Глава 15. Синие искры

Перехитрить или перемудрить женщину невозможно. Возможно лишь прикинуться настолько глупым, чтобы она восприняла это за высшую степень хитрости. Она начнёт делать ошибки, и именно тогда и можно осилить её…
Но достойно ли этим пользоваться?
«Кодекс Бусидо»


1

«Век живи, век учись», – уныло думалось мне под обильный снегопад. Когда я подошёл к своему дому, то выглядел как удачная пародия на деда-мороза. Из трубы моей избы шёл дым.
– Что за притча?
Я распахнул дверь, не нуждавшуюся в замке: кроме меня ни перед кем она открываться не могла.
У порога лежал весёлый половичок-круг, какие сшивают из цветных тряпочек бережливые хозяйки. Такие половички нравились мне бесхитростностью и неприхотливой уютностью. Но у меня таких половичков никогда не водилось!
В комнате удивительно вкусно пахло травами… скорее, кулинарного назначения. И было непривычно чисто. С тревогой глянул я на стену: «забубоны» висели на месте.
Не применять же средства из «арсенала», чтобы обшаривать собственный дом!.. На белой скатерти (откуда?) тускло посвечивал камешек. Я взял его в руки.
Халцедоновая бабка Синюшка весело сверкнула на меня синими искрами!..
– Аня?!
– Наконец-то догадались! – серая штора, отделявшая половину избы, шевельнулась. Розовое от смущения, из-за неё показалось лицо Ани Щёголевой. – Снимайте скорее свою шубу, Константин, с вас течёт, будто вы вот-вот растаете.
– Уже растаял! Но… как же вы сумели…
– Как вошла? У меня тоже есть свои тайны. Раздевайтесь, пора бы и позавтракать. Я сразу увидела, как вы тут «хозяйничали». Понемногу на акриды переходите?..*

* Аня имеет в виду, что Константин скоро начнёт питаться акридами (т.е. пустынными кузнечиками) как библейский отшельник.

А в глазах – смесь робости, отчаянности и… ещё чего-то, что страшновато было разглядеть!
Ладная, в белом пушистом свитерке, Аня живо двигалась по комнате, расставляя посуду, а я обмирал от ужаса, перебирал «натюрморты», которые она непременно обнаружила бы в моём кухонном уголке.
– Ничего, ничего, – приговаривала гостья-хозяйка, каким-то образом угадав мои «видения». – Видела, видела я вашу «кухню Гингемы»! Холостяк несчастный!..
От её шутки мне стало немного легче. Только странно кольнуло слово «холостяк».
– Папа и мама передают вам привет. Папа – особо! – она поставила на стол тёмную пузатую бутылку с золотым вензелем. – Папин «нектар». И даже с его фирменной этикеткой! Редко кого он такими презентами балует. Кстати, секрет как к вам войти – это он мне подсказал, не обижайтесь.
Она говорила, говорила, словно боялась паузы. А я молчал, булькал что-то одобрительное и боялся что-то добавить. Ну, совсем скис! Однако, справился. Чинно уселся за богатый стол, разлил вина, поахал над грибочками и затейливо украшенным рыбным блюдом.
– Чем богаты! – засмеялась Аня.
На миг мне стало так хорошо, редкостно радостно… Тёмной каплей ударило в памяти: «Берг!.. Боже мой!..»

Ах, если бы я в тот момент вдруг понял, что означал этот внезапный «тычок» из глубины подсознания!
Но передо мной была она…

