Глава 29. Беда

День был обычен, сер тих и скучен. Если такой день выпадает дома, он считается потерянным и вспоминать о таких днях просто не хочется. Совсем иначе скука воспринимается в окопах, и уж тем более в разгоревшейся перестрелке переходящий в затяжной бой, которых слава Богу, пока еще не было. Большая часть людей хлебнув военной романтики с грязью и кровью, предпочитает смерть от скуки. Трофимов это знал уже точнее некуда, потому и валялся на топчане за занавеской, курил, смотрел на вделанное в потолок землянки окно, и слушал хрипловатый, томный голос певицы. Аллегрова старела, и наверное уходящая молодость придавала страсть словам песни. Негромко звякнул полевой телефон. Дежуривший Васильев поднял трубку. – Алло? Товарищ капитан, это вас.
– Не комбат? – Трофимов не шевелился, не желая нарушать душевный и физический комфорт. – Нет, кто-то другой. – Кряхтя, Трофимов поднялся с топчана – Слушаю?
– Командир, это проверяющий со штаба полка. Слушай, у тебя там все нормально?
– Все.
–  Ну ладно тогда, не хочу по грязи тащиться. Скажешь что был ночью, ладно? 
– Ладно. – Ротный положил трубку уставившись в теплый полумрак землянки. Солдаты копошились готовясь к смене. Четыре часа в промозглой, сырой траншее. И хотя надета сухая и теплая одежда, а в сапоги вставлены войлочные стельки, холодная земля быстро высосет тепло. Через час неподвижности руки-ноги станут зяблыми. Еще через час тело станет вялым и ты начнешь подпрыгивать и дергаться разгоняя кровь. Организм будет избавляться от лишней воды.  Последний час пройдет пыткой и ты будешь постоянно смотреть на часы считая минуты. Все желания и сладкие воспоминания забудутся, и лишние минуты службы воспринимаются как огромная несправедливость заспавшейся смены..    – Товарищ капитан, кто это был? – Трофимов  с размаху упал спиной на топчан. – Васильев, будешь много знать..
– А я знаю кто это!
– Ну, кто?
– Проверяющий.
– Точно! – Солдаты засмеялись.  Валяться все-таки надоело. Ротный решительно поднялся – Умные слишком. Давай на улицу, проверю как к службе подготовились. Если найду сигареты, порву. – Бойцы снова закопошились освобождаясь от лишнего. Ротный еще раз с удовольствием, смачно зевнул. Нет, все-таки лучше умереть от скуки.
– Строиться не улице – лениво подал команду Васильев и солдаты, бряцая надетым железом не спеша потянулись на выход. – Проверять будете?
– А чего вас.. – выстрел прогремел неожиданно. Сухо и отчетливо. И крик. Крик был нечеловеческий и жуткий. От такого крика  волосы  встают дыбом и пробирает леденящий озноб. – Откуда стреляли?
– С четвертой.. от туда.. где-то там.. – Смена сбилась в кучу, из блиндажа выбегали полуодетые. Поднимался переполох. Трофимов поднялся на бугор, люди бежали к блиндажу четвертой. Там, что-то произошло.
Случилось самое обыкновенно и страшное, что могло произойти. Случайный выстрел на чистке оружия. В обычной жизни, в Вооруженных Силах, все происходит коллективно. Еда, сон, оправка  естественных надобностей, просмотр телепередач. Даже пьянки и самоволки редко совершаются в одиночку. Чистка оружия, не исключение. Полученное из комнаты хранения оружие запрещено разбирать самостоятельно. Пока не скомандует надзирающий офицер или назначенный сержант – Оружие к осмотру! – лязг стали, и командир проходит вдоль строя разъятых затворов. Пустые магазины глядят вверх, патронники в стволах чернеют пустотой. – Осмотрено! – Грохот отпущенных затворов и щелканье курков. И только после этого, солдат имеет право разбирать вверенный ему ствол, смазывая детали оружейным, с резким запахом щелочи, маслом. Запах сгоревшего пороха, стали и смазки.. Аромат войны, насилия.. или защиты и справедливого возмездия. Кому как угодно. В данном случае никакой проверки и осмотра не было, как не было ни в одном подразделении полка, справедливости ради. Заряженное оружие постоянно с солдатами, и поддержание его в чистоте зависит только от личной ответственности военнослужащего. Штатный снайпер роты был ответственным солдатом, но он забыл разрядить оружие после ночной смены, когда ему  что-то показалось, и он дослал в ствол патрон. Стандартная ситуация. Солдат привык к оружию и оказался не приучен передергивать затвор  просто так, на всякий случай. Это не его вина, это прямая обязанность командиров обучавших его обращаться с оружием в течении года.  Солдат просто спустил курок, и лежащая на коленях винтовка дернулась от выстрела. Совокупность  стандартных ошибок  дала стандартный результат, с запаянным в цинковый гроб мертвым телом. Пуля, делающая дырку в пятимиллиметровом листе бронежилета на расстоянии с километр, ударила в солдата пилившего рядом дрова для печки. Это от его предсмертного крика содрогнулись души. Солдат лежал как в материнской утробе, свернувшись калачиком. Так он входил в жизнь полную надежд, так уходил, из-за чьей-то грубой и непоправимой ошибки. Грязный снег пропитывался темной, дымящейся кровью. Первым опомнился ротный санинструктор. Но все было напрасно, солдат  умер не приходя в сознание через полчаса.   Будь рядом госпиталь, за его жизнь  можно было побороться. Но в полевых условиях это оказалось смертным приговором. Прилетевший прокурор ходил мрачный и хмурый как черный ворон. Было от чего хмуриться. Пострадавших-то, два. Тот в кого попали, и тот, кто стрелял. Снайпер пытался повеситься но его выдернули из петли. Парня не вернуть, и убитого списали на чеченского снайпера. Прокурор улетел и следом пришлось отправлять стрелка, это был уже не боец. Боярченко был в сопровождении, а потому спросу-то с него особенного, и не было. Строгий выговор за слабый контроль. Трофимов задумчиво крутил дымившуюся сигарету и задавался вопросом – А если бы это случилось  у него в роте?