Дорога в Никуда. Гл 7. Желтая роза - 60

LX
22/IV – 1968
АНДИЖАН
Майе Доманской


                Здравствуй, Майя!


Почему не пишешь? Нашла себе друга? Ах, Май, милый Май, вот вы с Наташей выйдете замуж, а Валерка уж точно в этом году на своей Ленке женится, а Вера Филатовна запуталась в каких-то сетях и Валерка не дает ей утонуть (подробно никто ничего не говорит) и останусь один, как перст. Ну, как буду писать письмо Майе, но не Доманской, а Ивановой-Петровой-Сидоровой?! Никак не смогу.

Подружился с одной девушкой, Ирой Камышевой. Забавно так получилось. Сначала нарвался на очень колючий прием, но вижу – девушку всю колотит после выступления, отступил. Потом опять подъезжаю: разрешите, говорю, докурить вашу сигарету!

Она взглянула молча и яростно и полезла в сумочку. «Да нет, – говорю, – вы меня не поняли – я чинарик хочу!» «Что толку? И он весь в помаде». «Опять вы меня не поняли. Именно поэтому! Чтобы, так сказать… хоть косвенно… прикоснуться…» И лицемерно вздыхаю. Ирка молчит, смотрит голубыми глазищами. «На!» – протягивает окурок. Я его аккуратно докуриваю, потом еще аккуратнее беру кончиками пальцев за мочку уха вместе с сережкой. Глаза у нее вдвое больше сделались. И вдруг начинает светлеть, улыбаться и засмеялась. Так весь антракт и проулыбались. А теперь она с грустью говорит: «Вот уеду в другой цирк и никто не догадается подержаться за сережку, нервы успокоить!»

Странная женщина. Попросила почитать стихи, посвященные… Ладно, неча притворяться, ты уже догадалась, что Далматов очередной раз втюрившись. Раде Щербаковой посвятил стихи. Помялся, покривился, но все же показал. Она ведь мне их обратно отфутболила, стало быть, они теперь ничьи.

Майка, Ирина их прочитала и у нее слезы из глаз покатились!.. Чуть рожу мне не расцарапала: «Нашел, кому дарить! Корова!» Я на это превесьма хладнокровно возразил, что не вам бы, девушка, вякать: а кто вешался на шею Роберту?! Знаете такого?! Фыркнула, потом, видимо в качестве объяснения, объявила, что ни за что на свете не согласится жить в провинциальном городишке. Непонятная смесь душевной тонкости и самого отъявленного цинизма. Если мне отдать Сашку, я бы удрал с ней хоть на Камчатку. И она бы не задумалась. Ну, да все это фантазии.

Ира дружит с Валей Лучкиной, это жена режиссера, только до сих пор не врублюсь в систему бестолкового Союзгосцирка: у него где постоянная работа – в Главке или в нашем балагане? Но не в том дело. Ирина и Валентина держат сторону Мамлеева (музыкальный клоун) и почитают Далматова за величайшего (потенциально) эксцентрика в истории цирка. Нещадно при этом хулят Мишку Зотова, который талдычит, что Далматову в цирке делать нечего и чем скорее он из него ушьется, тем для него будет лучше.

Но и не в этом, опять таки, дело, а в том, что они постоянно придумывают глупые сценарии, где Далматов кривлялся бы с грандиозной кучей инструментов, от каковых сценариев одна только тошнота, если чего не больше.

Когда мы с Иркой вот так мило беседуем, то у Миши Зотова, если он нас видит, появляется странное выражение на лице, а она нервничает и хмурится. Если честно, я в Иру немного влюблен, но дружба – превыше всего: «Мишка, – говорю, – если у тебя…» Он замахал руками: «Сто лет бы она мне обогнулась!» Что за фокусы?..

Дня четыре назад такой вышел случай: сражаюсь с граблями (в смысле – поставивши их на лоб и пытаясь удержать), а ничего не получается. Тут Монастырский и скажи: «Чего ты шею тянешь и закрепощаешь? Должно быть ощущение, что голова свободно лежит в ямке между плечами!» Повертел башкой, подергал, вроде сделал так, как он сказал и – удержал грабли! Монастырский головой покачал: «У тебя баланс природный, жалко, что телосложение хрупкое, мог бы отличным нижним быть».

