Дорога в Никуда. Гл 6. Птица Феникс - 50

L
14/III – 1968
ФЕРГАНА
Майе Доманской

                Майя!!!

Сегодня было открытие цирка! Так намаялся за прошедшие два темные, смурные и пьяные, месяца и такой радостью явился нынешний день! Готов влюбиться сразу во всех циркачек, и влюбиться есть в кого, особенно увлекающемуся и безголовому одному твоему знакомому!

Больше всех меня поразила черноглазая девушка-джигитка, Галя Зарипова, дочка их атамана (или как там по-узбекски?) Хакима Зарипова. Как она прекрасна в своем восточном наряде, как романтична! Лошадь ее бешено скачет по кругу, Галя сначала разбрасывает цветные платочки, а потом на полном скаку собирает их. Более подробно разглядеть скачку джигитов не смог: музыка у них вся в сумасшедшем темпе, партии очень сложные (во всяком случае для меня) и атака, атака, атака! Только успевай переворачивать страницы.

Жаль, но черноглазке не повезло: во время скачки она сильно ударилась о барьер, но в запале отработала номер до конца. До открытия я видел ее всего несколько раз и знаешь – у нее в глазах непонятная затаенная печаль. С чего бы?..

Если вас обуяет энтузиазм и вы воскликнете: так в чем дело, Вадька, чего ушами хлопаешь?! то отвечу, что Вадька ваш не так уж и глуп, и соображает, что совершенно ни к чему цирковому оркестровому мазурику волочиться за дочкой заслуженного артиста, ко всему прочему еще и школьницей. Ты, может, Джамбул мне припомнишь, но Джамбул ты не трогай, это другой жанр. Тем горем душа будет болеть до смерти. Ко всему прочему, что ты предлагаешь: научиться Галочке Зариповой бренчать на гитаре или Дон Жуану Вадику вскарабкаться на лошадь? Галю я с удовольствием бы научил играть, да и она бы, думаю, рада была, но вот чтоб Далматов уселся в седло… Тремя ханскими гаремами не заманишь.

Как поется в знаменитой арии Имре Кальмана:

                «Готов безмолвно любоваться тобой,
                Как в чистом небе недоступной звездой…»



и не более того.

Второй предмет восхищения – Рада Щербакова. В номере у них работают три человека: она, ее отец и партнерша, они эквилибристы на першах. Михаил Щербаков ставит на лоб длиннющую алюминиевую балясину, а Рада забирается по ней до самого конца и изображает разные нехитрые арабески. Потом партнерша держит перш на поясе, а Рада, стоя на верхнем конце, жонглирует тремя булавами. Потом трюк страшноватый: Рада на конце перша делает стойку на руках, а отец, балансируя перш, переходит с ковра на катушку, двойной баланс получается. На этом трюке Гита Львовна играет им на скрипке «Осеннюю песню» Чайковского.

А на закуску у них такой трюк: выкатывается хитрый аппарат с движущейся фронтально металлической штангой, водит ее туда-сюда при помощи корабельного штурвала мать Рады. На той штанге небольшая площадка, а на площадке Михаил Щербаков балансирует на катушке с не очень длинным поясным першом, на перше Рада и Лариса (партнерша) делают ручками комплимент: одна левой рукой, другая правой. Получается два баланса под прямым углом один к другому; первый обеспечивается при помощи штурвала, второй на совести самого Щербакова. Да ему еще перш держать с двумя достаточно упитанными кобылицами. Извиняюсь, что так грубо обзываю предмет восхищения, но, полюбовавшись на лошадок Зарипова, думаю, что эпитет «кобылица» скорее комплимент. Особенно это касается лошадки, с которой Хаким работает «Свободу». Глаз не оторвешь. Там и на него самого не насмотришься: надменное аристократичное лицо, фрак, манишка, бабочка. Лошадь подчиняется малейшим жестам рук, исполняет целую пантомиму. Дрессировщик не в седле, а на расстоянии, словно собеседник, поэтому и название жанра – «Свобода». Красавица словно сама все выполняет без чьего-либо принуждения. Сказка! Сопровождение в оркестре – музыка Кальмана, все та же знаменитая ария, которую никто не поет лучше Георга Отса. Болтают, что, якобы, в Америке один псих предлагал Хакиму за лошадь кучу золота по ее весу. Уж не за эту ли?

Лешка Вояковский, отдыхаючи на скрипичном соло, сопроводил номер Щербаковых таким вот комментарием: «Сестры Кох! Художественно-акробатический свист!» Якимович не без основания предположил, что в список «сестер Кох» оболтус Вояковский зачислил и Гиту Львовну с ее скрипочкой и вызверился на него.

У Рады дочка лет пяти, я только никак не разберусь, где ее муж. Сегодня ее встретил до представления у цирка, выдра весьма многообещающе мне улыбнулась. Одета была в ярко-желтое платье, волосы темно-каштановые, по плечам рассыпаны. А глаза зеленые. Мать у нее была воздушной гимнасткой, но первый муж по пьяне уронил ее, теперь она работать не может. Чистая еврейка, причем достаточно противная, но Рада, видимо, больше Щербаковских кровей, хотя тоже на еврейку смахивает. Фигура у нее – натуральный геноцид непрекрасной половине человечества. Под суд надо отдавать за такую фигуру…

