Четвертый реактор. Часть 2

Часть вторая
   
   
  "Смыслом жизни является сама жизнь, могучий инстинкт жизни..."
   
   Игорь Тамм, Нобелевский лауреат 1958г., создатель водородной бомбы.
   
   
  - 3 -
   
   Капитан Вербин подъехал на Уазике к подъезду своего дома. Водитель автомобиля резко затормозил, подняв в воздух тучу мелкой, как мука, пыли, и засигналил очень громко и протяжно так, что на балконы пятиэтажного дома выскочили жены офицеров-пограничников посмотреть, чей муж вернулся домой "с той стороны". Вербин бегом вбежал на третий этаж, почти пинком открыл незапертую дверь своей квартиры.
   - Жена-а! Скорей встречай своего блудного мужа! Я вернулся, - радостно заорал он вглубь трех комнат, хотя надобности в этом не было никакой: его жена - Светлана стояла рядом в двух шагах, по-домашнему одетая, в халате и радостно улыбающаяся.
   - Здравствуй, дорогой, - сказала она вполголоса и бросилась мужу на шею.
   - Не надо меня обнимать, посмотри какой я пыльный и грязный!
   Светлана отпрянула, смеясь и сама, подражая радостному тону мужа, закричала:
   - Дети! А ну-ка быстро вылезайте из ванны и бегом встречайте нашего папку!
   В коридор выкатились двое малолетних ребятишек, голых и мокрых после ванны, которые с радостным визгом бросились на отца. Они не видели его больше двух недель. Именно столько по времени длилась его загранкомандировка - обычный для офицеров Термезского погранотряда срок.
   Капитан Вербин Сергей Васильевич был в командировке "на той стороне". Всего лишь в нескольких километрах от дома, в двадцати минутах езды на Уазике, однако ни на обед нельзя домой приехать, ни, тем более, переночевать дома нельзя без особого разрешения командования опергруппы на пересечение государственной границы. Такова служба.
   - Ой, мамка, дети, отпустите меня! Все, довольно! Я грязный и пыльный. Дайте папе раздеться и умыться. А сами, ну-ка марш одеваться, бесстыдные! Как только оденетесь, папа вам вручит подарки.
   - Сейчас я тебе воду включу, - побежала в ванную Светлана.
   Дети скрылись в комнате, через полминуты выбежали вновь в коридор уже в трусиках и принялись папе стаскивать пыльные сапоги, несмотря на его "грозные" запреты. Им невозможно было запретить это. Против их детской радости, избытка энергии строгий отцовский взгляд и сердитый голос выглядели более чем комично...
   - Ну, рассказывайте, как вы тут жили без меня, - уже выйдя из ванной и насладившись прохладной водой, спросил Сергей.
   - А у нас котенок Тишка теперь живет, - ответила трехлетняя Маринка, показывая папе хорошенького серенького звереныша, - мы с Мишей его из детского садика принесли. Его нам кошка Муся родила. Смотри, какой он красивый!
   - Ну, вы и молодцы! А чем же вы его кормите?
   - Молоком, рыбой и котлетами, - ответил маленький Мишка, который был на год младше своей сестренки, однако по своим габаритам несколько превосходил ее.
   - Ну, а маму то слушаетесь?
   - Да, да, - в два голоса закричали дети.
   Из кухни послышался смех Светланы:
   - Врунишки такие, как вам не стыдно? Мама с вами замучилась воевать.
   - Сейчас мама мне все про вас расскажет, - грозно сказал Сергей, вытираясь полотенцем. Прошел на кухню и уже серьезно спросил жену:
   - Как ты?
   - Никак. Пусто стало после того, как Настя с детьми уехала. В гости никто не ходит. Детям не с кем играть. Раньше с Настиными детьми возились постоянно, я их и не замечала. А сейчас мне голову морочат целыми днями.
   - От Насти никаких вестей не было?
   - Нет, не было. Ей сейчас не до нас. Пережить бы ей горе поскорее. Все время перед глазами у меня картина похорон Володи. Как вспомню Настю, ее рыдания, крики, что она жить не будет, так не могу успокоиться.
   - Сейчас единственное ее спасение - дети. Может быть, мать ее как-то поддержит.
   - Ты то когда перестанешь на эту дурацкую войну мотаться?
   - Скоро, мать, скоро. Отмучаюсь и поедем мы все вместе в Москву в Академию поступать.
   - Скорей бы уже. Ладно, давай присаживайся, ужинать будем.
   Дети с шумом забежали в кухню и тут же стали вскарабкиваться папе на колени. Сергей подхватил их, усадил, фыркнул Мишке прямо в голый живот. Мишка закатился счастливым смехом.
   - Папа, папа, я тоже хочу, чтобы ты мне сделал так, тоже хочу, - завизжала Маринка.
   - Ага-а-а! Сейчас я тебя буду есть! Я - очень голодный Серый Волк! Бр-р-р! - и папа громко зафыркал в Маринкин живот.
   На всю квартиру зазвенели два детских смеха.
   - Ну, давайте я вас обниму, такие мои хорошие ребятишки. Я так скучал по вас.
   Дети с двух сторон обхватили ручонками шею своего папы. Он прижал их своими большими руками, задыхаясь от счастья.
   - Господи, как же хорошо, когда все дома, - проговорила Света, ломая на куски узбекские лепешки.
   - Папа, а ты не поедешь больше на войну? - спросила Маринка. Обе ее ручки ухватились за папины щеки и требовательно повернули лицо к себе.
   - Завтра я не поеду на войну, дети. Мы с вами и с мамой пойдем в зоопарк. Хотите?
   - Да-а! - опять в два голоса закричали дети, - и будем там кушать мороженки?
   - Конечно будем. Еще и шашлыки будем кушать прямо в зоопарке. А потом пойдем кататься на каруселях.
   - Ура-а!
   - Хватит кричать, - нарочито строго приказала мама, - слезьте с папы и приступайте кушать. Знайте, что если вы будете плохо кушать, завтра не увидите никакого зоопарка с каруселями. Поняли? Отведу вас завтра в сад.
   - Не отведешь, завтра - воскресенье, - возразила Марина.
   Теперь уже смеялись родители. Дом вновь наполнился семейным счастьем, хотя взрослые чувствовали, что еще не покинула их стены тревожная тяжесть той беды, что произошла с самым близким другом - Володей Корсаковым.
   Капитан Вербин - заместитель начальника оперотдела Термезского погранотряда - месяц назад с огромным трудом выпросил у своего начальника отпуск для того, чтобы сопровождать гроб с телом погибшего друга на Украину - место его последнего прибежища. Долго пришлось объяснять начальнику, что здесь, в Термезе у его погибшего в Афганистане товарища, Володи Корсакова, осталась жена, пребывающая от горя в невменяемом и недееспособном состоянии, и вместе с ней - двое малолетних детей. Начальнику эти обстоятельства не казались существенным поводом для отпуска. "Они кто тебе, родственники? - спрашивал он, - нет? А раз нет, то не положен тебе отпуск по семейным обстоятельствам". Вербин через час выставил перед начальником пять бутылок шампанского и медленно, с презрительным акцентом на каждое слово, выдавил из себя: "Слушай сюда, майор! Последний раз прошу тебя дать ход моему рапорту. Вот мой бакшиш и кроме того, я обязуюсь после отпуска вместо тебя поехать "на ту сторону" на какой угодно срок. Так что подумай". Начальник недолго думал и принял бакшиш.
   Сейчас, сидя на кухне со своей женой Светланой (детей Света уже успела отправить спать по кроватям), Вербин достал из холодильника бутылку шампанского и сказал:
   - Последняя из того ящика, что мы с Володькой собирались сохранить до его благополучного возвращения "из-за речки". Давай помянем его. Хоть шампанское и не годится для такого случая, но все равно ничего не изменишь. Попробуем, что за шампанское, а то сами глотка не сделали.
   - Что ж, если ты считаешь, что можно шампанским поминать, то открывай.
   - Какая разница: шампанское или не шампанское? Главное то, какое мы значение этому придаем.
   Света открыла кухонный шкаф, чтобы достать фужеры, и в это время в дверь постучали.
   - Наверное, соседский ребенок стучит. Взрослый бы позвонил, - сказала Света и пошла открывать дверь.
   Сергей из кухни услышал восторженно-изумленный голос своей жены:
   - Настя! Ты?! Не может быть! Проходи скорей!
   Сергей на кухне чуть не выронил бутылку из рук. Пробка вылетела, и шампанское брызнуло на стол. Сергей выбежал в коридор. На пороге стояла Настя, жена, а теперь вдова Володи Корсакова.
   - Здравствуйте, ребята, - тихо и отрешенно сказала она, поставила небольшую сумочку на пол - единственная вещь, что была при ней, - к вам можно?
   - Настенька, конечно же, заходи! Здравствуй. Откуда ты, с Украины?
   - Да, из дома сегодня прилетела.
   - Что же ты не позвонила, телеграмму не дала. Мы бы встретили тебя. Что-нибудь случилось? Все так неожиданно.
   Настя медленно раздевалась. Отвечать не торопилась. Сергей и Светлана заметили, что все движения Насти были замедленными, так неестественными для нее и непривычными для ребят, знающих ее веселый жизнерадостный характер.
   - Да, ребята, случилось, я просто не знаю, как оценить сложившуюся ситуацию, - голос Насти вдруг изменился, перешел на дрожание, и Настя с трудом выговорила, - вы знаете?.. Володя...жив!
   Настя обхватила лицо руками и разрыдалась, медленно присела, опираясь спиной о стену.
   - Настеныш, успокойся, пожалуйста. Пойдем в ванну умоемся, а потом ты нам все расскажешь. Не плачь, пожалуйста.
   Света с Сергеем обеспокоено взглянули друг на друга. Каждый, видимо, подумал одно и то же: у Насти не в порядке психика.
   - Может тебе воды дать, Настя? - спросила Света.
   - Какой воды, шампанское сейчас будем пить, если Володя жив - попробовал взбодрить Настю Сергей и тут же встретил резко осуждающий взгляд жены, мол прекрати паясничать.
   - Ребята, хорошо, хорошо, ничего не надо. Я только немного успокоюсь сейчас. Простите меня, - голос Насти дрожал на каждом слоге. Сергей помог ей подняться и проводил в ванну, где Светлана включила воду.
   - Вот полотенце, мыло. Умойся и приходи на кухню. Хорошо? Я пойду ужин соберу.
   Настя только кивнула в ответ.
   На кухне Света накрывала стол, Сергей стоял рядом. Оба не знали что сказать Насте. Они месяц назад присутствовали на похоронах Володи. В Ташкенте через своих друзей, сотрудников пограничной службы Ташкентского аэропорта, Сергей сам организовывал самолет, доставивший гроб на Украину. Вся эта мрачная, гнетущая картина до сих пор стояла перед глазами. И вот Настя неожиданно приезжает в Термез, где, казалось, ее ничто больше не связывает и где она не должна бы уже в своей жизни появиться, и заявляет, что Володя жив. Нелепость ситуации казалась настолько очевидной, что и Сергей и Света молча обдумывали одно и то же: как помочь Насте, у которой от горя помутилось сознание? Неужели еще одно страшное несчастье пришло в семью Корсаковых?
   - Что будем делать, мать? - выдавил из себя Сергей.
   - Погоди ты. Давай просто по-человечески поужинаем и поговорим с ней.
   - Ребята, не думайте, что я сошла с ума, - Настя появилась на кухне незаметно, - это не так.
   - Настенька, проходи, садись вот сюда, на стул.
   - Сергей, дай мне, пожалуйста, сигарету. Я с самого аэропорта не курила, - усаживаясь на стул, сказала Настя, - А ты, Света, будь добра, принеси с порога мою сумку. Я кое-что хочу вам показать.
   Сергей протянул Насте сигарету и зажженную зажигалку. Света подала сумку Насте и та спросила:
   - Вы хорошо помните почерк Володи?
   - В общем-то, да.
   - Тогда взгляните на это, - Настя вынула из сумки пакет и подала Сергею.
   Сергей развернул и вынул оттуда письмо с треугольными печатями.
   - Это то письмо, которое Сергей писал после того, как мы его схоронили. Мне это письмо моя бывшая здешняя соседка переслала на Украину. Она полагала, что оно просто задержалось в Афганистане. Но ты прочитай его, Сергей. Прочитай и скажи, кто сходит с ума: я или весь этот мир вокруг меня. Жив мой Володенька, жив, - слезы опять навернулись на глаза, но Настя сдержалась, не заплакала.
   Сергей заколебался: то ли успокаивать Настю, то ли кинуться к письму. Нетерпение побороло чувство такта и он лихорадочно открыл конверт, извлек письмо, состоящее из многих листов, отыскал последний лист и взглянул на дату - 21 ноября. Как так может быть? Ведь 20 ноября Володя погиб. Так, по крайней мере, считалось официально. Насте передали его личные вещи и документы, значит, все уверены в гибели Володьки.
   Почерк письма был его, Корсакова. Сергей осмотрел конверт, на котором был штамп отделения Кабульской полевой фельдегерьской связи и дата - 22 ноября. "Нет, не может быть. Гроб был доставлен в Ташкентский военный аэродром в сопровождении командира Володи - подполковника Веманиса, который рассказал, как и где погиб старший лейтенант Корсаков. Потом были длительный перелет на Украину, визиты к родственникам Володи, в местный военкомат, организация похорон". Сергей помнил каждое слово, произнесенное Веманисом возле свежевырытой могилы. Ему не понравилось только то, что потом, после того, как почти все ушли с кладбища, Веманис стал фотографировать могилу, причем в разных ракурсах и с разных расстояний. Сергей спросил его тогда, зачем он это делает. Веманис ответил, что хочет показать фотографии в части сослуживцам Корсакова.
   Но опять же это письмо, написанное 21 ноября. Может, в таком случае в гробу было не его тело, другого погибшего, а сам Володя действительно жив? Гроб не вскрывали по этическим причинам, несмотря на мольбы Насти. Этого вообще не принято было делать. Но, с другой стороны сейчас уже столько времени прошло. Почему не было других писем от Сергея, а из части не было официального опровержения?".
   - Настя, а не может ли быть такого, что Володя заранее написал это письмо, а потом попросил кого-то отправить его в Союз? - спросил Сергей и осекся, увидев возмущенное лицо Насти.
   - Да ты что! Ты только почитай, о чем он пишет. У тебя сразу не будет никаких сомнений.
   - Но ведь это - прекрасно! - наконец-то Сергея осенила радость, - Настеныш! - закричал он, - ведь это - здорово! Володька жив, жив чертяка, жив, старина! Ну, встречу его, я ему покажу. Ты смотри, чего учудил! Настя, перестань рыдать, давай выпьем шампанское! Стоп! Не будем его пить сейчас! Мы с Володькой договаривались вместе его выпить при встрече. Жалко, что я открыл его. Но ничего! Где пробка? Сейчас я его назад запечатаю и спрячу.
   Настя немного успокоилась, вновь закурила потухшую сигарету.
   - Знаете, что мне не нравится во всей этой истории? Я, конечно, верю, что он жив, но когда я через военкомат сделала запрос, мне пришел официальный ответ, что старший лейтенант Корсаков Владимир Александрович погиб 20 ноября при выполнении боевого задания. Потом из части пришло коллективное письмо от сослуживцев. Они пытаются подбодрить меня, найти какие-то слова утешения, фотографии прислали. То есть все утверждают, что Володи в живых нет. Но это письмо... Я ничего не понимаю. Это невозможно пережить! Когда же это прояснится? Я должна знать, где мой муж!
   Сергей еще раз взглянул на конверт: письмо было написано именно в Кабуле, 21 ноября.
   - Так, Настеныш, - в радостном возбуждении сказал Сергей, - ты пока успокойся, а я тем временем постараюсь дозвониться до Кабула.
   Сергей придвинул к себе полевой телефонный аппарат и неистово начал вращать рычажок.
   - Алле-е-е-е! Алле-е-е-у-у! "Лапка", ну-ка дай мне "Иволгу"! Кто спрашивает? Ты что, голос своего командира перестал узнавать, совсем нюх потерял!? Да, он самый, капитан Вербин. Бегом мне "Иволгу" обеспечь. Что? Занята "Иволга"? Так, слушай сюда! Немедленно прекратить все разговоры "Иволги". Я еще разберусь, кто там и с кем разговаривает. Ты что, не понял? Плохо слышишь? Серные пробки из ушей вытащи! Или мне самому тебе уши шомполом прочистить? Немедленно "Иволгу" мне! Это "Иволга"?! Так, слушай сюда, "Иволга". Мне "Мембрана" нужна! "Мем-бра-на-а"! Понятно? Але-е-е! С кем я говорю? Ты тоже глухой? Вставать надо, когда с тобой командир по телефону говорит! Где "Мембрана"?! Так, жду, жду... Але-е-е! "Мембрана"? Соедините меня, пожалуйста, с "Потоком"! Ничего, если занят, я подожду, только не прерывайте, пожалуйста. Я с Термеза говорю, до вас так трудно дозвониться. Да, да, я жду.
   Во время паузы закричали в спальне разбуженные дети, и Света побежала их успокаивать. Сергей с новой силой заорал в трубку:
   - "Поток", будьте так любезны, соедините меня, пожалуйста, с Кабульским санэпидотрядом. Нет, санэпидотряд Кабула... Да, так, но я не знаю их позывной. Я вас очень прошу, это очень важно, надо срочно товарища одного разыскать. Я - подполковник Вербин, звоню из Термезского погранотряда. Да, точно так, из Термезского погранотряда! Да я понимаю, что не положено, но очень надо. Пожалуйста, пожа...Вот, скотина, отключил, - Сергей нервно бросил трубку на телефон, схватил сигарету, - нет, до Кабула не дозвониться. Надо просить кого-то на "Саланге" в опергруппе, чтобы дозванивались. Ох уж эта связь!
   Сергей вновь начал вращать телефон:
   - "Лапка", это опять я, капитан Вербин. Слушай мою задачу. Узнай, кто дежурный по опергруппе "Саланг", затем поставь ему от моего имени задачу дозвониться до Кабула, и чтобы там соединились с санэпидотрядом. Пусть сделают чистую линию. Затем подключи меня, все понял? Повтори! Так..., так..., все правильно, действуй!
   Сергей говорил в пустую трубку, его никто не слушал. Он прекрасно знал возможности полевой телефонной связи, что даже до Саланга, не то, чтобы до Кабула дозвониться будет нельзя. Все свои напрасные действия он добросовестно имитировал потому, что не знал, как вести себя в сложившейся ситуации.
   - Брось рисоваться, Сергей. Давай лучше почитаем письмо, - спокойно произнесла Света.
   - Настенька, но я же не могу читать его, оно твое.
   - Читай внимательно, это очень важно, чтобы разобраться во всем.
   Сергей раскрыл первый лист и, пропуская место, его не касающееся, стал читать: "...Настенька, родная моя. Не хотел я писать про то, что случилось со мной, не хотел пугать тебя, но раз уж я добрался до своего отряда живым и, как будто бы, здоровым, раз уже все позади, то напишу. Случилась со мной вещь невероятная. Приснился мне накануне моего возвращения в отряд странный сон. Но если бы это был обычный сон, пусть даже кошмарный, я бы забыл о нем. Но он настолько был реален, что я до сих пор не могу понять: сон это был или что-то посерьезнее. Приснилось вот что: я возвращаюсь в Кабул с колонной "КамАЗов" и вдруг моя барбухайка начинает барахлить, не едет и все. Водила педаль уже сквозь пол провалил, а скорость - черепашья. "КамАЗы" уже давно оставили нас за собой, мы плетемся в кромешной темноте среди звезд. Страшно. Вдруг нарываемся на "духов". Я хочу с ними переговорить по-человечески, выхожу из кабины, и... короче, меня убивают выстрелом в голову. На этом сон мой не прекратился. Я видел себя убитого на дороге, видел, как с рассветом две ханумки тащили меня за ноги далеко за кишлак, и одна из них зарыла меня в песок. А я парил над этим местом, затем плавно вернулся в кишлак, смотрел на него сверху и в одном дворике заметил нашу "барбухайку". Я видел, как над ней работали "духи", как разбортировали они заднее колесо и доставали целлофановые пакеты с белым порошком, обернутые каким-то прочным материалом. По виду порошка было примерно десять - двадцать килограмм. Заднее колесо машины было бронированное, переставленное с БТРа, в нем что угодно можно прятать. Потом "духи" этот порошок уложили в ящик, который заколотили и обили железом. На крышке ящика я заметил четкое клеймо: два скрещенных исламских клинка на бронзовом круге. Тушью был нарисован адрес: NC, Нострак, Гамбург - II, Форсетезен 39, 2000. Я этот адрес четко запомнил, как и одного "духа" беспалого, который взял из кабины мои вещи...".
   - Не может быть! Этого просто не может быть! - Сергей схватился за голову, затем вновь прочитал вслух адрес, указанный в письме, - Вот, что девки. Этого мне вам говорить не следовало бы по долгу службы, но к черту все военные тайны. Вчера в Хайратоне мы визировали документы на товары для пересечения границы поездом. В списке грузов я помню этот адрес, да, именно он: Нострак, Гамбург - II, Форсетезен, 39. Все сходится до последней цифры.
   Женщины непонимающе уставились на Сергея.
   - Значить, живой мой Володенька, вы видите? Живой! - опять зарыдала Настя.
   - Ну, конечно, живой, живее всех живых, - Света обняла подругу и они стукнулась лбами, - перестань выть.
   - Нет, я не успокоюсь, пока не увижу его.
   - Увидишь, глупая, скоро увидишь.
   Сергей опять резко взялся за телефон.
   - Так, девки, прошу прощения, мне нужно еще позвонить на нашу таможню. Лишний раз получить подтверждение того, к чему мы сейчас пришли. Алле-е-е! "Лапка", это капитан Вербин. Я тебе сегодня не дам спать. Соедини меня с "Прибоем". Жду... "Прибой"? Дай мне командира, командира мне, говорю. Андрей? Да, это - я. Приветствую тебя еще раз. Спасибо, ничего, хорошо, вот, добрался, наконец, до своего дома, все нормально. Слушай, Андрюха, такое дело есть. Дай мне следующую информацию. Паровоз сегодня переехал через мост? Так, переехал, значит. Где он сейчас? В отстойнике? До завтра? Хорошо. Таможня проверяла груз? Не знаешь, говоришь, не твое дело. Ну, понятно. Посмотри, пожалуйста, по документам, есть ли на паровозе груз, следующий в Гамбург - II, Форсетезен. Так, нашел? А-га. Прочитай полный адрес. Так, ну, конечно, он самый. Хорошо, спасибо. Не написано, что это за груз? Так, а ты что, ни по-немецки, ни по-английски не понимаешь. Ну, ладно, бог с ним, завтра узнаем, что там за груз. Хотя нет, ждать нельзя. Я к тебе сейчас срочно выезжаю, буду на месте минут через сорок. Возьми бойцов штук пять, будем вскрывать. Спокойно, когда ты увидишь, что это за груз, ты так не будешь говорить. Ну, ладно, ладно, предупреди дежурного. Так, у меня - все, конец связи... "Лапка", быстро организуй мне дежурный Уазик на квартиру, я срочно выезжаю на таможню. Все ясно? Вперед.
   - Куда это ты намылился? - возмутилась Света.
   - Рыбу ловить, - Сергей побежал уже в другую комнату переодеваться.
   - Володя же описал свой сон, только сон. Ты что, не понимаешь?
   - А то, что сейчас на таможне лежит, тоже сон? Я так думаю, что Володя стал ясновидцем. История описывает такие случаи. Ему во сне приснилось, то, что существует на самом деле. Ох, и накручу я ему усы, когда мы встретимся.
   - Когда вернешься?
   - Если рыбу поймаю, то часа через три - четыре. Пока все документы оформим, представление на орден написать надо.
   - Это кому представление, тебе, что ли?
   - Хм, стану я для других стараться. Конечно, мне. Кто же за меня его напишет?
   - Поужинай, хоть.
   - Некогда, мать, некогда, - на ходу застегивая "афганку", проворчал Сергей, - вон, слышишь? Уже машина за мной приехала.
   - Ну, хотя бы печенье возьми с собой, ведь на четыре часа уезжаешь, - Света выбежала из кухни в коридор с горстью печенья, но дверь уже захлопнулась за Сергеем.
   - Ну, вот, убежал, - сказала она с досадой, возвращаясь с печеньем в кухню, - и это после того, как он мотался на "той стороне" полмесяца.
   - Извини, это я виновата со своим письмом.
   - Нет, Настя, не извиняйся, это я так, пошутила, - постаралась исправить неловкое положение Света. Она уже корила себя: "Подумаешь, полмесяца без мужа пожила. Настя своего Володю схоронила уже, а я тут ныть вздумала. Только кого же она все-таки схоронила?".
   - Настя, можно мне почитать Володино письмо?
   - Да, конечно, читай вслух, я тоже хочу послушать.
   - "...Все-таки есть на свете провидение. Я считаю, что этот сон явился мне как предупреждение о возможной смертельной опасности. Я после такого кошмарного сна просыпался с трудом, потому как подверг себя интоксикации угарным газом (не знаю, как получилась, что задвижка в печи оказалась закрытой), что конечно способствовало формированию такого видения в моей голове, но когда я проснулся, я просто обалдел от счастья, что я - живой. Раньше мне иногда доводилось видеть неприятные сны, будто я лишился ноги, например. Когда просыпаешься и осознаешь, что это был лишь сон и с тобой все в порядке, такое облегчение чувствуешь на душе. Этот сон тоже из той же серии, только намного выразительнее. Настолько выразительнее, что я воспринимаю его как реально пережитые события. Сейчас я постоянно и многократно анализирую происшедшее со мной и не могу объяснить себе его. Я пришел к выводу, что те события, которые закончились моей смертью, произошли, я в этом почти убежден. Но затем произошел сдвиг во времени примерно на сутки назад. При этом мой организм, мое тело стало прежним, каким было сутки назад, также как и весь мир вернулся в свое прежнее состояние. Однако, мое сознание, моя душа прожила ровно на такой же промежуток времени больше меня самого. Я не могу своим ограниченным воображением осознать, как это могло произойти. Что происходит с миром вокруг меня? Существует ли он в реальности или только в моем воображении? Я не могу на эту тему завести разговор с кем-либо, опасаясь, что меня примут за сумасшедшего. Может быть, ты, Настеныш, подскажешь мне? Может быть, ты не испугаешься, что у меня "крыша поехала"? Я только с тобой могу поделиться своими мыслями...".
   - Стоп! - Света отложила письмо в сторону.
   - Что случилось?
   - Подожди, Настя, дай подумать. Так, если предположить, что сон, о котором идет речь, был только сном и не более, следовательно, все, что описано в этом сне не имело места. То есть не было тех событий, которые сопутствовали смерти Володи. Не было захвата машины "духами", не было грабежа, никто не извлекал наркотик из колес, никто его не отправлял в ящике в Германию через Союз. Следовательно, на поезде, который сейчас отстаивается на таможне, груза с наркотиками не должно быть. Но так как груз на самом деле есть, как утверждает Сергей, то, следуя по обратной цепочке, можно предположить, что все события происходили на самом деле, а это значит..., - Света ужаснулась от того, к какому страшному выводу приводят ее логические рассуждения, и закрыла рот рукой, но было поздно: Настя завершила ее мысль.
   - Значит, Володю в действительности убили!? - Настя вновь запричитала, уже в который раз переживая смерть своего мужа, - я иногда уже думаю, что лучше бы было что-нибудь одно: либо он есть, либо его нет. Не могу я так мучиться и ждать неизвестно чего. Как я устала!
   - Но, тогда как объяснить это письмо? - Света в отчаянии ухватывалась за каждый довод, который бы мог послужить противовесом для нежелательных умозаключений.
   Она еще долго успокаивала Настю, старалась как-то отвлечь ее от мрачных мыслей, с нетерпением ожидая Сергея. Утомительное ожидание за разговорами длилось издевательски долго. Шел двенадцатый час ночи. Сергей не звонил. Прошло уже четыре часа в его отсутствии. Женщины давно поужинали и уже выкурили почти всю пачку узбекского "Койнота", когда зазвонил телефон. Моментально телефонная трубка оказалась возле уха Светланы:
   - Слушаю!
   - Мать, слушай меня внимательно и ни о чем пока не спрашивай. У меня нет времени.
   Это был Сергей. Голос его звучал тихо, даже приглушенно, каждое слово произносилось отдельно, чтобы придать важность всей информации, и в этом была заключена особая тревога.
   - Не перебивай меня и очень прошу выполнить то, что я тебе сейчас скажу. Вы сейчас все вместе с детьми быстро, но без суеты собираетесь и выходите на угол Наримановской улицы возле лепешечного цеха. Возьмите с собой крайне необходимые вещи, деньги, документы. Но сделайте так, чтобы никто в вас не заметил что-либо подозрительное. В квартире вам оставаться нельзя. Мы уезжаем. Потом все объясню. Через пятнадцать минут я должен забрать вас там, где сказал. Все.
   Светлана в полном недоумении положила трубку. Но через мгновение растерянность исчезла. "Видимо, случилось что-то страшное", - подумала она и тут же пошла в спальню к детям.
   - Дети, вставайте, просыпайтесь. Сейчас нас папа повезет на машине кататься далеко-далеко. Ну-ка быстренько, быстренько.
   Дети не реагировали. Света стала тормошить их. Миша сначала капризничал, отмахивался ручонкой, затем откровенно громко заплакал. Перспектива ночной прогулки на автомобиле ему явно не понравилась.
   - Настя, помоги мне собрать детей. Нам всем надо срочно уезжать. Так Сергей сказал. И лучше не спрашивай меня, потому что он ничего не объяснил. Одень, пожалуйста, детей, а я соберу вещи и документы.
   Без суеты не получилось. Света бегала по квартире, судорожно соображая, что взять с собой, ежеминутно поглядывала на часы. Настя спрашивала, во что одевать детей, одновременно стараясь их успокоить, так как Маринка по примеру своего братца тоже заголосила. Настя дала им по конфете. Миша с остервенением зашвырнул конфету в угол и завопил еще громче. Тут вмешалась мать, которая схватила ремень, висевший всегда на гвоздике в определенном месте, и грозно замахнулась:
   - А ну-ка немедленно прекратите вопль, не то я вам такого ремня всыплю! Быстренько одевайтесь!
   Угроза подействовала. Через пять минут все выходили на пустынную темную улицу. Никого из соседей не встретили, и поэтому объяснений удалось избежать. Часть пути до лепешечного цеха пришлось нести детей на руках, чтобы успеть вовремя. За тридцать метров до места встречи женщины увидели Уазик погранотряда. Из него вышел Сергей и побежал навстречу женщинам, ничего не говоря, схватил в охапку обоих детей и бегом припустил назад к машине. Сергей в машине был один без водителя. Он усадил детей на заднее сиденье, сам сел за руль, завел мотор, и, едва женщины уселись, тут же тронулся с места. Он настолько был взволнован, и хотя все его движения были уверенными, лицо так ясно выражало тревогу, что женщины решили ни о чем пока его не спрашивать.
   Сергей поехал на восточную окраину города, где была одна известная ему дорога в сторону Джаркургана, не охраняемая ВАИ. И все же на выезде из города он притормозил с тем, чтобы убедиться, действительно ли дорога чиста, медленно проехал заброшенный и покореженный шлагбаум и только после этого дал газ на полную мощность.
   - Может быть, ты все же скажешь нам, в чем дело? - со злой иронией спросила до сих пор молчавшая Светлана, - Куда мы направляемся?
   - Дела наши обстоят, к сожалению, очень и очень плохо, девочки. Я не могу вам все рассказать, так будет лучше для нас всех. Меня будут искать, пока не найдут. А потом, я не знаю, что со мной будет. Вам всем надо спрятаться, потому, что меня искать будут через вас, через всех наших родственников. Единственная возможность спрятаться на какое-то время есть у тебя, Настя, так как о тебе еще ничего и никому из наших службистов не известно. Я бы попросил у тебя приюта для Светы и детей. И лучше всего будет, если бы вы все уехали к твоим дальним родственникам. Можно это сделать, Настя?
   - Да, можно, но что случилось? Ты нашел то, про что написал Володя?
   - Да, Настя, я видел тот самый ящик, о котором писал Володя. Все оказалось в точности так, как в письме: эмблема с крестообразными шпагами, адрес следования, номер груза.
   - И что же было внутри, наркотики? Из-за них мы сейчас с детьми находимся в бегах? Так что ли получается? - голос Насти стал срываться.
   Сергей резко затормозил и съехал на обочину. Повернувшись всем корпусом назад, к женщинам, он продекламировал самым настоятельным тоном, не терпящим никакого возражения:
   - Запомните, мои дорогие, следующее: никогда, никому, ни при каких обстоятельствах вы не должны даже словом обмолвиться о том, что вам известно. Вам ничего не известно! Ясно?
   - Да, да, - ответили женщины, хотя им ничего ясно не было.
   - Хорошо, Настя, у тебя с собой Володино письмо?
   - Да, с собой.
   - Ты должна отдать его мне.
   - Володино письмо? Зачем?
   - Так надо, чтобы ни у кого из нас не было неприятностей. Что с Володей, мы должны еще выяснить, но у тебя сейчас должна быть одна версия для всех: Володю убили, его похоронили, никаких писем ты после этого не получала, и вообще ни о чем не знаешь. Сейчас просто невозможно представить, в какую ситуацию мы влипли все.
   Он вновь завел машину и уже более спокойно поехал, все дальше удаляясь от Термеза. Когда исчезли последние огни города, во всей красе предстало южное звездное, ослепительно черное небо. Звезды казались такими близкими, будто их можно достать рукой. Черная пустыня по обе стороны пути была абсолютно неощутима для глаза, вокруг не слышно было ни единого звука кроме мерного гула двигателя, и эти обстоятельства создавали впечатление, что они медленно плывут на одиноком челноке во Вселенной среди бесчисленного количества звезд. Дети уже опять уснули. Никто не разговаривал, но каждый по своему переживал ситуацию.
   Впереди показались огни Джаркургана. Сергей свернул на первую попавшуюся второстепенную дорогу.
   - Объедем его стороной, чтобы нас там не встретили.
   - Мы так и будем все населенные пункты объезжать? - спросила Света.
   - Не знаю, но пока - да. Я удивляюсь, как они вертолеты не послали за нами. Хотя, на ночь глядя это мероприятие мало эффективно. На всякий случай надо объехать стороной ближайшие селения, а потом остановимся где-нибудь у кишлака, через который проходит железная дорога, и будем пытаться уехать в Россию на поезде.
   - А что будет потом?
   - Не знаю. Для меня сейчас самое важное, чтобы с вами ничего плохого не случилось, чтобы вы добрались до места и обосновались там, где вас не найдут.
   - А ты? Ты не будешь с нами?
   - Нет.
   - А где ты будешь? Что вообще ты намерен делать?
   - Тебе это не надо знать. Для пользы дела.
   - Сережа, но я же боюсь за тебя. Я ничего не понимаю. Можно мне хотя бы узнать, что произошло и на что я могу надеяться? Я ведь твоя жена.
   - Светланка моя, пойми, не могу я тебе рассказать. Тебе это не поможет, а только больше добавит переживаний.
   - Ну и пусть. Я должна знать, ради чего мы на ночь глядя сбежали из квартиры, ради чего наши дети вместо того, чтобы безмятежно спать в теплых кроватях, мучаются сейчас в грязной пыльной машине среди этой холодной пустыни. Я должна знать, зачем все это!
   - Хорошо, слушай. Там, на таможне, сейчас семнадцать трупов, а то и больше. Я должен был быть тоже среди этих трупов. А все из-за этих наркотиков. Я их нашел в вагоне. Все было так, как написал Володька в письме. То есть я нашел те самые ящики. Я тут же доложил начальнику опергруппы отряда. Он приказал мне выставить охрану, ничего не трогать и ожидать спецгруппу, которая должна якобы заняться расследованием. Я вместе с дежурным офицером таможни выставил охрану из наших бойцов, а сам пошел к Андрею чаю попить, покурить, обсудить.
   - Представление на медаль напечатать, - ехидно добавила Света.
   - Перестань, если хочешь меня дальше слушать. Так вот, прошло минут пятнадцать, я перезвонил оперативному дежурному. Он мне ответил, мол, группа уже выехала, жди. Сидим, курим дальше. Еще минут пятнадцать прошло. Я уже стал переживать, и домой мне хочется поскорее. Потом прозвенел звонок дежурного с КПП: прибыла группа людей в камуфляжах без погон и без каких-либо знаков различия. Спрашивает, что с ними делать: пропускать или не пропускать на нашу территорию. Андрей говорит ему: "Сейчас выйду - разберусь". И в этот самый момент открывается такая пальба, какой я за речкой ни разу не видел. Мы выскакиваем наружу. Я вижу, как ЗИЛ, сбивая ворота КПП, заезжает на территорию таможни, и человек двадцать людей устремляются к железнодорожному отстойнику, где охраняется вагон с наркотой. Они стреляют в охрану и убивают всех. Я ничего не понимаю. Андрей побежал куда-то. Я - к телефону звонить оперативному, чтобы тот объявил тревогу. Но не успел я сказать, что происходит, как оперативный мне кричит: "Серега, тикай оттуда как можешь, они убьют тебя, они за тобой пришли, тикай вообще из Термеза, забирай всех своих и тикай". Я ему кричу: "Что происходит? Объясни!". Оперативный - мне в ответ: "Тот груз, на который ты нарвался, значится за двумя нулями. Никто о нем не должен знать. Не теряй время, тикай!". И тут то до меня дошло, на какую мину я нарвался. Такая дрожь меня пробрала, скажу я вам. Я выбежал наружу и на мое счастье увидел рядом вот этот вот Уазик, прыгнул в него и по газам. Все эти пятнистые в это время возле вагона с наркотой околачивались. Откуда те ребята? Ума не приложу. Непохоже, что с нашего погранотряда. Таких головорезов среди нас я не встречал.
   - А где же твой водитель?
   - Откуда я знаю! Не было его в Уазике. Мне не до него было тогда.
   На некоторое время все замолчали, переживая последние события, всматриваясь в черноту пустынной ночи за окнами машины.
   - Сергей, ты дорогу не потерял? Джаркурган уже давно позади. Смотри, ни одного огня вокруг, - сказала до сих пор молчавшая Настя.
   - Нет, не должны сбиться. Скоро выедем.
   Сергей внимательно всматривался в дорогу, по которой следовал их Уазик. Временами ему казалось, что дороги нет вовсе, одна пустыня вокруг, но потом в свете фар еле различимые следы от колес опять как будто бы появлялись. Однако сомнения увеличивались. Уже по расчетам Сергея должен впереди показаться летный гарнизон, но никаких признаков населенного пункта не было. Мотор зафырчал недовольно, и, когда Сергей, взглянув на спидометр, увидел, что бензобак практически пуст, он почувствовал, как его лицо запылало от испуга. Что делать? Он остановил машину и вышел из нее. Стояла гробовая тишина. Едва слышно было, как по тонким трубочкам внутри машины текут остатки бензина, а в ушах по-прежнему продолжал звенеть шум мотора. Сергей посмотрел под колеса машины, затем вокруг нее, и понял, что дороги нет. Они ехали по пустыне, только, сколько времени - неизвестно.
   В машине заворочался Мишка, заплакал. Настя накрыла его одеялом, похлопала легонько рукой по плечу: "Спи, спи, тихо". Тепло, которое было внутри машины, моментально улетучилось, едва мотор прекратил работать. И сразу же подступил вызывающий дрожь холод. До сознания Сергея постепенно начал доходить весь ужас создавшегося положения: они - среди пустыни, неизвестно где, с малыми детьми, зимой, ночью, фактически оставшись без транспорта. Сергей вытащил из кармана пачку сигарет, заглянул в нее, и, убедившись, что в ней сиротливо ютились только четыре помятые сигареты, наигранно изобразил изумление на лице:
   - И это все?! Разве у нас больше нет сигарет?
   - Нет, все выкурили. Эти - последние, - ответила Света.
   Сергей зло выругался, как будто в отсутствии сигарет были воплощены все его проблемы, закурил и стал ходить вокруг машины, не находя ответа на вопрос, что же предпринимать. Холод все сильнее давал о себе знать. А впереди их ждала ночь, ужасы которой им еще предстояло перенести. Часы показывали лишь половину первого. Женщины молча смотрели друг на друга, стараясь не разговаривать, так как понимали, что лишние переживания, высказанные вслух, сомнительные советы, просто обсуждение ситуации, лишь усилили бы нервозность обстановки. Сергей прекрасно понимал, что от него ждут решительных действий. Надо что-то предпринимать, пусть даже неважно что, лишь бы прошло хотя бы немного времени, чтобы быстрее наступило утро. Утро... А что привнесет хорошего утро? Только то, что станет светлее, а ситуация не изменится. Но об этом пока можно не задумываться. Что же делать сейчас? Сергей докурил сигарету, потянулся рукой за второй, но, решительно отбросив прочь желание, сказал:
   - Всем - в машину! Попробуем выехать на дорогу. А там - видно будет.
   Сказано - сделано. Через минуту они уже ехали по пустынному бездорожью. Машину трясло на ухабах. Сергей вел Уазик, стараясь держать курс прямо, напряженно вглядываясь в освещенную светом фар даль в надежде, что когда-то должен появиться какой-нибудь спасительный ориентир, который прояснил бы их местонахождение. В салоне скоро стало теплее, что немного успокоило женщин. Но судьба не была в ту ночь к ним благосклонна. Машину резко накренило вбок. Сергей вывернул руль, чтобы преодолеть неожиданно подвернувшуюся под колеса яму. Мотор взревел, машину затрясло, словно в судорогах, и она стала медленно погружаться в песок. Сергей заглушил двигатель и вышел наружу. Автомобиль полностью сел на оба моста. Сергей оценил положение, снова сел за руль, дал задний ход на полную мощь. Уазик дернулся, но не освободился от пут пустыни.
   - Выйдите наружу и попробуйте толкнуть машину назад, - сказал Сергей женщинам.
   Ничего не получилось. Колеса автомобиля прокручивались на месте, все больше погружаясь в песок. Сергей вышел из машины и вновь стал изучать обстановку.
   - Надо откопать задние колеса, - вынес он заключение.
   Втроем тут же принялись отгребать песок от колес. Голыми руками, на коленях, такую работу выполнить было не просто. Обжигающий холодом песок забивался под ногти, а найти какое-либо приспособление для откапывания не удалось.
   - Может быть достаточно? - спросила Света.
   - Может быть, сейчас попробуем, давайте, девочки, толкните меня - ответил Сергей, завел Уазик, резко дал задний ход, и... машина тут же вновь закопалась в песок.
   Вся работа была моментально сведена на нет. Второе откапывание длилось в несколько раз дольше, так как оно прерывалось проснувшимися от холода детьми, которых нужно было успокоить, согреть, завернув в единственное одеяло, оказавшееся в машине. Фактически одна из женщин постоянно занималась детьми. Наконец Сергей, уже более строго оценив результаты работы, вновь сел за руль, а женщины оперлись руками на капот, приготовились толкать по команде Сергея. Уазик вновь взревел, колеса завертелись, и машина медленно и тяжело поползла назад. Песок бешено фонтанировал из-под колес. Казалось, еще небольшое движение и можно будет закричать "Ура" и ехать дальше, но...Уазик на мгновение прекратил движение, и этого было достаточно, чтобы вновь забуриться колесами в песок уже на новом месте, переместившись всего на два метра. Сергей зло сплюнул, выругался, схватил последнюю сигарету и нервно закурил. Снова захныкали дети. Света неожиданно вызверилась на них:
   - А ну, закройте рты, вас мне еще здесь недоставало! Сейчас получите у меня оба!
   Сергей тоже добавил:
   - Спать немедленно! Чтобы я вас больше не слышал!
   Дети испуганно притихли, лишь слегка продолжая хлюпать носами. Им еще не доводилось видеть такого грозного отца.
   Сергей думал дальше. Вновь со всей очевидностью встал вопрос "Что делать?". Ясно, что продолжать более тщательно откапывать колеса было бессмысленно. Нужно было предпринять что-то другое, более эффективное.
   Сергей докурил сигарету и решительно высказал следующую идею:
   - Так, нам сейчас нужно откопать колеса только с одной стороны, затем мы расстелем одеяло под колеса, и машина по одеялу легко выберется из песка. Правильно я говорю? - и сам себе ответил, - Правильно. Тогда - вперед!
   Вновь истертые в кровь руки принялись за работу. Очень аккуратно было расстелено одеяло, которое отобрали у детей, и, насколько возможно, просунуто под колеса. Сергей в очередной раз до отказа надавил на газ. Одеяло моментально закрутилось колесами, и было выброшено с другой стороны. Вся подготовительная работа вновь оказалась напрасной.
   - Ребята, все это бесполезно, давайте спокойно переночуем здесь, - сказала до сих пор не подававшая голоса Настя, и тут же осеклась, заметив злобный взгляд Светы, которая сразу же отвернулась к детям. Сергей раздраженно закричал:
   - Ты что, не понимаешь, что нам нельзя здесь оставаться? Нас ищут. Ищут эту машину. Нам во что бы то ни стало нужно добраться до Джаркургана и сесть в первый поезд, все равно какой: московский или душанбинский.
   - Хорошо, - виновато сказала Настя, - мы все сделаем, как ты скажешь, только не надо кричать.
   - Душанбинский, конечно, лучше: не надо будет возвращаться в Термез, - уже более спокойно продолжил свою мысль Сергей, - вот что, девки, я, наверное, пойду разведать близлежащие окрестности. Все равно нужно знать, куда ехать..., или идти. А вы пока тут оставайтесь и ждите меня.
   - Может не надо уходить, заблудишься? - подала голос Света.
   - А что делать? Сидеть тут, или спать? Кто-нибудь хочет спать?! - Сергей явно уже не справлялся с раздражением.
   - Ребята, пожалуйста, не ссорьтесь. Давайте успокоимся.
   - Успокоимся!? - возмутилась Света, - это ты нам сейчас предлагаешь успокоиться вместо того, чтобы нам всем спать в теплых постелях? Если бы не ты, никуда бы мой Сергей не выехал, сидели бы мы с ним дома сейчас и радовались. Мы из-за тебя торчим здесь с детьми, нас ловят как зверей, сбежавших из зоопарка, а ты нам предлагаешь успокоиться!?
   - Так, я пошел, - объявил всем Сергей и зашагал в неизвестном направлении, демонстрируя свое невмешательство в такого рода разборки. Через минуту его силуэт скрылся в темноте.
   - Да, Света, я виновата в том, что мы сейчас здесь страдаем, за что я прошу прощения?
   - Прощение!? А что мне от твоего прощения легче станет?
   - Света, я виновата, Володя мой виноват, но и твой Сергей тоже виноват. Разве я его посылала на таможню? Это была полностью его инициатива. Он сам сказал, что поехал за очередной наградой. Хотел себе мгновенную карьеру сделать.
   - Да, но если бы ты не приехала со своим письмом, я бы сейчас спокойно спала с мужем, которого я, кстати, полмесяца не видела. А завтра у нас мог быть прекрасный выходной.
   - Света, что с тобой? Я тебя такой не знала раньше. Вспомни, как мы всегда раньше любили друг друга, как весело вместе встречали Новый Год. Володя был с нами, - голос Настин задрожал, на глаза навернулись слезы, - да о чем я говорю? Прости меня, что я приехала со своими проблемами, прости меня и Володю. Прости нас за то, что мы оказались вашими друзьями.
   Настя уже откровенно заплакала не в силах сдержаться. Опять проснулся Мишка и, увидев плачущую Настю, спросил:
   - А почему плачет тетя Настя?
   - Спи давай, - раздраженно цыкнула на него Света, подошла к нему и насильно стала укладывать спать.
   - Тетя Настя, почему вы плачете? - не унимался малыш.
   Настя подошла к нему, поправила одеяло, то, что использовалось под колесами машины, после чего его только вытрусили от песка, насколько это было возможно, сказала ласково:
   - Спи, Мишенька, спи, я уже не плачу.
   Вдруг неожиданно Света грубо схватила ее за руку и оттолкнула:
   - Отойди от детей и не смей к ним приближаться!
   Настя посмотрела на нее круглыми от изумления глазами, постояла так с полминуты в полном оцепенении и побежала прочь от машины. Она бежала долго, закрыв глаза руками, и рыдала. Черная, безмолвная, звездно-холодная пустыня захватила ее в свои объятия. Устав от бега, Настя вскоре перешла на быстрый шаг, затем на медленный, а минут через десять, когда ноги уже стали заплетаться, она в изнеможении просто села на песок.
   - Володенька, миленький, где ты? Володенька, я не хочу жить без тебя, я хочу быть с тобой. Я прошу тебя, Володенька. Где ты сейчас? Жив ли? Я хочу знать про тебя правду. Где правда? Почему я должна так страдать? Увидимся ли мы с тобой, и когда это будет? Где ты, родной мой?
   Настя рыдала и рыдала. Холод быстро пронизал ее до костей так, что застучали зубы. Все тело стало передергивать крупной дрожью. Настя подобрала колени к груди, прижалась к ним изо всей силы, но от этого ей не стало теплее. Сколько времени она провела в таком положении - неизвестно. Рыдание перешло на слабое завывание. Скоро чувство холода переросло в невыносимую боль во всем теле. Любое движение было просто мучительным. Настя сообразила, что может замерзнуть до смерти, но от сознания этого она не пришла в ужас, наоборот, наступило какое-то отупляющее успокоение. "Ну и пусть я замерзну, пусть умру. Это даже лучше будет. Закончатся все мои мучения..." Дальше она едва улавливала обрывки своих затухающих мыслей. Чувство холода вдруг исчезло. Настя перестала дрожать, расслабила руки, сжимающие колени, и мягко повалилась на песок. Какое-то непонятное, до сих пор неизведанное чувство проникло внутрь, что-то сродни с блаженством. И вдруг она рядом, буквально в двух шагах от себя, услышала голос Володи:
   - Настеныш мой, что ты здесь делаешь?
   - Володенька, это ты? Ты пришел ко мне? - тихо, совсем тихо спросила Настя, и лицо ее осветилось счастливой улыбкой.
   - Да, Настенька, я. Почему ты лежишь на холодном песке? Ты можешь простудиться. Встань, пожалуйста, давай я тебе помогу.
   Настя ощутила ласковое прикосновение Володиной руки к ее волосам, лицу. Она закрыла глаза и с замиранием сердца почувствовала Володины губы, нежные и горячие. Он обнял ее, поставил на ноги.
   - Замерзла, малышка моя, - Володя взял Настины ладони в свои, поднес их к губам и стал дышать в них, затем прижал их к своим щекам, - одень, пожалуйста, мой бушлат, ты совсем холодная.
   - Володенька мой, живой мой мальчик. Как ты здесь оказался?
   - Ты меня позвала, и я пришел.
   - Да, я верила, что ты живой, что ты придешь, любимый мой, обними меня еще крепче.
   - Конечно, моя родная, как же я могу не прийти к тебе, когда ты меня зовешь. Как долго я тебя не видел! Как же я скучал по тебе!
   - Да, я тоже скучала, я чуть с ума не сошла без тебя. Теперь мы всегда будем вместе? Скажи мне, всегда?
   - Да, Настеныш, я вернулся к тебе навсегда, теперь тебе не надо волноваться. Теперь все у нас будет здорово и прекрасно. Ты - моя радость, моя любовь.
   Настя облегченно вздохнула и еще сильнее прижалась к Володе. Они стояли под яркими звездами, одни во всей Вселенной, и ничто не могло их разделить друг от друга. Володя крепко сжимал Настю в своих объятиях и целовал ей глаза, осушая их от слез, согревал губами холодный носик. Он нежно гладил ее растрепавшиеся волосы, стараясь привести в порядок прическу. Потом он сказал:
   - Настенька, давай пойдем отсюда.
   - Давай, только я не знаю куда. Мы здесь с Вербиными заблудились, не знаем, куда заехали.
   - Как же вы могли заблудиться? Мы ведь когда-то были здесь, недалеко отсюда ловили рыбу, помнишь? - Посмотри на те силуэты двух холмов, - Володя показал рукой вдаль, - За ними - озеро. Скоро солнышко будет всходить как раз между этими двумя холмами. А рядом с озером с той стороны - дорога, ведущая в Джаркурган. Пойдем потихоньку.
   Настя доверилась полностью Володе, положила свою голову ему на плечо и побрела вместе с ним, закрыв глаза, спокойная и счастливая. Она с удовольствием отметила, что подобного счастья не испытывала до сих пор, что надо было пройти через тяжкие страдания, чтобы в полной мере осознать всю глубину божественного умиротворения.
   Но вдруг Володя отпустил ее из своих объятий и ударил Настю по лицу, затем еще раз и еще.
  - Володенька, что же ты делаешь? Не надо. Зачем ты меня бьешь?
   Но Володя ее не слышал, его лицо вдруг стало неузнаваемо злобным. Он продолжал бить Настю и трясти ее за плечи. Она слабо подняла руки и закрыла ими глаза, пытаясь защититься.
   - Володенька, зачем ты меня бьешь? Мне очень больно.
   - Ну вот, кажется, ты и проснулась, - сказал Володя.
   Настя открыла глаза и увидела перед собой лицо Сергея Вербина. Она суматошно осмотрелась вокруг. Володи нигде не было. Только Сергей поддерживал ее за плечи, рядом с ним стояла Света, держа за руки обоих детей. Настя всем телом ощутила, как уже знакомое ей чувство блаженства быстро покидает ее, и его место с такой же быстротой занимает пронизывающий холод.
   - Просыпайся быстрее, нам надо идти, иначе мы все замерзнем. Переставляй ноги, я уже устал тебя тащить, - раздраженно вменял Насте Сергей.
   - Зачем ты меня разбудил? - тихо и отрешенно спросила Настя, - Зачем? Мне было так хорошо!
   Слезы опять навернулись ей на глаза, ноги подкосились, и она стала оседать на песок. Сергей тут же с силой встряхнул Настю и вновь поставил ее на ноги:
   - Прекрати немедленно свои капризы! Довольно мы набегались, пока нашли тебя!
   - Хватит нам проблем, ты и так нам их доставила выше крыши. Топай давай ногами! - добавила Света.
   Настя посмотрела на них, затем на себя, обнаружила на своих плечах грязный от машинного масла бушлат, в котором водитель обслуживал свой автомобиль, вернулась к действительности и обреченно сказала:
   - Хорошо, я пойду сама, я не буду вам больше доставлять проблем.
   - Надо идти назад к машине, - сказала Света, - все равно дороги не знаем. Дождемся рассвета возле машины.
   Настя осмотрелась вокруг. Впереди на фоне светлеющего неба уже отчетливо нарисовались вершины двух холмов.
   - Я знаю дорогу. Надо идти туда, к тем холмам. За ними должно быть озеро и дорога на Джаркурган.
   - Откуда ты знаешь? - спросил Сергей.
   - Я знаю, верьте мне. Нам нужно идти только туда. Вы сами в этом убедитесь. Посмотрите, это не так далеко. Через полчаса мы будем на дороге.
   - Туда, так туда. Какая разница? Главное сейчас - двигаться.
   Они тронулись в путь и через полчаса двигались уже по дороге в Джаркурган. Еще через три часа они садились в поезд Душанбе - Москва с надеждой, что во время стоянки в Термезе их не будут искать. Выбирать другой вариант они не стали. Просто всех одолела дикая усталость.
   Вербин выбрал для путешествия общий вагон. Внутри он показался чрезмерно грязным, переполненным многодетными узбекскими семьями. Свободных мест не было, как не было и свободного пространства: все было занято многочисленными баулами. Такая ситуация устраивала Вербина: среди толпы легче затеряться. Вербин еще в тамбуре сунул проводнику деньги. Тот посмотрел на их количество и завозмущался:
   - Куда вас столько много без билетов? Меня же в Термезе проверять будут.
   - Все будет нормально, старик, - подражая проводнику узбекским акцентом, сказал Сергей, - нам бы только благополучно проехать Термез, а там еще получишь на лапу.
   Сергей прекрасно знал психологию узбеков. С ними чем наглее, тем они сговорчивее, а если "на лапу" сунуть, то совсем проблем нет.
   Поезд тронулся. Все с трудом стали перемещаться в середину вагона. Последние два купе были относительно свободными. Их занимала большая цыганская семья: четыре взрослых человека и шесть или семь детей. Двое бородатых мужчин безмятежно спали в одном купе, растянувшись на верхних полках и выставив в проход на всеобщее обозрение свои ноги в грязных носках. В соседнем купе одна из женщин чуть моложе средних лет возилась с тюками, перебирая их и перевязывая. Пожилая цыганка наблюдала и периодически воспитывала резвящихся детей. Вербин подал знак своим женщинам - размещаться с цыганами. Женщины молча повиновались.
   - Куда путь держим, уважаемые? - с напускным весельем спросил Сергей, держа на руках спящую Маринку.
  - А где захотим, там и выйдем. Нам большой разницы нет.
  - А потесниться можете немного? Мои дети и женщины очень устали.
   - Да, мужчина, конечно, можем. Садитесь с нами рядом, веселее будет ехать, - с такой же напускной веселостью отвечала пожилая цыганка, - будем в карты играть, время быстрее пройдет.
   - Очень хорошо, обязательно сыграем, только нам сейчас детей надо уложить.
   Пожилая цыганка на своем цыганском языке скомандовала своим цыганам освободить одну верхнюю полку. Сергей, Настя и Света устроили там детей, накрыв их грязными как у цыган одеялом, которое забрали с Уазика. Сергей шепотом сказал Насте:
   - Настя, мы со Светланой должны лечь на третьи полки. Через полчаса будем проезжать Термез. С вокзала войдут погранцы, и нас будут искать, а тебя никто искать не будет. Никто тебя не знает. Поэтому посиди с цыганами, пока мы не отъедем с вокзала, потом я с тобой поменяюсь местами, и ты тоже сможешь поспать.
  - Хорошо, я все поняла, я посижу внизу.
   Сергей стал подсаживать Свету на самую верхнюю третью полку. Потом стал приспосабливать место для себя.
   - Эй, красавец, ты куда полез? А в картишки не хочешь перекинуться? - спросила его цыганка, ловко перетасовывая неожиданно появившуюся в руках колоду карт.
   - Обязательно перекинемся, мать. Вот только проедем Термез. Слушай, одолжи мне одеяло, я тебе заплачу. А то мне накрыться нечем.
  - Бери так, не надо платить, - добродушно ответила цыганка.
   - Вот, спасибо. Тогда еще одна просьба к тебе, мать, будет. Я очень хочу поспать сейчас. Если в Термезе станут спрашивать про билеты, скажи им, что я и моя семья - все вместе с вами едем, одним табором, ладно? А то у нас билетов нет, как начнут приставать, еще и выгонят с поезда.
  - Не переживай, дорогой, спи. Я скажу им.
   Сергей залез на третью полку, снял с себя "полевку", свернул, положил себе под голову и с головой укрылся грязным цыганским одеялом. Он сразу стал похож на одного из представителей этого кочевого народа.
   Настя устроилась внизу, безучастно прислонилась к окну, за которым проплывал все тот же унылый пустынный пейзаж, и погрузилась в свои тяжкие думы. Настины глаза были широко открыты, но они ничего не видели. Она вспоминала свою встречу с Володей во сне. Как прекрасно было это видение! Как ей было хорошо в его сильных и безгранично нежно любящих объятиях, согревающих все тело. Да, было именно так. Она замерзала на холодном песке. Это было мучительное, крайне болезненное ощущение, словно миллионы иголок впились в тело. И вдруг появился Володя и спас ее, согрел своим теплом. Он обнял ее, и она сразу почувствовала, как растапливается окоченелость во всем теле, как удаляется и исчезает дрожь и она, которая лежала, съежившись калачиком, вдруг распрямилась. Стало тепло и радостно на душе. Милый, любимый Володенька! Как прекрасно быть с тобой вместе! Она была безмерно счастлива всего лишь четыре часа назад. Почему вдруг все исчезло? Для чего она опять оказалась во враждебном мире? Где же Володенька?
   - Милая, что тебя так взволновало, словно тебя муж бросил? Почему ты слезы проливаешь?
   Настя вздрогнула от громкого голоса цыганки, быстро смахнула слезы, набежавшие на щеки.
   - Вижу, милая, горе великое тебя гложет. А я могу тебе помочь. Хочешь, погадаю на картах? Карты никогда не врут. Я тебе всю правду расскажу. Хочешь? Давай.
   Настя молчала с минуту, а потом вышла из оцепенения.
   - Да, я хочу. Погадайте мне, пожалуйста, меня очень волнует один вопрос. Вы ведь мне всю правду скажете? Правду, да?
  - Конечно, родная, только правду. Так, гадать?
   - Да, погадайте. Ответьте только на один вопрос: жив ли мой муж? Мне только про мужа, больше - ничего.
   Цыганка, приговаривая только ей известные афоризмы, ловко раскладывала на столе колоду карт. Настя смотрела на ее манипуляции и, ничего не понимая, просто ждала, что будет говорить цыганка. Та разложила колоду, внимательно всмотрелась на нее, и сказала:
   - Ничего пока не могу сказать, милая, лучше надо перемешать карты. Сейчас все повторим.
   Процедура раскладывания карт повторилась заново. Настя терпеливо наблюдала. Потом, когда все карты были выложены, цыганка вновь внимательно рассмотрела позицию, и опять сгребла их в колоду и стала тщательно перемешивать.
  - Ну, что они говорят? - спросила Настя.
   - Потерпи, милая, иногда надо семь раз карты разложить, чтобы убедиться в их правдивости. Потерпи. Правда я больше трех раз никогда в жизни не раскладывала. Обычно всегда все становилось понятным с первого раза.
   Поезд остановился на железнодорожной станции Термез. Засуетились люди по проходам, выискивая свободные места, появились зеленые пограничники, которые всматривались в лица пассажиров и молча удалялись. Встрепенулись цыганята, обозревая здания вокзала и то, что делается на перроне. Потом поезд тронулся в путь дальше на север.
   Настя и цыганка были поглощены картами, которые уже раскладывались в пятый раз. На лице цыганки отобразилось беспокойство, и оно немедленно передалось Насте:
   - Что? Что с моим мужем? Что говорят карты? Или Вы не можете сказать?
   - Девочка моя, я все могу сказать по картам. Я с самого детства занимаюсь этим ремеслом. Верь мне. Пятый раз карты показывают одно и тоже.
   - Так что же они показывают?
  - Твой муж - Владимир?
   - Да, Володя. Это Вам карты сказали? - Настя теперь полностью доверилась пожилой женщине, почувствовала в ней огромную поддержку, даже спасение. Она обязательно прояснит сейчас ситуацию, и Настя успокоится.
   - Да, милая, это карты так сказали. Очень далеко твой муж от тебя. Очень далеко.
   - Но он жив? И почему он далеко? Насколько далеко? Этого не может быть.
   - Сейчас, милая, разложу колоду в последний раз. Если опять карты покажут то же самое, значит, так оно и есть. Очень странный расклад, милая, очень странный.
  - Мне - самое главное: жив ли он, - не уставала повторять Настя.
   Карты в очередной раз были раскиданы по столу. Цыганка молчала, помрачнев.
   - Ну что? - Настя настойчиво посмотрела прямо в глаза цыганке и увидела в них печаль и жалость к ней, Насте.
  - Не могу я тебе сказать правду, а неправду - тем более.
  - Но Вы же обещали. Только один вопрос: жив или нет, жив или нет!
  - Жив он, жив твой муж, моя хорошая.
   - Живой, правда? - у Насти тут же накатились слезы, но она улыбалась, ее мокрые глаза излучали счастье, - жив, жив мой Володенька. Спасибо Вам огромное. Я Вам верю. Я никогда не верила в гадание на картах, но сейчас я Вам верю. Спасибо Вам!
   Настя обняла удрученно молчащую женщину, которая непроизвольно отстранилась от объятия, и тут же почувствовала, что та ей что-то очень важное не договорила. Настя положила свои руки на ее плечи и спросила:
  - А какую тогда правду Вы не можете мне сказать?
  - Не могу, милая.
  - Почему? У моего мужа какие-то проблемы? Почему Вы молчите?
  - Я не должна тебе это говорить.
   - Нет, так не пойдет. Говорите все! Я все должна знать, я так хочу. Я же сказала, что главное для меня - это то, что мой муж жив, а остальное мы вместе переживем. Так что говорите, я Вас прошу. Все остальное неважно. Мы с Володенькой все выдержим, лишь бы он жив был. Я - его жена, и Вы должны мне сказать.
   - Хорошо. Я скажу тебе правду, так как она есть. Твой муж жив, но ты его не увидишь никогда.
   Настя замолчала, цыганка тоже.
   - Продолжайте, почему я не увижу его?
   Цыганка тяжело вздохнула, потом неожиданно обняла Настю, прижала ее к себе, чтобы не видеть ее глаза, и с трудом выдавила из себя слова:
   - Жить ему осталось недолго, и убьет его самый лучший и преданный друг, в котором он никогда не сомневался. Так шесть раз подряд сказали мне мои карты...
   Поезд "Душанбе - Москва" продолжал свое следование на север строго по расписанию. Никого из сотрудников железной дороги не удивило, что за час до прибытия этого поезда в Термез, был заказан отдельный прицепной вагон для крупногабаритных багажных перевозок, который в Термезе подцепили к поезду. Станцией назначения прицепного вагона значился Куйбышев.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
  - 6 -
   