Между тем Аня достала из моих скудных запасов посуды крохотную ликёрную рюмочку и налила в неё с напёрсток вина.
– А это моей бабушке, – она поставила рюмку перед камушком. На мой удивлённый взгляд пояснила:
– Уважать надо старших.
Будто напомнила вполне обыденную вещь!..
– Скажите, Аня, вы суеверны?
Она удивлённо шевельнула бровями:
– Нисколько.
– А как же «бабушка»?
– Это совсем другое. Она мой талисман.
– А талисман – не суеверие? – продолжал придуриваться я.
– Как посмотреть. У моей бабушки есть энергетическое поле.
– И это суеверие. Какое «поле» у камешка?
Аня недоверчиво разглядывала меня.
– Вы… наверное, подшучиваете? – нашлась она. – Хотите сказать, что вам об энергетических полях… любой вещи или живого существа совсем ничего не известно?
– А если так?
– Тогда вы не дружили бы с папой и мамой. Да… и со мной, наверное.
– Это становится интересным. Почему?
– А ваша дверь? И ваша калитка? Тоже суеверие? И медный обвод под крышей дома? Для красоты?
– Вы и это знаете?
– А как же? И ещё сотни вещей. Правда, ваши пантакли не понимаю. Что-то очень сложное.
Я подскочил:
– Как вы догадались, что это пантакли?
– И догадываться нечего. От них идёт такая иррадиация! Почти как от вас.
– Ещё лучше! Что за новости?
– Скажите «суеверия». Костя! Я же ещё девчонкой у Прокофьича в гостях бывала. Считайте, что нахваталась… кое-чего.
Я слышал плохо. В ушах звенело только «Костя».
– Ага, задумались! Ваше тайное коварство раскрыто, сэр! Но всё уже остыло, пока мы прощупывали позиции. Ваш ход!
– Аня! Ну что мы с вами, действительно, как на светском рауте? Давайте перейдём на «ты»…
– И на брудершафт выпьем?
– Конечно.
Она покраснела:
– Нет… Давай просто выпьем и будем на «ты». Без всяких глупостей?
Мы торжественно коснулись бокалами. От глотка терпкого напитка аппетит мой взорвался как летний пожар в сухостое, напомнив, что я ещё даже не завтракал.
– Как? Съедобно? – осведомилась она.
– М-м-м!..
После нашего разговора я чувствовал, что еда не просто удивительно хороша. Пресловутые энергетические поля, струясь от каждого блюда, образовывали божественное облако редких, но очень приятных оттенков и вида, и вкуса, и запаха…
– Аня, я в жизни такого не едал!
– То-то, мой мистификатор! Я здесь целую симфонию из приправ сочинила, а ты меня же разыгрывать вздумал? Ах и ах. Желудок оказался мудрее своего хозяина.
– «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок».

И зачем я это брякнул? Ещё одна непроизвольная «проверка на прочность»?

Она поморщилась:
– Да? А психологи говорят – через взгляд. Через желудок – это у животных.
– Верно. Есть ещё одна такая пошлость: «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда». Смешивание разноплановых явлений.
– А вы… ты знаешь, что есть пошлость? Это намеренное стаскивание другого человека вниз, до собственного уровня интеллекта. Причём, делается это затем, чтобы избежать вещей, которые находятся выше понимания этого самого интеллекта.
– Ну, сразу же «намеренное»…
– Хорошо, пусть не намеренное. Но учти, что при этом сам индивид не понимает, что делает. Чаще всего опошляют чувства, до которых ещё не доросли собственной душой…
– Целая научная концепция, – я сидел, объятый стыдом и раскаянием, пытаясь сообразить, как выпутаться из щекотливого положения.
– «Концепция»! – кажется, она поняла моё состояние. – Костя, дорогой, приди в себя. И допусти, что вся моя «концепция» – просто случайная болтовня во время поглощения грибного соуса.
– И это… тоже опошление?
– Конечно. Все мы не безгрешны. Давай ещё немножко выпьем. Будем здоровы!


