Два

Утро. Каждый раз оно похоже на погружение в холодную ванну. Хочется орать «Погружение! Погружение!», подобно Брэдбери, но горло для этого слишком болит, а вместо чистого голоса капитана оттуда вырываются хрипы. Ванна, полная холодной и вязкой крови. Иногда это очень красиво, особенно на только что очнувшийся мозг. А еще не плохо бы с удовольствием голосить «Я люблю людей!», потому, что каждый раз они будят меня своими жуткими криками, приходится смотреть на их искаженные лица, от чего кровь в ванной приобретает инородный зеленый оттенок (хотя она у меня голубая). Безумно. Прямо таки схожу с ума по их ежедневным и еженощным выходкам, которые заставляют сердце бешено колотиться, а таблетки сами прыгают в рот, одна за другой, как в плохом фильме про наркоманов.

Я люблю людей. Эта мысль мне приходит каждый раз, как я с ними связываюсь. Когда покупаю билет в другой город, еду на полчаса позже, высаживаюсь в каких-то дебрях и пешком еле-еле добираюсь до аэропорта с багажом, успевая на регистрацию с натяжкой. Вообще надо иметь целый шкаф запасных органов и успокоительного, чтобы прожить в это время. Я, разумеется, слегка преувеличила, но давайте не будем принимать это во внимание. Главным героем на сегодняшний день остается Москоу-сити, с его бешеным ритмом и уже двенадцатью миллионами людей. Расплодились тут. Понаехали тут.

Воздух аэропорта. Я дома. Сердце бьется мерно. Довольна этим безумно, хотя со стороны всем кажется, будто я уткнулась в телефон с кислой мордой. Глупые, глупые люди. Даже не знают, что все это вокруг нужно мне намного больше, чем им.

-Тебе вообще интересна Москва?
-Ну, да. Мне нравится здесь. – Это мой дом, хочется сказать.
-Такое ощущение, что тебя и нет здесь. Как привидение. Уедешь, никто и не поймет, была ты или нет.
-Аморфна немного. – Я сама в состоянии прочувствовать город, не говоря об этом вслух. Может быть, я не хочу стать обузой. Вы и так устаете каждый день. Думаю, но не говорю.
-У тебя что, какие-то проблемы?
-Да нет.. незавершенные дела в городе. – Да. Большая проблема. Он не рядом. Он не со мной.
-Так может быть, ты о них тут забудешь на время? Ведь если ты об этом будешь думать, они не решатся.
-Конечно. – Не трогайте меня. Я не хочу. Мне не нужно это. Никогда не следую советам. У каждого своя философия, знаете ли.

Вам часто приходится говорить не то, о чем вы думаете исходя из вежливости и хорошего отношения, которое люди к вам предполагают? Это противно. Гадко. Но если я скажу все так, как на самом деле, это никого не обрадует. Я слишком оторвана и груба. Не люблю такие темы. Аккуратнее на поворотах – вы в Америке, свободной стране. Не нравится свободолюбивые идеи? Идите к черту. Противоречу сама себе – говорю о свободе, а сама сижу в собственной клетке. Хотите знать, какая она из себя? Во-первых, это много прутьев, настолько частых и запутанных, что вы даже палец не просунете. Во-вторых, эта клетка стоит в камере смертника – киллера, самого кровавого в истории человечества – так что даже солнечного света этой клетке не дождаться. У камеры даже нет двери. Но. Это самое «но» есть всегда. Посмотрите наверх. В этой самой жуткой камере нет потолка, и видно безумно голубое небо, без единого облачка, которое напоминает мне чем-то цвет индиго – твой цвет, Саш. Кусок неба – это надежда. Надежда непонятно на что. Может быть, на оправдание, когда сильный и красивый дядька адвокат заступится за тебя, как в плохом американском кинЕ, может быть, даже ворвется во время вынесения окончательного приговора, сотрясая зал суда криком «она не виновна!» и кидая на стол судьи пакет с запачканным кровью скальпелем и чужими отпечатками. Надежда на возвращение всего на круги своя. А все это из-за страха потерять, в данном случае человека, которого подпустила к себе настолько близко, что сломала для него свои стенки, там умело построенные в снежном царстве. Надежда – самообман. По красней мере, я так думаю. Она слишком слаба, но порой это все, что у нас есть.  Я не люблю это чувство. Оно мешает мне жить.