   Я собрал команду для обсуждения дальнейшей нашей деятельности. Мы разделились на четыре группы по 20 - 30 гонноидов в каждой. Три группы должны перейти на охранительный режим существования, одна остаться для продолжения обслуживания энергетического комплекса. Персонал этой группы будет осуществлять свою деятельность до смерти последнего гонноида, так как время работы наших организмов завершалось естественным образом. Когда численность рабочей группы уменьшится на две трети, ее заменит следующая группа гонноидов, вышедшая из охранительного режима. И так будет продолжаться до последней группы. Всем нам предстоит умереть, предоставив свои собственные френальные кристаллы информационной системе. Но до последнего члена команды мы будем надеяться на встречу с нашей флотилией. Это будет прощальным и самым счастливым моментом нашей жизни.
   Последняя группа, в которой находился я, была выведена из охранительного режима. Нас оставалось всего тридцать гонноидов, из которых восемь, работавших в составе предпоследней группы, находились на завершающей стадии жизненного цикла.
   Выйдя из охранительного режима, я первым делом поинтересовался, не было ли сигналов с флотилии. Сигналы не регистрировались, и в ближайшем космическом пространстве не было никаких признаков приближения флотилии. Значит мы, 22 гонноида будем последними представителями нашей цивилизации. По нашим расчетам флотилия должна уже быть в зоне досягаемости, но коль так не произошло, значит, наши шансы встретить своих собратьев сведены к минимуму.
   Между тем новая цивилизация на планете бурно вступила в техногенный период. В сотни раз увеличилась численность популяции. На поверхности планеты выросли огромные поселения. Они, конечно, уступали в техническом отношении тем гигантским мегаполисам, созданным нами на наших планетах созвездия Беказа. Средства коммуникации, связи, транспорта уже имели широкое распространение на планете, но они технически были организованы на примитивном уровне. Однако одно обстоятельство вселяло в нас тревогу. Почти половина научных разработок велась в области вооружений. Новая цивилизация в явно неразумных рамках разрабатывала и создавала оружие уничтожения. Цивилизация была разделена на множество отдельных сообществ, иногда враждебных по отношению друг к другу. Постоянно на отдельных территориях вспыхивали военные конфликты, сопровождаемые выбросами отрицательной френальной энергии. Весьма шаткое равновесие на планете поддерживалось благодаря укоренившимся в сознании большинства ее обитателей идеям Рокси. Приверженцы этих идей вели яростную борьбу с инакомыслием, порой сопровождающуюся вооруженными конфликтами. Многие сообщества подвергли идеи Рокси такой трансформации, что они превратились в сгустки отрицательной энергии. Но все же значительную силу и влияние имели те сообщества, которые сохранили идеи Рокси в неизменном виде. Наши рабочие группы через особые каналы связи старались поддерживать такие сообщества, помогая им выдерживать жестокую конкуренцию в сложившихся условиях.
   Я подумал, что если бы сейчас к нам прибыла флотилия, и ее гонноиды свежим взглядом оценили бы функционирование четвертого реактора, они бы вынесли отрицательный вердикт: четвертый реактор заражен отрицательной энергией, нуждается в серьезной очистке или полной аннигиляции. Так бы поступили гонноиды, не подвергшиеся подобно нам изменениям. Они бы сделали это в соответствии с принципами рационализма. Для них эксплуатация такого реактора представляла бы серьезную опасность.
   Мы проанализировали возможность контакта с новой цивилизацией. Результаты прогностического анализа были неутешительными, если не сказать большего. Прямой контакт мог вызвать неадекватную реакцию на планете. Ее обитатели не готовы воспринять нашу цивилизацию. Их примитивный инстинкт самосохранения и природная агрессивность не позволили бы нам понять друг друга. Они восприняли бы нас как своих врагов, посягнувших на их свободу. Мы чувствовали, что со своей стороны также были не готовы к этой встрече. Но прямой контакт состоялся.
   Это произошло, когда новая цивилизация вырвалась в космос. Мы уже длительный период наблюдали, как вокруг планеты возрастало количество светящихся спутников. А через некоторое время в сторону сателлита направился летательный объект. Мы выяснили, что он был беспилотный, поэтому только наблюдали за его полетом. В последующем в нашу сторону была направлена целая серия подобных объектов. Один из них выбросил на поверхность сателлита челнок. После того как челнок достиг поверхности, из него вышли три представителя планетной цивилизации. Они были облачены в защитные костюмы, что сковывало их движения. Но, несмотря на эти ограничения, они сначала робко и неуклюже, а затем все более уверенно стали передвигаться по грунту. Планетяне использовали для передвижения транспортные средства, специальными приборами отобрали пробы грунта, затем сели в челнок и покинули сателлит. Мы с помощью нашей аппаратуры наблюдали за ними до их возвращения на планету.
   Тем временем на планете были сооружены наблюдательные комплексы, исследовательские центры, обеспечивающие космические полеты. Нам пришлось расшифровать информацию о целях последних полетов на сателлит. Сомнений у нас не было. Основной целью освоения сателлита было использование его в качестве военной базы, плацдарма для размещения смертоносного оружия. Программы освоения сателлита проводились в жизнь в условиях конкурентной борьбы за первенство между двумя самыми влиятельными сообществами на планете. Прогноз развития событий свидетельствовал не в пользу планетной цивилизации. Она находилась на пороге глобальной войны, которая могла уничтожить 90% планетян. Сателлиту отводилась одна из главных ролей на случай предстоящей войны. История новой цивилизации вернулась к той ситуации, что сложилась накануне подготовки Рокси к контакту. Мы поняли, что прямого контакта нам не избежать. Необходимо заставить новую цивилизацию отказаться от программ военного освоения сателлита.
   Нового полета пилотируемого объекта к сателлиту пришлось ждать недолго. На этот раз планетяне не высаживались на поверхности, у них произошел непредвиденный сбой в программе полета. Объект вышел на орбиту сателлита и оказался в тени от планеты, а, следовательно, вне связи с ней. Мы поняли, что другой возможности войти в контакт с кораблем в условиях отсутствия контроля со стороны навигационного центра планеты у нас не будет. Мгновенно наш челнок с тремя гонноидами на борту взлетел навстречу планетному космолету. Учитывая особую ответственность, я лично решил участвовать в предстоящем контакте. Мы приблизились к летательному аппарату планетян вплотную, так что все участники контакта могли видеть корабли друг друга без помощи приборов. Кроме того, мы воспользовались просвечивающей аппаратурой и могли наблюдать внутренность планетного корабля. Мы видели, какое волнение на пилотов вызвало наше появление в их секторе обзора. Они явно не ожидали увидеть нас. Пилотов внутри корабля было трое. Они прильнули к иллюминаторам. Один из пилотов взял прибор и направил в нашу сторону. Что это? Оружие, которым он собирался нас уничтожить? Мы выждали мгновение, не решаясь на какие-либо действия. Хотя, с нашей стороны это было неблагоразумно. Наш челнок не обладал никакой защитой даже от примитивного оружия. Если бы мы остались теми гонноидами, которыми мы были у себя дома, в созвездии Беказа, каждый из нас мгновенно бы среагировал действием, направленным на уничтожение врага. На нашем челноке была электромагнитная пушка, выстрел которой аннигилировал бы вражеский космолет в одно мгновение. Однако сейчас никто из нас не проявил защитной реакции. Мы выждали некоторое время, рискуя быть уничтоженными, но с нашим челноком не произошло никакой беды. Скорее всего, прибор в руках пилота был предназначен для записи событий. Они хотели зафиксировать наше появление для последующего анализа. Этого мы не могли допустить. Времени у нас было крайне мало. Скоро космолет выйдет из тени, и на планете с ним восстановят связь. Мы посредством облучения внедрили во френы пилотов сжатую информацию, содержание которой сводилось к следующему: руководящие органы обоих противоборствующих сообществ должны свернуть программы военного освоения сателлита. Информацию о нашем появлении в секторе обзора космолета мы убрали из памяти пилотов. Пучок жесткого гамма-излучения уничтожил запись о нашем челноке в записывающем приборе, которым пользовался один из пилотов.
   Таким образом, контакт с кораблем, по сути, оказался односторонним. Нам пришлось воздействовать на френы пилотов таким образом, чтобы они ничего не помнили, что с ними произошло на стороне сателлита, скрытой от планеты. В то же время, по прибытию на свою планету, френы пилотов включат нашу программу, в соответствии с которой по цепочке до руководящего состава, ответственного за освоение сателлита, дойдет сигнал о запрете на дальнейшие разработки в этой области. Последующие наши наблюдения показали, что, действительно, полеты кораблей к сателлиту прекратились.
   Однако на этом наши проблемы с реактором не закончились. Мы вновь столкнулись с явлением ухудшения качества френальной энергии. Многие френальные соединения, поступающие на сепараторы, были искажены под влиянием неизвестной группы веществ. Мы встали перед необходимостью исследовать причины такого нежелательного явления. Исследования структуры пораженных френальных соединений показали, что они были извращены под влиянием химических реагентов, которые поступали в мозг планетян путем целенаправленного введения в организм. Это странное явление в поведении планетян нас насторожило. Мы испытали действие извращенных френальных соединений на своих френах и пришли к выводу: химические реагенты являются модуляторами экстремальных удовольствий, и, как следствие, искаженного восприятия окружающего мира. Действие реагентов крайне негативно влияет на организм в целом и, особенно на структуру френов, формируя в них агрессивность, подавленность, страх и другие проявления отрицательной френальной энергии. Химические реагенты продуцировались некоторыми видами биомассы планеты в определенных районах их обитания. Однако в последнее время планетяне стали получать их искусственным путем. То есть, данное явление получило широкое распространение среди отдельных групп в популяции планеты. Вновь прогностический анализ выявил неблагоприятную тенденцию в эволюции реактора. Число потребителей данных химических реагентов неуклонно росло, а контролирующее влияние цивилизации в целом ослабевало. Наоборот, в руководящих структурах многих сообществ появились влиятельные группы, заинтересованные в расширении действия химических реагентов. Новая цивилизация была уже поражена этой болезнью и не могла справиться с ней самостоятельно. Вновь требовалось наше вмешательство.
   Мы выработали план в соответствии с принципом рационализма. Он заключался в досрочном изъятии пораженных френов из сообществ с целью оградить здоровых планетян от их влияния. Это был радикальный, хирургический метод вмешательства в эволюцию планетян. При этом мы учли тот факт, что поражение мозга планетян было необратимым. Они не могли уже избавиться от своей болезни, которая требовала дальнейшего потребления химических реагентов, приводя организм к гибели. Выявив один из наиболее интенсивных районов происхождения химических реагентов, мы облучили его катализатором френальной энергии. Теперь потребление этих облученных реагентов должно по нашему замыслу приводить к разрыву связей френальных соединений с биоструктурами мозга. Пораженные планетяне будут завершать свой жизненный цикл досрочно. Таким образом, новая цивилизация должна очиститься от данной патологии.
   Мы привели свой план в действие и стали ожидать результатов. Как и предполагалось, на сепараторах резко увеличился отрицательный потенциал. Это пораженные френы, досрочно завершив свой жизненный цикл, отдавали свои извращенные френальные соединения на сепараторы. Обслуживание их стало небезопасным. Тем более, что для нас эта задача стала непосильной. На то время нас осталось только 22 гонноида. 8 членов нашей команды, которые работали в предыдущей дежурной группе, один за другим покинули нас, завершив свои жизненные циклы. Недалеко от нашей базы образовалась площадка, где в особых капсулах хранились тела более 170 гонноидов. 10 тел остались на планете. Это случилось, когда наша последняя группа вместе со мной находилась в охранительном режиме. Тогда челнок с десятью гонноидами на борту отправился на планету для пополнения запасов воды и кислорода. Челнок был сбит военным летательным аппаратом планетян. Наш экипаж мог избежать гибели, уничтожив летательный аппарат с планетянами, но десять гонноидов, движимые уже известным всем нам чувством, которое преодолело присущий нам рационализм, предпочли погибнуть сами. Позже мы узнали, что планетяне подобрали обломки нашего корабля и останки тел погибших гонноидов для изучения. Нам вновь пришлось воздействовать облучением на френы планетян, имеющих отношение к катастрофе, с тем, чтобы информация о нас не стала всеобщим достоянием планеты.
   Итак, наступил самый тяжелый период нашей деятельности. Мы, последние из нашей команды, теперь предпочитали быть вместе. Сепараторы все чаще работали в автономном режиме, что в принципе было недопустимым. Я хорошо помню последнее наше собрание, когда, находясь в обсерватории, мы обратили нашу аппаратуру в сторону созвездия Беказа и не обнаружили его. Там на месте двух еле заметных звездочек теперь ничего не было. Мы понимали, что в том секторе Галактики бушевала Черная дыра. Мы все долго вглядывались в пустое пространство объемного дисплея, надеясь, что или мы или аппаратура ошибается. Все-таки, свет далекого и уже давно погибшего созвездия согревал нас весь период нашего пребывания на объекте 72, когда мы радовались нашим успехам в создании Четвертого реактора, и страдали от неудач, катастроф и гибели наших товарищей. Сейчас каждый из нас почувствовал холод, пустоту, враждебность всей Вселенной и наше бескрайнее одиночество...
   Мы пришли к следующему решению: использовать френы погибших планетян для работы на сепараторах. Мы долго дискутировали по данной проблеме, но аргументов за принятие такого решения было больше. Одним из главных аргументов был следующий: как бы хорошо мы не научились расшифровывать информацию, заключенную в поступающих на сепараторы френах, все равно мы не превзошли бы в этом самих планетян. Следовательно, планетяне лучше могли бы выполнять данную работу, чем мы, гонноиды. Планетяне лучше знают и понимают себя. Многие нюансы их взаимоотношений, особенности психики, как отдельных личностей, так и общества в целом, до сих пор непостижимы для нас. Мы решили отобрать первую команду из трех планетян, предварительно изучив их френальные комплексы. Один из них был специалистом в области психиатрии, другой - наиболее образованный в техническом отношении планетянин, знакомый с основами компьютерного программирования, а третий обладал своеобразными френальными соединениями, очень ценными для формирования коллективного сознания с положительно заряженным потенциалом. То есть в комплексе все три френа должны дать продуктивные результаты работы. Специально сконструированная плазменная среда предохраняла френальные комплексы от разрушения, создавая для планетян иллюзию продолжения жизни. Еще двоих членов группы планетяне должны были выбрать сами.
   Задача для нас всех усложнялась по мере завершения формирования единой информационной системы. Дело в том, что когда был создан каркас этой системы, то к нему без проблем мы могли пристраивать практически любые френальные комплексы, содержащие полезную информацию. Мест присоединения к каркасу было избыточно, а для стыковки достаточно было двух точек соприкосновения. Френальные комплексы присоединялись любой своей стороной, любой поверхностью. Тогда это не имело значения. По мере заполнения информационной системы френальными комплексами места крепления новых френальных соединений уже требовали от последних полного соответствия их стыковочных структур. Чем дальше, тем сильнее было это требование. Структуры новых френальных комплексов со всех сторон должны были соответствовать боковым граням соседних комплексов, уже включенных в состав информационной системы. Нужно было, чтобы совпало множество стыковочных поверхностей и точек. Для полного завершения "строительства" единой информационной системы недоставало буквально нескольких френальных комплексов. Они должны заполнить собой оставшиеся бреши, но при этом полностью "вписаться" своей формой в целостную композицию. Отыскать такие френальные соединения крайне сложно, так как нужной структурой мог обладать только один комплекс на сотни миллионов. Последний завершающий френальный комплекс будет просто бесценным. Его форма должна всеми своими многочисленными гранями соответствовать форме единственной незаполненной ячейки информационной системы. Такую форму френального кристалла мы должны отыскать среди нескольких миллиардов соединений. В этом нам должна помочь группа планетян. Мы раньше проводили отбор френальных соединений, руководствуясь в основном их кристаллической структурой и информационным содержанием. Планетяне, обладающие (в отличие от нас) природной интуицией, развитой эмоциональной сферой, а также жизненным опытом и отличным знанием всех сторон взаимоотношений на планете, могли значительно эффективнее произвести поиск нужного френального комплекса. Мы дали им возможность использовать наши программы прогностического анализа, то есть прогнозировать будущее истории планетян, чтобы искать френальный комплекс не только среди живущих в настоящее время планетян, но и вычислить его время и место зарождения в будущем.
   Когда этот редкостный и потому бесценный кристалл будет найден, Единая информационная система планеты будет сформирована полностью. Она заработает в полную силу. Она автономно сможет обрабатывать всю накопленную на планете информацию, корригировать научные знания и, связавшись с френами всех планетян, она станет Единым мыслящим Мозгом планеты с величайшими способностями. Это будет знаменовать наше Возрождение...
   Мне явилось видение. Это произошло, когда мой мозг отдыхал, что стало часто случаться со мной и последними гонноидами из нашей команды. Видимо, это стало возможным, когда исчезло контролирующее влияние Единой информационной системы, и наши френы стали постепенно возвращать себе утраченные когда-то качества. Я, например, давно заметил, что организм многих гонноидов вынужден временно отключать работу мозга. Я тогда видел причину в том, что наши организмы, длительное время не восстанавливающиеся методом клонирования, постепенно подвергались истощению и износу, а, следовательно, периодически нуждаются в отдыхе. Потом мы выяснили, что для планетян временное отключение работы мозга - характерный и необходимый для них процесс, проявление цикличности их метаболизма.
   Таким образом, во время очередного отключения моего мозга я увидел Рокси и многих погибших гонноидов из нашей команды. Рокси сообщил мне, что он и все погибшие гонноиды продолжают жить, находясь во взаимосвязи всех френальных соединений информационной системы планеты. Он сообщил мне, что в скором времени мы все встретимся. Рокси излучал свет, будто позади него сияла звезда. Остальные гонноиды, что были вместе с Рокси, также находились в преломлении света этой невидимой звезды. Я узнал всех, несмотря на то, что внешне все гонноиды были практически неразличимы. Сейчас в этом видении каждый из них излучал свой индивидуальный спектр, в котором я ощущал внутреннюю теплоту, легкость и радость их мира, где они сейчас живут. Рокси указал мне на планету, висящую в космосе в стороне от него. Этот бело-голубой шар был заключен в полупрозрачную, переливающуюся разными бликами оболочку. "Что произошло с нашим реактором? Я раньше не наблюдал такого явления", - спросил я Рокси. "Это явление можно видеть только сейчас в данный момент, когда мы встретились с тобой. В реальности оболочка планеты невидима, потому, что она нематериальна. То, что окутывает планету - созданная нами информационная система. Посмотри на нее, Ридван. Это - результат нашей долгой работы. Мы почти справились с нашей миссией. Сейчас на планете формируется френальный кристалл, который будет последним в конструкции оболочки. Ты не должен упустить момент, когда его нужно извлечь. Если поспешишь - кристалл не созреет достаточно, если опоздаешь - он изменит свою форму, потеряет гибкость. В любом случае его структура уже не будет соответствовать месту в информационной системе, предназначенному для него. Ты сам должен определить точное время его изъятия. Для этого сделай компьютерную копию файловых взаимоотношений реактора. Найди в копии нужный кристалл, запусти программу ускорения и проследи, на каком этапе кристалл достигнет нужной формы. Так ты сможешь вычислить точный момент, когда его нужно извлечь. Ты должен завершить последнее самое ответственное дело в своей жизни. Без этого все прежние наши усилия будут напрасными. Если тебя постигнет неудача - мы все погибнем вместе с планетой". "Рокси, какая у вас жизнь?", - спросил я его с нескрываемым волнением. Рокси перевел взгляд на планету. "Следуй за мной, ты сам все увидишь". Я оказался рядом с ним и убедился, что никакой звезды за его спиной не было. Рокси сам излучал чарующий свет - свое собственное френальное излучение. Он бережно взял меня за руку, и мы стали перемещаться в сторону планеты. Меня не удивил тот факт, что мы преодолевали космическое пространство без транспортного средства и без защиты от губительного действия космического вакуума. Действительно, Рокси уже не был материальным биообъектом, на него ничто не могло оказывать смертоносного влияния. Это понятно. Но я? Неужели мой френальный комплекс тоже оставил мою материальную оболочку на сателлите и самостоятельно отправился в путешествие к планете?
   Мы летели с Рокси вдвоем, наблюдая, как стремительно увеличивается в размерах голубой шар планеты, как сквозь белую завесу облаков стали проглядывать серо-коричневые тона горных хребтов, зеленые пространства растительной биомассы с вкраплениями синих красок водных объектов, как на полюсах расширялись огромные белые площади замерзших кристаллов воды. Мы внедрились в атмосферу планеты, и я впервые увидел, насколько она прекрасна при ближайшем рассмотрении. Когда мы промчались сквозь облака, яркость красок просто ослепила меня. Рокси сказал: "Я покажу тебе, на что способна природная сила, если в нее не вмешиваться. Ты помнишь, как мы дважды облучали биомассу нашей генетической информацией. Согласно программе облучения планету должен был заселить один вид, имеющий генетическое сходство с нами. Но, в условиях планеты, а самое главное - при отсутствии нашего дальнейшего вмешательства, генетическая информация дала многочисленные ответвления, которые в свою очередь продолжали бурно разветвляться, сформировав великое многообразие жизненных форм. Сейчас ты можешь видеть самый огромный организм планеты, вернее, всего лишь незначительную часть его. Чтобы его увидеть полностью, надо подняться над атмосферой планеты на четверть ее радиуса. Но там он будет не виден из-за облаков. Таких организмов на планете - единицы. Все они живут в океане, охватывая огромные пространства". Я любовался этим гигантским живым сооружением, проступающим на поверхность океана яркими оранжевыми красками. Я вспомнил наши унылые серые фермы в созвездии Беказа по выращиванию биомассы - питательного материала гонноидов. Они были сравнимы по величине с живым организмом планеты, но их примитивность и отсутствие жизни совершенно не возбуждали у гонноидов никаких чувств.
   Мы окунулись в океан планеты, заполненный жизнью. Вблизи гигантский организм представлял собой многочисленные неподвижные соединенные между собой отростки и ответвления, прикрепленные к океанскому дну и купающиеся в теплой воде океана. Вместе они формировали удивительную по красоте единую конструкцию, испускающую в океан миллиарды своих половых клеток. Внутри этой конструкции между ее ответвлений обитало множество других жизненных форм, подвижных, малоподвижных и совсем обездвиженных, колыхаемых лишь течением океанской воды. Среди них были полупрозрачные желеобразные формы жизни, заполняющие собой четверть объема поверхностной воды океана. В глубине с большой скоростью резвились более плотной консистенции мелкие особи, живущие огромными стаями, синхронно перемещающиеся, повинуясь единой сигнальной системе. Я наблюдал ползающие по дну существа, которые цеплялись за камни, скалы и прочие выступы океанского дна длинными щупальцами с присосками. Рокси обратил мое внимание на существа совершенно правильной обтекаемой формы, позволяющей им быстро передвигаться в водной среде. Объекты испускали особого рода звуковые волны. "Эти создания способны продуцировать френальные соединения 5 - 6 порядка. Если бы не водная среда обитания, их мозг мог бы достичь совершенства гонноидов. Они общаются между собой посредством органов, продуцирующих звуковые волны в воде, то есть они сами выработали в процессе эволюции свою собственную сигнальную систему общения. С помощью звука они прекрасно ориентируются в водном пространстве. Их френальные излучения оказывают благотворное влияние на популяцию планетян, которые сейчас интенсивно их изучают и пытаются установить контакт с ними". Я наблюдал, как десяток этих удивительно правильной формы существ, приспособленных к жизни в водной среде, совершали на мой взгляд нерациональные странные, но синхронные движения. Я видел, как они разделились на пары, вплотную прижимались друг к другу, совершая при этом вращательные движения вокруг общей оси, направляясь то вверх и взмывая высоко над поверхностью воды, то вновь погружаясь глубоко в океан. "Что они делают? - спросил я Рокси, - какой смысл в их движениях?". "Надо приблизиться к ним, тогда ты узнаешь смысл их поступков". Мы растворились в воде, оказавшись в самом центре стаи. И тут я почувствовал вибрацию внутри себя. Она то нарастала, то убывала, и такие волнообразные колебания вызвали у меня те чувства, которые я никогда в жизни не испытывал. Что-то подобное происходило со мной, когда Газамир демонстрировал нам свои френальные кристаллы. Но сейчас наслаждение было в стократ большим. Мне хотелось ощущать его вновь и вновь, не прерываясь ни на мгновение. Эти жизненные формы, эти существа дали мне ощущения гораздо высшего порядка, чем мог нам предоставить Газамир. "Теперь тебе понятен смысл их поведения?", - спросил меня Рокси. "Да, - ответил я, - ради этих ощущений, я готов поменяться с ними своим френальным комплексом". "Я думаю, что их это не устроит. Им очень нравиться быть теми, кем они являются. Скажу тебе, что продолжение рода - это еще один смысл в их поведении".
   Далее Рокси представил мне микромир океана, увеличив пространственное поле обзора в одной океанской капле. Я также был поражен множеством жизненных форм микромира от одноклеточных существ, живущих на поверхности океана за счет энергии фотосинтеза, до разнообразных по форме, размерам, подвижности и внутреннему устройству многоклеточных микроорганизмов. Все пространство океана до последней капли было заполнено жизнью. Гонноиды в созвездии Беказа никогда не сталкивались с таким огромным количеством жизни. Абсолютно вся вода на наших планетах, будь то океаны или искусственные водоемы, была совершенно стерильна, бесцветна и безвкусна. Она была безжизненна благодаря вмешательству гонноидов, которые, руководствуясь принципу рационализма, уничтожили все живое, что могло быть в воде. У меня возникло огромное желание поплавать в сине-зеленом океане вместе со стаями живых существ в сиянии центрального светила объекта 72. Рокси понял мой взгляд и предоставил мне возможность получить величайшее наслаждение, которое я познал впервые за всю мою долгую жизнь. До сих пор ни одному гонноиду не приходила мысль просто так ради удовольствия погрузить себя в водную среду. Вода в нашем обществе имела лишь одно предназначение - быть внутренней средой организма гонноидов, в которой осуществлялись обменные процессы.
   Потом мы оказались в небе под облаками. То, что я увидел в атмосфере, подвергло меня в не менее сильный восторг. Там также царила жизнь в виде многочисленных летающих особей. Они издавали самые разнообразные звуки, которые вместе сливались в восторженную музыку жизни. До сих пор я знал лишь звуки технического характера: мерный шум двигателей космолетов, сигналы системы компьютерного контроля, а на наших планетах - угрожающие шумы движения атмосферы, водной массы, работы взрывных механизмов и, пожалуй, все. Мы, гонноиды, лишь в крайних случаях прибегали к звуковой системе общения, пользуясь более рациональной - телепатической. Звуки для нас были связаны больше с негативными явлениями, например, с сигналами тревоги. И вот я впервые в жизни узнал, насколько приятное ощущение можно испытать с помощью живых звуков. Мне захотелось остаться навечно в этом прекрасном мире живых существ и бесконечно наслаждаться чарующей музыкой жизни.
   Рокси пригласил меня спуститься вниз в зеленый растительный мир, покрывающий большую часть твердой поверхности планеты. Там тоже царила своя музыка, своя гармония, координирующая жизнь тысяч, миллионов видов этого прекрасного мира. Они все были тесно взаимосвязаны между собой и взаимозависимы друг от друга. Если исключить из их многогранных взаимоотношений хотя бы один вид жизненной формы, вся гармония будет нарушена. Там, на Беказе, цивилизация гонноидов избавила себя от соседства других "чужеродных" нам форм жизни. Например, осваивая новую планету, мы предварительно облучали ее со спутников губительным для всего живого гамма-излучением. Периодически и старые, уже освоенные планеты, также подвергались облучению, на период которого все гонноиды временно покидали их. Таким образом, мы остались одни, единственные живые создания, и я задумался, в какой степени нас самих можно назвать живыми. Скорее всего, мы были лишь элементами - исполнителями определенных функций в работе одного механизма. Мы жили для него, а не для самих себя.
   Рокси показал мне жизнь тех созданий природы, которых мы называли в последнее время планетянами. Они внешне были похожи на нас - гонноидов, так как имели общее с нами генетическое происхождение. Но я не встретил двух одинаковых особей. Все они были разными как внешне, так и по своей активности в сообществах. Они были двуполыми и размножались тем способом, который был когда-то присущ древним гонноидам. Рокси рассказал мне про особенности жизненного уклада планетян, и где-то в глубинах моей памяти, вдруг возбудились атрофированные участки френов, которые сохранили остатки информации о жизни древних гонноидов. Чуть ли не каждый вид деятельности планетян сопровождался осмысленным получением удовольствия, даже такая обычная мелочь, как прием пищи. Планетяне принимали пищу и напитки, специально приготовленные так, чтобы получать удовольствие. Для них это был своеобразный ритуал, часть их жизни. Гонноиды же для нужд организма заправляли свои тела биомассой и водой по мере их энергетического расходования. Для нас это был одномоментный акт, диктуемый лишь необходимостью пополнения энергетических запасов, и ничего больше. Мы не знали, что такое вкус и запах пищи.
   Рождение младенцев, их воспитание и обучение, добыча пищи и воды, забота друг о друге, взаимопомощь и защита совместных интересов - все для планетян сопровождалось особым смыслом, особыми чувствами, приносящими наслаждение жизнью. У планетян, оказывается, имеются свои отношения между родственными особями. Мы, гонноиды, не знали таких отношений. Для нас все мы были абсолютно одинаковы, у нас давно уже не было ни детей, ни родителей. Мы все были равны в генетическом отношении. Различие было лишь в месте гонноида в иерархической структуре нашего сообщества. А для планетян огромную ценность и первостепенную значимость имели степень родства. В отличие от нас планетяне жили семьями, которые образовывали более сложные сообщества со своими взаимоотношениями, а последние, в свою очередь формировали иерархические структуры глобального масштаба.
   Рокси пригласил меня в небольшое селение планетян понаблюдать за их жизнью. Светило уже зашло за горизонт, и в увеличивающейся темноте в жилищах планетяне стали зажигать пламя, используя высушенную биоорганику. В центре селения между жилищами загорелось несколько таких точек, которые использовались для приготовления пищи. Мы с Рокси стали бродить между жилищами, стараясь войти в контакт с френальным полем планетян. Они излучали положительную энергию, которая меня приводила в восторг. Я чувствовал жажду единения, общения планетян друг с другом, настрой на предстоящее удовольствие. И так оно и было. Сначала планетяне приступили к поглощению пищи и напитков. Я впервые испытал неповторимое особое удовольствие от запахов приготовляемой пищи. Потом, по мере поглощения ее и напитков, я вдруг почувствовал, как у многих планетян меняется френальное поле. Оно все больше приобретало положительный сдвиг. Оказывается, едой и напитками планетяне регулировали энергетику своих френальных комплексов, иногда выплескивая положительную энергию, вступая во все более тесное эмоциональное единение. Мне очень приятно было находится в таком энергетическом поле. Затем, я был удивлен во второй раз, когда увидел, что и планетяне также, как и те существа в океане, способны выражать странное поведение в виде синхронных и ритмичных движений. Они сцеплялись в круг и энергично вращались вокруг огня. Только в отличие от океанских существ, их движения сопровождались звуковыми колебаниями, которые планетяне также синхронно и ритмично издавали своими голосовыми аппаратами. Я вновь почувствовал приятную внутреннюю вибрацию. И тут я заметил, как многие планетяне стали разбиваться на пары. Одна пара молодых особей незаметно для остальных покинула центральное место селения и направилась в гору. Там они уединились за густыми зарослями фотосинтетической биоограники. Мне захотелось побыть с ними. Они расположились тесно друг к другу, обхватывая и прижимаясь лицами, и смотрели в небо. Я тоже посмотрел туда, куда устремлены были их взгляды. На небе среди звезд ярко светился сателлит - прибежище нашей базы. Молодая пара восхищалась им, и я почувствовал, как они жадно впитывают положительную энергию, исходящую от сателлита. Я никогда не думал, что мертвая планета, на которой только мы - гонноиды могли создать для себя жизненные условия, могла источать положительную энергию. Мы уже около пяти тысяч Больших циклов обитаем на сателлите, но я впервые узнал, что он способен, как реактор, излучать положительную френальную энергию. "Это не совсем так, - почувствовал телепатически мои мысли Рокси и решил прояснить мои заблуждения, - Сателлит в действительности не способен на излучение энергии, на нем нет жизни. Исходящее от него излучение существует только в сознании планетян, а ты сейчас как раз находишься в их френальном поле, думаешь их мыслями и эмоциями". Молодая пара не стала возвращаться в свое селение. Они, крепко прижавшись друг к другу, вошли в охранительный режим. Я остался рядом с ними, ощущая теплоту и безграничное удовольствие. "Теперь ты понимаешь, в какой степени мы обокрали сами себя", - прочитал я во взгляде Рокси. Я ничего не ответил, полагая, что Рокси прекрасно понимает, что происходит внутри меня, каким изменениям подвергается мой френальный комплекс. Внутри меня играла тихая, спокойная и удивительно прекрасная музыка, хотя звуков вокруг не было. Так продолжалось до тех пор, пока не начало светлеть. И тут тишину взорвал всплеск отрицательной энергии. Молодая пара почувствовала тревогу и быстро вышла их охранительного режима. Они устремились в сторону своего селения. Я последовал за ними. И тут я увидел, что тот огонь, который недавно излучал теплоту и способствовал единению обитателей селения, вдруг вырос до огромных размеров и уже поглощал все жилища в селении. Громкие звуки тревоги, страха и ужаса, то есть весь спектр отрицательной энергии заполнил окружающее пространство. Я увидел, как чужеродные для данного селения особи планетян, разъезжая на примитивных в техническом отношении транспортных средствах, уничтожали обитателей селения, используя специальные орудия убийства. Молодая пара не добежала до своего селения. Они упали на землю и, обуянные ужасом, наблюдали за происходящими событиями. Чужеродные особи уничтожили всех обитателей селения. Спектр ужаса и страха сменился на спектр ненависти, воинственного духа и жажды убивать. Мне стало плохо от избытка отрицательной энергии, и я вышел из состояния отключения мозга...
   Чуть позже Рокси дал мне информацию, что такое социальное устройство планетян, которое мы наблюдали, имело свои негативные стороны. Почти вся история планетян сопровождалась проявлениями враждебности между социальными структурами глобального масштаба. В последнее время эти проявления приобрели особо жестокий, агрессивный характер. Рокси передал в мое сознание несколько фрагментов из последних военных событий на планете. Я понял, что только в одной технической отрасли планетяне превзошли нас - в создании вооружений. Таких изощренных и мощных видов оружия гонноиды не создавали. Как только наша Единая информационная система взяла френы гонноидов под свой контроль, мы стали единым сообществом, и надобность в создании вооружений отпала. Наши космолеты были снабжены электромагнитными пушками, запрограммированными на уничтожение астероидов, которые могли неожиданно оказаться на пути движения космолетов. Другого оружия мы не имели. А планетяне продолжали создавать мощнейшие средства уничтожения самих себя. Они уже стали разрушать озоновый слой планеты, проводя испытания оружия. Планетяне не знали, что тем самым они уничтожают энергетический базис формируемой Единой информационной системы, окутывающей планету. Благодаря энергии озонового слоя обеспечивалась стабильность всех френальных комплексов, составляющих информационную систему. Возникла реальная угроза достижению той цели, ради которой мы создавали Четвертый реактор.
   Когда я вышел из состояния временного отключения моего мозга, я понял, почему Рокси решил войти в контакт со мной. Он предупреждал меня о грозящей опасности. Планетяне своей активностью могли уничтожить не только информационную систему, но и взорвать планету, а значит лишить нас надежды на возрождение цивилизации гонноидов. Нам срочно необходим последний френальный элемент для завершения Единой информационной системы, чтобы взять под контроль все основные виды деятельности планетян.
   Я воздействовал информационным потоком на рабочую группу планетян, занятых работой на сепараторе. Результаты их деятельности, к моему удивлению, не заставили ждать. Они нашли необходимый френальный комплекс, который почти идеально соответствовал той последней вакантной ячейке информационной системы, с заполнением которой выполнялся завершающий этап нашей самой длительной и сложнейшей работы за всю историю гонноидов. Этот комплекс был обнаружен в том участке планеты, где мы облучили субстанцию, негативно воздействующую на френы планетян. Сейчас там велись боевые действия, причиной которых явилась та самая химическая субстанция. Многие кланы планетян пытались завладеть ею с целью использования ее для безграничного расширения своего влияния на планете.
   Я сделал серию копий френальной оболочки планеты для прогностического анализа. Данные анализа не просто удивили меня, а поставили в тупик. Неужели Четвертый реактор никогда не избавит нас от проблем? Необходимый нам френальный комплекс исчезал из всех копий, независимо от пространственно-временных соотношений и условий, в которых я эти копии производил. Это означало, что в реальном мире, там, на планете, носитель френального комплекса погибал в недалеком будущем. Так показывал прогноз всех копий. Его как будто кто-то сознательно похищал из реального мира, лишая жизни. Я провел несколько экспериментов с копиями, возвращая планетянина - носителя френального комплекса на планету в тот временной промежуток еще до его гибели, и, изменяя условия последних моментов его жизни, продолжал наблюдать за ним. Во всех копиях жизнь планетянина обрывалась. Мне удавалось лишь ненадолго ее продлить. Что происходит? Мне слишком явно представилось, что в изъятии френального комплекса участвует еще одно действующее лицо, или несколько лиц. Кто? Я сопоставил еще один факт - утечка значительного количества положительной френальной энергии в последнее время. Эта энергия не доходила до сепараторов. Ее поток направлялся по другому каналу и исчезал. Я еще раз проанализировал последние данные с сепараторов и просмотрел копии френальной оболочки планеты. Сомнений не осталось. Кто-то воровал положительную энергию Четвертого реактора. Необходимый нам френальный комплекс исчезал вместе с потоком ворованной френальной энергии.
   Я собрал остатки нашей команды и поставил задачу: задействовав компьютерное программирование найти причину утечки френальной энергии реактора. Вскоре мы получили следующие данные. Во-первых, поток "ворованной" энергии продолжал увеличиваться. Во-вторых, канал, по которому происходила "откачка" энергии, направлялся от Четвертого реактора в одну точку, размещенную на орбите пятой планеты, той, от которой остались одни осколки. Максимально приблизившись с помощью астронавигационной аппаратуры к этой точке, мы обнаружили, что она представляет собой огромный астероид, самый крупный осколок взорванной планеты, который по величине был приблизительно в пять раз меньше нашего сателлита. В-третьих, расстояние между нашей базой и выявленным вором-астероидом сокращалось. Дело в том, что скорость обращения третьей планеты вокруг центрального светила была в два раза больше скорости обращения астероида, находящегося на орбите бывшей пятой планеты. Мы, таким образом, догоняли его. Скоро, когда мы окажемся на одной оси с центральным светилом, это расстояние будет минимальным. Прогностический анализ всех копий френальной оболочки Четвертого реактора упрямо показывал, что изъятие френального комплекса произойдет именно в тот момент, когда мы максимально сблизимся с астероидом.
   Эта неожиданная информация заставила нас предпринять новые исследовательские изыскания. Мы досконально изучили все орбитальное пространство бывшей пятой планеты объекта 72, собрав пространственно-геометрические характеристики осколков погибшей планеты. Многие осколки сопоставлялись друг с другом, образуя крупные конгломераты. Собрав максимум данных, мы включили программу обратного развития событий. Программа наглядно показала нам, как осколки взорванной планеты сближаются к единому центру, как бы вновь собираются вместе в одно целое. Мы увидели обратную картину взрыва. Яркая вспышка осветила практически все пространство стереодисплея, затем быстро уменьшилась в размере до точки и исчезла. На ее месте мгновенно возникла планета. Та самая планета, которую мы наблюдали, будучи в астронавигационном центре 17 флотилии. Планета излучала френальную энергию. Наши компьютеры этот факт четко зафиксировали. Френальное излучение исходило равномерно от всей поверхности планеты. Информация ошеломила нас настолько, что кто-то из команды громко, что нам несвойственно, произнес вслух: "Вот он, Третий реактор, который должны были создать мы!".
   Мы продолжили наблюдение и вскоре увидели, как к планете быстро приближался космолет (учитывая обратный ход событий, космолет в реальности, наоборот, быстро удалялся от планеты, видимо, избегая предстоящего неминуемого взрыва). Мы сразу выделили космолет в отдельный файл и установили его происхождение. Сомнений не было. Данный космолет принадлежал цивилизации гонноидов. Последующий ретроградный анализ позволил нам прийти к выводу, что единственным обитателем космолета был Газамир.
   Итак, мы обнаружили источник утечки френальной энергии от нашего Четвертого реактора. Мы выяснили, что до нашего прибытия на объект 72, здесь уже был создан и действовал Третий реактор. Создателем этого реактора был Газамир, который опередил нас на несколько Больших циклов. Он очень спешил получить в руки свое творение, поэтому выбрал для создания реактора пятую планету объекта 72, более удаленную от центрального светила. Вода на этой очень холодной планете существовала только в замерзшем кристаллическом виде и не могла служить базисом для создания органической жизни. Зато на планете в изобилии был жидкий аммиак и фтор - гораздо более мощный окислитель, чем кислород. Газамиру удалось на основе этих соединений и углерода зародить жизненные формы. Такая своеобразная органика эволюционировала с огромной скоростью. На планете быстро возникали и развивались жизненные формы, которые вскоре стали познавать себя и окружающий мир, в итоге продуцировать френальные соединения до пятого порядка. Газамир непрерывно воздействовал на нее облучением генетической информацией, корригируя развитие Третьего реактора. Такое вмешательство было крайне опасным, так как генетическая информация, закодированная на основе одной органической структуры, не соответствовала органике пятой планеты. Биогенез аммиачной органики, дышащей фтором, резко отличался от такового на основе кислорода и воды. Но Газамир вынужден был рисковать, так как он боялся своей биологической смерти. Он был один на корабле, и, оставшись без помощников, необходимой аппаратуры и биосубстратов, самостоятельно не мог клонировать себя и особенно - внедрять свои френы в новые клоны. Его задачей было срочное получение огромных количеств френальной энергии и формирование плазмы для ее стабилизации. В этом случае биологическая оболочка была уже не нужна. Газамир перешел бы в новое качество бытия - плазма как сгусток френальной энергии, гигантский мыслящий мозг нематериальной природы, а поэтому вечный и не подверженный никаким влияниям материального мира. Газамир спешил достичь Высшего порядка существования. Эта спешка привела в конечном итоге к взрыву Третьего реактора. Мыслящие существа на пятой планете не потерпели такого бесцеремонного вмешательства Газамира, произошел всплеск отрицательной френальной энергии с последующим уничтожением планеты. Газамиру удалось вовремя покинуть место катастрофы.
   Именно такую информацию мы получили на экране нашего стереодисплея благодаря ретроградному программированию событий.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
  - 4 -
   
