Глава 5. Откровение от Фаустуса

Остаётся теперь вопрос, может ли дух сообщаться с человеком, то есть может ли он меняться с ним мыслями. Почему бы нет? Что такое человек, как не дух, заключённый в теле?
Аллан Кардек, «Книга медиумов»


1

Спал я неважно. Снилась всякая там тревожная ерунда. Проснулся от жажды. Лунный луч сквозь щель в ставне пересекал комнату, высвечивал стол с тетрадками и ещё что-то голубовато-сияющее. Я не сразу сообразил: это же мой халцедон светится как ночничок!.. Я подошёл, заслонил его ладонью от луны, сияние слегка померкло, но не угасло. Фосфором, что ли он его натер? Но цвет не тот. Забавно!..
Я взял камень в руку – по «шарикам» поплыли палевые отсветы. Мистика какая-то!..
Спать хотелось. Я поставил «скульптурку» на место и побрел в постель...

«Образованец ты, Костя, как есть образованец! – выговаривал Игнатий Харитонович. – И скепсис твой не от знаний, а от предубежденности. Плоско мыслишь, юноша...»
Я бубнил что-то, оправдываясь.
«Я же тебя не в чудеса верить заставляю. Чудес на свете не бывает, а есть ещё непознанные законы скрытых до времени от человеческого ума явлений... Вот и Прокофьич говорит: не дозрел, мол, молодой искатель... А книги ты не по делу похаял. Присмотрись без горячки, попробуй не топорщить перышки. Может, что-нибудь и откроется...»

...Открылась мне утром дикая головная боль. Я накорябал записку завучу и позвал в окно проходивших мимо учеников – отнести в школу. Потом впал в беспамятный сон.


