С этой мелодией...

Цвет, с которым он сталкивался чаще всего... До тех пор, пока однажды не перестал читать книги…

В тот день, когда Шопен  сел, как обычно, за свой всегда тщательно отполированный коричневый письменный стол, чтобы поработать над продолжением нового расссказа , на продолговатом лице ноутбука  стали появляться голубые буквы… А когда к городу приблизилась холодная тень сумерек, он  заперся в своей комнате, занавесил окно  плотной оранжевой шторой, и включил  яркую  настольную лампу с большим  желтым абажуром – теперь можно не бояться быть захваченным врасплох этим нечестивым существом, открестившимся  от  радуги!

Да, с недавних пор, Шопен стал бояться его пуще огня. Это была болезнь, и он определил её сам лучше любого психиатра – «неспособность больше ни секунды выносить этого приверженца траура».  Обильные слёзы, страшная тоска и непреодолимое  желание мгновенной смерти – вот что происходило, как только перед его глазами  появлялся вдруг этот цвет…

Шли недели, и  болезнь Шопена  прогрессировала. Теперь даже при одной только мысли о нём – появлялись жуткие головные боли. Чтобы отвлечься от них, он продолжал самозабвенно писать… Но мало что выходило… Его рассказы стали становиться всё бесцветней и бесцветней… Ведь в них напрочь предательски отсутствовал один  злополучный цвет… Яркие радужные тона, видения сквозь розовые очки – и его уже перестали узнавать читатели…
 
«У него всё хорошо... Разве бывает такое на свете? Непонятно… Он обманул все наши представления и надежды. Он совсем не мучается!»

А у него – раскалывалась голова, и разрывалось сердце от боли, когда он писал: «я  радуюсь этому дню, как последнему! Ведь меня окружает такая безусловная любовь, -  такой плотной стеной обволокла – что и не подойти ко мне. Я полностью принимаю этот мир таким, как он есть – люблю все его цвета и оттенки, и хорошо вижу, как ты – светлая и прекрасная – глядишь на меня своими ясными глазами и улыбаешься прямо из сна!»

Но Шопен не мог писать по-другому.  Больше не мог. Он не мог взять – и уйти из своей комнаты прямо посреди ночи… Ибо в этом случае-    столкнулся бы с Ним… ЗасыпАл он, весь изнеможенный от своих писаний, далеко за полночь… Еще его мучало то, что в такое время нельзя было играть на пианино, стоявшем в углу комнаты  каменным идолом… Иногда – когда он подходил к нему с особой молитвой в сердце - так, что аж пальцы излучали мягкое нежное сияние – с тяжелых каменных век идола  срывались слёзы… Они затекали вовнутрь, отчего клавиши вдруг начинали едва заметно дребезжать… Но он не замечал, ибо был весь поглощен своей немой молитвой…

Молился он стенам комнаты – «Ведь и вас же есть уши? Значит, слышите меня сейчас! Расступитесь, откройте мне меня самого! Дайте увидеть ВСЕ цвета, которыми полон мир… Этот цвет… Я чувствую, через него нужно пройти, чтоб  увидеть все остальные во всей их настоящей, невиданной доселе красоте… Дайте  мне силы сделать первый шаг…» И замирал на последней ноте…

Однажды, когда на душе,  несмотря на очень поздний час, была ранняя весна – Шопен всё же решился преодолеть ночной запрет, и заиграл.… И молился он так упоительно, так самозабвенно,  будто пьяный старик, вспоминавший ушедшую молодость… И замер на последней ноте, с бегущей по щеке горячей слезой…

А где-то далеко-далеко, в совсем другом городе, и даже в совсем другой стране, на окраине земного шара,  что-то совершенно необычное почувствовала одна необычнвя  девушка… Черноволосая, с тонкими темными бровьми, как два плавных лигато, расположившихся над прекрасной, еще ненаписанной музыкой темных агатовых глаз с озорными огоньками  внтури. Что-то совсем необычное, отчего сердце её вздрогнуло от ощущения чего-то неизвестного, но непременно волшебного, - того, что вскоре должно было произойти  с ней…

Она тоже в этот час играла на своей скрипке, и - надо же такому случиться! – в тот самый момент, когда молившееся сердце мужчины замерло на последней ноте мелодии – девушка продолжила её своей. Звуки скрипки потекли так нежно, что даже мышки, что-то неподелившие в своей норке, притихли, заслушавшись таким звучанием… Ветер, пробравшийся через отворенное окошко, перестал  шуршать шторами, уселся на край карниза, и тоже стал внимательно слушать… Тем временем, по  улице начал идти мелкий дождь… Но когда смычок скрипки забился в экстазе, судорожно выводя линии кульминации – дождь побежал что есть силы, превратился настоящий ливень, и вода бесновалась в лужах,  будто желая тоже поучавствовать в этом концерте, и грянул первый раскат грома, вообразивший, что мелодии, не достаёт партии ударника, и понеслось, понеслось!..

И все слушали, слушали, и пытались аккомпанировать сами, - этой песне девушки, вдруг почувствовавшей что-то совершенно  необычное… С этой мелодией рождалась её любовь к загадочному незнакомцу, всё еще пока боявшегося того, что идёт вслед за сумерками…

Когда-то они встретятся – и сразу узнают друг друга! Ведь их любовь – уже определилась с решением… С этой молитвой, и с этой мелодией – теперь они уже вместе.