   Сергей с трудом отыскал нужный ему дом среди многочисленных новостроек одного из "спальных" районов столицы. Новостройки недавно начали сдаваться в эксплуатацию, поэтому санитарное состояние окружающей территории напоминало жителям о недавних строительных работах: повсюду теснились груды вывороченной земли вперемешку с обломками бетонных плит, балок, кирпичей, труб и металлических конструкций. Сергей вошел в тот дом, в котором, как ему казалось, должен сейчас обитать его боевой друг и соратник Витька Зотов. С ним Сергею довелось провести немало времени в блиндажах погранзастав "на той стороне". Витька был шебутной парень, весьма болтливая и всегда веселая душа компании, заядлый преферансист, любитель выпить и, как говорится, "погудеть". Его знали многие, не только сослуживцы по отряду, но и офицеры воинских частей, дислоцированных в Термезе. Зотов был завсегдатаем Термезских ресторанов, где всегда находил себе новых друзей или подруг, а для сотрудников ресторанов он давно уже стал своим человеком. Он легко сближался с людьми, непринужденно заводил знакомства, любил угощать за свой счет. Каким еще должно быть времяпрепровождение молодого офицера, который неделями, а то и месяцами нес службу в погранзаставах на "той стороне", и которому удавалось в редкие периоды на два - три дня оказаться в Термезе. Семья Зотова, жена с малолетней дочкой, проживала в Москве у родственников, хотя Зотову выделили в Термезе квартиру. Но, как и у большинства других военнослужащих Термезского гарнизона, их семьи предпочитали жить в условиях более благоприятного климата. Неунывающий Зотов расслаблялся в Термезе на полную катушку. Более того, Термез ожидал его визита. Как только с "той стороны" доносился слушок "Зотов возвращается", в Термезе определенные заинтересованные круги уже готовились к встрече.
   Своих самых близких друзей Зотов наделял прозвищами, которые очень соответствовали их внешнему облику, манерам поведения, характеру. У него самого была своя собственная кликуха, которой он сам себя и наградил - Омар де ля Краб, а если попроще - Креветка... Эх, сколько же они, Сергей и Креветка, вместе спирта выпили, коротая ночи в своих так называемых загранкомандировках! Действительно, дом, в котором жила семья Сергея близко - рукой подать, каких то километров двадцать, но его отделяет граница, и приходиться неделями безвылазно торчать в землянках и убивать время, потягивая спирт и выкуривая при этом пачками дешевые сигареты...
   Потом Зотова перевели в Москву не без помощи влиятельных людей, где он почти сразу получил квартиру. Одним словом, Зотов уже устроил свою жизнь и мог спокойно дожидаться пенсии. Вербину повезло меньше. Он был следующим на очереди: планировал поступать в Московскую академию и также заниматься обустройством семейной жизни. Однако, Зотову это удалось, а Вербин сейчас находится в бегах от той самой организации, которой верно служил, ради которой подвергал тяготам и лишениям себя и свою семью. После двух недель полуголодных скитаний он решил отдать себя в руки судьбы и навестить Зотова, тем более что тот когда-то, как только справил новоселье, позвонил Сергею в Термез, похвастался своими успехами и сказал напоследок: "Так что, если будешь проезжать мимо - проезжай!", что означало, конечно же, приглашение в гости. Вербин тогда записал адрес своего друга, но на память не запомнил, полагая, что в ближайшее время этот адрес ему не пригодится.
   Сейчас он мучительно анализировал все детали разговора с Зотовым, напрягал зрительную память, пытаясь вспомнить, что же он писал тогда на клочке бумажки под диктовку друга. В горсправку Вербин не обращался за неимением денег, которых у него оставалось около рубля мелочью. Если не найти Зотова, Вербин вынужден будет или голодать, или "сдаться властям", или добывать деньги какими-нибудь криминальными способами. Никогда не предполагал капитан Вербин, с отличием окончивший высшее политическое училище, имевший по службе одни лишь поощрения, что окажется в такой ситуации. "Только Витька мне может помочь, или хотя бы подскажет, что мне делать. Вот только бы вспомнить номер его дома: 45-й или 49-й".
   Нужную улицу Сергей уже нашел. 49-й дом был последним на улице, дальше начинался пустырь, занесенный снегом, за которым вдалеке виднелась кромка леса. Самая окраина Москвы. Поразмыслив, что Креветка вероятнее всего должен жить в 49-м доме, так как он позднее был заселен, Вербин направился в подъезд. На улице уже было достаточно темно, поэтому Сергей был вправе полагать, что Зотов должен уже вернуться домой после службы. В Москве, в отличие от Термеза, не принято задерживаться без надобности на работе.
   Сергей поднялся пешком на седьмой этаж и остановился у двери, разделяющей блок из трех квартир от лестничной площадки. Эту дверь, видимо, установили недавно. В ней еще отсутствовал замок, на месте которого зияла дырка около пяти сантиметров в диаметре. Сама же дверь была закрыта на щеколду изнутри. Сергей позвонил с замиранием сердца: чем же закончится этот визит, правильное ли решение он принял? Хотя, другого выбора у него не было. Одна из дверей издала звук отпирающихся замков, открылась, и недовольный голос пробурчал:
   - Кто там?
   Сергей взглянул в дырку и, с огромным облегчением убедившись, что голос принадлежал Витьке Зотову, правда, очень располневшему и заматеревшему (а ведь совсем недавно, всего лишь год назад его друг выглядел долговязым мальчишкой), чуть ли не закричал от радости:
   - Скажите, здесь ли проживает Омар де ля Краб?
   - Сергей, неужели это ты!? Е-ешкин кот, е-етишкины шары!- заорал Зотов и бросился к двери, открывая ее.
   Друзья долго обнимались, похлопывая себя по плечам. Сергей впервые за полмесяца почувствовал некоторое облегчение. "Да, я правильно сделал, что нашел Креветку. Теперь, я думаю, все должно уладиться. Он мне поможет. Все, кончились мои скитания", - думал он.
   - Ну, хватит лобызаться, - Зотов оторвался от Сергея, - а то вдруг сосед в глазок наблюдает, подумает, что я сменил сексуальную ориентацию. Пойдем в дом.
   Они прошли в коридор, и Зотов захлопнул дверь.
   - Ты как, без ничего приехал? - спросил он, удивившись тому, что у Сергея не было вещей.
   - Да, Витек, я совсем пустой, даже без подарков. Ты уж извини, я с дороги.
   - Да брось ты извиняться, раздевайся, проходи. Слушай, ты как насчет ванны, ополоснешься? Я думаю, что тебе это нужно.
   От Сергея не укрылись нотки недоумения в радостном голосе Зотова. Действительно, среди снежной Москвы совершенно неожиданно, без предупреждения заявляется Вербин, облаченный в полевую "афганку" и сверху осенняя синтетическая куртка не первой свежести.
   - О-о, ванна - это было бы здорово.
   - Прекрасно, тогда давай залезай в нее, а я пробегусь в магазинчик, пополню наш холодильник, а затем мы с тобой ка-а-ак хряпнем! Якшы?
   - О чем речь, Креветка! Обязательно даже хряпнем и не один раз.
   - Тогда вот тебе полотенце, остальное все в ванной найдешь. Хм, а как насчет белья, может тебе дать чистое?
   Сергей задумался, развел руками. Действительно, ему нужно свежее белье, а своего он сейчас не имеет. Он не мылся уже более двух недель, и не заметить этого постороннему глазу (и носу тоже) уже было нельзя. Когда он раздевался, Сергей сам почувствовал - по квартире предательски стал распространяться запах, как от Паниковского. Зотов странно на него посмотрел, как показалось Сергею, затем прошел в зал, открыл антресоль шкафа и извлек оттуда трусы, майку, спорткостюм.
   - На возьми, нулевые, даже с этикеткой.
   - Спасибо, Витек, - смущенно поблагодарил друга Сергей (а, собственно говоря, что ему еще оставалось делать?), взял белье и прошел в ванную, чтобы не способствовать дальнейшему распространению запахов немытого тела. "Надо бы о чем-нибудь спросить Креветку, молчать нельзя, - думал Сергей, - вот ведь ситуация! Почему же он меня не расспрашивает ни о чем? Хотя, еще рановато. Вон он одевается в коридоре, молчит. Знает он, что со мной приключилось, или нет? Наверняка знает. А вдруг, он специально выходит на улицу, чтобы предупредить о моем появлении? Так, что же делать? Да, ничего. Серега, успокойся, будь - что будет. Все равно тебе с одним рублем, завшивленному от грязи деваться некуда. В Москве любой милиционер на тебя внимание обратит. Так, что лезь в ванну и не дергайся. Сдаст тебя Креветка, то так и будет. Надо бы мне поинтересоваться о его жене. Кстати, как же ее зовут? Креветка говорил мне о ней когда-то, но имени ее я сейчас не помню. Она все время жила в Москве. А кто ребенок у них: дочка или сын? Как же я так забыл все? Тоже мне, кэгэбист! Совсем память потерял!"
   - А ты в доме один разве? Где семья? - обтекаемо спросил Сергей.
   - А я их на зимние каникулы к теще отправил, - ответил Зотов, зашнуровывая ботинки, - заодно сам себе каникулы небольшие устроил. Ленка моя в первый класс ходит, а Вика работу бросила, вот и уехали отдыхать. Скоро должны вернуться.
   - А-а, понятно, значит ты холостякуешь. Хорошо тебе, - Сергей дал свою оценку нынешнему семейному статусу своего друга, а сам подумал: "Молодец Креветка, решил еще раз представить своих родственников мне на всякий случай, чтоб я не мучился. Догадливый...".
   - Ну, я побежал. С легким паром тебя, - сказал и хлопнул дверью Креветка.
   Дверь захлопнулась. Сергей вздохнул с облегчением. Он быстро снял с себя грязное белье и принялся с остервенением стирать его. Когда еще представится такая возможность - неизвестно. Постираться и принять ванну - два самых заветных желания последних дней его скитаний, если отбросить в сторону отупляющее чувство голода. И вот - наконец-то представилась возможность воплотить их в жизнь. Сергей очень торопился со стиркой. Он промерз до мозга костей в своей одежонке, которая хороша была для Термезского климата, но совсем не подходила для зимних условий Москвы. И сейчас ему очень хотелось погрузиться в горячую воду и расслабиться. Витька Зотов покинул квартиру минут на двадцать, максимум на тридцать. Сергею не хотелось бы занимать ванну еще и после возвращения Креветки домой. Просто неудобно. "Ладно, Витек подождет меня. Черт с ним, с этикетом", - размышлял Сергей. Он стоял совсем голый, покрытый мурашками от холода, склонившись над ванной и вспенивая воду. Пришлось стирать не только нижнее белье, рубаху, но и джемпер, так как он тоже издавал запах дешевых сигарет и пота.
   Наконец, все было постирано и развешено на батарее, и Сергей плюхнулся в горячую воду, закрыл глаза от наслаждения. "Вот оно блаженство! Ничем не хуже, чем в нашей сауне на 14-й заставе. Нет, сейчас даже лучше. И вот такого блаженства меня лишили из-за той наркоты, о которой я не должен был знать. И зачем я только влез в это дерьмо? Сейчас бы спокойно жил в Термезе со своей семьей, продолжал бы служить... О-о, Серега, как ты стал рассуждать, стоит тебе в ванну влезть. Кому бы ты продолжал служить? Тем негодяям, которые решили тебя изничтожить, от которых сейчас ты скрываешься? Они охотятся за тобой, за твоей женой и детьми. Возможно, подобные им убили Володю Корсакова, который поневоле оказался замешанным в это дерьмо. И ты смел подумать сейчас, что мог бы продолжать им служить! Нет, это пусть Зотов им продолжает служить. Его никто не собирается убирать. У него все хорошо: квартира в Москве, ванна с горячей водой, холодильник, который он сейчас заполнит продуктами. А у тебя, Серега, ничего уже этого нет и не будет. Если ты сам не возьмешь этих сволочей за мошонку. Только это может тебя спасти. Но как сделать так? Ведь КГБ не остановится даже перед международным скандалом. Зотов, только Зотов может мне подсказать, как мне быть дальше. Отдамся всецело ему в руки. И... будь, что будет". Вновь Сергея одолели вопросы, на которые он не находил ответа.
   Сквозь шум воды Сергей услышал телефонный звонок из комнаты. Кто-то настойчиво добивался, чтобы взяли трубку. Через некоторое время гудки прекратились и затем вновь затрезвонили с той же настойчивостью. "Пусть себе звонят", - подумал Сергей. Он в очередной раз намыливал свое тело, потом рассматривал его и удивлялся, насколько он похудел. Наметившееся было в последние годы брюшко почти исчезло. Зато появились ребра, а седалищные бугры вообще стали выпирать до неприличия. "Никогда бы не подумал, что столько мало времени может потребоваться для похудения. Однако что-то Креветка задерживается в магазине. Хотя, мало ли, может, в очереди стоит. Или звонит своим, закладывает меня?".
   Сергей уже полностью выполнил программу принятия ванны и почувствовал очередной приступ голода. Даже дрожь по телу прошла. "Не хватало, чтобы я еще в голодный обморок впал перед Креветкой". Он поднялся на ноги, с трудом справляясь с головокружением, затем стал вытираться полотенцем. В это время услышал звук открываемой двери. Сергей вышел навстречу Зотову.
   - Ну, как, управился? - спросил Зотов.
   - Да, спасибо, великолепная была процедура. А ты управился?
   - Ну, а как же ты думаешь! Возьми сумку и проходи на кухню. Я сейчас разденусь, и мы с тобой займемся самым приятным делом - ужином на двоих. Ты готов?
   - Да, я всегда готов. Ты меня знаешь. Кстати, тебя кто-то очень хотел по телефону.
   - Если кто-то меня очень хочет, то позвонит еще раз, не облезет. Правильно?
   - Наверное, тебе лучше знать.
   Именно в это время вновь раздался телефонный звонок.
   - Во-о, что я тебе сказал? Кто-то действительно не может жить без меня, - Зотов смешно развел руками, пошел в зал и взял трубку. Сергей из кухни слышал лишь отдельные фразы разговора. "Нет, я же сказал, что все мероприятия сегодня отменяются. Уже никто никуда не идет! (Зотов растягивал слова, как в анекдоте про еврея на границе)... Нет... Пойми, ко мне друг приехал, афганец. Что? Ты мне не веришь? Нет... Ну, знаешь ли, это твое дело... Прекрати, пожалуйста. Не знаю... Послушай, не закатывай истерик. Да, да... Да, дороже, представь себе... Таких, как ты, я себе найду сколько угодно, а он - один, понятно тебе? Ну и все тогда, до свидания. Как хочешь... Я тебе уже все сказал... Ты что, не понимаешь? В таком случае, не просто до свидания, а прощай. Все!". Трубка громко была положена на место, а в дверях кухни появился улыбающийся Омар де ля Краб.
   - Я расстроил твои планы? - спросил его Сергей.
   - Нет, ты мне, наоборот, помог. Я в последнее время не знал, как от этой телки избавиться. Не люблю назойливых, понимаешь? И вот теперь все само собой разрешилось. Все отлично, Креветка. Давай сейчас быстренько сбацаем красивый стол и будем вдвоем не спеша вспоминать нашу боевую молодость. А то мне одному все время приходится этим заниматься. С женой, как с другом, не поговоришь. Все друзья остались на южных рубежах России, а здесь я пока не приобрел новых друзей. Ты знаешь, здесь совершенно другая атмосфера. Каждый присматривается друг к другу, все что-то все время выспрашивают. Меня первое время забодали с расспросами, каким образом я попал на такую большую должность в Шереметьево. Говорил честно, как есть, мол, дали в штабе Округа предписание, я с ним и прибыл к новому месту службы. Никто не верит, представляешь? Говорят, не может быть, чтобы я, какой-то там молодой капитан, без волосатой лапы смог урвать себе подполковничью должность. Ну, говорю им, не верите - не надо, мол дело ваше. Но чувствуется настороженность и недоверие во всем. Я так не привык. Ты же меня знаешь. А служба здесь, Серега, гм-мм, как говорится - не бей лежачего. Как в цивилизованной стране. Никаких тебе сверхурочных часов: отработал до пяти вечера и свободен. А работа моя, знаешь, в чем заключается? Представь себе: прихожу я на работу часикам так к девяти. Полчаса, а то и час мы с офицерами просто болтаем, обсуждаем всяческие сплетни, международные события, потому что сразу включаться в работу здесь считается очень вредным для здоровья. Затем мне приносят газеты, журналы, любую прессу. Я ее читаю. Это занимает часа два - три. Ну, а с разного рода перерывами и перекурами до обеда время и проходит. Затем обед - часов до двух. А там - самая разнообразная работа: подготовка политзанятий, проверка конспектов, с командиром кое-какие проблемы решать приходится и тому подобное. Иногда и этим не занимаюсь. Никто меня особо не контролирует, солдат мало в части, на хрена им какие-то политзанятия нужны? В общем, Серега, после Афгана я здесь отдыхаю. В этом году планировал в Академию поступать, так теперь думаю, стоит ли? Там ведь придется учиться, мозги напрягать. Зачем? Чтобы получить большую и ответственную должность. Оно мне надо?
   Зотов рассмеялся от души.
   - Я рад за тебя, Витька. Это просто здорово, что у тебя все хорошо, что ты доволен службой, что у тебя никаких проблем нет. Просто замечательно!
   - Да, Серега, ты прав, я действительно сейчас всем доволен. Ну, давай, присаживайся.
   За разговором стол был накрыт незамысловатой едой: салями, колбаса, сыр, сало, все, что можно было наспех купить в магазине. "Странно, почему у Креветки холодильник пуст, и нет готовой пищи? Так хотелось какого-нибудь супчика горячего похлебать! Хотя, понятно: жены нет, кто приготовит?" - подумал Сергей, вспоминая, как его по возвращении со службы всегда ждал вкусный, а главное, горячий ужин. Омар де ля Краб лишь макароны сварил в качестве гарнира.
   Сергей плюхнулся на стул в полном изнеможении от голода, захлебываясь слюной. Подняли рюмки с водкой, чокнулись.
   - Ну, давай, за встречу, - сказали оба друг другу.
   Зотов закусил кусочком колбаски и стал опять разглагольствовать про свою чудесную службу. Вербин целиком погрузился в процесс поглощения пищи. Приятное тепло от водки разлилось по всему телу, голову окутал убаюкивающий блаженный туман, сквозь который издалека доносились слова Зотова.
   - Единственное, что меня не удовлетворяет - это наш коллектив. Все стараются подсидеть друг друга, пустить сплетни. Хотя в глаза ничего плохого никто никому не говорит, но когда рядом нет объекта сплетен, ему так кости перемелют, причем ни одного хорошего слова не услышишь. Гнилой коллектив, одним словом. Не то, что в Афгане. А мне, собственно говоря, по барабану. Я не собираюсь ни с кем затевать дружбу. Мне вполне хватает моих друзей из нашего погранотряда. Вот ты приехал - и праздник в доме. Давай старина, выпьем за нас с тобой, чтобы все у нас складывалось благополучно, чтобы мы не знали нужды в деньгах, чтобы нас бабы любили, и у нас бы с ними не было никаких проблем.
   - Согласен с тобой и поддерживаю. Ты, Креветка, молодец, настоящий Омар де ля Краб. За нас!
   Чокнулись и привычным залпом выпили. Зотов вновь ограничился кусочком колбасы в качестве закуски, а Сергей положил себе вторую порцию макарон. Водка еще более усилила его голод, и он, уже не стесняясь своего друга, интенсивно продолжал работать вилкой и челюстями.
   - Ну, а ты как поживаешь? - спросил Зотов.
   - Подожди, дай поесть, потом расскажу, - ответил Сергей.
   Он не готов был сразу начать такой трудный разговор. Мысленно он сотни раз прокручивал его в своей голове, и все-таки не мог предугадать, как поведет себя Зотов: побежит ли он сдавать Вербина или встанет на его защиту. А что значит встать на защиту Сергея? Это - лишиться всех московских благ и оказаться в такой же ситуации, как и Сергей. А что значит сдать Сергея? Это - получить новую порцию всевозможных благ: гарантированное поступление в Академию, медаль, досрочное присвоение очередного звания и тому подобное. Имел ли право Сергей предоставлять Зотову такой выбор?
   - Пойду принесу магнитофон, - сказал Зотов и ушел в зал.
   Вместе с магнитофоном он принес пепельницу и сигареты. Включил запись с "афганскими" самодеятельными песнями, исполнители которых без всяких претензий на профессионализм, но с вдохновением, пели их под гитару. Слова песен также были сложены непрофессионально, зато для "афганцев" они были понятны и очень близки. В них пелось о погибшем друге, о терпящем бедствие подбитом вертолете, о прекрасной ханум, о горах, пустынях и звездах Афгана.
   Зотов закурил, приглашая Сергея заняться тем же. Тот отставил еду и с удовольствием затянулся вкусным сигаретным дымом. Сергей не курил с тех пор, как распрощался на Куйбышевском вокзале с женой и детьми, отправляя их далеко на Урал к родственникам Насти. Тогда он стоял на перроне и с тоскливой усталостью смотрел вслед уходящему поезду, размышляя, сколько у него шансов встретить свою семью, которая сейчас стремительно отдалялась от него с каждой секундой. Тогда Сергей достал из кармана изрядно помятую дешевую без фильтра сигарету. Она была последняя и уже наполненная лишь наполовину, так как табак высыпался из нее и раскрошился по карману. Да, это была его последняя сигарета, сохранившаяся еще с той заставы, откуда он вернулся в Термез. Всю поездку до Куйбышева Сергей как мог экономил на сигаретах, хотя не курить в такой стрессовой ситуации было нельзя. Последние деньги потрачены на два билета в общий вагон до Уфы: для Светы и Насти. Дальше до Свердловской области женщинам с детьми предстояло добираться зайцами. Как им это удастся? Светлана и Настя уверили Сергея, что они решат эту проблему с проводником, чтобы Сергей не переживал за них. Они сделают все, чтобы благополучно добраться до Настиных родственников. Сергей остался без денег. Его путь лежал на Москву. И вот сейчас он затянулся последней сигаретой, которой его угостил солдат с заставы. Сигарета "Охотничья", пайковая. У солдат заставы таких сигарет было с полмешка. Сергей хорошо помнил тот момент, когда он в предвкушении предстоящего Нового Года, который он мечтал встретить в своей семье в Термезской квартире, вышел из землянки на свежий воздух помечтать о предстоящих счастливых событиях. По периметру заставы медленно прогуливался солдат и курил. Сергей подождал, когда он приблизится к нему, и спросил сигарету. Свои, "цивильные", он успел уже выкурить. Солдат дал ему целую пачку, явно напрашиваясь на беседу. Сергей для приличия задал ему несколько вопросов ни о чем и отправил его нести службу. Тогда солдат мешал ему мечтать о его, Сергея, личном счастье. Как он был тогда счастлив, как он рвался в Термез. Ничего его семье тогда не угрожало. У него было все: квартира с удобствами, любимые жена и дети, с нетерпением ожидавшие его возвращения с командировки. Как недавно еще все это было? А сейчас Сергей стоит с последней сигаретой из того безмятежно счастливого времени, злой, загнанный в тупик, голодный и без всякой надежды на изменение ситуации. Перед глазами назойливо стояла по-домашнему простая обстановка его уютной Термезской квартиры, где из кухни слышна была наигранная перебранка жены с детьми, из ванной комнаты сладострастно журчала горячая вода, ожидая, когда в нее с наслаждением погрузится уставший после тяжелой службы хозяин квартиры. Все комнаты были наполнены огромным человеческим счастьем. Ничего от того недавнего времени не осталось. Все в прошлом. Впереди - только гнетущая враждебная неизвестность.
   Когда последний вагон исчез из виду, Сергей посмотрел в небо, откуда с огромной высоты падали крупные хлопья снега. Он выпустил дым навстречу им, понимая, что вкушает сейчас последнюю дозу удовольствия. Он очень устал. Ему дико хотелось спать, он был голоден так, как никогда в жизни. Но дальше предстояла еще более жестокая, опасная, труднейшая борьба, цена которой - жизни многих людей, в том числе и его семьи. Полупустая сигарета почти мгновенно истлела, ее едва хватило на три затяжки. С последней затяжкой Сергей обжог себе пальцы, громко выругался и стал бродить по перрону, обдумывая план дальнейших действий, а именно, как попасть в Москву. Поезд Душанбе - Москва, на котором они доехали до Волгограда, уже давно прибыл в Москву. Они же все добрались до Куйбышева на другом поезде, следовавшем в направлении Уральских гор. И вот уже пять часов, как поезд с Настей, Светланой и детьми продолжает свой путь без него, Сергея. Он продолжал бродить по Куйбышевскому вокзалу, снедаемый тяжелыми мыслями. У Сергея после последней сигареты лишь обострилось желание курить...
   Сейчас, находясь в теплом доме, после ванны, с вкусной сигаретой во рту, Сергей молча благодарил судьбу за такие щедрые подарки. Это, как оазис в пустыне, передышка после долгого пути, отдушина в темной бочке. И он должен до предела насладиться этой передышкой.
   Начались воспоминания, объектами которых были их общие друзья и знакомые, совместные полевые застолья, анекдоты, не единожды рассказанные, но каждый раз по-особому, с новой изюминкой. Особенно любим всеми был анекдот про "щирого украинца", который прославился своими ратными подвигами в Афганистане и каждый раз, повергая очередного врага, произносил сакраментальную фразу: "Хай нэ топче ридну Афганщину".
   Рюмки сами собой заполнились, настала пора третьего, афганского тоста. Зотов выключил магнитофон. Ребята молча встали, взглянули друг другу в лицо и, не чокаясь, выпили.
   - Знаешь, Креветка, мне пару раз пришлось поучаствовать в пьянках на моей новой службе, ну там, вливание в коллектив и так далее. Не приняли мои новые сослуживцы третьего тоста. Я - один среди них "афганец". Объяснил им человеческим языком, что для нас означает третий тост. Все просто меня не поняли. Они привыкли третий тост пить за баб. Мне поначалу обидно было, но я мысленно послал всех подальше, сам молча встал и выпил. Во второй пьянке я уже не настаивал на третьем тосте. Да, здесь совсем другая жизнь, другие люди, другая служба, другой город.
   - И ты вполне доволен, что все здесь другое, не такое как там, на юге.
   - Да, как тебе сказать? - уклончиво ответил Зотов - с одной стороны - доволен, с другой - что-то родное осталось в Термезе, о чем иногда сильно тоскуешь. Москва тоже наряду с преимуществами имеет и свои недостатки. Знаешь, Сергей, у нас в Москве такие страхи гуляют. Люди стали бояться в метро ездить. Говорят, в метро расплодилась особая порода крыс, огромных, величиной с собаку. Эти крысы очень умны и высоко организованы, имеют свою общественную структуру, сформировали целое государство. В метро был послан специально обученный отряд с оружием, чтобы отловить несколько экземпляров. Так пока взяли одну или две особи, половину отряда потеряли. Пули отскакивали от крыс, как от брони, а крысы своими зубами прогрызали насквозь бронежилеты.
   - И ты веришь этим бредням?
   - Так об этом в газетах писали. Хочешь, я тебе дам почитать? - Зотов вышел в комнату за газетой и принес ее на кухню, не переставая говорить при этом, - Писал один журналист, которого допустили в такой отряд. Он во всех подробностях рассказал о рейде. Жуть! Я сам ужасно боюсь этих тварей. По-моему, вообще, человек и крыса - абсолютно несовместимые друг с другом существа. А крыса - самое умное животное после человека. Мне кажется, в будущем у человечества возникнет самая серьезная проблема - уничтожить крыс, либо они уничтожат нас. Если то, что написано в газетах - правда, то скоро нам конец. Представь себе разумную популяцию существ, но при этом физически намного сильнее человека и более приспособленную к самым неблагоприятным условиям жизни. Они сожрут нас.
   - Ты какой-то суеверный стал. Сейчас в газетах такого понапишут для того, чтобы народ от насущных проблем отвлечь. Ты не уподобляйся среднему гражданину нашей страны.
   - Да это я так, просто однажды решил пофантазировать, что было бы, окажись правдой то, что пишут. Вспомни нашу сорок пятую заставу. Стоит на самой вершине горы, две с половиной тысячи метров над уровнем моря, вокруг - голые скалы. Казалось, откуда там взяться крысам? Однако от них мы все эти годы не могли избавиться. Какие только приманки, ловушки не испробовали - не помогло. Даже крысу живую обливали бензином и поджигали, и все равно они не ушли от нас. Где бы не поселялся человек, там всегда поселяются крысы. Так что я думаю: может быть, и не все правда, чем нас кормит пресса, но подобная ситуация с крысами вполне возможна. И если у них разовьется разум, первое, что они предпримут - начнут воевать с нами за территорию обитания. Мы - разумные существа, ведь постоянно находимся с ними в состоянии войны. Как же им поступать по отношению к нам?
   - Витя, я думаю, до таких глобальных проблем мы не доживем? Давай лучше о реальных сегодняшних проблемах поговорим? Не возражаешь?
   - Давай.
   Сергей вздохнул тяжело и заговорил:
   - Ты помнишь Володю Корсакова, старшего лейтенанта из Термезского противочумного отряда? Он часто бывал у меня в гостях. Вспомни, ты его видел. Высокий брюнет с усами.
   - Да-да, вспоминаю. Как-то даже мы с ним перебросились парой словечков. Он ведь бывал в нашем погранотряде?
   - Да, бывал, - Сергей глубоко затянулся сигаретой, потом откинулся на стул и после длительной паузы выдавил из себя, - погиб наш Володя.
   - Как погиб?
   - Нарвался на засаду, когда возвращался в Кабул два месяца назад.
   Сергей замолчал, закуривая новую сигарету. Он сказал о Володе, чтобы завязать тот самый разговор, к которому длительное время готовился. Именно от момента гибели Володи тянется шлейф событий, связанных с наркотиками, событий, которые привели Сергея в конечном счете в Москву, к Зотову. Надо только решиться сказать еще одно предложение, и тогда ходу назад не будет. Эх, если бы все в жизни знать заранее! Сергей продолжал молча курить. Зотов посокрушался по поводу гибели Володи Корсакова, качая головой и цокая языком, больше для приличия, чем от чистого сердца. Он почти не знал Корсакова, и его смерть не могла произвести сильного впечатления на него. Зотов помолчал еще немного и сказал:
   - Да, многие сложили головы за "ридну Афганщину". И я мог бы там навеки остаться, попади мне пуля на пять сантиметров ближе к сердцу.
   - Зря переживаешь, твоя пуля попала туда, куда нужно.
   - Что значит, куда нужно? - насторожился Зотов. Он бросил взгляд на свою левую сторону груди, где красовался шрам от пулевого ранения. Зотов любил в компании сидеть с голым торсом, если, конечно, позволяла обстановка, чтобы демонстрировать боевые шрамы. Чувствовалось, что для Зотова это было чем-то вроде дорогого украшения для женщины, или медали на кителе.
   - Креветка, давай лучше еще выпьем, а то что-то водка у вас в столице слабенькая какая-то, - сказал Сергей.
   - Выпить то мы выпьем, конечно, - Зотов схватил бутыль и разлил в рюмки без остатка, - только ты все же объясни мне, что ты хотел сказать про мою пулю.
   Зотова уже начало понемногу разбирать.
   - Ну, если хочешь, скажу. Все равно, дело уже прошлое, решенное, так сказать. Ладно, слушай, Креветка. Ты ведь сам себе прострелил это место, - Сергей ткнул пальцем в ребро Зотова.
   - Что ты мне лепишь тут? Я, что, идиот, по-твоему?
   - Я бы так не стал утверждать. Наоборот, ты мне кажешься очень даже умным мальчиком. Во всяком случае, твои действия не были лишены смысла. Креветка, - Вербин обнял его за плечо, - ты не обращай внимания на мои слова. Я же ни кому не собираюсь рассказывать, как ты заработал себе ранение. Если бы я хотел, я бы еще в Термезе обвинил тебя в членовредительстве. А то, что с твоей стороны это ранение - самое настоящее членовредительство, я понял сразу, как только посмотрел на твою рану. Я же то же не глупый. Вот посмотри внимательно, где входное отверстие и где выходное. Если соединить их прямой линией, то получиться, что пуля тебе должна была пройти сквозь легкое. Но этого же не произошло? У тебя даже ребра целехонькими остались. А почему? Потому, что ты просто оттянул кожу посильнее и прострелил ее. Так ведь было?
   Зотов смотрел озадаченно то на свои "боевые" раны, то на Вербина, и не находил слов от растерянности.
   - Я тогда подумал, что очень уж хочется Креветке быть подстреленным героем. Во-первых, отпуск предоставят по ранению, можно будет на родину съездить, пока остальные будут свои жизни подвергать риску. Во-вторых, денежная компенсация. В-третьих, орден ты получил, как мне помниться за это. В четвертых, благодаря этому ранению ты сейчас служишь в Москве, досрочно получил квартиру, ну и конечно, я не сомневаюсь, успешно поступишь в Академию. А самое главное для тебя - престиж на всю жизнь: боевой офицер, получивший ранение - это звучит гордо. Поэтому тогда, в Термезском госпитале, когда я расследовал это твое ранение, я просто посмеялся над тобой в душе, но ничего ни тебе, ни кому-нибудь другому не сказал. Так-то, Креветка. Советую в моем присутствии не хвастаться своим ранением, договорились?
   Зотов молчал. Он был явно сконфужен. Неловко поменял кассету в магнитофоне, посмотрел на пустую бутылку водки, убрал ее под стол, залез в холодильник, с шумом достал еще одну бутыль, опустошенную на две трети, разлил и сказал:
   - Черт с ним, с этим ранением. Давай выпьем. А если хочешь, я пойду футболку одену, чтобы тебя не раздражать.
   - Не надо, сиди. Давай выпьем. А ты - молодец! Правильно все рассчитал. На такой поступок тоже надо мужество.
   Выпили уже без тоста и не закусывая. Закурили по очередной сигарете, молча слушая музыку. Сергей почувствовал, что задел самолюбие Зотова. "И зачем мне понадобилось ляпнуть ему такое? Ну, молчал в Термезе, и продолжал бы молчать сейчас. Все водка виновата. Сейчас вот, сидит Креветка, насупился. Хотя нет, уже повернулся ко мне лицом, сейчас что-то скажет".
   - Сергей, ты думаешь про меня: какая я сволочь! Так? И совести у меня нет, и чувства патриотизма тоже нет. И вообще, как мог политработник пойти на такое преступление!? Ведь мы с тобой прекрасно понимаем, что я совершил преступление. Членовредительство, именно так оно и расценивается. Да, но почему я так сделал? Ты говоришь, что я это сделал из-за квартиры и службы в Москве, из-за ордена и тому подобное. Я не буду отрицать эти мотивы. Они были и есть. Но я тебе скажу самую главную причину: мне надоело быть послушным бараном. Меня загнали на этот полигон войны помимо моей воли. Вспомни, как мы все задавались вопросом, какого черта мы делаем в Афганистане? Но при этом солдатам травили всякую муть о почетном выполнении интернационального долга, требовали конспекты у них, проверяли, как они усвоили нужный материал. Кому нужный?! Мы, как могли, поднимали сами себе моральный дух, в основном спиртом. А зачем, спрашивается в задачнике? Да, я тоже готовился к политзанятиям, исправно писал план-конспекты, проводил политинформации и занимался прочей ерундой. Но сам при этом я осознавал всю глупость и ненужность, даже вредность моей работы. А потом мне просто все это надоело. Надоело обманывать наших солдат. Да и не надо их было обманывать. Они сами прекрасно все понимали. Вспомни, как к нам приезжал генерал из Москвы с инспекцией. Мы с тобой вместе сопровождали его по нашим заставам. Знакомился с бытом солдат. Вспомни, как ему замазывали глаза. На заставы даже свежемороженое мясо доставили: смотрите сами, мол, товарищ генерал, как питаются наши доблестные пограничники. Впервые за полгода мясо привезли. Ни один солдат не пожаловался, что они питаются одной консервированной кашей, что от авитаминоза у них зубы крошатся, что большинство переболели гепатитом, а многие страдают хронической дизентерией, брюшняком, сальмонеллезом. А сколько случаев малярии у нас в погранотряде, помнишь? Так вот, когда я того генерала доставил назад в Термез, наш замполит вызвал меня и сказал: "сдавай 50 рублей на проводы генерала". "Почему так много?", - спрашиваю его. "Меньше разговаривай, а сдавай. Ты что, хочешь, чтобы справка в Москву ушла негативная? Все офицеры отряда сдают, и ты сдавай. А то, понимаешь ли, сопровождали его по заставам, а не догадались для него хотя бы килограмм десять гранат купить у духов. Что, мы должны думать за вас? И так мясо доставили на все заставы. Думаешь, легко было организовать это?". Я не выдержал тогда, высказал, все, что думаю по этому поводу. Что мясо было доставлено только на три заставы, которые инспектировал генерал. Пусть бы он поел солдатских консервов вместе с бойцами. Пусть бы поспал в землянках да палатках зимой возле буржуйки. Да, ты сам наши условия прекрасно знаешь. В общем, сказал я замполиту, что вообще не буду деньги сдавать, что я считаю, лучше доложить в Москву всю правду о жизни погранзастав, чем замазывать глаза. Ох, как он начал орать на меня, грозить мне наказанием. Я ему в ответ: "Какое наказание вы мне можете назначить, я итак полгода безвылазно на заставах служу". И вышел из кабинета. Видел бы ты, Серега, какой банкет они генералу закатили, какие подарки ему преподнесли: афганский ковер, магнитофон "Panasonic", плеер, косметику для жены, коробки с колбасой, водкой, коньяками, фруктами и гранатами, связки дынь. Это я еще не все перечислил, не помню всего. Сергей, твоей полугодичной зарплаты не хватит, чтобы купить тот товар, что наш генерал забрал с собой. А после его инспекции, как было на заставах у нас, так ничего и не поменялось.
   И тогда я сказал себе: стоп, Креветка! Хватит заниматься ерундой, думай, как отсюда выбраться. И я придумал и выбрался. Можешь меня осуждать, но я не сожалею о содеянном. Я и сейчас отношусь к службе постольку, поскольку не потому, что я ленивый, а потому, что не хочу продолжать заниматься ерундой. А так, как другой полезной работы для меня с моим образованием нет, то я буду продолжать, как говориться, лежать на должности, пока не выгонят. И всеми положенными мне льготами я буду беззастенчиво пользоваться, причем с совестью у меня проблем не будет. Перед друзьями, которые вместо меня продолжают рисковать жизнью и здоровьем, я не чувствую вины. У каждого из них есть свой выбор: быть бараном или не быть им. Я даже рад был бы вам всем тогда подсказать, подтолкнуть вас к таким же мыслям, но, сам понимаешь, это было бы слишком рискованно. Стукачей всегда у нас было с избытком.
   - Наверное, ты прав, Креветка. Я тебя не осуждаю. Я тоже к таким выводам пришел. Наливай. За это и выпьем, пошли все эти козлы, наши правители и партийные руководители к черту!
   Выпили - закусили и тут же схватили по новой сигарете, как когда-то там, на далекой заставе. Настало неловкое молчание. Сергей корил себя за длинный язык. Сам приплелся к другу в гости, наплескался вдоволь в ванной, наелся, напился, накурился, как паук и при этом нагло подверг друга нелицеприятной критике. Зачем, для какой цели? Ты же пришел к нему за помощью. Это все - благодаря водке. Развезло с голодухи, вот и начал лезть в бутылку.
   - Ладно, Креветка, извини меня, я не прав. Расскажи лучше о своей семье. Как вы живете?
   - Да никак, - зло ответил Зотов, затушив бычок в пепельнице, - разводимся мы. Не приедет она больше сюда. Один я теперь.
   Оба замолчали. Потом Зотов продолжил:
   - У нас с ней серьезные разногласия по всем сторонам жизни. Вика упрямая, как коза. Все делает только по-своему. Со мной совершенно не считается. Мое мнение для нее - пустое место. Демонстративно это подчеркивает. Ей говоришь: нужно делать то-то и так-то, а она - нет, надо вот это и совсем по-другому. И всегда сделает по-своему, никогда так, как я прошу. И Ленка тоже вся в мать. В последнее время даже на меня покрикивать стала, сопля. А когда ее воспитывать пробовал, то каждый раз тут же передо мной возникала Вика и начинала орать на меня так, как будто я ее ребенка жизни лишить намерен. Причем, сейчас я начал соображать, что она так вела себя намеренно. Специально орала на меня, когда я был совершенно спокоен и только пытался оправдаться. А Ленка, чувствуя такую мощную защиту, совсем опаскудилась. Я для нее совершенно ничего не значу сейчас. А я ведь ей не посторонний, отец, как никак. И еще один такой неприятный момент. Пока я там в Афгане глотал пыль в землянках на заставах, Вика ударилась в религию. Стала в церковь ходить. Я сначала не придавал значения, посмеивался над ней слегка, мол, почем нынче опиум для народа. Она спорила со мной до умопомрачения, не стесняясь в выражениях. Я с ее точки зрения - глупец, слепец, ничего не видящий и не соображающий, а вот, она, наконец-то поняла, в чем смысл жизни. Я устал с ней спорить. Понимаешь, я - политработник с верхним академическим образованием, призванный наставлять и воспитывать солдат, а для нее, оказывается, я ничего в этой жизни не соображаю. Прямо так вот откровенно и говорит мне: я слепец, глупец и глухой к тому же. Мне не дано понять Бога. Ладно, все бы ничего, если бы она не стала вовлекать в свою религию девочку. Как я ее просил! "Не трогай Ленку, она малая еще. Подрастет - сама во всем разберется". Нет, мое мнение, как я сказал, для нее - ничто. Записала Ленку в воскресную церковную школу. Таскает ее туда каждое воскресение. И ты полагаешь, ее там чему-нибудь научили? Всяким глупостям, библейским сказкам. Вика меня убеждала: "Там - прежде всего нравственность, там - учат только хорошему." Я ей в ответ: "Чему такому хорошему ее научили в церковной школе? Она вчера при тебе меня козлом назвала. Меня - своего отца. Попробовал бы я так себя вести со своими родителями. Был бы сразу нещадно бит". Ну и что? Для Вики это совсем даже не аргумент. Я при этом не смею даже голоса повысить на свою дочь, сразу будет скандал. Мне, в конце концов, все это надоело, я понял, что с этим бороться бесполезно и как-то сказал Вике: "Или я - или твоя религия". Какой тут скандал поднялся! Меня и дураком называла, и ничтожеством, и предателем, который нашел какую-то стерву, и какие только ярлыки на меня не были навешены. Это за все мои заслуги перед семьей, за эту квартиру, которую я добился, за те деньги, которые я перечислял ей постоянно из Термеза, за все. Понимаешь, после всего происшедшего я предложил развод. И вот, я теперь один, как видишь. Пока еще официально не развелись, но живем раздельно. Ничего, пусть подумают обе, как без меня жить. Пусть теперь им Бог помогает, а я посмотрю на результаты.
   - А, может быть, ты зря так с ними поступил? - спросил Сергей, - Пусть бы себе ходили в свою церковь, если им это так нравиться. У тебя же тоже какие-то свои увлечения есть. Посмотри на это более спокойно. Ведь, ничего страшного в их набожности нет. Это все же лучше, чем наркомания, алкоголизм, или, например, если бы тебе Вика рога наставляла периодически.
   - Понимаешь, для меня это оскорбительно. Когда Вика стала приучать меня и Ленку каждый раз читать молитву перед едой и возносить благодарности Богу за то, что он якобы послал на стол еду, меня начинало коробить. Я пытался объяснить, что стол накрыт едой благодаря мне, заработанным мною деньгам, а не благодаря милости божьей. В ответ, я получал обычное "Ты ничего не соображаешь, дурак. Это Бог руководит твоими поступками, благодаря ему ты имеешь работу и приносишь в дом деньги". Как я могу после этого себя чувствовать иначе, чем просто оплеванным? А однажды мне она такое залепила - обхохочешься. Сказала, что я вернулся с Афганистана только благодаря ее молитвам. "Только поэтому тебя не убили, а только ранили" - произнесла со стопроцентной уверенностью. "Ну, - думаю, - если бы ты знала про мое ранение, и благодаря кому на самом деле я оттуда выбрался". Но, разумеется, я в этот вопрос ее не посвящал.
   - Знаешь, Креветка, мне кажется, в тебе говорит гордыня. Ты привык быть в казарме авторитетом у солдат, которые тебе беспрекословно подчинялись, заглядывали тебе в рот. А в собственной семье тебя жена лишила этого. Вот в чем дело, я полагаю. Конечно, любого бы такое отношение задело за живое, особенно, если при этом бросаться такими оскорбительными словами, как ты утверждаешь. Странно, я твою жену не знаю, но, вряд ли истинно верующий человек будет оскорблять неверующего за его инакомыслие, тем более, родного мужа. Может быть, ты преувеличиваешь трагедию? Будь мужчиной. Прости им эту слабость и оставь в покое их религию. Не надо бороться за идеологию в семье. Все люди разные, и каждый имеет право на свое мировоззрение.
   - Значит, и ты такой же, - по-детски обиделся Креветка, - значит, и ты с ними заодно?
   - Я не заодно с ними. Я так же, как и ты, против религиозных предрассудков. Мне просто жалко твою семью, и я не желаю тебе, как другу, чтобы твоя семья развалилась. Вот и все, что я хочу. Я тебе лишь советую поступить, как мужчине, уступить им в этом вопросе, тем более, что бороться с ними бесполезно. Ты не выиграешь. Ты просто сейчас пытаешься мстить им. А это не по-мужски. Ничего хорошего из этого не выйдет, Креветка, поверь мне.
   - Нет, Креветка. Ты не прав. Мне надоело все время идти им на уступки. Они же из меня веревки хотят крутить, сделать этакого слизняка беспрекословного. А я считаю, что в семье мужчина должен быть мужчиной, с твердым характером, с несгибаемым стержнем внутри, уважаемым главой семьи. В общем, у нас во всей красе проявилось несходство характеров.
   Зотов промолчал обиженно, потом взял пустую бутылку, посмотрел ее на свет - не осталось ли лишней капли, покачал сокрушенно головой и произнес:
   - Ты как на счет того, чтобы продолжить наше заседание?
   - Смотри сам, хозяин - барин. Только, наверное, поздно уже. Магазины давно закрыты.
   - Для этого дела никогда не поздно. Сейчас слетаю к соседу, у него всегда есть запас. Возьму в долг.
   - К чему такие сложности: соседей беспокоить? По-моему, достаточно мы уже приняли на грудь. Давай просто посидим, поговорим. Или нам уже без водки не о чем говорить стало?
   - Я думаю, что с водочкой веселее будет. Я на пять минут схожу, а ты пока почитай вот эту газетенку про крыс. Чтобы не скучал. Я сейчас вернусь.
   Зотов встал и направился к двери, изрядно пошатываясь. Сергей смотрел на его бледную и ставшую могучей спину с солидными складками жира на талии и отметил в своей душе какое-то тоскливое чувство утраты, утраты того худенького, долговязого паренька, к которому он когда-то питал очень теплые чувства, которого все любили и радовались общению с ним, о котором никто не мог сказать плохого слова. Того славного паренька уже нет. Его место в этом мире занял другой человек. Захлопнулась дверь, и вновь Сергея одолело чувство отчаяния и одиночества, не отпускавшее его последнее время и лишь на пару часов в квартире Зотова давшее ему передышку. Опять им овладела гнетущая тревога: бежать, прятаться, не светиться нигде. Он закурил очередную сигарету, хотя от них уже першило в горле, и даже где-то внутри легких комком засела тупая боль. Алкоголь затуманил голову, а из-за излишнего курения возникло чувство тошноты. Сергей небрежно отодвинул локтем тарелки с остатками еды и хотел положить голову на стол. Перед глазами мелькнул черными буквами заголовок в газете, которую принес Зотов: "ПРОВОКАЦИЯ НА ЮЖНОЙ ГРАНИЦЕ СССР". Сергей схватил газету и стал лихорадочно поглощать информацию, моментально протрезвев.
   "На днях недалеко от пограничного города Термеза (Узбекская ССР) было совершено вооруженное нападение на территорию пограничного контрольно-пропускного пункта и здание государственного таможенного контроля. Группа вооруженных бандитов из состава непримиримой афганской оппозиции пересекла границу СССР с Афганистаном, спрятавшись в вагоне железнодорожного состава. Дождавшись темноты, банда совершила внезапную дерзкую вылазку, открыв огонь по пограничникам. Используя фактор внезапности, бандитам удалось убить и ранить многих наших солдат-пограничников, которые в это время отдыхали в казарме. Несший патрульную службу наряд вступил в неравный бой, но был уничтожен подавляющим огнем противника. Боевая тревога была объявлена слишком поздно. Сообщение в оперативную службу Термезского погранотряда вообще не поступало. Бандиты в самом начале своей атаки уничтожили средства телефонной оперативной связи. Осуществив свой дерзкий план нападения и, видимо убедившись в отличном его исполнении, банда по железнодорожному мосту ушла в Афганистан. В настоящий момент органами военной прокуратуры ведется расследование. Дежурная группа офицеров, оставшихся в живых, дают показания. Предстоит выяснить, почему столь безответственно выполняется задача по охране государственной границы. Каким образом удалось проникнуть на территорию СССР целой банде из приграничного государства. Основная вина, безусловно, возлагается на капитана Валиева, который возглавлял дежурство патрульной службы в ту злополучную ночь, и чья халатность привела к гибели многих солдат-пограничников. Компетентная комиссия по расследованию инцидента продолжает работу...
   Предельно ясна политическая подоплека данной провокации - испортить добрососедские советско-афганские отношения. Но, видимо, вооруженная оппозиция плохо представляет истинную прочность дружбы между народами Советского Союза и народом Афганистана, избравшего благородную цель построения справедливого общества на принципах социализма. Советский Союз будет и впредь верен своему интернациональному долгу...".
   Сергея охватил жар. Он еще раз перечитал статью. Какая такая банда с Афганистана?! Резня была организована вовсе не со стороны Афганистана. Специально подготовленная, отлично вооруженная и экипированная команда прибыла на автотранспорте со стороны Союза и расстреляла пограничников. Вся душа его клокотала от ненависти ко всем, кто причастен был к этой трагедии. Трагедия продолжалась. Еще неизвестна судьба капитана Валиева, с которым он беседовал перед самым нападением этих "бандитов" - псевдооппозиционеров. Скорее всего, Валиева уже нет в живых. Он был ранен, и, по-видимому, доставлен в госпиталь. А лишить его жизни на госпитальной кровати особого труда не составит. Остается только сослаться на "несовместимость полученных ранений с жизнью". Там, на мосту Термез - Хайратон несли пограничную службу около тридцати человек личного состава. Как поступят с теми из них, кто остался в живых, свидетелей преступления? Где они сейчас? Под следствием?
   Сергей вдруг вспомнил еще один трагический эпизод на его пути в Москву. Начался этот эпизод в Куйбышеве, на вокзале с того самого момента, когда он выкурил последнюю сигарету. Бродя по перронам и проклиная себя за то, что он в порыве выполнения служебного долга убежал из своей квартиры на ту злополучную заставу, с которой началась вся эта трагедия, вместо того, чтобы сидеть дома и радоваться жизни, Сергей оказался возле крытого товарного вагона где-то на одном из тупиковых путей. К тому времени он успел уже изрядно замерзнуть. Особенно околели ноги. В вагон загружали ящики с водкой. Несколько ребят работали энергично, но объем работы предстоял, по-видимому, приличный, судя по тому, как грузчиков матом подгоняли водители из подъезжающих к платформе грузовиков. Сергей несколько минут постоял, прислушиваясь к разговору, и понял, что через четыре часа вагон отправляется в Москву. Ему чертовски захотелось поработать, чтобы согреться. Недолго думая, он подошел к рабочей бригаде грузчиков и предложил свои услуги. Сначала на него недоуменно посмотрели, затем, сообразив, что лишние рабочие руки сейчас в самый раз, пригласили его в вагон и поручили участок работы: составлять ящики друг на друга, заполняя все пространство вагона. Внутри вагон с одной стороны уже на четверть был заполнен ящиками с водкой, а с другой стороны имел отгороженный уголок, где были кое-какие удобства, предусмотренные для перевозчиков товара: лежачие откидные места с постельными принадлежностями, стол для еды, туалет. Все это очень понравилось Сергею. Вот бы здорово было в этом вагоне добраться до Москвы! Настроение поднялось. В процессе работы Сергей согрелся и даже, как ему показалось, голод отступил на задний план. Он бойко работал, складывая ящики один на другой, стараясь не задерживать грузчиков, подающих ему эти ящики с грузовика. Опорожненные машины отъезжали от вагона, уступая место следующим грузовикам, ожидающим очереди. Так прошло около часа, пока в вагоне не осталось практически свободного места кроме бытового уголка. Когда последняя машина уехала, и за ней задвинули массивные двери вагона, Сергей спросил у ребят:
  - Я так понял, вы будете сопровождать товар до Москвы?
   - Правильно понял - соображаешь, - ответил крупный голубоглазый мужик с окладистой рыжей бородой: типичная внешность древнего русича, этакий Илья Муромец.
   - Меня берете с собой? - бодро с улыбкой задал второй вопрос Сергей, - может понадобиться помощь в Москве при разгрузке?
   Четверо ребят переглянулись. Рыжебородый обратился к ним:
  - Ну что, берем себе помощника?
   - Ты старший у нас, тебе и решать, - ответил один из бригады, - учти, что делиться с ним придется.
   - Ну, добро, берем тебя. Нам на ночь потребуется помощь. Как тебя звать то?
  - Сергей.
   - О-о! У нас уже два Сергея есть: я - тоже Сергей и вот этот балбес тоже, - кивнул рыжебородый на своего соседа, - ты, выходит, третьим будешь.
  - Ну и отлично. По рукам. А что за работа ночью предстоит?
   - Увидишь. Сейчас немного перекусим и за работу. Давайте, ребята, времени не терять. Десять минут на перекус - и вперед. Надо к утру все успеть, чтобы чики-пики все было.
   Перекусить для Сергея в этот вечер означало прекрасный подарок судьбы. Все складывалось отлично. За скромной едой, представленной консервированной тушенкой, хлебом, сырыми луковицами с солью и разогретым на плите кипятком, Сергей познакомился уже со всеми. Хотя мужики были явно неразговорчивые, занятые все одной мыслью. "Для сугреву" разлили бутылку водки в алюминиевые кружки, выпили залпом в один прием. Поели очень быстро, смахнули со стола остатки от перекуса, и старший скомандовал закрыть на щеколду двери, после чего на стол выложили чемодан. Из него извлекли незатейливое приспособление для закатывания бутылочных пробок, мешок этих самых пробок и пять десятиграммовых медицинских шприцев. Приспособление закрепили на столе, содержимое чемодана разложили в удобном рабочем порядке. Затем рыжебородый сдернул брезент, на который Сергей до сих пор не обращал внимания. Под ним оказались те же ящики с бутылками, но пустыми, а на бутылках наклеены точно такие же этикетки, какие значились на заполненной таре. Все мужики привычно заняли каждый свое рабочее место. Сергей с изумлением наблюдал за процессом, пока его не хлопнул по плечу рыжебородый.
   - Иди сюда, - подвел он Сергея, - я сейчас с тобой проведу инструктаж. Снимай вот этот ящик водки. Так, молодец. Садись на стул, ставь ящик перед собой. Вот тебе ящик с пустыми бутылками, поставь так, чтобы не мешал. Вот тебе шприц. А вот тебе трехлитровая банка воды. Твоя задача следующая, показываю: берешь бутылку с водкой, вскрываешь ее, пробку выкидываешь в этот картонный ящик, аккуратно шприцом набираешь ровно десять миллилитров водки и также аккуратно выдавливаешь ее в пустую бутылку.
   Рыжебородый всю эту процедуру продемонстрировал лично.
   - Если все будешь делать аккуратно, то чтобы заполнить одну пустую бутылку, тебе понадобится обработать ровно пятьдесят бутылок водки, то есть два с половиной ящика. Понял? После того, как обработаешь один ящик, шприцем в каждую бутылку доливаешь десять миллилитров воды и потом этот ящик берешь в руки и подаешь Петрухе на стол на закатку. Все ясно?
  - Еще бы! - ответил Сергей, - все предельно ясно.
   - Ну, если ты такой сообразительный, тогда желаю тебе успехов в нелегком труде. Работы здесь как раз на сутки, чтобы успеть до Москвы. Там на товарной у нас должно быть все в ажуре. Получим свою десятину с прибыли. Только смотри, сам водку не пей, понял.
  - Хорошо, я много не выпью, литра два не больше.
   Шутка прошла на "ура". Потом все молча приступили к работе. Сергей был весьма удивлен расторопности и профессионализму ребят. Видно, поднаторели на этом поприще. У Сергея сначала выходило не очень быстро, но через час уже выработался навык, он приспособил для себя ящик, обустроил рабочее место и постепенно ящики с водкой начали с одной стороны вагона перекочевывать на другую: количество нетронутых уменьшалось, а отработанных - увеличивалось. Сергей еще не знал, ругать себя или хвалить за то, что он ввязался в эту криминальную компанию. "Будь, что будет. Все равно деваться некуда, а до Москвы надо добираться". Он начал мысленно подсчитывать, сколько лишних бутылок водки будет выработано таким образом. Из двух с половиной ящиков вырабатывалась еще одна бутылка водки. А таких ящиков по самым скромным подсчетам в вагоне было около четырех тысяч. Значит, больше полторы тысяч бутылок водки, то есть почти восемьсот литров, получались бесплатными. Каждый из этих "работяг" за ночь с учетом десятины зарабатывал себе двадцать бутылок водки. Ого! Неплохой навар!
   Прошло часа два, а Сергей переработал лишь десятую часть своего фронта работы. Сергей порядком устал, ноги закоченели от мороза и от обездвиженности, но в душе он немного успокоился. Проблема добраться до Москвы была уже решена, и решение было неплохим. Он забаррикадировался от остальных работников отработанными ящиками, так, что его новые знакомые посмеивались над ним: мол, специально спрятался, чтобы не видно было, как он водку попивает. Сергей в очередной раз приподнялся потянуться и размяться, как с улицы послышался шум подъезжающей машины. В дверь вагона постучали. Сергей присел на ящик.
  - Кого там еще несет? - услышал он недовольный голос бригадира.
  - Открывай, Серый, еще полмашины водки привезли, надо догрузить,
  - послышался требовательный голос снаружи
   - Как еще догрузить? Мы, как будто, все погрузили. По накладным все в ажуре.
  - Открывай быстрее и меньше базарь. Скоро уже обход поезда будет.
   Рыжебородый щелкнул затвором и открыл дверь. Тут же Сергей услышал возню запрыгивающих в вагон людей, затем звуки хлестких ударов дубинками, четырех выстрелов, похожих на плевки, из оружия с глушителем, и грохот падающих тел. Никто даже не успел вскрикнуть. Дальше был слышен приглушенный разговор незнакомых лиц.
  - Так, все?
  - Все, их четверо должно быть. Все четыре готовы.
   - Тогда быстро подавай груз на машину. С какой стороны он должен быть?
   - Здесь, слева, за этой грудой ящиков. Быстренько составляем ящики на эту сторону.
   Сергей притаился. Сквозь щели между ящиками едва заметно мелькали люди в камуфлированной одежде. Потом их не стало видно совсем, так как они перекладывали ящики как раз на ту сторону, где находился Сергей. Минут десять продолжалась возня, потом Сергей услышал голоса:
  - Вот они, добрались.
   - Да, они. Все сходится. Вот эмблема с саблями и немецкий адрес. Давайте быстренько грузим все в машину и - деру отсюда.
  - А что делать с этими?
   - Ничего. Шеф сказал их не трогать. За ночь не протухнут. Здесь холодно, как в рефрижераторе.
   - То-то будет в Москве паника, когда там вместо груза встретят четыре трупа. Их КГБ-шное управление мозги себе свихнет. А главное, свалить все на нас у них духу не хватит. В прошлый раз в Термезе они нас прижучили, а в этот раз мы им настоящую войну объявили. Утрем им их сопливые носы. Блин, сколько звезд послетает с погон, сколько пижонов лишатся должностей!
   - Ладно, меньше базарь. Ставь пломбу на двери и сваливаем отсюда. Вырубай свет.
   Минуты через две двери вагона с грохотом захлопнулись. Наступила гробовая тишина и абсолютная темнота. Сергей, едва дышавший от волнения, начал приходить в себя. Он совершенно четко осознал, что за груз прятался под ящиками с водкой. Это были те самые ящики с наркотой, из-за которых продолжалась бойня уже вдали от советско-афганской границы. Продолжали убивать совершенно сторонних людей, которые даже не успевали осознать, что же происходит. Почему так настойчиво навис этот страшный рок над головой Сергея? Второй раз он сталкивается с этим грузом, и второй раз вокруг него смерть, забавляясь, скашивает людей своей косой. Это не может быть просто совпадением, случайным стечением обстоятельств. Что происходит с этим миром? У Сергея была счастливая жизнь в преддверие Нового Года, а сейчас, как будто все почернело. Все вокруг стало ненастоящим, потусторонним, искусственным, выдуманным кем-то специально. Ему казалось, что стоит сосредоточиться, собрать всю свою интеллектуальную силу в кулак и очень сильно захотеть, тогда время повернется вспять, и он вновь окажется в том счастливом мире, у себя в Термезской квартире, в окружении семьи. Но нет, этого упорно не происходит...
   Сергей попробовал сдвинуть груду ящиков, что ему не удалось. В кромешной темноте, на ощупь, он стал переставлять ящики с места на место, чтобы освободить себе проход к двери. Привыкнуть к темноте было просто невозможно. Покрутившись несколько раз на месте, он вдруг осознал, что потерял ориентир, в каком направлении надо освобождать себе проход, чтобы достичь выхода из вагона. Ощущение было просто омерзительным, к нему добавился еще и чисто человеческий страх: абсолютная темнота, отсутствие выхода на свободу, четыре мертвеца, то есть все точно так, как в гробнице. Надо отсюда выбраться во чтобы то ни стало. Что будет, если его обнаружат здесь только завтра по прибытии в Москву?
   Поезд мягко тронулся. Сергея это обрадовало. Он решил, что надо доехать почти до самой Москвы и выйти где-нибудь в пригороде, надеясь на то, что в пути никто не проинспектирует вагон.
   Он работал над расчисткой прохода не прерываясь. Подняв очередной водочный ящик с пола и перемещая его на другую сторону вагона, он почувствовал, что вляпался руками в кровь, густую, замерзшую и липкую. Значит, недалеко лежит труп. Надо выходить на него, а затем уже и до спасительной двери недалеко. Прошло немало времени, когда Сергей наконец-то наткнулся на труп. Он буквально наступил на него и, не удержавшись упал рядом. Темнота просто выедала глаза. Дальше Сергей продвигался на коленях, исследуя руками грязный окровавленный пол. Где-то должна быть дверь, или хотя бы стена вагона. Потом он нащупал руками электропроводку. Это была спасительная нить для него, которая вывела к щиту электропитания. Сергей включил свет, тут же закрыл глаза от ослепляющей боли. Потом долго привыкал к нему, пока смог разглядеть картину кровавого преступления. Все парни лежали на полу в лужах уже замерзшей крови с простреленными лбами. "Профессиональная работа, ничего не скажешь". У всех - открытые глаза, в которых застыло удивление. Сергей посмотрел на свою одежду и понял, что надо срочно приводить себя в порядок и сматываться... За час до прибытия в Москву, он выпрыгнул из вагона...
   Сергей вдруг подумал, почему Зотов ничего не сказал об этой статье? Вместо этого приплел какую-то ерунду про крыс. Вторая волна жара ударила в мозг от этой мысли. Зотов не мог не читать этой статьи. И, может быть, знал истинные события, происшедшие на злосчастном пограничном КПП. А если так, то он наверняка знает, что его, Сергея, разыскивают те самые органы, в которых Зотов продолжает служить, и которые организовали эту самую "провокацию" на границе. Почему Зотов говорил о каких-то крысах, и умолчал об этой статье? Сергей быстро просмотрел всю газету и не обнаружил никакой статьи про крыс. Кстати, куда делся Креветка? За водкой к соседу пошел? Что-то долго ходит. Что вокруг происходит? Сергей, будучи не в силах напрягать больше свои мозги, почувствовал головокружение и устало опустил голову на стол. Безразличная полудрема овладела им.
   Вдруг неистово зазвонил телефон. Сергей испуганно вскочил со стула и по старой привычке, отработанной до автоматизма, когда объявлялась боевая тревога, бегом кинулся снимать трубку. Он уже набрал полную грудь воздуха, чтобы четко доложить привычное "Капитан Вербин слушает", но в самый последний момент вспомнил, где он находится. Незнакомый голос опередил его:
   - Зотов, слушай меня внимательно и молчи, ничего не говори. Планы меняются. До утра ждать нельзя. Группа уже выезжает, будет у тебя минут через двадцать. Приведи Вербина в невменяемое состояние. Выйди к соседу, захлопни дверь и оставь ключ снаружи в замочной скважине. Будем брать Вербина тепленьким. Уходи через десять минут. Все, конец связи.
   В трубке появились частые гудки. Вербин положил трубку и прокрутил еще раз пять в своем еще не проснувшемся мозгу телефонный монолог, пока до него не дошла вся сложившаяся ситуация. "Значит, Зотов выходил в магазин не только за продуктами, которыми он меня накормил, а и затем, чтобы заложить меня". Сергей моментально протрезвел, оценил обстановку, забежал в ванную, махнул рукой на выстиранное им мокрое белье, бросил взгляд на вешалку в коридоре, одел полушубок Зотова, его же зимние сапоги и пошел к двери. Она не открылась, и Сергей увидел в замочной скважине ключ, вставленный с наружной стороны двери. Открыть дверь было невозможно. "Креветка, неужели это ты? Нет - это не ты. Это совсем не ты сегодня со мной так поступил. Ты бы такого не сделал!" - Сергей в отчаянии сел на обувную полку в коридоре. Ему захотелось заплакать от обиды. Он не плакал, наверное, лет двадцать, даже в самые тяжелые моменты своей жизни. Очевидно, тяжелее ему раньше не приходилось. "Нет, они не возьмут меня, есть еще путь через балкон". Сергей бросился к балконной двери, судорожно распахнул ее, чуть не потеряв равновесие (сказывалось влияние алкоголя), и выскочил на морозный январский воздух. На смежном балконе стоял и курил Зотов.
   - Что же ты меня покинул, друг? - со злобной улыбкой спросил Сергей.
   Зотов опешил так, что не смог найти нужных слов.
   - Ну, что молчишь? Скажи что-нибудь. Например, какие льготы тебе еще дадут за меня? Может, еще раз досрочно звание получишь?
   - Ты это о чем? - едва выдавил из себя Зотов.
   - Плохой ты артист, Креветка. Плохо ты свою роль сыграл, и сейчас плохо играешь, просто отвратительно. Интересно, когда ты решил сдать меня? После того, как я рассказал тебе правду о твоих боевых заслугах? Или раньше? Впрочем, какая разница! У тебя будет время подумать на досуге о том, что ты сделал, а у меня сейчас времени нет. Был звонок для тебя, Креветка, а я его вместо тебя прослушал. Но, видимо ты уже обо всем знаешь, раз квартиру снаружи закрыл и ключ вставил.
   - Что ты сказал? Звонили на мой домашний номер? Вот, мудаки безмозглые!
   - Да, что-то нестыковочки вы допускаете в своих действиях. Ну, конечно, это же не Термез, а всего лишь Москва. Ты мне откроешь дверь?
   - Нет, не могу - как-то необычно тихо, даже виновато ответил Зотов.
   Сергей посмотрел вниз с балкона и сказал:
   - Неохота дверь твою ломать. Соседи сбежаться могут. Пятый этаж у тебя? Так что ли? Невысоко, я думаю, по балконам вполне можно опуститься. Я пошел. До свидания. Может быть, еще доведется увидеться.
   Сергей сделал неуклюжее движение, чтобы перемахнуть на наружную сторону балконных ограждений, зашатался. Выпитая водка давала о себе знать. Он закинул одну ногу на перила и услышал сзади незнакомый голос Зотова:
   - Никуда ты не пойдешь. Стоять на месте, или я буду стрелять!
   Сергей медленно повернул голову и прямо перед собой увидел дуло ПМ. Зотов привычным движением снял пистолет с предохранителя.
   - Креветка, неужели в Москве оружие можно дома держать? - задал Сергей вопрос, не имеющий никакого смысла в данной ситуации.
   - Нет, дорогой, это мой личный. Я его контрабандой вывез из-за речки. Не вздумай лазить по балконам, соседей беспокоить. Застрелю, даже не сомневайся.
   - Стреляй. Соседи твои очень обрадуются. А тебе с ними жить дальше, Креветка. Чем ты объяснишь свое поведение, а?
   Сергей продолжил движение и уже преодолел перила.
   - Стреляй, мне уже наплевать, надоело жить как собаке на улице. Все равно меня рано или поздно возьмут. Не ты, так другие помогут. Стреляй, не бойся. И про твое лживое ранение больше никто не будет знать. Представляешь, как тебе выгодно?
   Сергей смотрел вниз, тщательно выбирая следующий шаг, когда услышал вновь голос Зотова, но уже прежний, знакомый:
   - Серега, перелазь через перила назад, я тебе дверь открою. У тебя еще есть время уйти. Поверь мне, я не хочу твоей смерти. А дуло на тебя я наставил только для того, чтобы ты протрезвел и одумался. Ты же разобьешься, дурак. Давай сделаем так: ты меня ударишь и убежишь, и пусть потом разбираются со мной. Послушай, Сергей, я не обманываю тебя.
   - Нет, Креветка, не могу я тебе верить, - ответил Сергей и присел для того, чтобы дотянутся ногой до металлического штыря в стене, - Ведь это ты им доложил, что я к тебе пожаловал.
   - Да меня последнее время только и делают что трусят, не заявлялся ли ты ко мне домой. Как только прихожу на службу, так сразу на доклад: мол, нет, еще не приходил. Сергей, ты же разобьешься, ты не сможешь спуститься. Перелезь назад!
   - Пошел ты...
   - Серега, я тогда сам себя застрелю, слышишь? Я не смогу после этого жить, ты меня можешь понять?
   Сергей посмотрел на своего друга, увидел, как тот приставил к виску свой ПМ. На улице бушевала снежная пурга, разметавшая волосы на неприкрытой голове Зотова. Он стоял, зажмурившись от ветра, ожидая, как среагирует на его выпад Вербин.
   - И себя ты не сможешь убить, ты слишком любишь себя, - спокойно ответил Сергей. Нога его встала на штырь, оперлась и вдруг...Штырь, по-видимому, очень ненадежно вбитый в стену жильцом с нижнего этажа для того, чтобы на нем закреплялась веревка для белья, сорвался. Сергей повис, держась только руками за промерзшие железные прутья перил балкона. Ноги не находили опоры. От перил нижнего балкона до ступней было около тридцати сантиметров. Прыгнуть на них было нельзя, так как по законам физики тело Сергея должно перевернуться и полететь прямиком вниз. Подтянуться наверх уже просто не было сил. Сергей почувствовал острый предсмертный приступ тоски. Сейчас его жизнь завершит свой путь. Сейчас она оборвется. Исчезнет все: его детство, школа, политучилище, служба, семейное бытие. "Вот и все, Серега. Эх, ты, как же ты так? Где моя Светлана, где моя дочка и сынок? Прощайте!". Сергей закрыл глаза и приготовился к самому ужасному. "Лишь бы быстрее все это произошло!" - подумал он, чувствуя, как онемевшие оцарапанные пальцы медленно выпускают обжигающие холодом балконные прутья. В этот момент его за пояс обхватили сильные руки и опустили на твердую платформу. Сергей открыл глаза и увидел перед собой Зотова, который обнимал его, как родного ребенка.
   - Дурак, не поверил мне. Прости, брат, я сам не соображал, что делал. Сам черт мною двигал. Пойдем в комнату.
   Он завел Сергея в помещение, где с ним поздоровалась перепуганная соседка Зотова.
   - Извини, Наталья, немного перепил товарищ мой. Но теперь все хорошо. Сейчас мы уйдем. Прошу тебя, оставь нас одних на пару минут.
   Наталья удалилась со смертельно бледным лицом, не в состоянии вымолвить ни слова с перепугу.
   - Слушай, Серега. Они уже приехали и сейчас поднимаются наверх. Как только зайдут в мою квартиру, ты тихо выходи отсюда и беги, понял? Мы еще с тобой поживем, - и подмигнул ему по-приятельски, совсем как два года назад, на заставах.
   Сергей просто глупо улыбнулся, находясь все еще в прострации от пережитого. Зотов подошел к выходной двери и прислушался к шуму на лестничной площадке. Через некоторое время он подвел Сергея в коридор, открыл дверь и, сказав "Удачи тебе!", вытолкнул его наружу. Сергей вдруг обернулся и схватил Зотова за рукав. Глядя ему в глаза, сказал:
   - Слушай сюда, Креветка, что я тебе на прощание скажу. Не знаю только, зачем мне это нужно. Тебе, я думаю, известно, что ваши ожидали груз, который сегодня должен был быть доставлен из Термеза в Москву. Вместо груза нашли четыре трупа. Так ведь? Спокойно, можешь не отвечать. Так вот, груз был перехвачен в Куйбышеве войсковиками, скорее всего из структур ГРУ. Это, так сказать, информация к размышлению. А вот теперь, прощай.
   Сергей побежал вниз, вышел на улицу, где возле подъезда совершенно пустой стоял Уазик, в котором безмятежно курил водитель. "То же мне, КГБисты", - сплюнул Сергей и спокойно, чтобы не вызвать подозрений, пошел по направлению к автобусной остановке. "Без двадцати двенадцать, - посмотрел он на часы, - как бы не опоздать на метро". Куда направить свои стопы, он еще не решил. Метро было его ближайшей целью.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
  - 1 -
   
