Черная Молли. Гл. 6

                6

                Лежа ночью без сна, уже потом, когда кончился субботний день, она пыталась вспомнить, о чем говорили за столом, и понять, почему ей так не хотелось уходить... Нет, не то, о чем говорил, а то – как. Просто, легко, без подковырок и одёргиваняя. Славянцев не перебивал жену, а ведь мог – та увлеклась, рассказывая о детях, что гостили в деревне, о фабрике швейной, где она много лет работает, а Славянцеву не терпелось показать аквариумы. Ирина успевала еще с аппетитом опустошать сковородку с мясом, приговаривая:
                – До чего мясо люблю, у-ужас. Вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь, Неля Борисовна! Ваня, кваску подлей! Или чай вам лучше?
                Неля Борисовна ела и, кажется, много, как никогда дома, а ей все подкладывали и говорили, как маленькой:
                – Ешьте, ешьте, в этом салате, знаете, сколько витаминов!
                Она и вправду почувствовала себя младшей, опекаемой, отдохнула от забот, вечных забот о других. Ее прямо разморило от чужой ласки.
                А потом была эта удивительная комната, заставленная только аквариумами – всех размеров. Они стояли на стеллажах и даже на полу – целое подводное царство, не то что у нее... И Неля Борисовна ахала, то присаживаясь на корточки, чтобы рассмотреть диковинную рыбину, всю в голубых и черных полосах, что уставилась на нее через стекло, таинственно мерцая синевой, то тянулась на цыпочках к стеллажам, завороженная мельканием серебристых мальков гурами.
                Все в этой комнате включалось и выключалось через равные промежутки – аэраторы, фильтры, освещение, все здесь было нарядно и празднично от обилия зелени и разноцветных рыбок.
                Хозяева сначала стояли у порога с довольным видом взрослых, подаривших ребенку долгожданную игрушку и наблюдавших его непосредственную радость, а потом не выдержали, заговорили, перебивая друг друга, стали показывать и рассказывать, и уже трудно было понять, кто из них больше доволен ролью гида в любимом заповеднике.
                А потом был сад и розы. Такие розы она видела только на открытках: словно над каждым лепестком трудилась любовно человеческая рука. «Нет розы без изъяна», – вспомнилось почему-то Неле Борисовне. Эти розы были совершенством.
                Любуясь цветами, она не заметила, что Славянцев исчез, а когда тот появился с садовыми ножницами в руках, она не успела ахнуть – одну за другой Иван Алексеевич срезал с куста все три розы. Ошеломленная, Неля Борисовна смотрела на них, страдая, а Славянцев утешал ее, смеясь:
                – Что  с вами? У вас такое лицо... Это вам от души. Будете на них смотреть и нас вспоминать. Да не переживайте, новые распустятся, вон бутонов сколько!
                – Ладно вам, – подхватила Ирина голосом, в котором не было ни капли сожаления. – Это же цветы! У них век короткий, и они у нас для людей хороших... как вы.
                – Ну зачем вы, зачем, – повторяля Неля Борисовна убито, а потом глянула в лицо Славянцева и застыдилась: испортила людям удовольствие дарить!
                – Спасибо, спасибо вам! Я их в хрустальную вазу поставлю и... буду вас вспоминать, обязательно буду!
                В троллейбусе все оглядывались на ее розы, вслух восхищались ими, а Неля Борисовна чувствовала себя именинницей.
                Перед собственной дверью она постояла, прежде чем позвонить. Ей просто не хотелось звонить. Неля Борисовна знала, что сейчас скажет он, о чем спросит, какое у него будет лицо... Ах, если бы Мишка дверь отворил!
                Открыл он, а не Мишка. Усмехнулся, коротко глянул на розы и ничего не сказал, но лицо у него было такое, как она и представляла.
                Сказал он позже, когда Неля Борисовна объяснила, почему задержалась у Славянцева. Она наливала воду в хрустальную высокую вазу, и Геннадий наблюдал, как жена осторожно  опускает плотные стебли, чтобы не уколоться.