Спасибо, конечно, за доброе слово, но комплимент представляется сомнительным. А вчера окончательно обнаглел и перед вечерним представлением поставил на лоб кларнет. Маэстро завопил, Леша Вояковский заругался, Монастырский зарычал: грабли уронишь – хрен с ними, а кларнет – деньги стоит! Но я не уронил ни своей чести, ни кларнета.

Глядя на это блистательное безобразие, Ирка Камышева задумалась на все первое отделение, даже позабыла промочить глаза после своего тяжкого номера, и когда в антракте я по привычке уцепился за ее серьгу, выдала сценарий номера, где совершенно не требовалось паясничать (ну, самую малость, цирк все же!..) Великий музыкант Далматов играет на множестве инструментов с некоторыми корючками эквилибра: сначала просто так (допустим – на саксофоне или кларнете), затем с балансом на лбу (это можно гитару пустить), после – стоя на катушке (безусловно – скрипка: «Что стоишь, качаясь…»), кульминация (смертельный трюк!) – стоя на катушке держать на лбу баланс и на чем-нибудь сыграть (только плоская мандолина или концертино, но его еще найти надо). На уход – опять просто так (балалайка, «Танец с саблями», например).

Дух захватило при виде грандиозных перспектив цирковой карьеры, глядишь – еще в Европу Дуньку… Далматова! выпустят! Но не выпустят. Для этого надо в партию вступить и в профсоюз записаться, а ни того ни другого делать не имею ни малейшей охоты. Можно ли тащиться по Дороге в Никуда члену профсоюза?!! Впрочем, можно: организовать профсоюз бредущих по этой дороге. Членские взносы употребить на ремонт: колдобины засыпать, верстовые столбы подкрасить, можно даже на семафор разориться.

Короче, из Барнаула уезжаю в Абакан, в родные, глупо покинутые пенаты.

А сегодня… Сегодня я пал. Не выдержал характера. Никому никогда не дарил цветов. Училищным девчонкам привозил с островов луговые лилии, но это не в счет. Да еще давным-давно, восемь лет назад, за Полярным Кругом на берегу Енисея собирал огромные, чуть не с кулак, жарки, высотой по грудь, оборачивал жарки вторым ярусом ярко-белых кистей (не знаю их названий) и третий ярус – голубые цветы. Не букеты, а огромные красочные охапки! Мать удивлялась, как ловко составлялись эти многоярусные клумбы, иначе и не скажешь.

У меня появился новый приятель и страстный поклонник гитары Сережа Ведерников, жонглер-эквилибрист. (Ирка Камышева его терпеть не может, так бы и растерзала). Он на пару лет младше меня, неженатый, ну и, естественно, не может быть не влюбленным. А влюбился не в кого-нибудь, а в принцессу нашего цирка: прекрасную черноокую джигитку. По этому случаю между ним и Абдуллой Муминовым пробежала кошка, пока всего лишь серая, но чует сердце – меняющая масть!

У Абдуллы, думаю, шансов больше: гимнаст он превосходный, физически рыхловатому, с некоторым жирком Сережке с ним не тягаться; ко всему прочему Абдулла на долгие годы связан с номером Зариповых, а Сережке предоставлен судьбой всего один лишь Андижан; в Барнаул джигиты не поедут, а в те цирки, где они работают, такие номера жонглеров-эквилибристов не пущают.

Зато самомнения Сереге не занимать: он и сам уверовал, и мне конфиденциально разъяснил, что не только сама Звезда Востока, но и ее папа с мамой ждут не дождутся, когда он к ней посватается!.. Гм. Сам дурак беспросветный, когда дело касается юбок, но все-таки!

И сегодня утром, озабоченный сердечным томлением, друг попросил составить компанию на предмет поиска цветов в подарок несравненной гурии. Единственное, чего на Дороге в Никуда всегда в преизбытке, так это времени. Какая разница: дрессировать три шарика, играть на гитаре или скитаться по азиатским улицам в поисках цветов? Никакой. И, не мудрствуя лукаво, бросил свои труды тяжкие и пустился с другом в странствия.