   ...Профессор: Нет, я никогда не смирюсь с этим мерзким существованием! Это хуже самой что ни на есть глубокой степени шизофрении.
   Программист: Успокойтесь профессор. Вы сами активно сопротивляетесь адаптации и делаете хуже себе. Когда Вы уясните элементарные законы природы? Вы завершили свой первый жизненный цикл, и ничего с этим не поделаешь. Вы же понимаете, что неуклонно приближались к этому всю свою жизнь и при этом не рассчитывали быть бессмертным. Вы же сами рассказывали, как освободились от своей материальной оболочки, почувствовав огромное облегчение, избавление от длительных страданий. Так ведь? Так относитесь ко всему этому, как к свершившемуся факту.
   Профессор: Вы так спокойны потому, что Ваш мозг примитивнее моего. Я - ученый, всю свою сознательную жизнь оперировавший доступными всем для понимания законами природы. А то, что происходит вокруг меня сейчас - это просто безумие, этого не может быть, это сон, из которого нельзя выйти. Я не могу воспринимать вас как реально существующих объектов, извините, я хотел сказать, людей. Вы для меня - просто кошмарный сон, понимаете вы это или нет, черт вас всех возьми!
   Проститутка: Ах, боже мой, опять истерики. Профессор, Вы меня возбуждаете своим темпераментом.
   Программист: Анна, прекрати паясничать...
   Проститутка: Мне он противен. Видите ли, его ученый мозг отказывается понимать! Я со своим спинным мозгом и то уже давно все поняла. А до профессорского мозга до сих пор ничего не доходит. Ну и болван же он в таком случае!
   Программист: Анна, займись делом.
   Проститутка: С кем заняться, с тобой, милый?
   Программист: Анна, хотя бы не мешай. Через полтора часа будет новая группа людей, надо подготовиться к встрече. Застегни свой халат, пожалуйста, и уйди с поля зрения.
   Проститутка: Ха-ха, Вы меня удивляете. "Застегни халат". Мы, что, в состоянии совершить грехопадение? Ха-ха-ха! Эй, профессор, будьте так любезны, пройдите сквозь меня, только очень медленно, чтобы я успела помечтать о своей былой жизни.
   Профессор: Оставьте меня в покое, и почему я должен терпеть ваше общество?
   Проститутка: Наверное, потому, что вы так же, как и мы, дали свое согласие работать на сепараторе.
   Профессор: Я не думал, что мне придется работать с Вами, мадам.
   Программист: Не обращайте на нее внимания. Послушайте меня, профессор. Я все же настоятельно Вам советую не зацикливаться на потере своего земного мироощущения. Так будет легче привыкнуть к новой форме существования. Тем более, у этой формы есть свои преимущества. Вспомните последний год своей жизни: инсульт, после чего Вы так и не смогли полностью восстановить свою речь, паралич половины тела, моральные страдания из-за того, что за Вами должны ухаживать как за грудным младенцем, что само по себе очень унизительно для такой личности вроде Вас. Вы оставили в той жизни одни сплошные неудобства, от которых сейчас полностью избавились. Тем более что Вам как психиатру предложили работу на сепараторе. Подумайте, все не так ужасно, как Вы себе представляете.
   Профессор: Да, я избавился от одних мук, чтобы окунуться в другие. Я всегда считал, что для человека нет более тяжкого состояния, чем безумие. Лучше быть прикованным к постели, но при этом сохранять ясность мысли, чем быть счастливым физически здоровым идиотом.
   Программист: До чего же Вы упорны, материалист несносный. Неужели Вы никогда не сомневались в материальности мира? Ну, хотя бы капля сомнения была у Вас?
   Профессор: Нет, никогда. Иначе, я бы усомнился в своем собственном психическом здоровье. Как же я мог бы тогда лечить людей? Да, я - психиатр, со студенческой скамьи зарубил себе на носу, что разум, сознание - функции мозга, который есть материальная субстанция. В ней происходят строго направленные биохимические процессы, результатом которых является деятельность мозга или, иначе, психическая деятельность нас с вами - мыслящих существ.
   Программист: Я считаю, профессор, эти объяснения на уровне биохимии слишком примитивны. Разве Вы можете объяснить на этом уровне индивидуальные особенности человеческого характера? Ведь в принципе все биохимические процессы, происходящие в мозгу, одинаковы у всех людей. Также одинакова химическая формула гормонов, медиаторов нервной деятельности, катализаторов биохимических процессов. Структура рецепторов, синапсов, и чего там еще - Вам лучше знать, профессор, хорошо изучена еще при нашей земной жизни. С точки зрения биохимии, физиологии, все процессы, связанные с деятельностью мозга, происходят одинаково у всех людей. Однако сколько людей сейчас живет на Земле, столько и характеров. Вот мы здесь три человека, три разные личности, мыслим совершенно по-разному и ведем себя каждый по-своему, несмотря на то, что все мы лишены материальной оболочки, и никакие биохимические процессы не управляют нашим поведением. Неужели каждый живой человеческий организм, прежде чем что-либо подумать или совершить какое-либо действие, выбирает, каким биохимическим реакциям произойти в его мозгу? Это просто нелогично, профессор.
   Профессор: Да, может, оно и так, как Вы утверждаете. Но как же тогда объяснить действие нейротропных лекарственных препаратов? Ведь совершенно доказано, что химические вещества определенной структуры воздействуют на соответствующие центры мозга, изменяя направленность биохимических процессов, чем и достигается желаемый терапевтический эффект. Почему простейшая формула этилового спирта может полностью изменить характер и поведение человека. Вы, к сожалению, не знаете всего того, что на самом деле и как происходит. Впрочем, я также этого не знаю, но я верю в науку, в то, что объяснение всему со временем будет.
   Программист: Профессор, Вы имеете солидный опыт лечения душ человеческих. Вы не задумывались, что каждая личность имеет свою индивидуальную жизнь? А что такое жизнь с точки зрения информации? Жизнь - это приобретенное образование, профессия, навыки, многочисленные тома прочитанных книг, бесконечные потоки информации от общения с людьми, прессой, телевидением, жизнь - это огромные впечатления детства, юности, образы родительского дома, любимой деревни или города, многочисленных путешествий, фотографии родных и близких людей, жизнь - это музеи, выставки, театры, конференции, научные изыскания, жизнь - это душевные переживания, споры и диспуты, сомнения, размышления, эстетические наслаждения, проявления любви и ненависти, радости и печали. Жизнь с точки зрения информации - огромная работа мозга по накоплению памяти. Каждый человек прожил свою собственную жизнь, это его личное богатство. И если измерить это богатство в битах - единицах информации, то оно будет исчисляться миллионами миллиардов. Отставим в сторону качество информации, то есть именно то, что характеризует индивидуальные особенности человека и его личную жизнь. Возьмем только количественную сторону проблемы. Скажите, как такое количество информации может вместить мозг? Ведь у него немало еще и других функций. Возможно ли объяснить это с позиции материализма?
   Профессор: Вполне. Наиболее подходящими для объяснения процесса накопления памяти являются молекулы РНК, которые в нервных клетках содержатся гораздо больше, чем в каких либо других. Сами молекулы РНК - очень большие и сложные, поэтому, если каждая единица памяти определяется определенным блоком молекулы, то не стоит беспокоится о том, что для сохранения всего объема человеческой памяти РНК не хватит: их количество и многообразие может быть таким, что миллион миллиардов единиц информации будет выглядеть смехотворно малым. Молекулы РНК синтезируются в соответствии с молекулами ДНК в хромосомах. Это означает, что у каждого человека в молекулах ДНК потенциально содержится огромный объем для хранения памяти, так сказать, "банк памяти", с которым он родился и к которому постоянно обращается в течение всей жизни. ДНК может передавать информацию по наследству от поколения к поколению, формируя так называемую "память предков". Хочу сказать, что не сами молекулы РНК являются носителями информации, их функция заключается в синтезе особых белков, связанных с механизмами памяти. Кроме того, существенную роль играют межнейронные связи головного мозга.
   Программист: И сколько же за всю жизнь синтезируется белка, ответственного за информацию о жизни человека?
   Профессор: Буквально несколько грамм.
   Программист: И Вы утверждаете, что в этих нескольких граммах белка заключается вся жизнь человеческая?
   Профессор: А почему нет? Вам, программисту лучше знать, сколько информации может уместить компьютерный диск, чип, винчестер. А они, эти созданные человеком носители информации, будут совершенствоваться, уменьшаясь в своей массе и увеличивая возможности по объему памяти.
   Программист: Скажите, сам белок уже обнаружен?
   Профессор: Это сложный вопрос. Во-первых, у живого человека никто выделять его не будет. Во-вторых, можно было бы выделить его в экспериментах на животных, но мозг животных - ничто в сравнении с человеческим. Однако доказать, что именно белок отвечает за память впервые удалось американским ученым - супругам Флекснерам. Они обучили мышь ходить через лабиринт, после чего сразу же ввели ей особое вещество - пуромицин, которое блокирует синтез белка, но не препятствует синтезу РНК. Мышь забыла то, чему ее обучили. Затем Флекснеры исследовали клетки мозга мыши. РНК в ее клетках было достаточно, а вот белок, ответственный за кратковременную память отсутствовал. Вы удовлетворены моим материализмом?
   Программист: Я мог бы им удовлетвориться при жизни. Но сейчас, Вы сами видите, в каком состоянии мы все находимся. Белки белками, но что-то есть еще, связанное конкретно с информацией. Что-то есть такое, благодаря чему мы продолжаем сейчас существовать, мыслить, спорить.
   Профессор: Именно это меня просто выводит из терпения. Я не могу ощущать себя психически здоровым, понимаете?
   Программист: Профессор, добавьте к своему материализму немного идеального, уступите место для последнего. Я, как программист, под идеальным имею в виду информацию. Представьте себе белковые образования мозга, о которых Вы говорите, и нацепите на эти образования информационное содержимое, которое имеет свою собственную структуру, соответствующую структуре белка. В таком случае все становиться на свои места. С этих позиций можно объяснить и угасание памяти человека, которое приходит с возрастом. Белковые образования мозга начинают заменяться грубой соединительной тканью, и тем информационным соединениям, которые были связаны с белками, уже нет места в структурах мозга. Они разрушаются. Человеческая память начинает утрачиваться. А если на старости лет еще присоединится вирусная инфекция, поражающая головной мозг, уничтожающая те самые белковые образования, на которых фиксируется жизненная информация, то наступает старческое слабоумие - болезнь Альцгеймера, о которой Вы, уважаемый профессор, знаете гораздо больше меня. Простите, я не имею в виду Ваш мозг.
   Проститутка: Мужчины, вы меня утомляете. Неужели вам приятно быть такими нудными? Как мне скучно с Вами! Когда, наконец, к нам на сепаратор пришлют того молодого доктора, как обещали? Того, по фамилии Корсаков. Мне он так понравился. Не сомневаюсь, что я бы нашла с ним контакт.
   Программист: Забудь про своего доктора. Его вернули назад на Землю.
   Проститутка: Нет, не вернули. Я проверила его файл. На Земле его нет.
   Программист: Что ты выдумываешь, Анна? Ты же знаешь, что такого быть не может. Каждый файл, как минимум должен сохраняться сорок дней для изучения его структуры. Его либо возвращают на Землю, либо его изучают такие же группы на других сепараторах, вроде нас. Исчезнуть файл не может.
   Проститутка: И, тем не менее, он исчез. Хотите сами проверьте по каталогу. Закажите поиск его файла прямо сейчас и убедитесь. Нет его ни на Земле, ни на сепараторах.
   Профессор: Хватит вам спорить. Уже к нам кто-то приближается. Готовьтесь к встрече. Думаю, без меня вы справитесь. У меня депрессия. Лучше я в следующий раз заменю кого-нибудь из вас.
   Проститутка: Иди, профессор, лечи свою депрессию. Когда будут на потоке молоденькие девочки, я тебя позову. Ой, Джон, посмотри-ка на дисплей. По-моему, вырисовывается интересный молодой человек. О-о! Даже военный! Возраст именно такой, какой меня больше всего привлекает. Интересная предстоит работа. Давно не было у нас привлекательных молодых мужчин, все время проходили старички, умершие естественной смертью.
   Программист: Что хорошего в том, что человек умер молодым, Анна?
   Проститутка: Но Вы же сами говорили, что для поддержания равновесного состояния этой, как ее, френальной плазмы необходим определенный процент молодых людей.
   Программист: Ладно, хватит болтать, давайте подготовимся к встрече с ним. Сейчас проявятся его полные данные, я вам скажу. Так, вот уже появились, диктую... офицер КГБ СССР. У нас уже были такие, помните? Личность довольно сильная, склонная к подавлению авторитета окружающих, совершенно не терпит над собой чьего-либо превосходства. Любит властвовать. Так, сразу говорю: такой нам не подходит. Будем переводить на следующий уровень сепаратора.
   Что дальше? Причины смерти - кислородное голодание, болевой шок, и... кажется, он попал в какую-то разборку. На теле сильные следы побоев, синяки, поломанные ребра, выбитые зубы.
   Проститутка: Посмотри, я вижу рядом с ним женщину: молодую с длинными черными волосами. Проверь, что с ней случилось? Как она умерла. Такая молоденькая и симпатичная.
   Программист: О-го-о! Смотрите! Опять на них следы воздействия френального героина. Я срочно передаю информацию на центральный блок. Ждем ответа.
   Проститутка: Послушай, не посылай им никакой информации. Я хочу познакомиться с ними. В прошлый раз тоже поспешил передать информацию о докторе Корсакове, и он сразу исчез со всех каталогов.
   Программист: Анна, не выдумывай. Я специально здесь нахожусь для того, чтобы проводить сортировку людей, контактных с френальным героином. Хотя у этого типа людей структурная формула френов абсолютно не соответствует формуле наркоманов. Если честно, я бы не хотел, чтобы они вернулись на Землю для того лишь, чтобы продолжились их мучения, и буду очень рад, если Центр примет решение не возвращать их на Землю.
   Проститутка: А что тебе мешает утаить один раз информацию? Ой, они уже совсем близко. Может, мы все-таки встретим их?
   Программист: Информация уже пошла в Центр.
   Проститутка: Зачем ты это сделал? У тебя садистские наклонности, понял? Ты прекрасно знаешь, что им на Земле после возвращения уже не жить. Они только промучаются пару дней и умрут заново. Сколько уже таких случаев было? Лучше бы мы взяли сразу их к себе в нашу команду.
   Программист: Ты просто не знаешь, для какой цели Центр охотится за такими людьми. Если мы скроем от него информацию, Центр просто аннигилирует всех нас. Ты этого хочешь?
   Проститутка: Но ведь, ты сам знаешь, почему только такие наркоманы, которые попробовали наркотик, из Центра отправляются назад, на Землю, а потом обязательно возвращаются, но уже по частям, разложенные на элементарные френальные частицы.
   Программист: Нет, не знаю. Возможно, наши хозяева из Центра что-то изучают, или экспериментируют... А вот и ответ... Ну, так я и знал. Ответ тот же самый - возвращать на Землю!
   Проститутка: Тебе самому не интересно выяснить, почему такие люди возвращаются на Землю, и там аннигилируются, исчезают со всех каталогов? Их заживо разлагают на френальные элементарные частицы, так, что нигде их нельзя потом обнаружить. И заметь, это происходит не с обычными наркоманами, а с теми, кто имел дело с френальным героином.
   Программист: Хорошо, Анна. Давай эту проблему обсудим в следующий раз. Меня это тоже очень беспокоит. Ладно, сейчас все равно уже поздно что-либо предпринять. Кстати, Анна, откуда тебе все известно про френальный героин и все, что с ним связано? Ты что, залезла в базу данных Центра? Как тебе это удалось? Тебя же предупреждали, чем это опасно для всех нас...
   Проститутка: А чего ты боишься? Неужели для тебя так дорого твое теперешнее жалкое существование? Кто ты есть сейчас? Ты не можешь испытать ни малейшего удовольствия, потому что нет тебя, нет твоего тела, оно гниет там, в земле, в могиле. Ты без своего тела не можешь насладиться сигаретным дымом, потому что тебе нечем дышать, и ты просто не хочешь курить. Ты уже никогда не испытаешь удовольствия от вкусной пищи, потому что тебе совершенно не надо есть сейчас. Ты не можешь испытать оргазм от близости с женщиной. Так чем ты дорожишь? Только воспоминаниями о той далекой земной жизни? Знаешь, там, на Земле мужчины кончали жизнь самоубийством, когда теряли гораздо меньше жизненных удовольствий, чем ты. В моей стране, например, отменили такой вид наказания мужчин, обвиняемых за изнасилование, как кастрация. Знаешь, почему? Потому, что они, как правило, после приведения приговора в исполнение, кончали жизнь самоубийством. Кастрация была равносильна смертному приговору, поэтому ее отменили. А ты сейчас не имеешь ровным счетом ничего. Твои воспоминания сами собой со временем угаснут. Тебе жалко расстаться с таким существованием?
   Программист: Но я еще могу размышлять, думать, познавать. И это немаловажно для меня.
   Проститутка: Да, ты философ, для тебя это очень важно, а мне важно жить. Жизнь для меня - это получение удовольствий, а не воспоминания о них. Если мне не удастся хотя бы на мгновение вернуться к жизни, я сама себя аннигилирую. Не буду ждать, когда это сделает Центр.
   Программист: Ты мне не ответила, ты залезла в базу данных Центра?
   Проститутка: Да, я смогла войти туда.
   Программист: Как тебе это удалось? Ведь для того, чтобы получить доступ к базе, необходимо подключение френальных соединений.
   Проститутка: Я кое-что накопила из отдельных групп френальных частиц, просто не отправила их дальше по назначению.
   Программист: То есть, ты хочешь сказать, что украла их? Тебя же предупредили о том, чтобы ты оставила все греховные наклонности в прошлой жизни. Красть - это грех, Анна.
   Проститутка: Что значит "украла"? Мы здесь работаем, а за работу Центр нам должен платить. Ты не задумывался над этим?
   Программист: Мы работаем здесь на условиях, что структуру наших френов поддерживают в равновесном состоянии плазменным синхронизатором и не дают ей распадаться.
   Проститутка: Ну, считай, что я не согласна работать здесь на таких условиях. В общем, я заработала часть френальных частиц, а потом использовала их энергию для изучения устройства программной системы Центра. При этом я многое узнала о Центре. Только не делай такое ужасное выражение лица. Тебе разве самому не интересно узнать? Ты же философ.
   Программист: Хорошо, Анна, только больше об этом никому не говори, иначе нашу бригаду полностью аннигилируют на те самые элементарные френальные частицы, что ты украла.
   Проститутка: Знаешь, Джон, я еще хочу тебе признаться. Очень важная вещь. Я нашла такую формулу, которая имитирует при ее использовании самый настоящий половой оргазм. Это так здорово!
   Программист: Что ты наделала!? Ты только и думаешь о своих похотях.
   Проститутка: Джон, дорогой, ты ничего не знаешь обо мне. Тогда в земной жизни, я никогда ничего подобного не испытывала. И никому не признавалась в этом, Джон. Только сейчас я об этом говорю тебе. Правда. Я потеряла девственность в самой отвратительнейшей ситуации. Меня жестоко под угрозой ножа изнасиловал один маньяк, когда мне было четырнадцать лет. Я чудом осталась жива благодаря врачам в нашем городе. Каким образом я попала в клинику, не помню. Да, я занималась проституцией в своей жизни, я очень профессионально всегда исполняла оргазм. Клиенты всегда были довольны. Но никогда, поверь мне, никогда в жизни сама я оргазма не испытала. Ни разу! Наоборот, мне всегда отвратительно было вступать с мужчинами в половой контакт. Я всегда в такие моменты внутренне молилась, чтобы скорее все было закончено. Для меня это была тяжелая отвратительная работа. Поэтому здесь, как ты заметил, я особо не удручена утратой земной жизни. И вот сейчас... Я наложила на свой файл ту формулу френального соединения, и ... Джон, это просто удивительно. Я впервые испытала огромное наслаждение. Я почти что счастлива, Джон. Да, это так. Ты можешь сам на себе это проверить. Хочешь?
   Программист: Нет!
   Проститутка: Почему? Чего ты боишься? Это же и есть возвращение к жизни.
   Программист: Анна, это - опасная игра.
   Проститутка: В нашем положении ничего опасного быть не может, глупый.
   Программист: Подожди, Анна. Дай подумать. Можно гораздо лучше использовать ворованную френальную энергию. Давай войдем в базу данных Центра и соберем информацию о них. Мы узнаем как можно больше про тех, кто использует нас. У меня такое впечатление, что они выращивают нас, то есть всех людей на Земле, в качестве накопителей такой энергии, а потом используют ее для себя, чтобы получать всякого рода наслаждения. Надо все узнать, понятно? Только, Анна, прошу тебя - профессору ни слова об этом.
   Проститутка: Конечно, Джон. Давай, я покажу тебе, как в каталог запустить пучок френальной энергии. Только, надо определиться в каталоге, что мы хотим вызвать.
   Программист: Я предлагаю узнать все возможное про френальный героин. Давай посмотрим в историческом аспекте, когда он впервые появился на Земле. Кто первый его обнаружил и в какой ситуации. Так, смотри как много информации, не знаю, что выбрать. Всю информацию мы не сможем усвоить. Вот, что-то особенное я нашел. Смотри, файл девятилетней давности под грифом секретности. Мы сейчас войдем в него полностью и станем свидетелями того, что происходило девять лет назад. Ты готова?
   Проститутка: Да, конечно.
   Программист: Предупреждаю, это тебе не киносеанс. Вся обстановка будет воссоздана в трехмерном пространстве, и кроме звука и света, мы будем ощущать запахи, переживания и ощущения действующих лиц.
   Проститутка: Ощущения? А, может, мы что-нибудь эротичное посмотрим?
   Программист: Не выдумывай. Я хочу докопаться до истины. Меня очень волнует, что происходит на Земле, почему так много гибнет людей из-за френального героина. Анна, если в файле будут сцены насилия, и ты почувствуешь, что для тебя это неприятно, дай мне знать. Я тут же закрою файл...
   Проститутка: Хорошо. Я постараюсь справиться.
   Программист: Тогда приступаем.
   