                – Дурак же твой Славянцев: кому попало такие цветы отдавать.
                Неля Борисовна признавалась себе, что жизнь ее – бытовая – усложнилась из-за рыбок. Обычные женские обязанности остались те же, а вот времени поубавилось. Вставала она по-прежнему рано, готовила свом мужчинам завтрак, а ложилась поздно, спала чутко – скорее дремала. На нересте сидели барбусы, нужно было выключить обогреватель. А по воскресеньям она ездила на рыбий базар, так что не отсыпалась за всю неделю, как прежде.
                Геннадий замкнулся в глухом недовольстве. Он был бессилен: все равно выходило так, как хотела жена. Скажет он, например, что довольно с нее таких растений, Неля Борисовна промолчит, но непременно купит еще. Правда, объяснит покупку:
                – В нерестовый аквариум нужны мелколистые растения. Это субстрат, на нем икринки повиснут, пока молодь не вылупится.
                Ей так хотелось приобщить мужа к свом радостям!
                – Гена, – сказала однажды, – сегодня моя гуппи... смотри в банку, видишь? Шестьдесят штук родила! Гляди, какие крохи симпатичные!
                – Если бы ты так обрадовалась, когда я сто рублей премии принес, – ответил он, мельком глянув на банку. – Даже не ойкнула тогда, словно я каждый день  такие премии ношу.
                – Ой, Гена, деньги... Их сколько ни будет, все мало кажется.
                – Оттого ты так их легко тратишь.
                – Нет, ты посмотри, какие маленькие рыбки, а уже глазки видны! Черненькие!
                Муж скользнул сонными глазами по ее оживленному лицу, уткнулся в газету.
                Зато Люся откликнулась на замечательное событие как положено.
                – Шестьдесят мальков! Ну-у, молодец, – похвалила она, точно и количество приплода зависело от стараний подруги. – И уже с глазами?! Поду-умать только! А барбусы все любятся? И без толку? Значит, самец дурак. Не любит его барбусиха, купи ей другого кавалера. Ты, небось, красавца ей того подсунула, огненного, что за два с полтиной приобрела? Вот я не рыбовод, а посоветую: ты ей подбери хорошего парня, чтоб у него душа была добрая! Сразу дело пойдет. Нынче бабы не красоту ценят – ду-ушу!
                Неля Борисовна рассмеялась, глядя благодарно на подругу.
                Разговор происходил в кабинете завуча, и Люся, такая родная, своя, домашняя, сидела за большим столом, заваленным классными журналами (видно, проверяла их) и никак не вязалась  с новой должностью, по мнению Нели Борисовны, даже когда надевала очки в «директорской» оправе.
                – Та-ак, успехи на ниве рыбоводства у нас явные, а что там на ниве просвещения? Я вижу, оценки по украинскому не торопишься выставлять. По иностранному  - много, по украинскому – жидковато. Все потолок определяешь?
                – Угадала. И свой – тоже.
                – Я к тебе через недельку на урок приду. Пустишь? Слушай, а ты вроде бы похудела. И бле-едная, господи! Не высыпаешься?  А почему? – подозрительно прищурилась Люся на кивок подруги. – Завтрак по утрам готовишь своим ленивцам, да? Улыбаешься... Слушай, а в каком веке ты живешь? Оглянись, роднуля! Матриархат давно на дворе, а ты как в домострое застряла. Так в те времена  мужик единственным кормильцем был. Он право имел на особо трепетное отношение! А сейчас? И кого ты из Мишки растишь, педагог?  Белоручку? Достанется кому-то золото, представляю... Пожалей будущую невестку!
                Нотацию Неля Борисовна выслушала безропотно: Люся была права. Она сама не раз хотела поломать эту традицию – готовить завтрак, подавать, но вот не решалась... И о Мишкином эгоизме  с тревогой думала, виня себя прежде всего. Не, надо, надо бороться с его ленью!