Сначала отыскали за городом некое учреждение, специализирующееся на продаже цветов, но там не оказалось роз, а Сережка искал розы. Нам объяснили, что розам цвести рано, что если они есть, то только в оранжерее. Мы отправились обратно в город, прошли через чудесную рощу ярко-зеленых дубов и каштанов. Какие могучие, благородные деревья!
В оранжерее новое разочарование – розы росли под открытым небом и не цвели. Нас очень хорошо принял пожилой узбек, уж так он сокрушался, что не может ничем помочь. Было несколько распустившихся цветов, но проницательный хозяин, прищурившись на наши физиономии, даже и не предлагал невзрачный товар.

И начался цирк: два придурковатых Пиросмани бродили по городским улицам и вопрошали чуть ли не каждую встречную тетку, будь она русская или узбечка: «Извините, нам нужны цветы, у вас нет садика, где растут розы?» Некоторые улыбались, некоторые шарахались, другие злобно шипели, подозревая, что встретили хитрых авантюристов. Долго мы скитались, потихоньку приходя в отчаяние, но вот одна добрая душа направила нас к некоему старичку, бывшему священнослужителю, он, сказала добрая душа, выращивает цветы на продажу. Найти старичка оказалось несложно: дом его стоял рядом с церквушкой. Увы! Вместо роскошного букета нам предложили некие непонятные махры, пучки убогих чахлых цветочков: это – тридцать копеек, а это подороже – сорок. Дарить Гале Зариповой цветы за тридцать копеек?!! Шутите?!!

Пока Серега в смятении разевал рот и киснул духом, я неспешно обозревал окружающий ландшафт и рысиное мое и зоркое око обнаружило в соседнем дворе пять цветущих тюльпанов – два ярко-желтых и три ярко-красных. Дергаю Сережку за рукав: «Гляди!» Как угорелые, бросились прочь от убогого деда с его убогими цветами и ломимся в соседний двор, а там собака – увидела нас и аж захлебнулась лаем. Вышла из веранды хозяйка, мы ей: «Тетя, продайте цветочки!»


Просьба была воспринята без малейшего энтузиазма, хозяйке было жаль цветов (красивейшие тюльпаны!), вышла заминка, тогда спрашиваю цену одного цветка. «Ну, на базаре… иногда и по сорок копеек за цветок просят…» «Вот вам пятерка – по рублю за цветок, срежьте». Мигом рухнули все препоны, тетя позабыла всякую жалость и побежала за ножницами, а мы стояли и любовались чудной, холодной красотой тюльпанов.

Вернулась хозяйка с ножницами, Сережка ей: «Срежьте вот эти три, красные». «Так вы же, вроде, пять рублей…» «Не буду же я девушке дарить желтые цветы! Это цвет измены!» Вот тут на меня и нашло: «Срежьте все пять!» Серега: «Ты что?! Не надо мне желтых цветов!» Я: «При чем тут ты? Себе их возьму». Он удивленно посмотрел и пожал плечами. Идем с добычей, Сережка любуется на свои красные и косится на мои желтые. «Слушай, – говорит, – как бы не привяли. Поймаем такси». Так и сделали. Подкатили к дому, где жили Зариповы и… Щербаковы! сунул желтые тюльпаны другу и попросил передать Раде.

Оставшиеся полдня жалел зазря погубленные цветы и клял собственную дурость. Но за компанию, как говорится, один твой соплеменник удавился, так и я – глядючи на одуревшего приятеля свихнулся сам. Судьбы желтых тюльпанов не знаю. Может, их поставили в кефирную бутылку и Рада нет-нет, да и посмотрит на них. А может, они благополучно почили в ведре с мусором.

Чем плох цирк? Тем, что не спрячешься и не убежишь. Как не видеть предмет страсти, когда предмет сей каждый вечер, а в субботу и днем, а в воскресенье еще и утром почитай перед самым носом делает стойку на перше?! Если б еще хоть не на что было смотреть!.. Увы. Очень много чего, на что очень даже есть посмотреть.

Все, Майя. Не покидай своего бесталанного названного братца, пиши!


До свидания.


                Вадим.