   
  * * *
   Кабинет руководителя Центра медицинских исследований Майкла Хофмана был наполнен уютным мерным гулом работающего кондиционера, медленно поглощающего сигарный дым, сизым туманом плывущий от сигары и рта шефа. Майкл восседал в кожаном на вращающейся ножке кресле за рабочим столом в удобной вальяжной форме, нога на ногу, слегка запрокинув голову назад и безразлично изучая рисунок на потолке. Рядом стояла чашка с горячим кофе, пар от которого вливался в сигарный туман. Шеф рассуждал о бренности своего существования, о превратностях судьбы, волею которой он уже второй год не имеет права выехать за территорию Центра. Характер проводимых исследований подразумевал полную изоляцию Центра от внешнего мира: отдаленность населенных пунктов, двойная зона вооруженной охраны, автономная система всеми видами коммунального жизнеобеспечения, блокировка телефонной, радиосвязи, Интернета, не говоря об отсутствии почты. Даже для материального обеспечения сотрудников Центра (продукты питания, предметы быта, одежда) в 16 км от него была специально создана перевалочная база. В общем, особый режим секретности. Майклу все чаще стала навязываться мысль о возможности пожизненного пребывания в этом неплохо приспособленном для жизни уютном местечке. Чем больше шеф утверждался в чрезвычайной секретности проводимых исследований, которыми он вынужден руководить, тем призрачнее становилась надежда на возращение в большой мир. Обладателям такой информации нет выхода в свет. Майкл уже давно догадался, почему у всего подопечного ему штата сотрудников при постановке задания на проводимые эксперименты не потребовали расписки о неразглашении информации. Зачем, если они изолированы? Зачем, если эта изоляция - пожизненная? Кому они могут разгласить секретную информацию? Поэтому, Майкл поставил перед собой свою личную сиюминутную цель: расслабиться и получать максимум удовольствия в тех условиях, в каких он оказался. Для коррекции психики персонала Центра работала своя экспертно-психологическая служба. Именно она, а не Майкл, несла ответственность за адекватное психологическое состояние всего коллектива. Майкл отвечал за общее руководство проводимых исследований.
   Майкл встал с кресла и подошел к большому почти во всю стену окну, вплотную к работающему кондиционеру. Струя свежего охлажденного воздуха била прямо в живот шефа, и это, видимо, ему нравилось. Шеф был мужчиной довольного крупного размера, а слегка выпирающий живот придавал ему массивность и впечатление физически здорового человека. С наслаждением выпустив струю дыма в кондиционер, он вернулся за рабочий стол, одним глотком выпил остаток кофе. На столе слева располагался компьютер, на дисплее которого высвечивалась текстовая и цифровая информация. Рядом с компьютером был установлен небольшой плоский экран телевизора. Прозвучал сигнал, и одновременно с ним вспыхнул экран телевизора, на котором возникло лицо мужчины.
   - Да, я слушаю тебя, - произнес шеф прямо в экран.
   - Шеф, подключись к Хьюгу - сорок седьмому. У него вновь тот же самый синдром с неадекватностью в поведении.
   - В чем на сей раз она выражается? - спокойно спросил шеф.
   - Он агрессивен. Сейчас вышел из лаборатории и направляется к тебе. Может, остановить его?
   - Н- не надо, - после небольшого раздумья ответил шеф, - я с ним поговорю. Откройте ему мою дверь. Но вы будьте готовы, держите его на контроле.
   - Понял.
   Шеф нажал последовательно три кнопки на пульте управления, и в нижнем правом квадранте экрана телевизора возникло изображение идущего по коридору человека в голубом халате. Изображение его то приближалось вплотную к экрану, то резко отдалялось на несколько метров, когда он проходил очередную видеокамеру, установленную в коридоре на пути следования. Шеф нажал еще комбинацию кнопок, и на экране рядом с первым изображении появилось второе, показывающее того же человека, но видом сзади. Вот человек на обоих изображениях остановился перед дверью и решительно потянул ручку от себя. Экран телевизора погас, как только Хьюг - сорок седьмой переступил порог кабинета шефа.
   Тот напустил на себя деловой, даже озабоченный вид. Они встретились взглядами. Хьюг стал надвигаться на шефа, не отводя от него своего взгляда. Этот взгляд - предел настороженности. Хьюг впился в своего шефа так, будто ему ценою жизни немедленно нужно выяснить, человек сидит перед ним или робот в человеческом обличии.
   - Что-нибудь случилось, Хьюг? - как можно буднишнее спросил шеф.
   - Пожалуй, да, случилось, - медленно ответил Хьюг, по-прежнему не отрывая взгляда.
   - Ну, садись, рассказывай, - шеф указал ему на место напротив себя,- я весь - внимание.
   - Майкл, я давно серьезно собираюсь поговорить с тобой, и вот, пришел к тебе, - Хьюг замолчал, выдав свое волнение. Он не знал, как лучше завести этот серьезный разговор.
   - Молодец, что пришел. Давай откровенно, как давние друзья, поговорим.
   - А вот этого не надо мне говорить, Майкл! - сорвался со стула Хьюг, - мы с тобой никогда не были друзьями, и ты это знаешь не хуже меня. Оставь при себе свое лицемерие. Если уж ты сам вызвался на откровенность, то будь добр, не лги мне сейчас.
   - Хьюг, чего ты кипятишься? Что тебя так расстроило? Ты перевозбужден. Может, сигару? - шеф открыл лежащую на столе коробку с сигарами.
   - Благодарю, пожалуй, я действительно закурю, но только свои, - Хьюг извлек из кармана пачку сигарет.
   Шеф услужливо протянул руку с горящей зажигалкой, однако Хьюг демонстративно достал свою и прикурил от нее. Сделав глубокий вдох и выпустив первую струю дыма, Хьюг произнес:
   - Майкл, ты должен меня отпустить отсюда.
   Шеф встал и подошел к окну, скрестил руки за спиной.
   - Как ты себе это представляешь, Хьюг? Выпустить тебя за территорию, пожать на прощание руку, высказать благодарность и давай вали, куда хочешь, так что ли? Ты ведь подписал контракт?
   - Плевал я на твой контракт. Не издевайся надо мной, Майкл. Опять ты мне лжешь. Кому, как не тебе знать, что характер работы исключает всякие контракты, а то, что ты заставил меня подписать - полнейшая профанация. Никаких контрактов здесь просто не существует. Зачем ты из меня делаешь идиота?
   - Если ты не хочешь выглядеть идиотом, не проси меня о невозможном. Вот тебе моя откровенность: твоя работа не позволяет выпустить тебя даже на полчаса за пределы Центра. Ты это должен понимать. А то, что ты тогда подписал, ты помнишь? Так вот слушай меня! Лучше тебе этого не помнить, понял?
   - Да, ты мне не раз намекал, что я что-то подписал. Так скажи, наконец, что за документы вы мне подсунули, когда накачали меня наркотой? Иначе я просто тебе не верю: ничего я не подписывал и все тут!
   - Хорошо, дружище, я раскрою тебе карты, чтобы ты успокоился и продолжал работать. Вот смотри, все твои бумаги в наших архивных данных.
   Шеф, манипулируя клавиатурой компьютера, извлек нужный файл на дисплей и спросил:
   - Ну, узнаешь свой почерк?
   Хьюг впился в дисплей и чем дальше он изучал информацию с экрана, тем более выразительно вырисовывался ужас на его бледном лице.
   - Да, дружище, именно так, это твоя предсмертная записка, в которой ты выражаешь свое добровольное желание уйти в мир иной, и твое завещание. Все очень просто. А ты на что надеялся? Думал, все тут дураки сидят? Так что делай выводы.
   Хьюг сел на стул, совершенно раздавленный безысходностью ситуации, жалкий, полностью обессиленный, тихо бормоча ругательства в адрес тех, кто сыграл с ним такую злую игру, игру в разных весовых категориях. Хьюг - первоклассный специалист-биохимик, входил в первую десятку мира среди ученых данной специальности. Именно профессионализм Хьюга стал причиной его заточения в Центре. Операцию по его так называемой вербовке провели крайне бесцеремонно. Только сейчас Хьюг понял, что отказываться от предложения работать в Центре в свое время было не просто бесполезно, но и глупо. Центру нужен был такой специалист как Хьюг, и Центр получил такого специалиста, именно Хьюга, а какими методами - не важно. Сейчас Хьюг постепенно осознавал, что его - ученого с мировым именем - уже нет, есть его предсмертная записка и завещание, которые вполне возможно уже давно оглашены публично там, в его бывшем мире, где он когда-то работал. И вырваться в тот мир ему никто не позволит.
   - Майкл, я не могу работать с этой гадостью, - в голосе Хьюга зазвучал оттенок мольбы.
   - С препаратом ГЛ-2?
   - А разве я еще с чем-нибудь работаю в этой тюрьме?
   - Ты можешь внятно объяснить причину, а не пускать сопли?
   - Боюсь, что внятно не получится. Я просто боюсь его.
   - Хм, как это - боишься? Может, ты всадил его себе?
   - Опять ты издеваешься надо мной? Если бы я укололся им, то уже ни с кем бы не разговаривал. Тебе это известно.
   - Извини, Хьюг. Скажи, чего ты боишься?
   - Я не могу работать с ГЛ-2. Меня одолевает страх, панический страх, как только я прикасаюсь к нему, и даже если просто нахожусь с ним рядом. У меня перехватывает дыхание, вся грудь наполняется тошнотворным страхом, сердце разрывается. Я не контролирую себя в такие моменты и выбегаю из лаборатории. Я не знаю, чем это объяснить. Мне кажется, я схожу с ума, - тон каждой последующей фразы Хьюга давал крещендо, - Майкл, может, ты думаешь, что это моя уловка с целью сбежать отсюда. Нет, я с тобой предельно откровенен, ты меня знаешь. Поверь мне, я действительно боюсь.
   - Давно это с тобой?
   - Первый раз я почувствовал это, когда усыпил крысенка, задушившего шесть взрослых крыс.
   - Давай-ка взглянем на запись того опыта, - Майкл, нажав несколько кнопок, вывел на экран компьютера информацию, - это один из твоих опытов. Скажи мне его номер.
   - Восемнадцать - дробь - семь.
   - Хорошо. Так, что это у нас? - шеф старался вести себя очень участливо по отношению к Хьюгу, словно успокаивал испугавшегося плохого сна ребенка, - Протокол опыта восемнадцать - дробь - семь. Читаем: три группы лабораторных крыс. Одна группа - контрольная, второй вводился героин в дозе LD min, третьей группе - шести крысам - героин, а одному крысенку - препарат ГЛ-2 в той же дозе, но на килограмм веса. Этот крысенок через два часа задушил шесть крыс, находившихся с ним в одной клетке. Он находился в крайней степени агрессивности, был помещен в газовую камеру и умерщвлен. Так. Обработка результатов. Методом газожидкостной хроматографии в биосредах погибших животных каких-либо включений, сходных по структуре с героином и его производными не обнаружено. Ферментативные системы в норме. То есть наркотик подвергся полному метаболизму абсолютно у всех крыс и у крысенка в том числе.
   - Да, Майкл. Я у этого крысенка послойно проверил весь мозг под микроскопом: абсолютно никаких изменений. Факт воздействия ГЛ-2 на нервную систему пока не поддается объяснению.
   - Ядерно-магнитный резонанс показал что-нибудь?
   - Нет. Героин и ГЛ-2 абсолютно идентичны в своей структуре.
   - Хьюг, - после небольшой паузы сказал шеф, - мы должны раскрыть секрет ГЛ-2. Сегодня из медицинского Центра пришла шифрограмма. Четверых наркоманов из числа тех тридцати семи, которые впрыснули себе ГЛ-2, пришлось ликвидировать в ситуации крайней агрессивности. В центр поступили еще двенадцать подозрительных на прием этого препарата. Хьюг, ты же понимаешь важность наших исследований. Мы не можем отличить героин от ГЛ-2 кроме как на биопробах. Что тогда говорить о наркоманах?
   - Давно ли ты стал проявлять отеческую заботу о наркоманах? Раньше что-то этого за тобой не замечалось.
   - Ладно-ладно, не подкалывай. Надо мной так же, как и над тобой висит обязанность заниматься этой проблемой, и никуда мы не денемся от нее.
   - Майкл, не надо этих высокопарных выражений. Причем здесь долг, обязанности. Ты еще приплети сюда патриотизм, честь офицера и другую ерунду. Скажи честно, ты, вот ты лично, надеешься когда-нибудь отсюда уйти?
   - Да, надеюсь, когда мы разгадаем тайну ГЛ-2. Тогда подойдет срок перевести исследовательские работы в другой режим секретности, - соврал Майкл.
   - Но ведь этого момента можно и не дождаться? Зачем тебе огромные деньги, которые якобы перечисляются на твой счет в банке? Ты же их здесь не истратишь. Какой смысл продолжать здесь отбывать наказание в этой тюрьме за то, что ты первоклассный специалист в данной области?
   - Да, согласен с тобой. Мы все здесь в лаборатории высшего класса секретности - заложники. Я не хочу тебя переубеждать в обратном. Ты умный человек, сам понимаешь, что нас всех загнали в угол, и мы все знаем, что выхода отсюда нет. Остается только терпеливо дожидаться изменения режима секретности. Так то, Хьюг.
   - Это тебе деваться некуда, Майкл, ты еще можешь верить и терпеть. А я просто не в состоянии продолжать работу. Мое терпение кончилось. Я больше не могу. Я - живой человек, а не робот. В этом наркотике есть что-то сверхъестественное, какое-то поле, которое действует на меня, как только я приближаюсь к нему.
   - Но мы же проверяли его всеми возможными методами. ГЛ-2 не обладает никаким полем, ни физическим, ни биологическим.
   - Значит, у него есть другое поле, которое невозможно уловить нашей аппаратурой.
   Шеф молчал.
   - Ты мне не веришь? - закричал на него Хьюг, - пусть снимут с меня энцефалограмму, когда я буду приближаться к препарату. Но учти, после этого я уйду отсюда, я не вынесу свое дальнейшее пребывание здесь, - понизив голос, Хьюг спросил жалобно, словно ребенок - ты меня выпустишь отсюда?
   Он понимал, что просит шефа об участии, по сути, в должностном преступлении. Для Майкла выпустить Хьюга означало создать условия для побега через охраняемую территорию, а потом еще и отвечать за это. Нет, Хьюг, видимо, дошел до ручки, раз просит его, шефа, о таком одолжении.
   Шеф отвернулся к окну, затянул выкуренную наполовину сигару.
   - Это не в моих силах, дорогой, пойми.
   - Это ты никак не можешь понять, что я уже ценности для лаборатории не представляю, я уже сгорел, все!
   - Но тебя некем заменить.
   - Меня не надо заменять. Я не уверен, что такая же участь не постигнет других, кто станет работать с ГЛ-2. Тебя не испугает перспектива массового психоза в нашем Центре?
   - Ты подал неплохую идею насчет энцефалограммы, - шеф перевел разговор в другое русло, - давай сейчас этим и займемся. Ты не возражаешь? Может быть, в этом нам повезет, и мы натолкнемся на что-нибудь существенное.
   - Что ж, хорошо, только на этом наш разговор не закончится. Я не успокоюсь до тех пор, пока не добьюсь своего. Ты меня понял? - Хьюг сам прекрасно чувствовал, насколько смешон его угрожающий тон.
   - Идет. Заходи ко мне сразу после снятия энцефалограммы. Вместе ее посмотрим. Иди, Хьюг.
   Шеф обнял его за плечи и проводил до двери, которая автоматически бесшумно распахнулась и вновь закрылась за Хьюгом.
   Шеф подбежал к столу, нажатием кнопок вызвал Эндрюса - штатного врача лаборатории, психиатра по специальности, изображение которого на экране дисплея произнесло:
   - Слушаю, шеф.
   - Эндрюс, сейчас нужно снять энцефалограмму у Хьюга-47 прямо в лаборатории за его рабочим местом. Как бы там ни было, после того, как снимешь ее, вручи Хьюгу энцефалограмму с нормальными показаниями, понял? И направь его ко мне в самой вежливой форме. Если нужно, успокой его, он сильно перевозбужден сегодня.
   - Понял, шеф, все будет о"кей.
   Шеф отключил изображение, подошел к стене, хитроумным расположением пальцев надавил на квадрат обивки. Этот квадрат открылся как маленькая дверца. Шеф извлек из углубления начатую бутылку виски, стакан и налил себе немного. Залпом выпил и быстро убрал все на место. Квадратная дверца плавно закрылась.
   Шеф подошел к окну и сквозь кактусы на широком подоконнике стал рассматривать заоконный пейзаж, переваривая выпитый алкоголь.
   Через минуту он сел за стол и включил дисплей, вызвал изображение лаборатории. Сквозь легкий шум вентиляции пробился голос Эндрюса:
   - Все готово, можно приступать к работе. Хьюг, ты как? У тебя все в порядке?
   - Кажется, да.
   - Тогда давай. Сделай обычный лабораторный прием.
   - Я только введу крысе полкубика раствора ГЛ-2 внутрибрюшинно и все, сразу выйду отсюда.
   - О"кей, Хьюг. Если почувствуешь себя мерзко, дай знать.
   - Ну, я пошел.
   Дверь за Хьюгом захлопнулась. Он испуганно обернулся назад, окинул взглядом дверь. Руками потрогал голову. Сетка с контактными датчиками для энцефалограммы плотно облегала бритую голову Хьюга. Через секунду он успокоился и медленно, словно в темноте, стал продвигаться к сейфу. Просунул в отверстие дверцы кодовый ключ. Внутри сейфа загудело и щелкнуло. Хьюг осторожно вынул из сейфа металлический контейнер, на крышке которого сдвинул диски цифрового кода, после чего открыл крышку. Вот он - препарат ГЛ-2, доставивший столько проблем для работников специально созданного секретного научного Центра. Белый кристаллический порошок в плексигласовом сосуде выглядел зловеще, в лаборатории стало даже как будто темнее. (Шеф добавил свет на экран телевизора). В лаборатории работал вытяжной шкаф, и его шум генерировал гнетущую атмосферу, которая передавалась в кабинет шефа. Он заволновался, наблюдая, как Хьюг в состоянии неимоверного нервного напряжения отсыпал щепотку препарата на часовое стекло и устанавливал его на аналитические весы. Остальной препарат закрыл в контейнер, сдвинул диски на его крышке и поставил в сейф.
   - Эндрюс, зафиксируй в компьютер, что я взял для опыта номер 62 три миллиграмма препарата, - сказал Хьюг больше для того, чтобы как-то развеять гнетущую атмосферу, подбодрить себя.
   - О"кей, Хьюг. Как у тебя настроение?
   - Спасибо, скверное.
   - Крепись, дружище, я держу тебя на контроле.
   - Да, как видно, от вашего контроля мне не избавиться. Я продолжаю опыт.
   Хьюг высыпал препарат в колбу и добавил туда немного жидкости и взболтал ее. Когда препарат растворился, Хьюг набрал его в шприц. Оставалось ввести его лабораторной крысе. Хьюг посмотрел на крысу, сидящую в клетке. Та настороженно наблюдала за действиями Хьюга, будто знала, для чего она предназначена. Хьюг подошел к клетке. Крыса уставилась на него и замерла, глядя прямо в глаза. Хьюгу стало плохо. Он отступил на шаг, положил шприц в кювету и тяжело оперся обеими руками на лабораторный стол.
   - Эндрюс, мне плохо. Начинается тоже самое. Я боюсь, сердце готово выскочить.
   - Хьюг, надо закончить опыт. Осталось немного - сделать укол и все.
   Хьюг отдышался, подошел к клетке, открыл ее. Раньше вначале своей научно лабораторной деятельности Хьюг для фиксации подопытных крыс пользовался корнцангом. Сейчас он привычным движением мягко обхватил пальцами белую крысу за грудную клетку, стянув шкуру на загривке, зафиксировал ее в пальцах так, что она не могла его укусить. Крыса тонко и противно запищала.
   Хьюг взял шприц в руки, и тут его с новой силой одолел приступ страха. Руки его задрожали.
   - Эндрюс, я не смогу.
   - Хьюг, возьми крысу корнцангом, - это произнес шеф, подключившись по внутренней связи к лаборатории.
   - А, Майкл, и ты меня на контроле держишь? - сказал Хьюг, но последовал совету Майкла, ухватил корнцангом крысу за шею.
   - Хьюг, постарайся себя взять в руки, успокойся, - не обращая на злую иронию Хьюга, ответил шеф.
   - Руки заняты, - неуклюже попробовал пошутить Хьюг.
   Даже на экране шеф заметил, что лоб Хьюга покрылся испариной, проступившей на бледной коже. Сомневаться в том, что Хьюг симулировал, не приходилось.
   - Что ты медлишь, Хьюг? Какого черта? - шеф явно тоже чувствовал себя нервозно.
   - Я не могу, мне страшно.
   - Ну, кого ты боишься? Вводи препарат и иди ко мне.
   Хьюг, с трудом преодолевая непонятное сопротивление, поднес шприц к крысе, извивающейся на корнцанге.
   - Ну же, Хьюг, давай!
   Хьюг со второй попытки проткнул крысе живот и стал вводить препарат. Крыса завизжала с утроенной силой. Шеф в своем кабинете зажал уши руками. Он увидел, что Хьюг ослабил корнцанг. Крыса произвела мощный рывок и освободившись, спрыгнула на стол а с него на пол и исчезла где-то за шкафами.
   Хьюг закричал, бросил шприц и прыгнул на двери.
   - Выпустите меня, мне страшно! Выпустите! Майкл! Открой дверь!
   Конвульсии продолжались полминуты. Затем Хьюг осел на колени и завалился мешком на пол.
   Двери открылись. Вошли Эндрюс и еще двое в халатах. Эндрюс снял электроды с головы Хьюга, и сказал:
   - Отнесите его в медпункт.
   Шеф в своем кабинете отключил экран, вновь извлек из сейфа под мягкой квадратной обивкой стены виски и отхлебнул из горлышка приличную дозу.
   Раздался сигнал, и в кабинет вошел Эндрюс:
   - Взгляни, шеф. Вот данные компьютерной обработки энцефалограммы Хьюга. Крайнее возбуждение активных центров коры и подкорковых структур - точек приложения героина. Больше всего возбуждены центры страха и агрессивности. Судя по этой энцефалограмме, Хьюг действительно испытал огромный страх. Он сейчас находится в шоке.
   - Эндрюс, исследуй его кровь на героин.
   - Шеф, - ответил Эндрюс, - я это уже сделал. Героина и его следов в крови Хьюга нет. Я, кроме того, исследовал спинномозговую жидкость, и в ней содержание дофамина и эндорфина почти в три раза выше нормы.
   - Не может быть!
   - Правильно, не может. Эти вещества - тормозные медиаторы героиновых центров мозга. У наркоманов их запасы истощаются потому, что героин нарушает их синтез, следовательно, содержание в крови этих медиаторов уменьшается. Но Хьюг не наркоман, и синтез дофамина и эндорфина у него не нарушен. Перевозбуждение героиновых центров рефлекторно привело к выбросу в кровь тормозных медиаторов. А если допустить, что Хьюг в последнее время постоянно находился в перевозбужденном состоянии именно вследствие приема героина, его запасы тормозных медиаторов уже бы истощились. Остается неясной природа этого перевозбуждения. Героин здесь ни при чем. Я в этом уверен. Получается, что организм Хьюга становиться наркозависимым без участия наркотиков. Каким образом?
   Шеф молчал, переваривая информацию. Через полминуты он спросил:
   - Он сейчас без сознания?
   - Да. Я ему ввел снотворное. Хьюг должен отдохнуть.
   - Какие у тебя соображения, Эндрюс?
   - Я теряюсь в догадках, шеф.
   - Можно ли поведение Хьюга как-то связать с его работой над препаратом ГЛ-2? Он мне говорил, что страх стал сопутствовать ему с тех пор, как он приступил к основным опытам нашей программы.
   - Да, я знаю об этом. Но тогда остается только предположить, что изменения в психике Хьюга - результат воздействия на него препарата ГЛ-2. Мы имеем лишь результат этого воздействия, но сам процесс такого влияния логически необъясним, по крайней мере, на настоящий момент.
   - Как и необъяснимы случаи психозов среди клиентов-наркоманов медицинского Центра, - закончил мысль шеф.
   - Мы имеем дело с некоторой силой нематериального происхождения, хотя и звучит это нелепо.
   - Ты уверен?
   - Не совсем.
   - У меня идея, Эндрюс. Принеси в мой кабинет крысу, которой Хьюг ввел препарат ГЛ-2.
   - О"кей, если лаборантам удалось ее поймать, - Эндрюс вышел из кабинета.
   Пока психиатр ходил за крысой, шеф успел в третий раз посетить сейф, где хранилась бутылка с остатками виски.
   Вошел Эндрюс, держа в руках клетку с крысой. Крыса чувствовала себя в общем нормально, хотя и несколько беспокойно.
   - Отлично, Эндрюс. Давай ее спрячем вот сюда, - шеф открыл квадратную дверцу еще одного сейфа, аналогичного тому, где содержался алкоголь.
   - Сколько времени действует снотворное, которое ты ввел Хьюгу?
   - Я усыпил его из расчета на полчаса.
   - Он хотел со мной поговорить после окончания опыта. Посмотри его, и если он в себе, то пришли ко мне.
   - Ты хочешь узнать, действует ли препарат, введенный крысе, вне лабораторного помещения?
   - Слушай, Эндрюс, по-моему ты много разговариваешь.
   - Я ухожу. Сейчас Хьюг придет к тебе.
   Прошло еще несколько минут, когда в кабинет шефа зашел Хьюг. Вид его был помятый: бледное лицо, бегающий взгляд и руки, которые он не знал куда деть.
   - Шеф!.. Майкл.., ты все видел, да?
   - Да, Хьюг, я видел. Но я считаю, что важность дальнейшего проведения экспериментов перевешивает ту чашу весов, на которую ты поставил свое нежелание работать.
   - Что? При чем тут нежелание? Ты же видел, что я просто не могу работать.
   - Твоя энцефалограмма в полном порядке. Ты очень искусно симулировал приступ страха. Если не веришь, спроси у Эндрюса. Он тебе объяснит, - шеф спокойно отвернулся к окну.
   Хьюг опешил от такой наглости.
   - Ты - сволочь, Майкл. Ты обещал меня отпустить.
   - Хорошо, Хьюг, я - сволочь. И именно поэтому я не могу тебя отпустить. Послушай лучше меня. То, чем мы занимаемся, представляет сейчас один из важнейших интересов ЦРУ.
   - Ты прекрасно знаешь мое отношение к ЦРУ. Я не хочу на него работать.
   - Даже за большие деньги? ЦРУ оплачивает нашу работу кругленькой суммой. Подумай хорошо. Я тебе не говорил, что это за сумма?
   - Мне не нужны деньги. Мне ничего уже не нужно, - голос Хьюга срывался на крик.
   - Напрасно, - спокойно парировал его выпад шеф, - ты, видно забыл, чем ты мне обязан. Я вытащил тебя из дерьма, в которое ты вляпался полгода назад, не для того, чтобы ты здесь капризничал и называл меня сволочью. Если бы не я, ты бы сейчас сидел в камере смертников в ожидании электрического стула. За убийство невесты, причем с особой жестокостью, меньшего наказания не последовало бы, это уж точно, Хьюг.
   Хьюг часто задышал и, с трудом сдерживая вспышку гнева, сказал:
   - Это хорошо, Майкл, что ты напомнил сейчас мне об этом. Я все время думал над этим и все больше убеждаюсь, что ты толкнул меня на это убийство. Ты и твои ублюдки! Я помню, как ты долго и очень настойчиво склонял меня к сотрудничеству в лаборатории. Помню, как ты заявил потом, что все равно найдешь способ заставить меня работать. И ты действительно нашел его. Я сейчас понимаю, что выложив мне характер работы, ты не мог уже позволить мне отказаться от нее. ЦРУ бы этого не допустило. Я не знаю, не помню каким способом ты ввел мне какую-то гадость в организм, чтобы я обезумел, а затем подстроил сцену измены Марты. В обычном своем состоянии я совсем не ревнив, и никогда бы не сделал ничего плохого Марте, даже если бы она предпочла мне самого последнего мерзавца. Я долго думал об этом, Майкл. Это ты ее убил моими руками. И все только лишь за тем, чтобы заставить меня работать. Я до сих пор удивляюсь, почему я тебя еще не убил и себя тоже. Если мое завещание и предсмертная записка готовы, то готов умереть и я. Но не будет по-твоему, Майкл! Сначала ты умрешь, Майкл. Ты умрешь!
   Хьюг возбуждался все больше. Глаза наливались кровью, вздулись вены на лбу. Он был похож на разъяренного быка во время боя с тореадором.
   - Хьюг, я прошу тебя, успокойся. У тебя обыкновенная депрессия. Хочешь выпить? - шеф подошел к сейфу в стене и открыл его.
   Страшный крик Хьюга заставил его содрогнуться.
   - А-ааа! Закрой сейф! Он здесь! А-аа! - кричал обезумевший Хьюг.
   - Кто здесь? - спросил шеф, извлекая бутыль с виски.
   - Препарат здесь! Мне страшно! Ты меня хочешь убить! Это я сейчас тебя убью, сволочь!
   Хьюг в исступлении бросился на шефа, цепко схватил его за горло. Шеф выронил бутыль с виски и перехватил руки Хьюга, но оторвать их от горла не смог. Хьюг сжимал горло все сильнее, не переставая орать. Его лицо исказилось в дикой злобе. Шеф хрипел, извивался. Хьюгу удалось повалить его на стол, и теперь он еще долбил затылок шефа о твердую поверхность стола.
   В кабинет ворвались двое здоровых мужчин, один из которых обхватил сзади шею Хьюга и резким движением свернул ее. Хьюг затих и рухнул на пол.
   Шефу помогли подняться со стола. Он глубоко, натужно дышал, словно в приступе бронхиальной астмы, поправляя галстук.
   - С Вами все в порядке? - спросил один из вошедших на помощь мужчин.
   - Да, - выдавил шеф из себя, все еще задыхаясь, оперся руками о стол. Нажал кнопку.
   - Эндрюс, срочно ко мне! А вы свободны, спасибо, - отпустил он своих спасителей.
   Через несколько секунд зашел Эндрюс.
   - Проверь, что с ним, - приказал ему шеф.
   Эндрюс пощупал пульс.
   - Он мертв. Что здесь произошло?
   - Приступ бешенства. Набросился на меня, стал душить.
   - Что его спровоцировало?
   - Вспомнил свою историю с Мартой.
   - Он среагировал на присутствие ГЛ-2 в кабинете?
   - Да, как только я открыл сейф. Клетка с крысой находилась в соседнем отсеке.
   - Он до сих пор был уверен в том, что убил ее.
   - Кого?
   - Марту.
   - Не знаю.
   Эндрюс склонился над трупом.
   - Надо было устроить ему встречу с Мартой, или хотя бы показать ее издали.
   - Зачем? Он все равно стал ни на что не годен. От него пришлось бы избавиться в любом случае.
   - Нехорошо, что он умер, не узнав правды.
   - А какая ему нужна была правда? Что Марта Майзенберг - наш человек и работала с нами в одной упряжке? Что она ловко затащила его в постель, позволила ему влюбиться по уши, а затем спровоцировала на убийство? Ты можешь предсказать его реакцию на эту правду? Эндрюс, не надо распускать сопли. Для Хьюга человечнее то, что он ушел в мир иной, унося с собой свою любовь к Марте и глубокое чувство вины перед ней.
   Шеф поднял бутылку, которую он уронил во время борьбы с Хьюгом. На дне плескалось несколько капель. Он одним глотком осушил бутыль, и, уже пошатываясь, сказал:
   - Все, на сегодня эксперименты завершены. Я хочу отдохнуть...
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   - 5 -
   
