нет у тебя ничего? Я вижу.
Что ж, тогда посмотрим, что из себя представляешь непосредственно ты сам.

А у него еще созрело предложение.
– Хотя, если ты назовешь сумму, я достану… - замялся: - Постараюсь.
Верная оценка своего потенциала – половина успеха. Он сам себе не верит.
И уж точно не думает, что я куплюсь на его беспомощную попытку отмазки. По нему видно. Зачем тогда колыхать воздух ерундой?
– И где ты достанешь эту сумму?
– Банк ограблю.
Смешно. Обиженно хмурится, сжимает левый кулак:
– А чего такого?!
Ага, то есть сам с собой он честен, но если кто-то еще думает то же самое, его нужно загрызть. Забавно. Понял. Привыкну.
– Дэрек, если мне нужна будет сумма, я сам ограблю банк.
Его как током прохватывает, если я его называю по имени. И раньше казалось, теперь точно видно. И его это раздражает.
– Тогда нихера ты от меня не получишь! Разве что жизнь мою забирай!
О, распахнул куртку – ребра, ссадины и шрамы…
Какой жест. Он мне позволил, видите ли. Я, вообще-то, о таком никогда не спрашивал и не спрашиваю даже теперь, если вижу необходимость.
Хотя…
Если и есть у меня плюсы, так это то, например, что за словами своими я внимательно слежу. И меня поймать трудно.
А вот его – легко.
Он мне и правда должен по Закону улиц, есть такое. Удачно, что напомнил. Забрать у него то, чего всё равно бы не было, выбери я другой переулок?
Как хочешь, Дэрек. Договорились.
Только куртку верни на место и не мысли так примитивно. Я тебя не убью.
– И для этого я, по-твоему, с тобой возился? Нет, Дэрек. Ты свой долг отработаешь.
– Не понял?
Всё ты понял.
– С этого дня и, скажем, на год, ты станешь одним из моих людей. Будешь делать то же, что и остальные – то, что скажу я. Останешься здесь. Легкой жизни не обещаю: в четырех стенах отсиживаться не выйдет, работать надо будет много, рисковать придется часто, чужие могут и пристрелить, но свои всегда прикроют.
Замер. Глаза расширились, но это не шок – слушает внимательно, звук боится упустить…
Что ж ты уматывал тогда, если до такой степени хочешь остаться? А, ну ты же и в подвале так талантливо отпихивался…
Ты не размениваешься на мелочи, Дэрек, не ведешься на что попало. Ты не только из последних сил огрызаешься на мир, ты постоянно испытываешь его на прочность. То, что прогибается и трескается под твоими мощными упреждающими ударами – того не стоит. Те, кто уходит и не возвращается – туда им и дорога.
Ты так боишься ошибаться. И разочаровываться. Лучше пусть не будет вообще, да?
Это немного самоубийственно, парень, выставлять жизни такую высокую планку…
Только я – как раз тот, кому твоя планка по плечу.
Попробуем.
– Идет?

Он выдержал мой прямой взгляд. И тихо, твердо сказал:
– Идет. У меня нет выбора, Шон. Я останусь.
Хорошо. Пусть так.
Тебе проще думать, что я тебя заставил – не проблема. Все с чего-то начинают.
А выбор у тебя был. Потому что за тем углом, в двух шагах за поворотом, вовсе не глухая стена.
Там вполне нормальный проход в сторону города, туда, где твоя свобода.
От которой ты сам отказался, потому что у тебя есть совесть.
А я обманул тебя, сказав, что там ничего нет, и ты очень скоро это обнаружишь – надо всего лишь прогуляться по территории и завернуть туда. Ты увидишь – но, будь я проклят, ты ничего мне не скажешь.
Но не потому, что поздно дергаться, и ты уже связан долгом. А потому что там на самом деле ничего нет. И ты это знаешь не хуже меня.
Здесь же…
Посмотрим. Ты мой на год. Как минимум.
Я, чёрт возьми, похоже, не сдержался.