                Утром следующего дня ее разбудил не будильник, а торопливый голос сына:
                – Вставай, мать! Мне сегодня на восемь! Рубашку нужно парадную погладить – у нас сегодня открытое комсомольское собрание.
                Резануло это - «мать». Вроде бы и благородное слово, но в устах мальчишки, который всегда говорил «мама», даже обидным показалось. Алеша вон взрослый совсем, а никогда так не называл.
                Пока сын завтракал, она гладила, пошатываясь от усталости, – снова не могла долго уснуть. Ах, как Люся права, привыкли на всем готовом. Не велик подвиг для Мишки – завтрак разогреть  да рубашку себе погладить. В других семьях...
                – Мать, я опаздываю! Рукава можешь не гладить, их не видно, – ворвался требовательный Мишкин голос в ее мысли.
                – Почему – «мать», Миша? Почему не «мама»? Мне неприятно.
Мишка из-под руки потянул рубашку к себе, снисходительно чмокнул ее в щечку, ответил на ходу:
                – А чем плохо – «мать»? Я уже взрослый!
                – Мне не нравится, – сердито ответила Неля Борисовна. – И о рубашке с вечера надо говорить!
                Выпроводив мужчин, она решила немного поспать, но не смогла: разговор с сыном оставил неприятный осадок.
                Она принялась за уборку, потом накормила рыбок и села проверять тетради. Вчера она провела сочинение по украинской литературе, но только один Славянцев выбрал вольную тему – «Мое увлечение».
                Целый урок Неля Борисовна напрасно боролась со шпаргалками – они предательски шелестели в тишине. Но ей казалось унизительным ловить взрослых людей на нечестном. Славянцев, изредка кидая на нее взгляд заговорщика, писал – не возился под партой. Она знала – о чем писал.
                Неля Борисовна отыскала в стопке тетрадь Славянцева в первую очередь. Прочитала, почти не обращая внимания на ошибки (их было достаточно для двойки) и улыбаясь недоверчиво: « Вот вам и Славянцев...»
                Снова перечитала, уже медленно, со вздохом досады исправляя красным это сочинение-письмо. «Вы же знаете, Неля Борисовна,  про мое увлечение. Вы вот спрашиваете, что оно дает мне и другим. Попробую написать, хотя не умею красиво. Мои ребятишки любуются рыбками, жена, но и другие ведь, с нашей улицы, приходят посмотреть! Люблю дарить, и как все радуются! И сам я после работы  люблю выключить свет в комнате, сесть прямо на пол и смотреть, смотреть. Как на дне морском, нахожусь среди его красот и обо всем забываю, если неприятности какие были.
                Это как музыка. Но это польза для меня и моих близких, знакомых, кто любит красивое. А есть другое, как бы лучше сказать...
Я из-за рыбок узнал много людей, самых разных. Есть, например, злые и глупые, которые не понимают ничего в нашем деле, а называют нас бездельниками. Но мы же красоту сами создаем! Я когда подумаю, что от меня зависит, будет красивая рыбка жить на свете или нет, мне становится очень приятно и, не поверите, даже страшно как-то.
                Получается, что я могу одним махом уничтожить красоту и создать? Значит, я отвечаю за этих прекрасных созданий. И кому-то приношу добро? Ведь людям нужны животные и рыбки, правда? Вон в Москве и Ленинграде есть целые клубы аквариумистов. Неужели это все бездельники?
                Я честно скажу, Неля Борисовна, эти мысли мне подсказал очень умный человек. Помните бородатого физика? Я много  про это и сам думал, но не так ясно, как он. Я, наверное, плохо все объяснил, но только скажу напоследок: я так воспитал своих детей, что они не будут писать на березках ножичком свои имена, и уничтожать живое тоже не станут. Извините за ошибки. Ваш преданный ученик Иван Славянцев».
После этой работы так не хотелось читать списанные...

ПРодолжение  http://www.proza.ru/2009/09/15/1056