Самый сложный номер – Монастырского. Сам он малость похож на медведя, но перш стоит у него на лбу, как вросший. Номеру Щербаковых, пожалуй, очень далеко до Монастырских. На высоте двух метров он идет с першом, перекатывая ногами шар, а шар катится по двум параллельным рельсам или трубам, я не разглядел, а на перше его дочь стоит на копфштейне под самым куполом цирка – перш очень длинный. Трюк этот тоже идет под скрипку Гиты Львовны, незнакомая мне очень сложная и интересная пьеса. Медведь Монастырский оказался тонким ценителем музыки – видел, как он после представления целовал ручку Гите Львовне. И то – играла она изумительно. Вчера на последней репетиции мы с ней остались вдвоем на оркестровке, я, чуть не плача, попросил: «Гита Львовна! Вылечитесь вы, ради бога, от этого окаянства и играйте на скрипке! Вы такая молодая и такая красивая!» (Она действительно лет на восемь всего старше меня и действительно красивая). Она засмеялась: «Спасибо, Вадинька! Ты такой молодой!» (Фу-ты, ну-ты!.. Обменялись комплиментами…) А потом холодно добавила: «Я не пойду лечиться. Ни за что».

Еще о Монастырском. Медведь не только в музыкальном и цирковом искусстве разбирается, но и кое в чем другом. Такую он себе молодую жену отхватил! Сначала и не сообразишь: кто его жена, а кто дочь. Жену звать Ангелина, работает иллюзию. Наверняка весь ее номер сделал сам Монастырский, он ей и ассистирует. Красивый номер: огромные пышные цветы появляются, вылетают, вырастают самым неожиданным и волшебным образом. Женщинам и детям очень нравится, мужчины, кажется, таращатся больше на саму Ангелину.

Музыка к ее номеру – два твиста, будь они неладны. Темп настолько бешеный, что еле успеваю выбирать ноты двойным стаккато. Сашка Бахтин и штабс-капитан Куропаткин в подобных местах захлебываются, хотя играют, в общем, лучше меня. Впрочем, я со всеми партиями справляюсь, нечего на себя грешить. А циркачи – безмозглые. Музыку, написанную для умеренного темпа, играть presto – значит калечить, но им все мало: давай! давай! И получается не музыкальное сопровождение, а более шумовое.

Рудольф Изатулин уехал, очень по нему скучаю, клоуном у нас Володя Свириденко. Черноволосый, замкнутый и сдержанный, говорят, что очень похож и внешне и по работе на Енгибарова, вот только кто такой Енгибаров – понятия не имею. (Между прочим, «клоун» здесь не говорят, говорят – «коверный»). Репризы Изатулина нравились больше, может, к новым надо привыкнуть. Зато шуточный номер «Бокс» – животики надорвешь! Свириденко там играет с одним из джигитов Хакима Зарипова. Кульминация номера – когда джигит обзывает Володю «курбака». Вроде бы это, с узбекского, значит «сушеная лягушка». Во всяком случае, публика на «курбаке» аж верещит от восторга.

Жена Володи Свириденко, Света Тарасевич, антиподистка (антиподисты жонглируют не руками, а ногами: вертят, крутят, подбрасывают ими всяческое майно, даже и небольшой металлический шест с двумя факелами на концах), ножки у нее – исключительной красоты. «Краса природы! Совершенство!» Но я уже сделал вывод: для артистки данного жанра красота ног – условие номер один. Пусть лучше трюки будут похуже, но ножки получше!.. Аня Павлова (дочка дрессировщика медведей, тоже репетирует антипод) от Светланы не отходит, каждое представление стоит у директорской ложи и глаз не сводит, на репетициях ассистирует ей. Что ж, поучиться есть чему. Я лично в восторге от этой женщины и артистки, но вот с ее стороны мгновенная и откровенная неприязнь к моей несравненной персоне. Чем провинился – не знаю.

Еще одна странная девушка – Ира Камышева. Мы с ней внешне немного похожи: она высокая, тоненькая, глазищи большие, печальные и бледно-голубые. Воздушная гимнастка на одинарной трапеции. Говорят, что номер у нее очень слабый, я в этом мало понимаю, но от всех ее «обрывов» (это жуткие трюки) у меня сердце обрывается. По моему, ей просто силенок не хватает на свой номер. В антракте подошел к ней, бедняжка стоит одна-одинешенька, курит сигарету, губы дрожат, в глазах слезы. Решил девушку ободрить, ласково ей улыбнулся, но она подумала, что идиот пришел посмеяться и возмущенно отвернулась.

Я тебе писал о коллеге по фамилии Курицын-тире-Индюшкин: презабавная личность! Внешность у него мужиковатая, на кларнете – большой технарь, восемнадцать лет прослужил в военном оркестре. Безобидный, незлопамятный человек, любитель выпить, но у него совершенно невероятное хобби: точить свой саксофоновый мундштук! Он его правит, шлифует до репетиций, после репетиций, до представления, в антрактах, между представлениями, трезвый и не совсем, и никак не может добиться совершенства. Мамлеев, музыкальный эксцентрик, острит в его адрес: «Точить осталось немного: всего полтора километра!»

А теперь о том, о чем слышал давно, но увидел только здесь, в Фергане. Увидел, как цветет урюк! Листья еще не распустились, а дерево все покрыто розовыми цветами. Но знаешь, Майя, есть в этом цветении что-то безжизненное. Странно и немного неуютно проходить по урюковому саду, жизнь – это зеленый лист, а когда корявое дерево сплошь покрыто белыми цветами – чудится что-то противоестественное.

Не знаю, интересна ли тебе вся эта дребедень!.. Вы все, мои друзья, превращаетесь помаленьку в бесплотных призраков, как бы и не существующих помимо писем… Епископ Беркли циркового разлива!


До свидания. Пиши.


                Вадим.