столкновение духа с пошлой действительностию

Она сидела передо мной, вся такая жалкая и кособокая, сирая да убогая. Так доверчиво выпрастывала перед собой немощные ручонки, так просительно и жарко глядела на меня из-под косматых бровей. Невнятно бормотала, захлебываясь слюной, какой я замечательный и хороший, и как, должно быть, сам Господь ей послал меня в ответ на её мольбы. Я смотрел на ее жалкие попытки флиртовать. Смотрел, как нервически ее пальцы бегают по оборке юбки в красно-черную клетку. Как маслянистым огоньком загорались ее глаза, как будто там, внутри ее головы проснулось глубоко спавшее доселе мрачное дремучее желание. Смотрел на кривую улыбку мелких полупрозрачных зубов. Слушал, как влажно шамакали ее губы, когда она пыталась что-то сказать – что-то очень-очень важное и волнительное, судя по выражению ее рыла. Но слова и целые предложения тонули в болоте слюней, я мог разобрать только "****ок" – надо понимать, имела она в виду ребенка, причину этого неловкого разговора. Она совала мне какие-то мятые справки и заключения врачей, в чем-то уверяла. Я лишь кивал головой, борясь с брезгливостью. Кивал головой - и понимал, что ни за что в жизни не смогу ей сказать, что думаю. Что у меня не богадельня, и помогать обездоленным – не моя печаль. Что ребенка я, конечно, хочу, но не от кого попало, - и уж точно не нужен мне маленький урод-недоумок, которого, несомненно, родит такая вот мышь облезлая. И что разговор весь наш этот - увы! – ни к чему. Сказать все это, убить, растоптать последние ее хилые надежды, лишить почвы под ногами и желания жить дальше и бороться, - это виделось мне тогда такой чудовищной бесчеловечностью и жестокостью, что и последнему палачу не снились. Поэтому я посмотрел ей в глаза и весомо произнес: «А пошла ты нахуй!»