2

Давно в моей одинокой избушке не велись такие любопытные беседы! Если не считать моих «разговоров»… с иными сущностями. Но то уже вне обычной жизни…
Хорошее вино делал бывший инженер Щёголев! Вместо эйфории тупеющего разума – бодрость и обострение чувств и мыслей. Обыденное проявлялось в самом неожиданном освещении… это было похоже на сатори, когда сущность предметов без усилий выходит наружу во всех её свойствах и качествах. Так раскрывается сочный перезревший гранат: жёсткая кожица покрывается трещинами, а в них сверкают друзы чудесных зёрен винно-красного цвета…
Мне вспомнилось, что, как гласят мемуары, английские дамы трепетали в присутствии красивого лорда-поэта Байрона, боясь оказаться его визави за столом: Байрон почему-то необыкновенно придирчиво относился к тому, как едят женщины… Аня, по изяществу и простоте поведения, вне сомнения угодила бы вкусу лорда. Или я был ослеплён одним её присутствием?.. После многих встреч с пожилыми «Молчаливыми», я впервые беседовал со сверстницей… или почти сверстницей по возрасту, обладавшей, как и они, удивительно острым и точным взглядом на вещи. И это было не какое-то манерное умничанье, а дар Божий – быть предельно искренней и естественной во всём. При этом, не скрывать своё незнание, не бояться выглядеть наивной, даже «глуповатой» и первой смеяться своим неудачам. Было ясно, что для догадливой Ани моя причастность к «Молчаливым» была уже далеко не секретом. Она с интересом прислушивалась к моим словам, хотя кое-что знала и сама.
– Понимаешь, Костя, я среди своих подруг по курсу, а потом и среди медиков как-то замёрзла душой. Даже подумывала: а не с приветом ли я? Всё тянусь куда-то, в «заоблачные выси»… Девочки больше о парнях сплетничают, кто с кем, да кто как… Все мечтают «устроиться», замуж выйти за богатого, красивого. А я думаю: ну какой же я «синий чулок»!.. Меня так и прозвали Ледышкой. В больнице – тоже склоки всякие, подворовывают, больных обижают, деньги с них берут… И опять я как белая ворона. Я понимаю, сегодня просто хороший вечер. Мне… тепло. И с тобой интересно.
– Что же тогда говорить мне?..
– Ну-у, ты! У тебя – великие дела! – она закатила глаза и подняла вверх руки.
– Господи! Неужели же я выгляжу таким… таким засушенным?
– Не «засушенным». Серьёзным. У тебя и жена будет такая же серьёзная, в очках и очень-очень учёная!
– Сбегу! Напророчила… Нет, будет всё наоборот. Притягивается разноимённое! Жена у меня будет весёлая, хлебосольная, готовить будет так же вкусно… как ты… И будет такая же… синеглазая.
И тишина повисла в избушке…
– Ну, мне пора! – моя гостья-хозяйка стремительно встала. – Наговорились мы, Костя, до… странностей. Проводишь?
Туман стоял перед моими глазами… Аня! уходила! а я тупо смотрел на неё, погибая как швед под Полтавой!
Наконец, слегка очнулся:
– Погоди! Ты же впервые в моём доме. Можно, я подарю тебе что-нибудь на память? Так, по древнему обычаю…
– По обычаю.
– Да, по обычаю!
– Если по обычаю, можно.
Я полез в свой тайник, торопясь, словно утекали самые драгоценные минуты моей жизни. Но к столу вернулся совсем спокойным:
– Вот!
Она взяла шкатулку. Пальцы её ощупали «ракушку», слегка нажимая на выпуклые детали… Коробочка раскрылась. Цветные искры брызнули из её углубления.
– Ах, как хорошо! – Аня вынимала одно за другим украшения и раскладывала их на столе. – Чудо! Такая работа!..
– А ты примерь.
– Знаешь… что-то не хочется. Очень красиво, но… как будто чужое на себя примерять. А я не люблю… Ах, а вот это да-а!
Она держала в пальцах нефритовое кольцо.
– Я же как сорока, люблю всякие блестяшки. Но это кольцо прекраснее всего.
– Аня, ну ты примерь хотя бы… Как на тебя сделано!
– Ты думаешь?
Подержала она в руках и диадему, искрящуюся алмазами и рубинами. Осторожно опустила обратно.
– Нет. Не хочу такого. Хватит. А колечко это, конечно, возьму. Оно такое тёплое!
Смеяться мне или плакать? Странный выбор, странная женщина!..
– Ты не обиделся? Костя! Я же понимаю: от души предлагаешь. Только вот всё это королевам впору, а я и в детстве в принцессы не играла. Прости, холодные какие-то, эти… драгоценности.
(Сказала бы лучше: безделушки!)
Я и гордился собой, и радовался её словам. И, разумеется, тут же всё испортил!
– Ну-ну! Первый раз вижу такой выбор!
– А что, и другие… были?
И синий, холодный блеск в глазах.
– Знаешь, были… Не подумай чего…
– Ну что ты! Вот, колечко и возьму!.. И вечер хороший, и подарок добрый… Спасибо… Говорят, отказаться – хозяина обидеть… – она, как-то не очень весело улыбаясь, складывала украшения в коробочку.
– На, набоб индийский! Жене подаришь.
– Если будет, – вырвалось у меня.
– Будет, будет. Бу-удет! куда ты денешься!..
Что-то постороннее вмешалось в нашу встречу!

Мы оделись.
Молодой месяц умиротворяюще висел в небе. Двор искрился от снежинок, и снег свежо похрупывал под ногами.
– Ну, родители меня съедят! – Аня заторопилась к выходу со двора. Калитка мягко звякнула.
– Разрешите, мадемуазель? – я неловко подхватил её под руку.
Мы долго шли молча.
– Только теперь до меня дошло, – вдруг сказала моя спутница. – Как-то нелепо всё получилось, вроде бы напросилась в гости.
– Аня! Ведь ты такой подарок мне сделала! Явилась… «как гений чистой красоты». Светлее на душе стало. Чище! Яснее! Прекраснее!
– Ох-ох-ох! – она смешливо покачала головой. – Костя! Я и не замечала, что ты мастер на комплименты!
– Куда уж мне! Живём как в лесу, молимся колесу!..
Перебрасываясь дурашливыми репликами, мы дошли до сосновой рощи. Я говорил о поэзии. (А о чём ещё – в такую-то чудную ночь?)
– Я, когда здесь прохожу, всегда побаиваюсь, – сказала вдруг Аня и плотнее прижала мою руку.
Я «прощупал» окрестность. Вроде бы чисто… Да не совсем! – двое загулявших чудаков всё-таки «гудели» невдалеке от дорожки, протоптанной пешеходами.
– Костя, там… кто-то…
– Ну живут они здесь, живут! Не бойся, психологичка!.. – почему-то шёпотом сказал я и слегка пожал ей руку. – Так вот, я и говорю, если не побываешь сам у Карадага, то поэзию Волошина понять трудно. Только когда я сам побродил…