   Вертолет мягко коснулся колесами поверхности площадки, покрытой ребристыми металлическими листами. Свист вращающихся лопастей стал постепенно затихать. Я оторвал свое лицо от иллюминатора, к которому оно было приклеено на протяжении всего полета. "Это уже мой семнадцатый полет над Афганистаном, - подумал я, - и снова удачный". Я уже мог гордиться тем, что с высоты я знаю Афганистан лучше, чем родной Союз. Успел облетать и объездить почти все гарнизоны, где дислоцировались наши части. И вот мне предстоит познакомиться с очередным гарнизоном - Лашкаргахом. Пока мне везет, хотя по теории вероятности меня давно уже не должно было быть в живых. Слишком часто я подвергался опасностям. Что еще меня ждет впереди? Ведь только половину срока я прослужил здесь. Еще около года топтать мне афганскую пыль да бороздить небесные просторы.
   Дверь кабины пилотов открылась, и оттуда вышел молодой, очень симпатичный летчик, красивое лицо которого излучало счастливейшую улыбку. Он вдруг излишне весело обратился ко мне, единственному пассажиру вертолета, но так, как будто салон был полон пассажиров:
   - Господа, я поздравляю Вас с удачным приземлением в Лашкаревке, - любовно назвал он Лашкаргах на русский манер, - Прошу освободить салон и не забудьте при этом отстегнуть парашюты.
   Я засмеялся, видя, что он явно вызывает меня на ответную речь в таком же духе, и я с артистическим пафосом обратился к нему:
   - Благодарю Вас за столь приятный полет на вашем комфортабельном лайнере, что доставило мне массу впечатлений. Особенно я рад тому обстоятельству, что вы не предоставили мне возможность испытать надежность вашего парашюта. Надеюсь, что и в дальнейшем я буду облачаться в него только напрасно.
   Парнишка оценил мой ответ веселым смехом, демонстрируя свои красивые зубы. Ведь знает, чертяга, что у него просто великолепная улыбка, небось, не одну сотню раз скалился перед зеркалом, любуясь собой. Он подошел ко мне, помог избавиться от пристегнутого парашюта. Из кабины вышли остальные два члена экипажа, тоже улыбающиеся. Я сказал им:
   - Вы такие счастливые, господа, что можно подумать, мы прибыли в Монте-Карло на банкетный ужин.
   - А мы всегда счастливые, когда отключаем мотор, особенно здесь, в Лашкаревке.
   - Что, неужели здесь настолько опасно?
   - А ты разве ничего не заметил?
   - Нет. А что я должен был заметить?
   - И не слышал ничего?
   - Хм... нет.
   Ребята засмеялись. Один из них похлопал меня по плечу:
   - Не знаю, кто из всех нас самый счастливый. Два "стингера" рядом пролетели в пяти метрах сзади "вертушки".
   - Не может быть, - не поверил я, - вы, наверное, шутите.
   Мой недоверчивый вид еще более рассмешил летчиков.
   - Как же ты мог их не заметить. Прямо с земли две свечки к нам устремились. Алешка их первый увидел, - указал он на улыбающегося симпатичного паренька, - и мы успели отстреляться ракетницами. Иначе песец бы нам приснился.
   - Серьезно?
   - Да клянемся тебе. Минут пятнадцать назад это произошло, перед самой посадкой. Мы не то что взрывы, а даже свист их услышали, когда они сзади к нам подлетели.
   Дверь открыли, закрепили лестницу, и мы по очереди выпали в черноту ночи. Я прыгнул и с удовлетворением ощутил под ногами металлические щиты аэродромного покрытия. "Полет удачно завершен. Наверное, из всех нас, ребята, я - счастливчик. Повезло вам, что вы меня взяли с собой".
   "Трап" забросили внутрь салона, закрыли дверь. Ко мне опять обратился летчик-красавчик:
   - Брат, тебе куда надо?
   - В медпункт.
   - А может с нами пойдешь? Переночуешь, а утром - по своим делам. Примем по пять капель за такой удачный исход полета. Как ни как, мы ведь смерти в лицо сегодня взглянули.
   - Спасибо, ребята, я вам очень благодарен за приглашение, но вам лучше, наверное, отдохнуть после такого напряженного полета. А я хочу быстрее встретить своего давнего друга, шесть лет с ним не виделись. Он в этом гарнизоне начмедом служит. Мишка Литовченко - вы наверняка знаете его.
   - Да, конечно знаем, классный мужик, столько спирта мы с ним вместе выпили. Мишка - это парень хоть куда, душа-человек. Говоришь, он твой друг? Значит, ты тоже хороший мужик. Это по твоему лицу видно. Я людям сразу могу характеристику дать только по одному их взгляду. Пойдем, выпьем.
   - Мужики, поздно ведь уже, - сказал я с дружелюбной улыбкой, уже готовый согласиться на их предложение, но испытывая все же некоторое стеснение, - вам завтра опять в полет?
   - Да нам то все равно, мы завтра выспимся. Летаем только по ночам. И ты завтра тоже успеешь еще со всеми повстречаться.
   - Нет, я все-таки пойду в медпункт. У вас - своя компания, мне как-то не очень удобно стеснять вас, - решил я поскромничать, - Спасибо вам огромное, отдыхайте. Надеюсь с вами полететь обратно в Кабул.
   - Ну, как знаешь, братишка, тебе в таком случае идти вон в ту сторону, - он указал на несколько огней, одиноко мерцавших вдали, - там, где горят огни - это и есть медпункт. Он - единственный модуль в городке, вся остальная недвижимость - это палатки, в которых солдаты живут. В этом же модуле, только с другой стороны размещены штаб и комнаты для офицеров. Сначала дойдешь вон до того фонаря - конец аэродромной площадки, и затем от него идет дорога вправо. Вот по ней примерно полкилометра надо прошагать. Понял?
   - Да, понял, хорошо, спасибо, ребята, до свидания.
   Я пожал всем руки.
   - Ну, тогда хоп, мы пошли.
   Летчики тут же растворились в темноте. Я подхватил на плечо свой АКМ, на другое плечо забросил санитарную сумку - постоянную мою спутницу в командировках, и направил свои стопы в указанном мне направлении, размышляя по дороге, почему в жизни редко встречаются такие приятные люди, как эти ребята. Если бы все люди были такими, как они, насколько бы жизнь была прекраснее. Почему люди не могут относиться друг к другу по-человечески, почему в жизни так много зла, лжи, ненависти?
   Я весь полет пребывал в паршивейшем настроении, десятки раз прокручивая в своем сознании мои последние передряги с командиром. Особенно из головы не выходила последняя ночь, когда наш боевой командир, товарищ Веманис, целый подполковник, уже отмеченный правительственными наградами за боевые заслуги (интересно только за какие?), в одиночку напившись, взял и объявил тревогу по части. Это случилось в три часа ночи. Видимо тоска его замучила, никто ведь с ним не разделял радость общения. И все - офицеры, солдаты, служащие повыскакивали с постелей, забегали, зашуршали, стараясь быстрее выполнить сбор по тревоге. Когда я вышел на плац, почти весь личный состав уже стоял в строю. Перед строем шатался, едва держась на ногах, пьяный командир, и что-то изрыгал невнятное, но явно недовольное. Я подошел к той части строя, где были одни офицеры, и сказал громко, так, чтобы всем было слышно:
   - Мужики, а что это Вы выстроились перед дерьмом? Вы себя, что ли не уважаете? Расходитесь по постелям, - затем повернулся в сторону командира и смачно сплюнул в его сторону, - тьфу!
   Я спокойным размеренным шагом направился в сторону модуля. Сначала на плацу была тишина, только командир продолжал издавать нечленораздельные звуки. Затем, я к своему удовлетворению услышал слова офицеров: "Действительно, какого черта мы здесь стоим? Вы посмотрите на него. Давайте все расходиться". Чей-то сомневающийся голос добавил: "Да, наверное, лучше разойтись, завтра он все равно ничего не вспомнит". Нечленораздельная речь Веманиса перешла на звериный рык. Я обернулся и увидел, как наш командир неуклюже размахивает руками и перебирает заплетающимися ногами. Один из старших офицеров призвал дежурного по части обеспечить порядок: "Пусть солдаты уложат его спать, а если он будет брыкаться - привяжите его к кровати". Несколько солдат тут же подхватили под руки упирающегося подполковника и потащили в его апартаменты.
   Веманис проспался к обеду следующего дня. Тот, кто надеялся, что он не в состоянии будет помнить события предшествующей ночи, оказался не совсем прав. Он кое-что помнил, во всяком случае, он вспомнил то, что касалось меня. После обеда он вызвал меня к себе в кабинет и вручил командировочное предписание в Лашкаргах.
   - Вылететь сегодня ночью. Задача - проведение плановых прививок против гепатита личному составу гарнизона и осуществление санитарно-гигиенического надзора. Время у Вас до отправки вертолета есть, так что приступайте к выполнению приказа.
   - Товарищ подполковник, Вы знаете, что я только что прибыл после длительной и трудной командировки, едва оставшись в живых. К тому же в моем отделе много работы. Можно мне несколько дней поработать при части? Ведь в отряде есть люди, которые и носа дальше ворот части не высунули до сих пор, пусть они хоть чуть-чуть поработают. Почему я должен за них отдуваться? Тем более что организация прививок - дело эпидотдела, а не моей лаборатории.
   Веманис побагровел от злости, приподнял свой живот над столом и заскрипел зубами:
   - Поработать при части!? Забудь об этом. Ты теперь из командировок не вылезешь. Я тебя сгною в командировках, щенок. Будешь знать, как настраивать коллектив против меня. Ты надолго запомнишь эту ночь.
   - Да уж, это точно - запомню. Вести себя надо по-человечески, товарищ подполковник, меньше водку жрать, - сказал я, тоже переходя на повышенные тона.
   - Заткнись, гаденыш, ты еще сопливый для того, чтобы мне замечания делать. Забирай командировочное и проваливай. А когда вернешься, я еще подумаю, что с тобой делать.
   Я хотел в ответ нагрубить, но сдержался. Я вдруг быстро вспомнил, что в Лашкаргахе служит мой друг - однокашник Мишка Литовченко, и будет, наверное, лучше для меня улететь сейчас к нему, чем оставаться здесь, в отряде, и каждый день созерцать самодовольную, амбициозную и наглую рожу Роберта Евгеньевича. Я взял командировочное предписание и молча вышел из кабинета...
   И вот я уже в Лашкаргахе, а мысли мои все заняты "разбором полетов". Я шел к указанному мне ориентиру - одинокому фонарю на границе территории взлетной площадки, и в который раз перетасовывал в мозгу мои неприятные мысли. Сколько раз говорил себе: "Володька, не надо быть таким сентиментальным, не принимай все так близко к сердцу. Главное, что ты в этой ситуации прав, а не Веманис". Но нет, не получается у меня быть спокойно-безразличным. Даже незначительная неприятность, если она связана с моими отношениями с людьми, неважно даже какими, может выбить меня из колеи. Я не могу сосредоточиться на работе, все время переживаю. Как хорошо, что летчики мне улучшили настроение. Я подумал, что мне сейчас предстоит встретиться с Мишкой Литовченко, моим однокашником, и все будет хорошо. Сколько будет воспоминаний, и сколько новостей мы расскажем друг другу! "Володька, не горюй, прорвемся!", - сказал я сам себе и незаметно достиг фонаря, от которого должна быть дорога к медпункту.
   Неожиданный крик "Стой! Кто идет?" ошеломил меня на какой-то миг, но я быстро овладел собой и крикнул в ответ:
   - Свои!
   - Кто такие свои? Пароль говори, - услышал я требовательный голос с азиатским акцентом.
   Я, ослепленный светом фонаря, не видел того, кто со мной говорил, а он прекрасно меня видел, потому что меня освещал фонарь.
   - Я - старший лейтенант Корсаков, врач из Кабула, только что прилетел в командировку к вам, - крикнул я и двинулся в сторону, откуда, по моему мнению, доносился голос. Однако азиат грубо остановил мое движение.
   - Стоять на месте, не двигаться, один шаг и я стреляю.
   - Послушай, недоумок, я не могу знать пароль, я только что прилетел из Кабула. Я здесь впервые. Мне нужно пройти в медпункт.
   - Оружие на землю!
   - Парень, ты что рехнулся? Как ты обращаешься с офицером? Я же объяснил тебе, кто я. Проверь мои документы.
   - Я сказал - оружие на землю! Буду стрелять!
   "Ладно, - подумал я, - потом с тобой разберусь, ублюдок. А сейчас надо подчиниться, а то еще и вправду подстрелит. Часовой - лицо неприкосновенное". Я поставил сумку на место, и только схватился за АКМ, чтобы положить его рядом с сумкой, как раздалась автоматная очередь. Я тут же ощутил дикую боль в левом бедре, как будто выдрали кусок мяса. Сначала я ничего не понял, только непроизвольный крик вырвался из груди, и я упал на ребристый металлический щит у края вертолетной площадки. Автоматная очередь повторилась. Металлические листы завибрировали и зазвенели от ударов пуль. Я заорал во всю глотку:
   - Прекрати стрелять, козел! Ты в меня попал. Ты слышишь!? Прекрати стрелять!
   В ответ вновь раздалась автоматная очередь, звон металла и разбитого стекла. Это моя медицинская сумка с прививочным материалом подпрыгнула и повалилась на бок. Мои вакцинные препараты моментально пришли в негодность. И тут я сообразил, что я напрасно кричал, пытаясь облагоразумить часового. Теперь у него одна задача - прикончить меня, чтобы потом не было лишних разборок. Доложит начальству, что было нападение, и что он действовал по уставу. Зачем ему меня оставлять в живых? Выходило так, что ему это было совсем невыгодно. Эти мысли мгновенно пронеслись в моей голове. Я схватил автомат и перекатом переместился из зоны, освещенной фонарем. Руками нащупал песчаную почву - конец аэродромной площадки, за которой сразу обнаружилась небольшая песчаная насыпь. Сдерживая стоны, я с трудом перевалился через нее. Хоть какое ни есть, но укрытие. Этот придурок не должен меня видеть.
   Я осторожно потрогал рукой рану и не почувствовал прикосновения растерзанными онемевшими тканями, лишь понял, что рана обильно кровоточит. Болезненное онемение разливалось по всей ноге. Скорее инстинктивно в силу моей профессии, чем сознательно я стал разрывать штанину, чтобы перевязать бедро выше ранения. Это давалось мне с большим трудом. Ткань была очень крепкой, а мои силы быстро убывали. В моей сумке был бинт, но она осталась лежать там, под фонарем. А этот придурок - часовой продолжал палить по сумке. Неужели он не заметил, как я отполз с того места? Наверное, считает, что я спрятался за сумкой...
   Мне все же удалось перевязать ногу. Иначе и быть не могло. Я понимал, что, если не перевязать, значит, я умру от кровопотери. И так уже разболелась голова от пульсирующих ударов в виски, потемнело в глазах - признаки острой анемии. Свет от фонаря стал рябить и разливаться радужным соцветием.
   Вновь раздались выстрелы, и я заметил, как опять подпрыгнула моя сумка. Где же другие охранники? Почему никто не придет на выстрелы? Неужели никто не слышит? И вдруг я заметил силуэт. Это был он - часовой, призванный охранять вертолетную площадку. Подошел к моей сумке, с недоумением осмотрелся вокруг, так как ожидал увидеть труп, но не обнаружил его. Часовой с досадой пнул сумку, а потом присел на корточки. Видимо заметил кровь. Теперь я видел его отчетливо в освещении фонаря, а он меня видеть не мог. Я снял автомат с предохранителя, перещелкнул затвор, посылая патрон в патронник, и нацелился прямо в голову. Солдат услышал издаваемые мной звуки, повернулся ко мне лицом и оцепенел на какое-то время. Он явно не ожидал такого поворота событий. Я понял, что теперь моя очередь воспользоваться преимуществом. Мне лишь бы не промахнуться. Надо сосредоточиться и произвести выстрел прямо в голову. В грудь нельзя - часовой был облачен в бронежилет. Мое сердце бешено колотилось. Я никак не мог свести мушку автомата с головой мерзавца. Стрелять я мог один раз, на другие действия моих сил просто не хватит. Когда очертания головы солдата стали расплываться и исчезать с поля зрения, я нажал курок, получил отдачу в плечо и, уже теряя сознание, заметил, как неестественно дернулся и рухнул мой противник...
   Очухивался я довольно долго, как мне показалось. Я словно выплывал с большой глубины какого-то вонючего тошнотворного омута, и все никак не мог достигнуть поверхности, чтобы глотнуть свежего воздуха. Я плавал среди радужных светящихся образований и сгустков черной пустоты. Наконец, мне удалось сосредоточиться на неподвижном предмете, и я определил среди черного тумана капельницу, от которой к моей руке спускался шланг. Жидкость из флакона частыми каплями поступала в мою локтевую вену.
   "Я, кажется, жив", - посетила меня первая вполне осознанная мысль. И обрадовался такому обстоятельству, хотя еще не в состоянии был сообразить, где и почему я здесь? Мне захотелось, чтобы рядом оказался кто-то из людей. Я с усилием набрал воздух в грудь и прохрипел:
   - Эй, кто-нибудь, подойдите!
   Я не узнал своего голоса, слабого, как из глубины могилы. В глазах потемнело, и я вновь провалился в вязкую, радужно-черную пучину. Затем послышались чьи-то голоса. Я долго не мог уловить смысл слов. Чья-то рука схватила меня за нижнюю челюсть и с силой потянула вверх из омута. Я вздохнул полной грудью и открыл глаза.
   - Очухался, чертяка! Ну, молодец! Быстро же ты на поправку пошел. Значит, все теперь будет в порядке. Здравствуй, Володька!
   Это был Миша Литовченко, мой "однокашник". Я с трудом узнал его, больше по голосу, чем по внешнему виду, так как перед глазами у меня все расплывалось.
   - Здорово, Миша, - выдавил я из себя запекшимися губами, - как дела?
   Миша покачал головой и рассмеялся:
   - Молодец, Воха, только очухался и сразу о моих делах интересуешься. У меня все в полном порядке. Ты то как себя чувствуешь? Хотя, ладно, молчи, я сам догадываюсь, что хреново. Но это дело поправимое. Через день - другой будешь вставать и учиться ходить. Могу сказать тебе, что тебе повезло, могло быть гораздо хуже. Если бы повредилась бедренная артерия, то мы бы не успели тебя спасти.
   Я вспомнил про часового и спросил Мишу:
   - А этот недоумок, который в меня стрелял, жив?
   - Не-а, хана ему пришла. Ты ему половину черепа снес.
   Я ужаснулся, вспомнив мальчишку, которого подстрелил в голову мой водитель во время нашего с ним прошлого круиза Кабул - Хайратон - Кабул. Затем вспомнил себя с простреленной головой, лежащего в придорожной пыли недалеко от Кабула. Этот сон постоянно преследовал и мучил меня. Я никак не мог от него избавиться. Единственной надеждой у меня было то, что время сотрет или хотя бы сгладит кошмарные картины моего сновидения. Но судьба вновь подбросила мне новую порцию пищи для тяжких размышлений. На сей раз мне предстоит много, очень много думать о том, что я сам своими руками отстрелил полголовы человеку. Это - первое убийство в моей жизни, совершенное лично мной.
   - Миша, как такое могло произойти? Почему он стрелял в меня? А мне что теперь делать - в тюрьму садиться?
   - Ты, Воха, молчи и никому никогда про эту историю не рассказывай, понял?
   - Как же так? Я ведь человека убил.
   - Воха, слушай сюда, все уже заметано. Вот ты сейчас поговори со мной и на этом все. Никогда больше не возвращайся к этой теме. Я уже и так по этому поводу поцапался с командиром нашим, что мне мало не показалось, но и ему тоже от меня досталось. Значит, слушай сюда. Командир наш вместе с ротным решили воспитать эту чурку, я имею в виду этого часового Мамедова. Он провинился пару раз на боевых. Потом у него нашли наркотики, то есть стало понятно, что он с "духами" контакты поддерживал. Потом не раз был замечен в том, что устраивал дедовщину в роте. Ну, а главное - с ним у ротного никакого сладу не было. Мамедов сам по себе здоровый бугай, а нашего ротного ты еще увидишь - мелкота слабосильная. Так этот бугай обнаглел, перестал подчиняться ротному, мол, что хочу то и ворочу. То есть такая ситуация не сразу, конечно, сложилась. Сначала Мамедов приказы ротного сваливал на молодых, которые его боялись и выполняли за него всю работу. Ротный заметил это безобразие и решил пресечь его на корню. Но решил сделать свое дело крайне унизительно для Мамедова. Он приказал ему подметать плац в присутствии молодых. Мамедов демонстративно отказался выполнять приказ. Ротный - в крик, Мамедов на него с кулаками. В общем, кончилось тем, что ротный убежал в штаб и прямо к командиру с рапортом. Командир объявил Мамедову пять суток гауптвахты. Но какая у нас гауптвахта? На ней службу несут те же молодые, что шестерили перед Мамедовым. Он на "губе" шикарно устроился, отъелся опять же за счет молодых, которые его там подкармливали, отдохнул. Вышел, так сказать, на волю и опять за свои старые дела принялся. Ротный уже не знал, что с ним делать, чем его взять. Но нашел все таки выход. Видимо, подозревал, что Мамедов во время боевых сношался с "духами", и у него могла быть наркота. Он как-то проверил с замполитом тумбочку Мамедова и, естественно, обнаружил там следы наркотиков. Ведь этот наглец даже не потрудился какой то тайник соорудить, все в тумбочке хранил. Быстренько составили акт, понятых из числа молодых расписаться заставили, и после этого ротный понял, что Мамедова он зацепил на крючок. Говорит ему: "Выбирай, дорогуша, или ты в дисбате продолжишь службу сроком этак лет на пять и не менее, или ты будешь во всем мне подчиняться". Мамедов заскрипел зубами, но выбрал второе. Ротный назначил ему десять дежурств на посту вне очереди и без перерыва. То есть он всю ночь должен стоять на посту, ну, разумеется, с двухчасовыми перерывами, затем четыре часа отдыха днем и опять на пост. Конечно, график изнурительный. Я спорил с ним, говорил, что нельзя Мамедову сразу столько нарядов подряд, все же как - никак, а боевое дежурство. Ротный и слушать меня не хотел, говорит, что он большой зуб имеет на Мамедова, что он сполна на нем отыграется. Я написал рапорт командиру, что я как врач части против такого наказания. Командир рапорт принял, но не прореагировал как нужно. Это, говорит, пойдет ему на пользу. А Мамедов затаил злобу на всех офицеров. Я это чувствовал, видел, какими глазами он всегда смотрел на них. Так, что я уверен - неспроста он открыл стрельбу во время своего дежурства. Он положения устава насчет караульной службы хорошо знал, и понимал, что трудно будет доказать его вину.
   - Я полагал, что сам его спровоцировал на стрельбу, что в тот момент, когда я снимал с плеча АКМ и хотел положить его на землю, как он мне приказывал, он подумал, что я намерен стрелять.
   - Вряд ли. Скорее всего, он намеренно хотел тебя убить. Мы со всеми офицерами облазили то место еще раз утром, когда рассвело. Сумка твоя прострелена не то что как решето, а от нее одни лохмотья остались. Флаконы с вакциной и со спиртом уничтожены полностью. Так что твоя миссия по поводу вакцинации нашего полка успешно завершена. Будем так считать. Остался ты без работы у нас. Но сейчас не это главное. Слушай дальше... От сумки твоей - след крови, размазанный по железу и ведущий в сторону насыпи, за которой ты спрятался. Мы сразу во всем разобрались на месте. Нам все стало предельно ясно, что было на самом деле. Вот давай для эксперимента я тебе все расскажу, как было, а ты мне укажешь, где я не прав.
   - Да ладно тебе. Дело сейчас не в этом. Дело в том, что я убил человека.
   - Ну, вот опять - двадцать пять. Забудь про это. Это он тебя чуть не угробил. Я уверен, что он стрелял бы в тебя в любом случае, даже если бы ты был безоружным. Опоздай мы еще на несколько минут, и было бы два трупа. Хорошо, что второй охранник позвонил в штаб и объявил тревогу: нападение на аэродром. Тут все вскочили, в ружье, завели БТР, что перед штабом стоит и вперед "за ридну Афганщину". Прибываем, а там уже никто ни в кого не стреляет. Мы сразу тебя доставили в медпункт. Я тут же тебя прооперировал. Рана твоя - неопасная. Не задеты ни кость, ни артерия. Обработал ее и зашил. Я здесь такую хирургическую практику прошел, что хоть сейчас в Академию преподавателем иди. Кромсать направо и налево наловчился. Правда, медикаментов маловато у меня, особенно кровезаменителей. Да, Воха, ты знаешь, что мы с тобой теперь братья по крови?
   - Да ты что? Как это?
   - А то, что я прямое переливание своей крови тебе сделал. Ты был в крайней степени острой анемии. Пульса уже не было, сердце еле прослушивалось. А ни крови, ни кровезаменителей нет сейчас у меня, один физраствор и то несколько флаконов осталось. Я быстренько проверил твою группу крови, и она оказалась такой же, как у меня. Ну, я и подключился к тебе. Так, что мы с тобой породнились, братан. Ты рад своему новому родственнику?
   Мишка засмеялся и потрепал меня за плечо. Я лишь глупо улыбался ему в ответ: слишком много информации для меня, да и чувствовал я себя действительно хреново.
   - Так, что не переживай особо из-за Мамедова. У него в его семье еще штук пять таких же точно чурок наберется. Бог дал - бог взял. Я все уладил с командиром. Никто нигде об этом ЧП не заикнется. Видишь ли, дело еще в том, что наш командир - не простой хлопец. Кто-то его сильно толкает в Кабуле, а может, и в самой Москве. Не каждый в тридцать три года полковника получает. А ему обещали за последние боевые дать полковника и представить к "Красной Звезде". Конечно, он - толковый мужик, ничего не скажешь. Боевой, несколько успешных боевых операций провел, благо места у нас здесь очень беспокойные. Но с другой стороны, много у нас других офицеров, не менее заслуженных, чем он. А есть и такие кто сами непосредственно в боях участвовали с оружием, врукопашную. Командир то наш только руководил и все, сам в драку не лез. Однако одним офицерам ничего не светит, а командиру - третья звезда на погон и орден на грудь. А тут вдруг такое ЧП. Это ему - как серпом по яйцам. Так что он спишет Мамедова на боевые, чтобы не было никаких разборок с прокуратурой. Ну а ты подлечишься у меня, и мы тебя тоже представим к ордену за ранение. Зря что ли ты пострадал?
   - Что-то как-то у тебя все гладко складывается. Только не очень мне все это нравится. Как я могу орден нацепить за такое ЧП? Не надо мне этого.
   - А тебя никто и спрашивать не будет. Орден положен тебе за то, что ты получил ранение. Каким образом ты его получил - никого не должно интересовать. Понял? Я тебя, своего брата в обиду не дам. Прекрати сентиментальность здесь распускать. Ты что, не догоняешь, что этот чурка тебя хотел убить? Он оказался твоим врагом, предателем Родины, если хочешь. А ты попал в самую настоящую боевую обстановку. Так, что ты, дорогой, хорошенько подумай над моими словами, все взвесь и откажись, только откажись не от награды, а от своих идиотских мыслей.
   - Может быть, ты и прав. Только все равно мне жаль.
   - Кого тебе жаль? Его тебе жаль? Я эту гниду прекрасно знаю, и мне его ничуть не жаль. Правильно ты все сделал!
   - Да не его мне жаль, а спирт разбитый. Вез к тебе его и не довез. Совсем не на такую встречу я рассчитывал.
   - Спирт тебе жалко? - спросил и тут же громко рассмеялся Мишка, - Зачем ты его вообще вез? Ты не знал, к кому в гости летел? У меня этого дерьма - хоть попом ешь.
   - Ну, Миша, а что я еще для друга мог с собой взять здесь, в Афганистане?
   - Ты не волнуйся, выздоравливай быстрее, и мы с тобой еще наквасимся. Рану твою вылечим. Лишь бы инфекции не было. Я тебя тут такими антибиотиками пичкаю, исключительно импортными, трофейными. Мы их взяли с каравана. Представляешь, эти проклятые империалисты по линии Красного Креста такие чудесные препараты поставляют для "духов". Я таких препаратов сроду не видел. Таких в Союзе никогда не было и в ближайшее время не предвидится. Одни упаковки только чего стоят. А сами препараты? Мм-м...
   - Да я знаю, сам насмотрелся на эти трофеи.
   - Так что ты поправишься быстро. Самое главное - пуля прошла навылет, не задела ни кость, ни крупные сосуды. Все будет о"кей.
   - Да, Миша! Я так понял, что здесь тяжелая обстановка, как вокруг, так и внутри части.
   - О, Володька, не то слово. Сейчас более-менее спокойно стало, а то же целая война была между солдатами и офицерами.
   - Что ты говоришь? - не поверил я ему, - как это война?
   - Так вот. Слухай сюда. Это только в песне поется "Мы от маршала до рядового - вся единая семья!" Помнишь такую песню? Семейка, яти иху мать. Сейчас я тебе покажу кое-что.
   Мишка подошел к сейфу, в котором, по-видимому, хранились сильнодействующие лекарства, достал оттуда фотографию и показал ее мне. На фотографии был обнаженный труп мужчины на патологоанатомическом столе. Из виска мужчины торчал штык-нож, загнанный в голову чуть ли не по самую рукоятку.
   - Это - наш прапорщик с роты охраны, Горелов Иван Данилович. Сволочь была редкостная. Прости меня, господи, что я так о покойнике говорю. Убили его, несомненно, его же солдаты. Было за что. Мы тут две недели разбирались с этим случаем. Прокурор прилетал из Кабула, с каждым солдатом беседовал. Убийцу так и не нашли. В конце концов, списали прапорщика на боевые. Оно, конечно, и правильно с одной стороны. Для его родственников совсем не безразлично: погиб ли он, выполняя свой долг перед Родиной, или он был убит своими же подчиненными, которым он напакостил. Разница большая. Но с другой стороны, убийца остается необнаруженным, ненаказанным, и он живет среди нас сейчас.
   - Да, невесело у вас здесь.
   - Все верно. Сейчас, правда, солдат немного удалось прижать. Троих оформили в дисбат, так остальные чуть присмирели. А то ведь доходило до откровенного саботажа. Здесь, Володя, совсем другие условия. Часто воевать приходиться. Солдатня наша сама по себе представляет сборище головорезов. Все они с гонором, с чувством, так сказать, собственного достоинства, очень не любят, когда ими начинают командовать, обращаться по уставу и тому подобное. Многие офицеры лишний раз не заходят к ним в палатки.
   - Но ведь также нельзя. Они чувствуют, что их боятся, поэтому и борзеют. Неужели нельзя обуздать их?
   - О-о, Воха, ты их плохо знаешь. Они уже сейчас борзые и другими вряд ли станут. Знают, что их в десять раз больше, чем офицеров. Что до Кабула далеко. Оттуда очень редко в гости к нам приезжают. Вот этот самый прапорщик (Мишка потряс фотографией) их не боялся и очень хотел их подмять под себя, так видишь, чем все его усилия закончились?
   - А за что его убили?
   - Лупил он их, благо сам здоровый, как бык, мастер по дзюдо. Он одно время инструктором по рукопашному бою был у нас. Но когда во время тренировок сломал руку одному хлопцу, его сняли с этой должности и назначили начальником роты охраны. Но он и в своей роте давал волю садистским наклонностям. Потом нарвался на одного борзого солдата, тоже здорового как и сам прапорщик. Отказался этот солдат подчиняться, просто не выполнил какой-то приказ. На следующий день этот прапорщик перед строем решил вынести ему взыскание. Подал команду: "Рядовой такой-то, выйти из строя". Тот ему в ответ: "Не выйду". Прапорщик повторил команду. Рядовой ему снова отвечает, но уже на повышенном тоне: "Я сказал, не выйду! Что непонятно?". Прапорщик решил призвать его к благоразумию: "Рядовой, Вы забыли, где Вы находитесь! Я напомню Вам, что мы все на данный момент находимся в боевой обстановке. А в случае невыполнения приказа командира в боевой обстановке командир обязан применять любые меры к нарушителю вплоть до применения оружия. Это я Вам, рядовой, напомнил положения боевого Устава. Я еще раз Вам приказываю: выйти из строя!" - сказал прапорщик, расстегивая кобуру и извлекая пистолет. Солдат продолжал выдрючиваться: "Кишка тонка у тебя, прапорюга сраная. Ну, попробуй стрельни!", - засунул руки в карманы, ремень как у любого "деда" на яйца повесил, куртка до пупа расстегнута, стоит и ухмыляется. Прапорщик направил пистолет на него и выстрелил. Потом пошел к дежурному, доложил ему обо всем, сдал пистолет и попросил арестовать его и посадить на гауптвахту. Просидел он там около суток. Офицеры три часа на совещании обсуждали происшествие, пока не вынесли вердикт: прапорщик действовал по боевому уставу. В целях укрепления дисциплины командиром было решено довести до каждого специальный приказ, в котором были бы оправданы действия прапорщика. На вечернем построении этот приказ был зачитан. Прапорщика выпустили, но через два дня его нашли в "каптерке" вот в таком виде, - Мишка еще раз указал на фотографию, - Причем пролежал он там сутки, так как те, кто его убивал, умудрились изнутри закрыть "каптерку" и вылезти через крышу, для чего им пришлось разобрать шифер и затем аккуратно уложить его на место. Поэтому и исчезновение прапорщика сразу никто и не заметил. Когда взломали дверь в "каптерку", там мы обнаружили такой погром, будто ураган прошел. Битва была, видимо, крепкая. Но, на сей раз не повезло прапорщику.
   - Да, Миша, теперь до меня дошло, почему Мамедов хотел убить меня. Действительно у вас здесь война.
   - Ты прав, скрытая война. Солдаты ненавидят офицеров и прапорщиков вне зависимости от личных причин. Но в последнее время командиру удалось достигнуть перемирия. Дело в том, что на нашу базу из Москвы прибыли тридцать офицеров спецназа. Все они - молодые, здоровые и накачанные ребята. Они - молодцы, я их очень уважаю, потому что в плане общения с людьми я вздохнул свободно. До сих пор приходилось с быдлом общаться, разучился по-человечески говорить, один мат на языке. А теперь у меня все нормально. Ты тоже с ними познакомишься и поймешь - очень интересные, умные ребята, в общем, настоящие офицеры. Если раньше наш батальон назывался просто батальоном, ну кое-кто его считал десантным. То после прибытия спецназовцев вся солдатня стала считать наш батальон спецназовским. Так вот, командир, комэска наш то есть, построил всех солдат, откровенно поговорил с ними, дал понять, что он любого может посадить в тюрьму за наркоту, стоит только ему вызвать в гарнизон прокуратуру. Взял на понт, как говориться. Ему поверили, не сообразили, что в таком случае и командир вряд ли избежит наказания. А в заключение комэска сказал, что в случае нарушения дисциплины, или еще хуже неподчинения, саботажа, он найдет хорошее средство для воспитания. Все поняли, что комэска имел в виду недавно прибывших офицеров. "Для офицера спецназа все равно, сколько вас против него: пять, тридцать или триста. Разницы нет", - сказал он им напоследок. Ну и ладно. Договорились, что командир будет закрывать глаза на наркоту, но солдаты должны при этом соблюдать дисциплину, хотя бы поддерживали видимость порядка. И ты знаешь, Володя, такой откровенный разговор пошел на пользу. Порядок более-менее установился. По крайней мере, нет такого, когда из строя угрозы в твой адрес раздаются типа "Ты что, лейтенант, прапорщика Горелова забыл? То можно напомнить".
   - Ничего себе обстановочка. Куда я попал? - схватился я за голову.
   - Ты знаешь, Воха, я в последнее время серьезно задумываюсь над ролью наркотиков в создании такой обстановки. Любой солдат, я знаю, прячет где-то у себя наркоту. Достаются наркотики во время боевых, когда грабятся кишлаки, караваны. А некоторым, как Мамедову, "духи" сами поставляли, а он распространял их среди солдат. Если кто из солдат ко мне на прием приходит, я сразу определяю, когда и сколько он принял наркотиков. Это считается у нас нормальной обстановкой. Все бы было понятно, но в последнее время, с солдатами что-то странное стало твориться. Четыре летальных исхода за последний месяц было от непонятного диагноза для меня. Очень сильные приступы ярости, с судорогами как при эпилепсии, с пеной изо рта. Затем небольшое успокоение, даже в сознание ненадолго приходили, но потом - внезапная смерть. Все это настолько непонятно мне, что я просто теряюсь. Мне не приходилось сталкиваться с этим никогда, понимаешь? Наркотики в принципе так сразу не вызывают такой клиники с летальным исходом, понимаешь?
   В дверь постучали.
   - Да, войдите, - крикнул Миша.
   Вошел солдат в синей медпунктовской пижаме и сходу заныл просительным голосом:
   - Товарищ старший лейтенант, ну выпишите меня в подразделение. Ну, пожалуйста.
   Миша сердито прервал его:
   - Я же сказал тебе, что этот вопрос решен. Никуда я тебя не выпишу, пока ты не пройдешь полный курс лечения. Не хватало еще пневмонии мне.
   - Ну, товарищ старший лейтенант. Вы же поймите, завтра наши на боевые идут, а я здесь должен сидеть. Не могу я здесь оставаться.
   - Сможешь. Без тебя будет, кому грабить караван. Тебе что, мало того, что уже есть у тебя. Ты же таможню не пройдешь со своими шмотками.
   - Да я пока у вас здесь лежал, мое барахло растащили уже наверняка. Товарищ старш...
   - Все! - Мишка хлопнул по столу, - это - мой приказ. Никакие возражения не принимаются. Выполняй задачу, которую тебе дежурный врач поставил. Разговор окончен.
   Мишка отвернулся от него, а от меня не укрылся гневный взгляд солдата, которым он одарил Мишкину спину, его особый злой блеск. Верхняя губа искривилась так, что мне совершенно ясно было, что солдат борется из последних сил, сдерживая свою злобу. Он постоял еще секунду в раздумьях, затем быстро вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.
   Мишка смотрел на меня, улыбаясь. Я цокнул языком, указывая на дверь, и сказал:
   - Если бы ты видел, как он на тебя посмотрел... Слушай, а ты сам не боишься солдат? Мало ли что им на ум взбредет?
   - Если честно, я их не боюсь, но опасаюсь. Поэтому, всегда знаю меру в своих с ними взаимоотношениях, знаю, где не надо перегибать палку, где можно достойно уйти от конфликта. Во всяком случае, я никогда никому не показал, что я кого-то боюсь. А в общем, я знаю, что солдаты меня уважают. Многим из них я не только здоровье сохранил, но и жизнь. Ты думаешь, я не видел, как этот солдат смотрел на меня? Я прекрасно чувствовал на своей спине его злобный взгляд, поэтому и не поворачивался к нему лицом, пока он не вышел. А то бы мне пришлось ему выражать свое недовольство тем, как он смотрит на меня. Я же вроде как не могу такое солдату позволять. Что я ему должен был сказать? Наверное, так: "Что ты на меня зыришь, как на вошь? Я тебе кто, по-твоему? А ну, смотри на меня ласково!" и тому подобное, что обычно говорят в таких случаях. Но зачем? У них у всех здесь болезненное самолюбие. Поэтому лучше не раздражать их лишний раз. Этот меня уже просто достал, поэтому я и прикрикнул на него.
   - Мне впервые приходится наблюдать, как солдат из медпункта жаждет вырваться в подразделение. Обычно, наоборот, стараются отсидеться в медпункте.
   - Да, ты прав. Обычно в армии самый ходовой диагноз - это шлангит. Но здесь особая жизнь. Ты думаешь, зачем этот друг просится в подразделение?
   - Я так понял, что хочет за трофеями.
   - Совершенно верно. Мы с тобой как-нибудь прошвырнемся по палаткам, когда санитарное состояние будем проверять. Ты увидишь, как живут солдаты. Все пространство внутри палаток застелено и завешено коврами, а кровати - так в несколько слоев. Прямо как в шатре у хана. На каждой тумбочке - магнитофоны. В одной палатке, как правило, одновременно орут несколько магнитофонов. Каждый хочет слушать свое. Тумбочки забиты барахлом, всякого рода безделушками, шмотками, наручными часами, браслетами. Азиатам особо нравятся пакистанские открытки с женщинами. Что они хорошего в них находят? В общем, все у них есть. Такой быт здесь солдаты устроили себе за счет рейдов, засад, разведок, то есть на боевых, как у нас говориться. Риск быть убитым - небольшой, а поживиться можно неплохо.
   - Но ведь их не пропустят через таможню с таким количеством барахла? Как можно протащить ковры через таможню, если они даже в наших военторговских магазинах не продаются?
   - Правильно, так наши солдатики особо и не стремятся все это в Союз переправлять, передают здесь по наследству. На хрена им ковры в Союзе. Бабушкам дарить? Они далеки от этих мыслей. Здесь наслаждаются комфортом. И у командования забот почти никаких о быте солдат. Замполит наш одно время возмущался: почему в Ленинских уголках вместо стендов с фотографиями Политбюро ЦК КПСС или Высшего командования Вооруженных Сил расклеены этикетки от презервативов с голыми бабами, а сами презервативы надуты и развешены по разным углам? Ему солдаты объяснили, что он не прав, и видно, так доходчиво объяснили, что он в палатки с тех пор не заявляется. И вообще, он живет сейчас тихо сам с собою, как говориться. Никого не трогает, ни с кем не проводит политзанятия, никому не рассказывает про интернациональный долг. Просто живет и все.
   - Так отправили бы его в Союз? Что ему тут делать?
   - А зачем? Пусть живет. Командир наш его не трогает. Служба ему идет, еще и в льготных размерах. Отсидит свой срок и уедет домой. Другого вместо него пришлют, который тоже подергается первое время, а затем успокоится. Откровенно говоря, кому здесь нужны басни про комсомол? Вести политработу среди нашего контингента - неблагодарная и бестолковая работа. Лучше спокойно отсиживаться и не во что не вмешиваться.
   - Может ты и прав. Миша, а что ты там говорил о наркотиках?
   Миша посмотрел на меня странно, как бы испытывая колебания, говорить или нет, тяжело вздохнул.
   - Знаешь, старик, я тебе, может быть, позже кое-что скажу, только прошу тебя, ни с кем на эту тему здесь не общайся. Понял?
   - Да я не в том смысле, чтобы для себя их достать. Неужели ты так про меня подумал? Я ради чистого любопытства? Мне просто интересно то, что ты рассказал, ну про эти странные клинические проявления со смертельными исходами.
   - Володя, у меня такое ощущение, что это все - необычное, даже, я бы сказал, страшное дело, с элементами мистики. Здесь многое мне непонятно. Я как-то побеседовал с особистами на эту тему, но, к моему удивлению, они мне прямо сказали, чтобы я не обращал никакого внимания на эти смертельные случаи и не распускал язык. Поэтому давай так, придет время - я тебе расскажу о своих соображениях. Я и сам сейчас мало что знаю, но хочу докопаться. Здесь нужна особая осторожность. И вообще, на сегодня тебе достаточно впечатлений. Ты давай спи и выздоравливай быстрее. Мне не терпится с тобой за столом посидеть, а не склоняться над твоей кроватью. Сейчас я тебе еще физраствор поставлю с витаминчиками.
   Мишка сменил мне капельницу, и я опять погрузился в тревожную полудрему...
   