2

Прокофьич встретил меня прохладно.
– Понравилось у Игнатия?
– Талантливый он человек. Свой интроскоп показывал.
– Игрушка! Кому надо и без этого ящика обойдется.
– Ну, это вы преувеличиваете, Прокофьич. Мы даже хронозапись смотрели.
– Это то, что камень помнит? Тоже большого ума не надо.
– Да что вы! Это же научное открытие!
– Это для тебя «открытие». Только помни: ничего такого ты не видел! Иначе житья у нашего «фаберже» не будет. Нюхалки всюду имеются. Что видели-то?
– Дно девонского моря, аммонит...
– Чепуха! Получше ничего не нашлось?
– Где не нашлось?
– У Игнатия. Старья какого-нибудь. Много чего увидели бы. У вещей память долгая...
По виду старик не шутил. Или иронизировал?
– Игнатий мужик дошлый, – как бы похвалил Прокофьич. – Всё-то по науке норовит сделать. А сам чернокнижничает.
– Это плохо? Книги у него и правда странные.
– Провоторовские, знаю я их, сам помогал из кочегарки таскать. У меня тоже их маленько застряло.
– И вы их читали?
– А как же. Чего бы иначе держал.
– Вы же в Бога верите. А чернокнижие – грех.
– Эк! Атеист, и ты туда же... Все мы грешники, как ни хитри. Читать – ещё грех малый. Главное – не увлекаться сверх меры.
– Они же не по-русски написаны.
– А мне едино, по-русски или по-зулусски. Читаю и всё.
(Полиглот он, что ли, этот загадочный старик?)
– Как же вы читаете, языка не изучив?
– Дух книги, знаешь ли, подсказывает.
Против такого аргумента не попрёшь. Издевается!
– А ведь ты мне не поверил, парень! – повеселился Прокофьич.
– Извините, но... чему тут верить?
– А ну, принеси мне что-нибудь со стеллажа.
Я принес какой-то миниатюрный томик с латинским шрифтом. Прокофьич с треском раскрыл желтые страницы, отставил руку с книгой подальше от глаз и заговорил:
– Гм... «...В книге я обнаружил знание о том, что дух огненный, дух земляной или дух воздушный могут исполнить волю того, кто умеет их правильно заклясть и управлять ими...» Это ты мне книжку Фаустуса принёс. Бред не последний!
– Так вы по-латыни читаете?
– Да не читаю я! Фома неверующий! Я же по-русски говорю. Дух книги мне подсказывает, а я повторяю.
– Прокофьич! Я же не мальчишка глупый, чтобы таким байкам верить!
– Не мальчишка, это верно. Глупый или умный, время покажет. А латыни я действительно не изучал.
– Значит, разыграли меня?
– Заладил! Да на кой мне тебя разыгрывать. Хочешь, принеси ещё что-нибудь.
Я не пошёл. Действительно, какая корысть ему меня морочить? Но и всерьёз отнестись к словам старика я не мог.
– И не надо, – согласился Прокофьич, угадав мои сомнения. – С лёту только дураки верят. А ты к тому же атеист твердокаменный.
– Вы верующий. Значит, в духов верите, а я – нет.
– Ты вчера вечерком, когда домой возвращался, ничего не видел?
– Ничего.
– И позавчера, когда через сосновую рощу шёл?
(Что-то он всё-таки знал!)
– Собаку дважды видел. Огромную такую, с глазами как у волка, светящимися.
– Испугался?
– Не очень, ушла она скоро. А как вы...
– Это мое дело. И что думаешь?
– А что думать? Странная, никогда такой не видел.
– И что, кстати, так удачно она появилась...
– А правда, Прокофьич! Прямо как кто подсылал её!..
Что изображать из себя храбреца? Да ещё перед Прокофьичем? Я рассказал про ночные неприятности. Выслушал он равнодушно.
– Не думаете же вы, что за мной какой-то дух ходил?
– Не думаю. Знаю! Камнерез о тебе беспокоится.
– Как это?
– Никак.
Расспрашивать ни к чему... Темнит он, но зачем – не понять. Дались ему эти «духи»!
Хозяин ушёл в сараюшку за дом. Я принялся не спеша рассматривать «хлам» и стирать с него пыль, хоть дело это было бесполезное: завтра всё будет по-прежнему.
Таких экземпляров, как огромный изумруд, в завалах Прокофьича было немного. В основном крупные образцы поделочных самоцветов: яшма, нефрит, агаты, много халцедонов, опалов, бирюзы. Всё в необработанном виде, иногда почти намёком проявившее свою красоту. Почему Прокофьич хранил их «в чёрном теле», было непонятно. Тут же лежали крупные голыши гранита, змеевика, мраморов разных сортов и даже, по-моему – малоинтересные, кремниевые и песчаниковые образования. Никакой системы в расположении камней не было, всё вперемешку, как в моих ящиках с гальками.
Зачем хранил хозяин это беспорядочное собрание минералов? Может, как кучу сувениров о местах, где когда-то вёл разведку? Практической пользы от них не было, особенно в таком неухоженном состоянии. Разве что... Интроскоп! С такой штукой камни могли бы «заговорить»! Например, как этот гематитовый комок-конкреция, очень похожий на железного краба без ножек и клешней...
Заскучав, я оставил свое занятие и вышел в первую комнату. В глазах мелькали все краски земли, в голове перемешались разговоры о книгах, духах, камнях, собаках... Живут себе два старика, играют в таинственность. Может, со мной играют?.. Чем ещё заниматься, когда на пенсии? А я – чем здесь занимаюсь?
Не знаю почему, но дух любопытства цеплял меня всё сильней и сильней. Эти деды знали что-то, и это могло быть по-настоящему интересно. Деды упрямо не укладывались в мою личную классификацию людей ни по увлечениям, ни по занятиям.
Свет особого знания проглядывал порой в их глазах!
Этот особый свет я наблюдал не однажды. И всякий раз он волновал меня, заставлял задуматься, приподнимал над суетой, утешал, бодрил, призывал во всём видеть светлое, доброе, и на душе как-то теплело.
Симпатичная пожилая женщина продавала на базарчике два пучка разноцветных изящных цинний. Я вообще-то не очень люблю эти цветы. Они не пахнут и на ощупь как бумажные. Но подбор по окраске был таким весёлым, самых разных оттенков красного и розового, что я невольно остановился.
– Почём ваши букеты?
– А сколько дадите! – и женщина глянула весело удивительными, «сапфировыми» глазами.
– Ну кто ж так продает?
– Хотите, даром возьмите. Я цветами не торгую. А эти случайно собрала, очень много выросло, а столько мне не надо. Вот, думаю, кому-нибудь пригодятся. Возьмите.
– Да неловко даже. Я всё-таки куплю, но денег у меня при себе немного.
(Не пользоваться же наивной добротой!)
– Ну, купите, – улыбнулась, а глаза прямо-таки вспыхнули голубыми искрами.
Два рубля... (даже тогдашние) – не деньги, но когда сидишь «на подсосе», как говорят шофёры, и это сумма. Я заплатил, взял ненужные мне цветы. Дома они симпатично и просто вписались в натюрморт письменного стола, и при взгляде на них я улыбался, вспоминая пожилую женщину с девичьими глазами.
Да, бывают же люди с чистыми, юными душами, не меркнущими от возраста!..
Только... очень редко.