– Эй, малой, спички есть?
Всё как обычно…
– Нету.
(Посланный луч вернулся, неся мутную информацию – смесь винного одурения и жажды приключений.)
– А ну, стой! Поговори с нами… Стой, тебе говор-рю!
Так. Миром здесь не обойдется. Но… прошли те времена, ребята!
«Вперёд!» – и угольно-чёрная тень скользнула справа и скачками направилась к ночным любителям приключений и «разговоров».
– Э, э! Собаку убери, козёл!
– Ещё слово ляпнешь, домой без штанов вернёшься! – честно говоря, мне всегда очень противно говорить такое, но… ЭТИ… осмелились испугать мою Аню!
– Да ты чё, да ты чё, в натуре, командир! Пошутили же!..
Дальнейшее было «делом техники».
Вопли забулдыг давно утихли вдалеке. Аня всё стояла, прижимаясь ко мне.

– Это ты их напугал, Костя?
Я молча кивнул. Не хотелось мне сейчас говорить ни о какой поэзии, ни, тем более, касаться подробностей того, что только что произошло.
Она была рядом, она прижималась ко мне. Я обнимал её, как обнимают, наверное, сестру или дочь, чудом спасённую из-под колёс грузовика… Мы были одним целым, и это было главным. Это спасало.
– Чем ты их так напугал? Не поняла.
– Собака какая-то кинулась…
– Но ведь с нами нет собаки. Никакой собаки нет!
– Нет так нет. Значит, почудилось что-то товарищам. Всё в порядке.
– Знаешь, а мне почему-то их жалко. Хотя и страшно тоже…

Аня притихла. Всё-таки напугалась сильно. Я взял её руку в варежке:
– Когда ты со мной, никогда не бойся. Пойдём? Действительно, время, и твои волнуются…
– Пойдём-пойдём. Ты знаешь… а я уже поняла, что ты… «Молчаливый».
– С чего ты меня так величаешь?
– А я вспомнила. Искала «Фрейда», заглянула в букинистический магазинчик, знаешь, на Советской? А там такой милый старичок! Приветливый, вежливый. Присаживайтесь, говорит, мадемуазель, поищем. Рылся, рылся и, ты знаешь, отыскал! Я и не думала, что такие продавцы существуют… Ещё извинился: «ничего лучшего пока, – говорит, – нет, заходите попозже, я, если найду, для вас оставлю. А вы, – говорит, – наверное, дочка Анны Николаевны Щёголевой.» Я отвечаю: да. А он: «привет, – говорит, – передавайте и ей, и Игнатию Харитоновичу. Скажите, что от Берга. Они знают, а если подзабыли, скажите: от «Молчаливого», мол…» Я долго думала, с чего бы он так себя назвал? И показалось мне, что наверное все хорошие люди немного молчаливые, загадочные какие-то. Вот и ты такой же в своём домике. Ещё эти чудные «заклятья» на вход… А ведь я угадала!
– Не знаю, о чём ты, – сказал я как можно равнодушнее.
– Не хитри! – она смешно погрозила мне варежкой. – Со мной такие штуки не пройдут. Я на папу с мамой насмотрелась. Они, я знаю, тоже из них, «Молчаливых». То есть, из вас, я правильно поняла? Одна я в свою родню не удалась, психолог несчастный.
– Ну и слава Богу! – такой милой показалась мне она в этот миг, что я невольно снова обнял её. Она на миг приникла к моей груди. Отстранилась:
– Ты не подумай чего, – и зачем-то стала отряхивать снег со своей шубки. Посмотрела мне в глаза:
– А про Волошина ты мне обязательно расскажешь, ладно? Я его стихов никогда не читала… Жаль, мы уже пришли. Зайдёшь к нам завтра, «Молчаливый»?
Она скользнула за калитку, а я стоял в счастливом столбняке…


3

Но всё пошло совсем не так, как бывает в счастливых романах.
Окончательно очнувшись, я вспомнил слова Берга, и моя эйфория сменилась чёрной меланхолией. Какое имел я право подвергать девушку хотя бы малейшей опасности после грозного предупреждения Берга? То, что до сих пор некие «события» обходили меня стороной, если рассуждать здраво, дело случая. Просто кто-то пока не унюхал. Один – малозаметен, двое – уже «цель»!.. Значит, надо всё обстоятельно пересмотреть, как разведчики: не попал ли ещё «под колпак»? А если попал, принять меры. И не втягивать в свою орбиту невинных и непричастных… А в чём «невинных»? К чему «непричастных»?.. Если и нет ничего. Так, некие психические «заходы». Ну, это – для средних умов. Тех, кому очень надо, не обманешь. Нужны и иные приёмы…