   Когда я проснулся, было уже утро следующего дня. В помещении никого не было. Я увидел перед собой на стуле чашку с едой. С удовлетворением отметил появление у себя чувства голода, приподнялся на подушку и позавтракал медпунктовской кашей и печеньями с соком, которые для меня принес Мишка. Потом я решил встать, для чего сначала присел на кровати, морщась от боли и упираясь обеими руками так, чтобы рана на ноге не тревожилась. Затем взял костыли и попытался встать на здоровую ногу. Тут же у меня все потемнело в глазах, и я решил снова сесть на край кровати.
   В дверь без стука резко вошел старший сержант, весь внешний вид которого говорил о том, что он здесь хозяин. Он осмотрел комнату и обратился ко мне хамоватым тоном:
   - Ты доктора не видел?
   Вместо ответа я посмотрел на свои погоны, есть ли там еще звезды. Звезды были на месте, но тогда совсем мне непонятно, почему сержант обращается со мной на "ты", как с пацаном каким-то. Я в недоумении перевел взгляд от погон на сержанта. Может он плохо видит, с кем разговаривает?
   - Ты что уставился на меня? Я тебя спрашиваю, где доктор? - еще более повысил тон наглец, - Его комэска срочно к себе вызывает.
   Только сейчас у меня нашлись кое-какие слова. Я сказал ему более-менее спокойно:
   - У вас здесь все такие борзые сержанты? Почему ты, сержант, позволяешь хамить мне, офицеру?
   Сержант очень удивился. Я понял, что он по-другому и не умеет разговаривать, ему здесь позволялось все.
   - А ты, старлей, собственно, чем недоволен? - спросил он, смачно растягивая слова.
   - Твоей наглой рожей. П-шел вон отсюда! - я уже не мог сдерживаться. Нестерпимо хотелось врезать по этой ухмыляющейся физиономии. Тот, который стрелял в меня на вертолетной площадке, тоже имел такую же хамскую, упитанную рожу, я уверен.
   - Что-что? Что ты сказал, старлей, ну-ка повтори.
   Сержант сморщил брови, присел, нахохлился, сжал свои кулаки, но я почувствовал, что его вид выражал лишь внешнюю браваду. Внутри же сержант сник, не ожидая, видимо, такого ответа с моей стороны. От меня не ускользнул едва уловимый испуг в его наглых глазенках. Я презрительно сказал ему:
   - Послушай, мальчик, я тут одного такого вроде тебя отправил к праотцам, смотри, как бы тебя подобная участь не постигла. Так что я еще тебе разок повторю, как ты просишь: пошел вон, или я табуретку о твое говнохранилище разобью сейчас. Ты меня понял?
   Дверь открылась, и вошел Миша. "Очень вовремя", - подумал я. Сержант ретировался, процедил сквозь зубы, пятясь к двери:
   - Ладно, старлей, мы еще с тобой встретимся, - затем обернулся к Мише, - Там комэска хочет, чтобы ты зашел к нему, - и, не дожидаясь ответа, хлопнул дверью.
   - Что это за чмо тут приходило, тебя спрашивало?
   - Это - водитель комэски, командира нашего.
   - Оно со всеми так нагло разговаривает?
   - Да, со всеми. Командир к нему слишком благосклонен, вот все офицеры с ним и нянчатся. Кому надо из-за сопляка с командиром конфликтовать? Офицеры просто внимания не обращают на его манеру общения. Ну, ладно. Сейчас здесь будет работа. Вернулась наша группа из рейда, захватили много трофеев, в том числе медикаменты. Я должен пойти разобраться, что там к чему. Говорят, есть санитарные потери, кое-кому нужно медпомощь оказывать. Так, что ты побудь еще здесь, я скоро вернусь.
   Я не успел попросить Мишку проводить меня на улицу, как он уже выбежал. Что ж, я сам поковылял на костылях. Выбрался наружу, подышал свежим морозным воздухом, который тут же сделал меня пьяным, закружил голову. Я решил вернуться и лечь в постель. Недавнее общение с сержантом не выходило у меня из головы. "Твоей наглой рожей! П-шел вон отсюда!" - эти мои слова, адресованные сержанту, несколько раз подряд возвращали меня к тому моменту, когда я их произнес. Сначала я думал, что поступил совершенно верно, но потом стал сомневаться. "А ведь ты не прав, Володька. Не надо было сержанту отвечать еще более крутым хамством", - сказал я сам себе. А этот приступ злобы? Откуда он у меня вдруг вырвался наружу? Я ведь всегда был спокоен, сдержан, а тут вдруг разорвать был готов наглеца. И почему я решил, что сержант - отпетый наглец? Невоспитанный - да, незнакомый с уставными требованиями воинской вежливости - да. А кто ему здесь проводил занятия по воинским уставам? Батальон не выходит из боевых. Самый воюющий батальон в Афганистане. Солдаты привыкли в этой боевой обстановке обращаться на равных с офицерами. Прямо, как в американской армии. Так откуда сержанту знать, что к старшим по званию нужно обращаться на "Вы"? По возрасту, если в расчет брать только внешний облик, - мы с ним практически одинаковы. "Да, Володька, ты явно перегнул палку. Подумать только, что ты о себе возомнил! Как это могло получиться, что сержант с тремя лычками на погонах посмел обратиться к тебе на "ты", к тебе, у которого на погонах три звездочки? Его величество старший лейтенант! Нет, надо гордыню в себе и излишние амбиции немного придавить. А может, я был прав, все-таки? Что за армия будет, если в ней нет субординации? И все же, если я себя считаю воспитаннее и интеллигентнее сержанта, то не должен был на его хамство отвечать тем же".
   Через несколько минут вбежал Миша и сказал:
   - Все, разобрался я с трофеями, рассортировал и сложил в ящики на складе. Теперь медикаментов хватит на два месяца. Я вот тебе витамины в сиропах прихватил. Будешь теперь лакомиться.
   - Миша, мне надо бы вашему командиру представиться, предъявить ему командировочное удостоверение.
   - Зачем? Он о тебе в курсе, знает, что ты у меня на постельном режиме.
   - Я себя чувствую не по себе. Я прибыл к вам не валяться в постели. Да и пройтись мне надо, проветриться, так сказать.
   - Ты уже можешь ходить?
   - С костылями могу. Непривычно, правда, но все лучше, чем лежать. Проведи меня к командиру.
   Я уговорил его. Через полчаса мы зашли в кабинет комэски. Стоя на одной ноге, опираясь на костыли, я выпрямился, пытаясь принять уставную стойку "смирно" и доложил:
   - Товарищ подполковник, старший лейтенант Корсаков, начальник лаборатории особо опасных инфекций Кабульского санитарно-эпидемиологического отряда, прибыл для проведения санитарно-эпидемического надзора...
   - А-а, недострелянный, - совсем не по уставу ответил на мой доклад подполковник, - присаживайся на стул, а то еще упадешь.
   Он выглядел превосходно. Все в нем подчеркивало его превосходство: молодой, пышущий здоровьем, крепко сложенный офицер. Идеально подобранный к его росту и сложению новый камуфляж не скрывал, а, наоборот, подчеркивал рельефность натренированной мускулатуры. Красивое, чисто выбритое лицо. Мне сразу вспомнился наш командир подполковник Веманис, обрюзгший с выдающимся животом, неопрятный и частенько с перегаром изо рта.
   Я сел за стол, аккуратно отложив в сторону костыли.
   - Разрешите доложить цель своего прибытия? - я не мог вести разговор не по уставу. Протянул подполковнику командировочное удостоверение.
   - Давай, докладывай, надзиратель, - небрежно бросил он, - расскажи мне, что такое санитарный надзор.
   Он положил удостоверение перед собой и начал изучать его. Снисходительно-презрительный тон, которым он подчеркивал свое превосходство перед моей персоной, сразу настроил меня против него. Я внутренне мобилизовался на борьбу. Понял, что мне предстоит доказывать этому холеному красавцу важность моей миссии.
   - Товарищ подполковник, в плане санитарного надзора я должен проверить организацию питания, водоснабжения, банно-прачечного обслуживания личного состава вашего батальона, условия быта солдат и офицеров. Результаты проверки я должен оформить в виде акта.
   - Так что-то я не совсем понял. Ты прилетел меня проверять что ли? Ты знаешь, что меня никто никогда здесь не проверял?
   Снисходительно-презрительный тон комэски явно переменился на возмущенный.
   - Извините, в своей служебной деятельности я руководствуюсь приказом Министра обороны "Об организации государственного санитарного надзора в СА и ВМФ". Служебный статус у меня такой - проверяющий.
   - Но в твоем командировочном удостоверении цель командировки указана другая. Вот, читай сам: организация вакцинации против вирусного гепатита. Ни слова о надзоре. Так, что собирайся ты, старлей в Кабул. Здесь тебе делать нечего. У меня и без тебя достаточно работы. Не надо мне мешать. Понял?
   Он подавлял меня своим превосходством. Такие вояки, как он, по головам идут, делая себе карьеру. Он, будущий орденоносец и полковник, уже сейчас вел себя в соответствии с будущими своими регалиями. "Надо его как-то вежливо приземлить. Это тебе, Володька, не сержант, его голову ты не назовешь говнохранилищем". Я ответил ему:
   - Да, я прилетел с той целью, что указана в командировочном удостоверении. Но Вы знаете, что Ваш часовой не вертолетной площадке уничтожил весь прививочный материал, который я взял с собой. Поэтому, это задание я не могу выполнить. Но поскольку я нахожусь сейчас в Вашей части, я должен выполнить свою работу по санитарному надзору и привести отчет в Кабул в виде акта проверки.
   - Что ты мне тут лепишь, старлей? Какой такой акт проверки? Ты не успел еще добраться до батальона, а уже доставил мне массу неприятностей.
   - Товарищ подполковник, я тоже могу заявить Вам, что не успел я добраться до Вашего батальона, как меня чуть не убили. Вы же не хотите, чтобы я в прокуратуру обратился с рапортом по этому инциденту?
   Он злобно сверкнул глазами. Явно не привык, чтобы его какой-то заезжий старлей так резко осаживал. Но упоминание о прокуратуре сбило с него спесь. Он взглянул на Мишку, который сидел молча рядом со мной, и спросил его:
   - Что будем делать с проверяющим? Отправим его назад в Кабул?
   Взгляд его, обращенный к Мише, выражал совсем другой смысл вопроса: "Давай, Миша, выручай. Не должен он лететь в Кабул, не должен обращаться в прокуратуру. Не видать тогда мне ни ордена, ни полковника. Сделай так, чтобы я достойно смог выйти из этой ситуации". Миша, видимо, понял своего командира.
   - Товарищ подполковник. Давайте поступим следующим образом. Я, как начальник медицинской службы, обязан заниматься и противоэпидемической работой и санитарным надзором. Но я не специалист в этих вопросах. А Корсаков - специалист. Мы с ним вместе посмотрим наш батальон, и он подскажет мне, как лучше организовать дезинфекцию питьевой воды, особенно на боевых, как правильно пункты мытья котелков должны работать, как территорию с наружными туалетами в чистоте содержать, как с мухами летом бороться. Пусть специалист вникнет во все вопросы и подскажет нам. Нельзя его сейчас в Кабул отправлять. Он еще не транспортабельный. Ему перевязки ежедневные нужны.
   - Хорошо, уговорил. Вот вы вместе и работайте. Можете еще и зам по тылу подключить. Вопросы есть?
   - Никак нет, разрешите идти? - в два голоса, четко, как по уставу, отчеканили мы с Мишкой.
   - Давайте, валяйте, - совсем не по уставному ответил комэска.
   Ай, да Мишка, молодец, психолог. Ловко мы с тобой командира обломали....
   Прошло еще пять дней. Я уже чувствовал себя почти здоровым. Костыли отбросил. Рана на бедре быстро затягивалась благодаря ежедневным перевязкам. Я еще прихрамывал, чувствовал боль при ходьбе, но старался не замечать этого неудобства. В общем, я приступил к нормальной полноценной, насколько это возможно в Афганистане, жизни. Я познакомился со спецназовцами. Мы с Мишкой часто заходили к ним в гости, а они навещали нас. Я проникся большой симпатией к ним. Действительно, крутые ребята, приятно с ними беседовать. Многое я узнал об истории создания спецподразделений, о специфики их службы, о взятии Дворца Амина и других подвигах. В моих глазах эти ребята были просто героями из американских боевиков, нет гораздо круче американцев, потому, что водку еще умеют пить. Я в этом лично убедился, принимая непосредственное участие.
   Особо не торопясь, мы с Мишкой осмотрели все стороны жизни и деятельности батальона. Как я и предполагал, эти стороны были крайне запущены. Антисанитария господствовала на всей территории городка, и никто особо с ней не боролся. Тыловик, начпрод, начвещ разводили руками и вопросом "А что делать? Такова жизнь!" приводили меня в раздраженное состояние. Никто не хотел заниматься своими прямыми обязанностями. Наплевать им на солдат. Со временем я стал понимать, что, возможно, солдаты сами заслужили такое отношение к себе со стороны ответственных офицеров.
   Еще через несколько дней я сидел за столом в медпункте и составлял акт проверки, когда в комнату зашел старший лейтенант.
   - Здравствуйте.
   - Добрый день.
   - Вы будете старший лейтенант Корсаков?
   - Я.
   - Я - следователь военной прокуратуры старший лейтенант Беляев, прибыл из Кабула. Мне нужно с Вами побеседовать.
   - Да, пожалуйста, проходите.
   - Я веду расследование гибели подполковника Конончука, замкомандира вашего санэпидотряда. Специально прилетел сюда, чтобы задать Вам несколько вопросов.
   - Конончук погиб? - изумился я.
   - Да, погиб, причем обстоятельства гибели не совсем понятные нам.
   - Когда погиб?
   - В ночь с двадцатого на двадцать первое ноября.
   - Что Вы говорите? Как же это могло случиться? Двадцатого вечером я его еще видел живым.
   - Вот это меня как раз и интересует. Хотелось бы в подробностях узнать, когда в последний раз Вы его видели, о чем говорили, не показалось ли Вам что-то странное в поведении Конончука.
   - Конечно, показалось, сейчас я расскажу.
   Я вспомнил свое посещение бани и столкновение с Конончуком, его испуганное выражение лица, вспомнил женщину в парилке, так поразившую мое воображение. Я подробно начал излагать следователю свои впечатления. Он записывал сначала все в черновой блокнот, затем аккуратно переносил информацию на лист бумаги, оформленный в виде специального бланка.
   - После этого Вы уже не встречались с Конончуком?
   - Нет. Когда Веманис объявил тревогу по-пьяни, я не встретил Конончука среди собравшихся на плацу офицеров. Подумал, что он еще не поднялся с постели.
   - На тот момент его уже не было в части. Он выехал на ГАЗ-66 в сторону Теплого Стана. Только через два дня офицеры на колонне, проезжающей мимо, обратили внимание на взорванный и сгоревший дотла автомобиль в семи километрах от вашей части, недалеко от дороги. Предположительно, автомобиль подорвался на мине. Странно, что офицеры сообщили об этом своему командованию. Подобных останков сгоревшей техники много возле дорог. Их быстро растаскивают по частям, одни остовы остаются. Но, эти останки видимо показались им слишком свежими. Духи успели стащить только одно колесо.
   - Какое колесо?
   - Да одного какого-то колеса не досчитались при осмотре машины. На всех ободах были обгоревшие шины. А с одной стороны не только шины, но и полностью колеса не оказалось. Зачем оно духом понадобилось - непонятно.
   - А с какой стороны колесо было снято, не помнишь?
   - Нет, не помню. Да и какая мне разница?
   "Вот так, - подумал я, - фантасмогория продолжается. То, что я должен считать явившимся мне в кошмарном сне, продолжало иметь место в жизни. В колесо "барбухайки" действительно заложили начинку, которую потом и изъяли с обгоревшего автомобиля".
   - Так вот и пришлось мне взять это дело на расследование. От Конончука почти ничего не осталось, сгорел полностью, как в крематории. Нашли только его личный номер.
   - Вот это - новость! - не переставал поражаться я, - а что Веманис? Как он все это объясняет?
   - К сожалению, мы еще не допрашивали его. Он сейчас в Союзе, на родине Конончука. Оформил командировку для сопровождения гроба. Вернется, тогда будем дальше выяснять. Кстати, Вы упоминали о незнакомой женщине. Мой товарищ по прокуратуре занимается сейчас пропажей женщины, которая направлялась в вашу часть на должность секретаря. Она пропала с пересылки тоже, предположительно, 20 ноября. Никто из вашей части ее не видел, или отрицают, что видели.
   - Ну, как же никто не видел? Меня чуть ли не силой в баню не пускали. Предупреждали, что командир там с бабой моется. А я только вернулся с двухмесячной командировки, весь пыльный, грязный, вонючий. Наплевал на все предупреждения и пошел в баню. Да, лично ее могли не видеть, но знали, что она в бане.
   - Кто-нибудь говорил Вам, что эта женщина - ваша новая сотрудница?
   - Да, говорили. Еще говорили, что командир хочет ее сразу определить в качестве своей "полевой жены".
   - Вы можете описать ее внешность?
   - Боюсь, что нет.
   - Но Вы утверждаете, что видели ее.
   - Да, видел, но... не с той стороны.
   - Поясните.
   - Она лежала в парилке на самой верхней полке, на животе, ногами..., г-м... в мою сторону. То есть я могу описать только..., понимаете?
   - М-да, странная ситуация.
   - Да, если это для Вас важно, я видел, выходя уже из бани, как водитель нашего Уазика разгружал вещи, чемодан и большую сумку и заносил их в штаб, вполне возможно - в кабинет командира.
   - Вы точно это видели?
   - Абсолютно. Серого цвета чемодан, большой на молнии и перетянутый ремнями с боков, и сумка округлой формы.
   - Вы не представляете, какую важную вещь Вы мне сообщили, - обрадовался следователь, записывая мои слова в протокол, - В вашей части никто, даже водитель Уазика, не признался в этом. "Не знаю, не видел" - и все. А дежурный по пересылке прапорщик показал, что 20 ноября эта женщина выехала за территорию пересылки на Уазике и забрала вещи, которые он также описал, как Вы.
   - Так вы, пожалуйста, поищите вещи хорошенько у нас в штабе отряда.
   - Ну, ясный пень, сделаем.
   - Смотрите, не опоздайте. Вам надо это сделать, пока Веманис из Союза не вернулся. Возможно, он уже избавился от них.
   - Да, Вы правы. Мне сегодня же ночью надо лететь обратно в Кабул.
   Потом мы попили чай, следователь зачитал мне мои показания и я расписался в том, что "с моих слов записано верно".
   В этот вечер я пораньше лег спать. Обдумывал нашу беседу со следователем. Что-то слишком много смертей в последнее время сопровождает меня. Теперь вот Конончука нет в живых. Где он сейчас? Парит где-то в космосе рядом с Землей? Или так же, как и я вернулся на Землю, чтобы исправить свою досадную и нелепую ошибку, завершившуюся смертью? Все чаще меня стало одолевать странное чувство нереальности окружающего мира. Это после моего сна перед возвращением с Саланга. Как бы я хотел забыть его. Но не могу. Может быть, когда я вернусь домой, в такой теперь далекий недосягаемый Союз, это чувство оставит меня? Там меня ждет мой Настеныш, мои сыновья. Когда же наступит этот счастливый момент? Мне очень тоскливо здесь, мне надоело считать дни до окончания срока моего пребывания здесь. Что я здесь забыл среди гор и пустынь, среди палаток и модулей, наружных туалетов, солдат с АКМами, БТРов, "барбухаек", духов, вертушек, низкого звездного неба? Все чужое, враждебное и ...нереальное.
   Я закрыл глаза и стал мечтать о Насте, о своем доме, детях. Каждый раз перед сном, я подсчитывал количество оставшихся дней, которое мне предстояло провести в Афганистане, и количество уже "отбытых" здесь дней. Я прослеживал, как меняется соотношение между ними. Считал и мечтал о тех последних днях, когда я буду готовиться к возвращению в Союз. Десятки раз я рисовал себе радужные сцены путешествия к моему дому, счастливые переживания в момент встречи с родными. Когда же это случится? Дождусь ли я своего счастья? Может быть, зря я написал Настенышу про свой сон? Не надо было ее тревожить. Я вновь представил родное, бесконечно дорогое и милое лицо Насти, и увидел тревогу в ее глазах. Что-то случилось очень неприятное, и в этом есть моя вина. Мое письмо принесло беду. Я увидел слезы в глазах Настеныша, бесконечное одиночество и пронизывающий холод пустыни. Где ты сейчас, Настя? Как мне помочь тебе в твоей беде?
   Я почувствовал, как медленно поднимаюсь над землей и плавно перемещаюсь туда, куда по моим расчетам нужно двигаться. Сначала я просто переносил себя, ничего не замечая вокруг, как будто на ощупь выбираясь из темного помещения. Затем постепенно становилось светлее, и вдруг я увидел снежные вершины гор. Я уже видел эту величественную картину не раз из иллюминатора самолета. И сейчас я наблюдаю то же самое. Только обзор стал намного обширнее. Я находился на гораздо большей высоте, чем во время полета в самолете. Я мог охватить взором целые горные цепи, огромные по площади пустынные плато. Далеко впереди Земля образовала гигантский куполообразный горизонт. И на этой Земле я интуитивно почувствовал маленькую точку, куда мне надо лететь, куда в последние месяцы моей жизни я больше всего стремился. Эта была светящаяся невидимым светом точка в тридцати километрах от Термеза среди черной холодной пустыни. Там была она, моя жена, мой Настеныш. Я чувствовал, как ей плохо, холодно, страшно и обидно за предательство людей, которых она считала своими самыми близкими, единственными друзьями. Я воспринимал ее тревожные мысли как свои, и вдруг понял, что ее отчаяние достигло того предела, когда человек смиряется с мыслью о смерти. Она захотела умереть?!.. Да, это так. Я вдруг отчетливо внутри себя услышал ее голос: "Володенька, миленький, где ты? Володенька, я не хочу жить без тебя, я хочу быть с тобой. Я прошу тебя, Володенька. Где ты сейчас? Жив ли? Я хочу знать про тебя правду. Где правда? Почему я должна так страдать? Увидимся ли мы с тобой, и когда это будет? Где ты, родной мой?". У меня все похолодело внутри от ужаса. Это было слишком знакомое мне чувство смертельной опасности. Я должен помочь моей Насте, она не должна погибнуть! Как мне предотвратить угрожающую ей смерть? Я лихорадочно думал, пытался из логических построений сделать какой-то определенный вывод, и начать действовать...
   Я изо всех сил устремился к светящейся точке на Земле, ускоряя свой полет, преодолевая огромные пространства. Подо мной мелькали, быстро сменяя друг друга земные пейзажи, беспредельно огромные, темные в ночи и очень унылые. Я не должен позволить умереть Насте, я должен помочь ей. Быстрее, быстрее к ней! Как ты замерзла, бедняжка! Я чувствовал тот самый пронизывающий холод, который окутал ее, я тоже судорожно дрожал всем телом, так же как и она, я с испугом почувствовал замедление биения сердца, онемение ног и рук и понял, что Настя умирает от общего охлаждения. Я сейчас попробую согреть тебя, любимая. Я тебя обниму и согрею, высушу твои горькие слезы. Сейчас, я уже рядом!
   Мягко коснувшись ногами холодного песка, я побежал к ней. Неужели это ты, мой Настеныш, свернулся калачиком в темной выемке между бугорками песка! Скудные заросли верблюжьей колючки колыхались от холодного ветра. Окружающая пустыня извергала из себя могильный холод.
   - Настеныш мой, что ты здесь делаешь? - спросил я ее, наклонившись к самому лицу. Да, это оно, мое любимое родное личико, которое я всегда любил целовать, прикасаться щеками, тереться об него своей щетиной.
   Ну вот, я и встретился с тобой, милая моя, родная. Мне безумно радостно от нашей встречи, какой бы печальной она сейчас не была. Здравствуй, моя радость. Я коснулся своей рукой ее щеки, погладил, ощутил, насколько холодной она была. Наклонившись ниже, я дохнул своим внутренним горячим дыханием в ее лоб, затем в ее закрытые глаза, охватил своими ладонями ее лицо. Она очнулась. Я почувствовал это.
   - Володенька, это ты? Ты пришел ко мне? - тихо, совсем тихо спросила Настя, и лицо ее осветилось счастливой улыбкой.
   - Да, Настенька, я. Почему ты лежишь на холодном песке? Ты можешь простудиться. Встань, пожалуйста, давай я тебе помогу.
   Я прикоснулся руками к ее волосам, лицу. Она закрыла глаза. Я мягко поцеловал ее в губы, затем обнял, поставил на ноги.
   - Замерзла, малышка моя, - я взял Настины ладони в свои, поднес их к губам и стал дышать в них, затем прижал их к своим щекам, - одень, пожалуйста, мой бушлат, ты совсем холодная.
   - Володенька мой, живой мой мальчик. Как ты здесь оказался?
   - Ты меня позвала, и я пришел.
   Я держал ее в своих объятиях и к великой радости пришел к заключению, что так же, как и в прежней реальной жизни, я могу ощущать ее тело, могу поднять ее на руки. Все, как и прежде. Мы можем продолжать жить вместе друг с другом.
   - Да, я верила, что ты живой, что ты придешь, любимый мой, обними меня еще крепче, - сказала она, и мое сердце переполнилось радостью.
   - Конечно, моя родная, как же я могу не прийти к тебе, когда ты меня зовешь. Как долго я тебя не видел! Как же я скучал по тебе!
   - Да, я тоже скучала, я чуть с ума не сошла без тебя. Теперь мы всегда будем вместе? Скажи мне, всегда?
   - Да, Настеныш, я вернулся к тебе навсегда, теперь тебе не надо волноваться. Теперь все у нас будет здорово и прекрасно. Ты - моя радость, моя любовь.
   Настя облегченно вздохнула и еще сильнее прижалась ко мне, как и прежде уткнувшись своим носиком в мою подмышку. Я чуть было не закричал от осознания того, как божественно прекрасен был сейчас этот жестокий и нелюдимый мир. Мы сейчас стояли под яркими звездами, одни во всей Вселенной, и ничто не могло нас разделить друг от друга. Я в упоении целовал ей глаза, осушая их от слез, согревал губами холодный носик, нежно гладил ее растрепавшиеся волосы, стараясь привести в порядок прическу.
   Но вдруг тревога заполнила меня, отрезвив от пьянящего чувства радости. Я вспомнил, в какой опасности сейчас находится Настя, и для чего я сюда прибыл.
   - Настенька, давай пойдем отсюда, - сказал я, взяв ее за руку и пытаясь увести туда, куда ей просто необходимо было идти. И я уверенно знал это направление.
   - Давай, только я не знаю куда. Мы здесь с Вербиными заблудились, не знаем, куда заехали.
   - Как же вы могли заблудиться? Мы ведь когда-то были здесь, недалеко отсюда ловили рыбу, помнишь? Посмотри на те силуэты двух холмов, - я показал рукой вдаль, - За ними - озеро. Скоро солнышко будет всходить как раз между этими двумя холмами. А рядом с озером с той стороны - дорога, ведущая в Джаркурган. Пойдем потихоньку.
   Настя доверилась мне полностью, положила свою голову на мое плечо и побрела со мной, закрыв глаза, спокойная и счастливая...
   Мы вместе молча сделали несколько шагов, во время которых у меня в голове пронесся огромный вихрь эмоций. Единственным содержанием эмоций были два слова - Я ЛЮБЛЮ! Только сейчас я по настоящему понял, что люблю. Я и раньше признавался Настенышу в любви, и не обманывал ее, потому что действительно верил в сильное мое чувство к ней, но то, что муссоном нахлынуло на меня сейчас, я испытывал впервые. Вот она - настоящая ЛЮБОВЬ! Это - полный восторг, это - ликование, это - чудо, воплощающее в себе все: нежность, безграничную доброту, желание согреть и возродить к жизни замерзающее любимое тело, лютая злоба на все те обстоятельства, которые довели до смертельного отчаяния единственное на свете бесконечно дорогое существо, и великая радость от сознания того, что мы вместе сейчас, что мы - единое целое. Все, что было до сих пор, оказывается, было всего лишь прелюдией к великой ЛЮБВИ. Мы не видели друг друга целую вечность, невыносимо страдали от разлуки, и вот встретились. Эта долгожданная встреча так легко состоялась, стоило мне лишь захотеть. Мое огромное желание перенесло меня через пространство, и мы опять вместе.
   Она оторвала свою голову от моего плеча, и мы встретились взглядом, одновременно улыбнулись. Боже, какое это счастье! Я широко развел руки, чтобы крепче захватить ее в свои объятия, поднять и закружить, как много раз делал это в той прошлой жизни. Я захотел, чтобы мы оба громко, на весь мир, засмеялись, извещая всю вселенную о нашем счастье...
   Я обхватил ее руками и поднял над землей. Настеныш мой, почему ты такая легкая? Ее лицо внезапно изменилось. Оно стало прозрачным, затем быстро растворилось в ночи. В последнее мгновение я заметил на исчезающем лице Насти испуг и недоумение. Руки мои опустились. Я уже никого не держал. Что случилось? Почему? Где ты, Настя?
   Ее не было рядом со мной. Я огляделся вокруг и увидел ее в нескольких метрах от себя, там же, где обнаружил в момент встречи. Она лежала в той же позе замерзающего человека, свернувшись калачиком. Только рядом возле нее сидел на коленях мой друг Сергей Вербин. В трех шагах от них стояла его жена Светлана с двумя детьми. Сергей вдруг, размахнувшись, ударил по лицу Настю, потом еще несколько раз. Яркая молния пересекла пополам звездное небо, и гром разорвал тишину. Мой счастливый мир мгновенно разрушился. Я непроизвольно закричал и побежал к Насте, но, не добежав буквально трех метров, оторвался от песчаной поверхности земли, подхваченный неведомой силой, взмыл в воздух и быстро полетел высоко в небо. Последнее, что я услышал, были слова Вербина, обращенные к Насте, "Ну вот, кажется, ты и проснулась"...
   