3

Вернулся Прокофьич с мокрой бородой и руками (умывался, наверное). Тщательно утёрся, расчесал бороду.
– Знаешь, Константин, забери-ка ты мою библиотеку себе. Не смотри, что книги старые, они, говорят, нынче ценные. Авось сгодятся.
– У меня такого дара ясновидения нет, как у вас.
– Нет, так будет... когда-нибудь. Мне всё это уже незачем. И Игнатию, – опередил старик мой вопрос, – уже ни к чему.
– Оккультизмом меня заражаете?
– Ага. Заражаю. Вдруг вычитаешь что-нибудь полезное. Не упирайся, бери.

Книги я сумел перетащить в свою комнатку только за неделю, уложив их штабелем, как дрова.
– Чепухи в них довольно, – будто утешая меня, говорил Прокофьич, помогая увязать последнюю пачку. – Верёвочку потом вернешь!.. Но для человека думающего и здесь найдется жемчужное зерно.
И подмигнул хитро.

Ах, дело было совсем не в оккультных книгах!
Вечерами, подготовившись к урокам на завтра, иногда со смешочками в адрес самого себя, я принимался просматривать чёрные, кое-где побитые жучком раритеты.
Немецкие, латинские и еврейские тексты откладывал без особого сожаления. Русских изданий оказалось немало. Я читал их вначале фрагментами, потом, войдя в замысловатый ритм изложения, стал прочитывать том за томом.
Вот когда я оценил настойчивость Прокофьича и его совет познакомиться с Библией. Раскованное сознание без сопротивления впитывало необычайную информацию, относясь к ней как к причудливой фантастике в стиле «готических романов» и сказок Гофмана. Такое отношение стало хорошим противоядием! Как мне показалось, я понял запрет церковников на «чернокнижие!»: стоило увлеченному читателю отнестись с полной серьезностью к содержанию этих книг – и он, как в гипнозе, подпадал под их очарование. С каждой страницы веяло духом тайны, казалось, что дальше – ещё более жгучие, заманчивые открытия... Не книги, а наркотик! И всё это – неслыханное, неведомое и – что может быть заманчивей! – запретное.

«Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю...»

Спасибо, Александр Сергеевич, точнее и глубже не скажешь!.. Я понял: упоение мальчишки, бродящего по залам заброшенного замка, да ещё находящего то обрывок парчи, то сломанный клинок или шпору – вот состояние заплутавшей в оккультных откровениях души, жаждущей невероятной романтики.
«Энциклопедия оккультизма» некоего Г.О.М.а, «Символы Таро» Успенского, «Великая Книга Тота» Шмакова, «Гримуары пневматологии» Калугина, и переводы, переводы, переводы: Аллана Кардека, Папюса, Парацельса, Бэкона, Сведенборга...
Странный мир фантастических образов, невероятных постулатов; гипотезы, плавно обретающие видимость аксиом... И постоянное ощущение, что ещё немного – и заблещут озарения и великие истины...
Наркотики для разума!
Ещё немного и остатки здравого смысла могли бы раствориться, как кусочки воска в горячей лужице.
Проза жизни – уроки, тетради, педсоветы, субботники не давали захлопнуться двери моей духовной кельи и окончательно погрузиться в мир заманчивых иллюзий.
Скольких же этот дурман отравил окончательно?
Я не высыпался, рассеянно проводил дни. И поймав себя на том, что стал даже бриться раз в два дня, решительно сложил чёрные кирпичи обратно в штабель.