Волшебная неделя в больнице. Господи, ты подарил мне жизнь. До чертиков рада этому событию. Не хочу пока что вдаваться в подробности моих больничных каникул, да и не буду. Больница, а тем более реанимация, она всем знакома. Я так думаю. Хочу только спросить. Вам часто лгали врачи? Мне почему-то лгут всегда. Наверное, они сами не догадываются, что дают ложные надежды. Во всяком случае, я им верю. Почему-то. Каждый раз. Просто они чертовски похожи на меня – тоже лгут себе, окружающим, что все будет хорошо. Но вы не пугайтесь , в 99% все и так красиво и замечательно. Прилетают феи и исполняют желание стать сильнее, а принцы подхватывают на руки своих возлюбленных, целуют и избавляют от болезни. Да, это ваш случай. Но не мой, уж простите за мой негатив.

Совершенно безумная Москва. Ты такая, какая и была много лет назад. Сгусток ненависти и лжи, страданий, негативных эмоций, крикливых техничек, рассерженных кассиров, модных старушек, пафосных девиц и парней, разноцветных идиотов в полоску и клеточку (правда их так мало днем, что всерьез начинаешь задумываться, а не вампиры ли они?..), уставших дядек в костюмах и с портфелями, вечно несущихся куда-то автомобилей, шикарных магазинов и ресторанов, ночных клубов, где проходит треть жизни некоторых москвичей, ну и, конечно же, наркотиков и прочей дряни тут навалом.

Но… немного тепла в студию. Милое кафе. Маленькие столики, низенькие стульчики. Никого. Прекрасный вид на Тверскую из окна (Боже, какая чушь, никакого вида на мою любимую улицу нет, я сижу во внутреннем кафе гипермаркета, вру из-за накатившей волны ностальгии.. ).  Все это напоминает мне о парочке вечеров в Дюссельдорфе, когда наш любимый клуб закрыли. Мы безумно любили эти сумерки с запахом латте. Находили самое маленькое кафе, какое только можно найти в тихом районе Дюссельдорфа, заказывали по чашечке кофе и долго тянули их, наслаждаясь друг другом и видом из окна. Всегда в такие моменты хотелось говорить о чем-то далеком и возвышенном, может быть, о выдуманных вечерах в итальянских театрах, а может, о лунных ночах на каких-нибудь островах Тихого океана. Ни один из нас там не был, но для вранья двери всегда были широко раскрыты. Иногда, когда не хватало слов на чужом языке, мы просто смотрели в окно или друг на друга, занимаясь разгадыванием чужих мыслей.

Разумеется, мы не выдерживали и часа, чтобы не «пошалить», поэтому тихонько хихикали над старушками за соседним столиком, непременно играющими в покер или какую-то немецкую карточную игру, название которой было известно только им. Если же старушек почтеннейшего возраста рядом не было, то мы просто выдумывали их, причем здесь фантазия не знала границ: они были маленькие и высокие, со змеиными сумочками и в крокодиловых шляпках «а-ля Баба-Яга западного разлива», в черно-белых старомодных туфлях на босу ногу и длинных развевающихся юбках довоенной моды. Были и классические «строгие» старушки: непременно в черных юбочных костюмах, в  маленькой шляпке и с сумочкой, обязательно под цвет туфлям, скорее, мужских, чем женских. Любимцами публики были чистенькие и опрятные пожилые дамы, именно дамы, а не старушки. Если вдруг такая дама услышит, что ее называют иначе, можно легко схлопотать. Они были переполнены изяществом, не присущим возрасту, и каждая, как английская королева, держала голову не слишком высоко, а спину слишком прямо. Они приятно улыбались и аккуратно разглаживали складки на юбках, когда опускались в кресло. От таких дам никогда не услышишь поток ворчливых ноток и высказываний типа «ох уж эта молодежь!». Верх терпеливости, они заводили разговоры о современной науке и книгах, обескураживая нас своими знаниями и догадками во всех областях. Разумеется, мы старались не пасовать перед ними, но быстро соглашались с их мнениями на тот или иной счет, пусть даже они были воображаемые.

Вот и сейчас, по привычке, я выдумала несколько таких уютных дам за соседним столиком, дабы немного развлечь разговорами себя и Саша. Кстати говоря, он всегда со мной. Ходит буквально хвостом. Это не пес – нет-нет. Саш – мой воображаемый друг. Вы уже знакомы с ним, разумеется. Он снова стал воображаемым по одной неприятной причине, о которой стоит умолчать. Часто в последнее время я задумываюсь, а не был ли он по-настоящему воображаемым, всю мою прожитую жизнь? Но, как только вижу его безумные фотографии, сомнения проходят сразу. Не буду и не собираюсь рассказывать о случае нашего знакомства. Это слишком необычно и неинтересно для вас.

Как вы думаете, за что я люблю московские автостоянки возле гипермаркетов? Да, там шумно, пыльно, часто на тебя пялятся, но в этом-то вся и прелесть. Честно говоря, это - самая рабочая обстановка для меня. Москва. Я тебя чувствую. Дышу тобой.