Звездный час Николая Раевского. Введение

               

                Роман
   


                Введение

       В уютном одноместном купе балканского экспресса, мчавшегося в середине  апреля 1938 года из Праги в Моравскую Словакию, было тепло и приятно пахло дорогим лосьоном и свежесваренным крепким кофе.
       За окном, наполовину закрытым бархатной занавеской, навстречу поезду торопливо пробегали пирамидальные тополя, одетые в молодой светло-зеленый пух, степенно проплывали черепичные крыши хуторов, мелькали телеграфные столбы и решетчатые железные семафоры. И всюду – на размокших полях, в огородах, на лесных опушках и на асфальте убегавших перронов – всюду виднелись покрытые рябью лужи, в которых тускло отражалось низкое хмурое небо.
       Апрель в этом году выдался в Словакии на редкость холодным. С начала месяца непрестанно моросили мелкие дожди, и лишь иногда, в случайных разрывах облаков, проглядывало долгожданное солнце, которое совсем не грело, а только обещало когда-нибудь вырваться из плена холодных туч, чтобы залить  своими лучами истосковавшуюся по теплу землю. А пока в оконное стекло стучали холодные капли дождя, и упругий встречный ветер без устали сгонял их в тонкие дрожащие струйки, которые по причудливым траекториям торопливо сбегали за край окна.
       Непогода приятнейшим образом оттеняла атмосферу тепла и уюта, царившую в купе, где за небольшим столиком, покрытым накрахмаленной белоснежной скатертью, сидел Николай Алексеевич Раевский, слегка полноватый сорокачетырехлетний мужчина с округлым лицом и умными, проницательными глазами. Изредка прихлебывая кофе из стоявшей на столе чашки, он сосредоточенно читал страницы записной книжки, испещренные мелким каллиграфическим почерком. По выражению лица Николая Алексеевича было заметно, что чтение собственноручно написанных строк доставляет ему удовольствие и что содержащаяся в записной книжке информация для него чрезвычайно важна и интересна.
       На страницах этой книжки им было собрано все, что удалось найти в библиотеках Праги о жизни Александры Николаевны Гончаровой, в замужестве баронессы Фогель фон Фризенгоф, о ее семье и особых отношениях с великим свояком Александром Сергеевичем Пушкиным. Эти сведения Раевский собирал на протяжении десяти лет - со времени знакомства с бывшим профессором русской словесности Петербургского университета Апполоном Карловичем Бруни, ставшим его первым наставником, и графиней Надеждой Сергеевной Апраксиной, урожденной Гончаровой, натолкнувших молодого исследователя на поиски места жительства и семейного архива Александры Николаевны. И хотя графиня, исходя из меркантильных соображений, в дальнейшем мешала Раевскому в его поисках, все же сообщенные ею сведения в конце концов привели Николая Алексеевича  к открытию для науки места последнего пристанища Александры Николаевны Гончаровой-Фризенгоф: Словакия, Нитранская область, долина реки Нитры, замок Бродзяны. И вот сейчас, в это прохладное весеннее утро, Раевский мчался в вагоне балканского экспресса на долгожданную встречу с графом Георгом Вельсбургом, правнуком Александры Николаевны и нынешним владельцем замка. Николай Алексеевич знал, что до него этот замок не посещал еще ни один пушкинист и что там сохранились семейные документы, которые могут иметь первостепенное значение для науки о Пушкине.

       Увлечение пушкиноведением не было природным призванием Раевского. С гимназических лет он готовил себя к служению энтомологии, поэтому без лишних раздумий поступил на биологический факультет Санкт-Петербургского университета, с головой окунувшись в изучение удивительного мира насекомых. Казалось, жизненный путь определен раз и навсегда, и ничто в мире не способно сбить его с этого пути. Но... «человек предполагает, а Бог располагает» – в июле 1914 года разразилась Великая война, и Николай Алексеевич, добровольно оставив университет, поступил в Михайловское артиллерийское училище, по окончании которого в звании подпоручика получил первое боевое крещение во время легендарного  Брусиловского прорыва.
       Октябрьский переворот 1917 года Раевский воспринял как знак беды, накрывшей Россию зловещими кроваво-черными крыльями. Честь дворянина и долг потомственного русского интеллигента незамедлительно привели его, уже опытного офицера-артиллериста, в ряды Южной армии, сражавшейся с большевиками, а после объединения ее с Добровольческой армией генерала Деникина попал в Дроздовский артиллерийский дивизион, с  которым до последнего дня Гражданской войны самоотверженно делил и триумф феерических побед и желчную горечь поражений.
       Осенью 1920 года, после тяжелой эвакуации из Крыма остатков разгромленных врангелевских войск, капитан Раевский в составе Первого армейского корпуса под командованием генерала Кутепова оказался на пустынном полуострове Галлиполи, омываемом стремительными водами Дарданелл. И здесь, в голом поле, под открытым небом, в холоде и слякоти промозглой турецкой зимы, страдая от недоедания и болезней, всего лишь за полгода русское воинство, направляемое железной волей Кутепова, словно сказочная птица Феникс, возродилось из пепла подавленности, безысходности и неверия в будущее, став на удивление недоброжелательной Европе боеспособной, обученной, дисциплинированной и крепкой духом военной силой. И капитан Раевский, как мог, способствовал этому чуду возрождения с помощью организованной им «Устной газеты» - серии докладов на злободневные темы политики и бытия, наполнявшими души соратников-галлиполийцев верой в скорое возвращение на освобожденную от большевиков Родину.
       Но... этому не суждено было случиться: летом 1921 года командование Русской армией пришло к выводу, что дальнейшее пребывание войск на берегу Дарданелл становится невозможным из-за обострившихся отношений с французами, хозяевами Галлиполи, которые пригрозили прекратить выдачу продовольственных пайков в случае, если армия не разоружится и не начнет перевод солдат и офицеров на беженское положение.
       И начался исход Русской армии в дружественные славянские страны – Болгарию и Югославию. Раевский два года провел в гарнизоне болгарского города Архания, горестно наблюдая неумолимый процесс эрозии некогда грозной силы белого воинства. Сменив мундир капитана-дроздовца на цивильный костюм с приколотым на лацкане Галлиполийским крестом (1), Николай Алексеевич уехал в Прагу, чтобы там продолжить учебу, прерванную Великой, или, как ее позднее назвали, Первой мировой войной.
       В Праге   Раевский   стал   студентом  естественного   факультета  Карлова университета и одновременно занялся углубленным изучением французского языка   в   литературной секции  Французского   института  имени  Эрнеста  Дени,  справедливо полагая, что в дальнейшем это поможет ему легче найти работу энтомолога в какой-нибудь африканской колонии. Но жизнь распорядилась иначе. Заложенные в нем литературные и исследовательские таланты вскоре властно перетянули  его на другую жизненную стезю. И точкой отсчета стало возвращение Раевского в конце мая 1928 года из месячной поощрительной командировки в Париж, ставшей своеобразной институтской наградой за блестяще выполненную конкурсную работу по французскому классицизму.




---------------------------------------------------------
(1) Г а л л и п о л и й с к и й  к р е с т  – нагрудный знак, учрежденный приказом главнокомандующего генерала Врангеля в память пребывания Белой русской армии на полуострове Галлиполи после эвакуа-ции ее из Крыма. Крестом награждались воины, перенесшие тяготы и лишения пребывания в галлипо-лийских военных лагерях в 1920-1921 годах.