   
   
   
  - 2 -
   
   Программист: Ну, как ваше впечатление от увиденного? Могли вы что-либо подобное предположить, живя на Земле?
   Проститутка: Ты имеешь в виду техническую сторону или что-то другое?
   Программист: Наверное, больше техническую сторону. Я ведь программист, всю жизнь имел дело с техникой.
   Проститутка: Я словно сама участвовала в тех событиях. Настолько все было реально, что у меня нет слов.
   Программист: Если бы ты могла к тому же осознать, что все, что мы увидели, услышали и прочувствовали, действительно имело место в реальной жизни. Это - не кино. Мы заглянули в реальные события, записанные информационной системой. Ну, а что скажете Вы, профессор? Вы, кажется, тоже изволили присоединиться к нам, хотя и с опозданием.
   Профессор: Я потрясен. Теперь я, пожалуй, верю вам. Верю, потому что сам лично в реальной жизни имел дело с пациентами, ставшими жертвами этого пресловутого ГЛ-2. Мне приходилось наблюдать подобную симптоматику.
   Программист: Мы все имели дело с ГЛ-2, потому и оказались здесь вместе, в одной бригаде.
   Проститутка: Я никогда не имела дело с наркотиками.
   Программист: Анна, я имею в виду косвенный контакт. Профессор принимал пациентов, которые употребили ГЛ-2, ты обслуживала своих клиентов, среди которых, я уверен, было немало наркоманов либо наркодельцов.
   Профессор: Сколько времени прошло после нашей смерти?
   Программист: Здесь нет времени. Вернее, оно здесь течет по своим законам и может не соответствовать течению времени в реальном мире. Так что, если для нас с вами прошел один час, на Земле могли промчаться месяцы и годы. К чему Вы это спрашиваете, профессор?
   Профессор: Я хочу вернуться на Землю. Я должен предупредить всех людей на Земле о грозящей опасности. Я должен рассказать им о ГЛ-2. Ведь они мыслят так же, как я мыслил на Земле. Своими исследованиями препарата они ничего не добьются, не поймут. Скажите, Вы можете что-то сделать, чтобы меня отправить на Землю, отправить хотя бы на один час. Я бы сделал послание всем живущим на Земле.
   Программист: Я думаю, что это невозможно.
   Профессор: Но ведь контактеры с ГЛ-2 возвращались в свои тела, значит это возможно.
   Программист: Да, возвращались, но при этом их тела были еще живы. А Вы уже умерли.
   Профессор: Я умоляю Вас, проверьте мой файл. Я длительное время находился в коме, на управляемом дыхании. Вы же знаете, что в наших клиниках аппаратура может неограниченное время поддерживать гомеостаз в организме, когда кора головного мозга уже невосстановима. Проверьте, вдруг я еще нахожусь в реанимации.
   Проститутка: Джон, почему бы тебе не выполнить просьбу профессора? Пусть отправляется на Землю.
   Программист: Мы не можем вдвоем оставаться на сепараторе.
   Профессор: Я ненадолго вас оставлю. Я только сделаю послание к людям и вернусь.
   Проститутка: Не торопитесь возвращаться, профессор. Джон, давай зададим программе расширенный поиск файла доктора Корсакова. Меня не покидает мысль, что он исчез из всех копий. Я знаю, что он нужен нам.
   Программист: Ты хотела сказать, он нужен тебе.
   Проститутка: Джон, меня никогда не подводила интуиция. Я чувствую, я даже уверена, что френальный комплекс Корсакова очень важен для информационной системы. Я постоянно думаю об этом. Ты же знаешь, через наш сепаратор прошли десятки тысяч людей, я ни на одном не остановилась. Джон, надо найти Корсакова и досконально изучить структуру его френов.
   Профессор: Вы ответите на мой вопрос или нет?
   Программист: Не давите на меня, успокойтесь. Я должен настроить программу поиска. Это займет немало времени. А пока я предлагаю вам просмотр следующей серии о ГЛ-2. Давайте вернемся к его источнику, там, где он произрастает. Выясним обстановку в районе самого интенсивного в мире производства героина. Посмотрим, что происходило в то время в высших, так сказать, эшелонах власти Афганистана. Так, нашел нужную информацию. Пока мы будем наблюдать за событиями, программа в это время будет вести поиск файла Корсакова и выяснит Ваше состояние на Земле, профессор.
   
   
  * * *
   
   Кабул , 6 мая 1978 г.
   Нур Мухаммед Тараки пребывал в возбужденном состоянии, часто вставал из-за своего рабочего стола и, заложив руки за спину, принимался ходить взад-вперед по кабинету. Уже пошла вторая неделя, как Военный революционный Совет, известивший страну о падении режима Дауда, передал всю полноту власти теперь уже просто Революционному Совету и сам влился в его состав. За эту неделю новый глава правительства, секретарь ЦК НДПА, халькист Нур Мухаммед Тараки еще не освоился со своим новым положением. В голове стоял сплошной сумбур, носились сотни идей, планов, перспектив. Очень трудно было сосредоточиться на последовательном решении отдельных вопросов. Тараки не мог унять своей радости, в очередной раз рассматривая стены и убранство бывшего королевского Дворца, затем Даудовской резиденции, а теперь его, Тараки, дома. Неужели после тридцати лет отчаянной борьбы судьба улыбнулась ему? Жаль, что только поздно добился он своей победы. Возраст уже такой, что пожить в полную силу, насладиться всеми теми многочисленными благами, о которых втайне мечтал всю жизнь, он не успеет. "Вот бы вышло так, что с этого момента, момента моей победы, отсчет моих лет пошел бы в обратную сторону. Но нет, не буду гневить Аллаха. Он сделал так, как считал нужным. Я бесконечно ему благодарен".
   Тараки подошел к окну и раскрыл его. С огромным удовольствием полной грудью вдохнул прохладный воздух утреннего Кабула. Солнце поднялось уже довольно высоко над горами, осветило панораму города. Подобно снежным горным вершинам блестели купола многочисленных мечетей. Город проснулся. Приступили к работе кари, муэдзины, хатыбы, призывая народ к совершению утреннего молебна. "Аллаху Акбар! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас по дороге прямой! По дороге тех, которых ты облагодетельствовал, не тех, которые находятся под гневом и не заблудших". Эти слова, ежедневно по несколько раз произносимые каждым мусульманином в эти утренние часы, зазвучали тысячами голосов во всех убогих хижинах и роскошных дворцах, государственных учреждениях, воинских частях, тюрьмах, мечетях Кабула. Нур Мухаммед Тараки вместе со своими согражданами тоже обратился к Всевышнему, преисполненный великой благодарности за счастливый поворот судьбы. Президент стал изучать свою столицу с новых позиций. Он чувствовал, как просыпается его город. Именно чувствовал, потому, как с высоты окна не мог видеть все детали пробуждающегося города. Тараки чувствовал, как многочисленные хижины, похожие на выдолбленные в горах ласточкины гнезда, жадно впитывают серыми глиняными стенами солнечное тепло. Сонные ребятишки, босые и полураздетые, мало отличающиеся цветом кожи от стен хижин, выползают из под старых, драных одеял, и выходят на пыльные дворики встречать солнце. Дукканщики поднимают жалюзи витрин своих маленьких тесных магазинчиков-дукканов. Уходят в горы водоносы. Подростки, нахлестывая медлительного ишака, везут арбу дров на базар. Ближе к центру Кабула, улицы двух-трехэтажных зданий госучреждений чередуются с кварталами роскошных особняков, принадлежащих в основном правительственным чиновникам, муллам, имамам и представителям других высоких слоев духовенства и интеллигенции. Высотных современных зданий в Кабуле мало. Тараки подумал, что придет время, и он всерьез займется благоустройством своей столицы. Не хотелось думать, что совершившийся военный переворот, который для НДПА представляется как Великая апрельская революция, возлагает на партию огромную ответственность по удержанию и укреплению власти. Не хотелось сейчас думать о многочисленных соперниках, врагах, предателях, не принявших сторону революции, открыто объявивших "джихад" новому правительству. Что-то надо было делать, что-то предпринимать существенное. Тараки вдруг поймал себя на мысли, что ему не хочется работать, думать о таких серьезных вещах. Он продолжал упиваться счастьем. И это мешало ему работать. Неделя его пребывания в королевском дворце оказалась почти бесплодной. Раннее он много раз, в разные периоды борьбы и особенно в Даудовских застенках, мысленно представлял себя главой правительства. Тогда он четко знал, как будет действовать, с чего начнет свое правление. И вот - власть уже в руках, а Тараки затрудняется в своих действиях.
   Улицы города заполнились потоками автомобилей. Почти все желто-канареечного цвета автомобили создают характерную раскраску улиц. Многие автомобили имеют весьма неприглядный вид: неухоженные, с облезлой краской и помятыми корпусами. Их владельцы не стремятся скрывать возраст машин. Мерный автомобильный гул, доносившийся до королевского дворца, привносил бодрости в революционное настроение Тараки. Он дышал яркой синевой неба, жмурил глаза, подставляя лицо солнцу, с блаженством воспринимал щебет птиц. Тараки, подтянутый, седой, профессорского вида мужчина, в свои 61 год выглядевший несколько старше, сейчас чувствовал себя молодым и по-настоящему счастливым.
   Налюбовавшись панорамой Кабула, который продолжал жить в своем привычном ритме, несмотря на недавние революционные потрясения, президент закрыл окно, сел за свой рабочий стол и вызвал секретаря.
   - Прибыли ли представители духовенства, которым я назначил аудиенцию?
   - Да, господин президент. Они ожидают в зале. Там же Вашей аудиенции ожидает посол Соединенных Штатов Америки Элиот.
   - Посол Соединенных Штатов?
   - Да.
   - Передайте ему, что я готов его принять после представителей духовенства. Пригласите духовников.
   Про себя Тараки подумал: "Пусть задумается над тем, как я игнорирую авторитеты сверхдержав". Тараки подошел к камину, возле которого со вкусом размещены были диван, кресла, журнальный столик, вазы с цветами. Все предназначено для проведения встреч с участием представителей прессы.
   Бесшумно вошли настоятель Поли-Хишти - главной мечети Кабула - Абдул Хамид, имам мечети Шахе-Дошамшир Али Хусейн и маулави Насрулла Гардези.
   - Салам аллейкам, - многократно прозвучала в зале под вспышки фотоаппаратов.
   Тараки, улыбаясь, указал посетителям на кресла.
   - Я с нетерпением ожидал нашей встречи, понимая всю ответственность и важность ее для развития отношений между революционным правительством и духовенством. Сразу хочу заявить, что официальной религией Афганистана остается священная религия ислам.
   - Наша религия остается незыблемой при любых правительствах, - взял на себя ответ Абдул Хамид, - Означают ли Ваши слова, господин президент, что ислам в том виде, в котором он до сих пор существовал в наших границах, по-прежнему будет определять не только уклад жизни мусульман, но и внешнюю политику государства?
   - Несомненно, влияние ислама в нашей республике огромно. 15 тысяч зарегистрированных мечетей, 40 тысяч мест для богослужения, 300 тысяч служителей культа, в том числе 250 тысяч лиц духовного звания. Практически во всех провинциях действуют исламские комитеты - органы власти. Я считаю, что это вполне приемлемо для афганского народа. Однако смею утверждать, что для процветания нации, экономического самоутверждения, руководство ислама сыграло в последние годы незаметную роль. Мы сейчас разрабатываем программу политических и экономических реформ. Апрельская революция займет достойное место в истории человечества, а именно, второе по значению после Великой октябрьской социалистической революции в России. НДПА берет под свою ответственность курс на предстоящие реформы. Мы будем определять стратегию внешней и внутренней политики. В своей деятельности мы, несомненно, будем опираться на духовенство страны.
   - Нам кажется, духовенство не удовлетвориться ролью подпорки вашей партии, господин президент, - взял слово Насрулла Гардези, - Чтобы народ принял ваши программы, необходимо, чтобы мы приняли их прежде. Вы должны учитывать, что народ будет подчиняться советам улемов и исламским комитетам, ибо как сказал Всевышний: "Да погибнет народ, который не верует".
   Это был откровенный выпад в сторону Тараки, да еще и в присутствии прессы. Явное принижение роли НДПА на грани оскорбления. "Моя партия выполнила всю тяжелую работу и добилась победы в изнурительной борьбе, потеряла много славных борцов, в то время, когда вы, религиозные деятели страны, заняли выжидательную позицию, а многие из вас - откровенно враждебную. Сейчас после нашей победы вы являетесь ко мне и нагло утверждаете, что вы здесь главные. Нет, уважаемые, я лично определю вам ваше место". Естественно, вслух свои мысли Тараки высказать не имел права. Встреча официальная, и он должен подать себя мудрым политиком. У него еще будут возможности дать понять духовникам, что их многовековая эра религиозного гнета народа прошла. "А сейчас слушайте, что я вам преподнесу официально".
   - Братья, я понимаю ваши устремления сохранить и укрепить свои позиции. Поскольку сейчас базар ислама горяч, каждый может испечь хлеб в этой печке. Многие, в том числе и наши враги, начинают свою деятельность на исламской основе, - Тараки задумался на несколько секунд, - Сохранение классового мира - одно из условий исламского образа жизни. В этом, мне кажется, мы должны быть единомышленниками.
   Тараки за фасадом своего красноречивого словоблудия старался скрыть намерения его партии отрезать самый большой кусок от пирога власти.
   Абдул Хамид взял слово:
   - Бог, пророк и великие проповедники, видевшие осуществление принципов ислама в организации процветающего общества, никогда не отделяли религию от политики. Ваши программы, ваши реформы ведут к европеизации нации. Об этом говорит и ваша устремленность на север вместо того, чтобы стремиться к укреплению исламского союза...
   - ...которого нет и в ближайшее время не предвидится из-за серьезных раздоров между мусульманами, - прервал собеседника Тараки, не сумев обуздать в себе раздражение. "Это просто не этично: меня, главу государства, в моем доме наставляют на путь истинный. Я сам разберусь, в какую сторону мне обращать свой взор".
   - Мы считаем, что в исламе исключен характерный для Европы конфликт между религиозным и светским началами, между религией и государством. Христианская идея "Богу - богово, кесарю - кесарево" здесь отсутствует, поскольку все принадлежит всемогущему Аллаху, - закончил свою мысль Абдул Хамид.
   Резкая мысль пронзила голову президента: "Пора завершать встречу. Эта дискуссия бесполезна. Вам, холенным баям, тепло устроившимся в жизни, посидеть бы, как мне довелось, в тюрьме, поскитаться бы по чужим странам, как многие наши партийные товарищи, я уже не говорю о тысячах расстрелянных и замученных борцов. Вы видите только себя, используя очень удобный и весомый аргумент - многовековое господство ислама. Но я выбью из ваших рук этот аргумент. Пройдет год, и в каждой провинции власть будет в руках моих партийных комитетов, а не исламских. Спасибо вам за встречу. Я очень хорошо вас понял. Как много желающих отобрать у меня то, что я едва успел завоевать! Вы меня не понимаете, но это поправимо: скоро поймете". От Тараки не укрылось то, что третий собеседник, Али Хусейн - имам мечети Шахе-Дошамшир, с которым Тараки был лично знаком, не проронил ни слова. Казалось, Али Хусейн ожидал чего-то, безучастно слушая беседу.
   - Мы будем неуклонно проводить намеченные реформы, опираясь в своей деятельности на шариат - фундамент государства, защитника веры, - Тараки откровенно продолжал кривить душой, даже сделал полуоборот к представителям прессы, подчеркивая официоз своей речи. Всем стало понятно, что президент произносит заключительное слово. Тараки пустил в ход свое искусство дипломата, виртуозно обходил острые углы. Он прекрасно понимал, что не время сейчас ссориться с духовенством. Необходимо выждать, определиться в друзьях и врагах.
   Первая встреча с духовенством так и завершилась, в общем неопределенно. Договорились о продолжении контактов. Тараки не раскрыл намерений НДПА резко ограничить власть духовенства, провести земельную реформу, уравнять женщин в правах с мужчинами. Это равносильно объявлению войны исламу.
   Обнявшись с каждым, Тараки проводил духовников за дверь. Он вновь открыл окно и вместе с воздухом вдохнул в себя радость, едва не омраченную представителями духовенства. "Каждая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться", - не без иронии вспомнил он цитату великого Ленина.
   Зашел секретарь:
   - Господин президент, Али Хусейн просил передать Вам вот этот небольшой подарок. Просил извинения, что не имел возможности вручить его лично из-за присутствия представителей прессы.
   Тараки взял небольших размеров деревянную коробочку в виде красивого сундучка ручной работы, украшенную узорным орнаментом.
   - Благодарю, - произнес он. "Что это? Какой-то странный подарок", - подумал Тараки, намереваясь раскрыть сундучок, но бросил вопросительный взгляд на секретаря, который продолжал стоять в ожидании указаний.
   - Готовы ли Вы принять посла Соединенных Штатов?
   - Ах, да, пусть зайдет, - сказал Тараки и поставил подарок на журнальный столик. Любопытство разбирало его, вдруг внутренне почувствовавшего, что это - не просто подарок, а нечто весьма важное. Какое-то странное волнение охватило президента.
   - Пусть Элиот зайдет ровно через пять минут, и...пожалуйста, избавьте нас от прессы. Вернее, проинструктируйте их, что они могут сделать несколько снимков в начале нашей беседы, а затем пусть покинут мой кабинет. Переводчик тоже не нужен. Я буду беседовать с послом на английском языке, - бросил он вслед выходящему за двери секретарю и попытался успокоиться. Не в его возрасте было подвергать себя таким волнениям.
   Тараки приподнял крышку сундучка. Внутри шкатулка была отделана бархатом вишневого цвета. Почти весь внутренний объем занимала свинцовая коробочка с запаянной крышкой. Сверху покоилась вдвое сложенная записка, которую Тараки тут же развернул.
   "Здесь - порошок Аллаха, рожденный в пустынях Лашкаргаха. Определенные американские круги оценивают его баснословно дорого - 250 тысяч долларов за один грамм. В нем - сила Аллаха, которая поможет склонить весь мир к нашим ногам. Мне известен район Лашкаргаха, где сохранились запасы порошка. Не допускай туда неверных. Еще раз оцени роль духовенства в своем правлении. Знай, шариат - есть основа, а государство - страж. Если что-либо не имеет основы, оно неизбежно потерпит крах, а если что-нибудь не сохраняется, оно может быть разрушено и утрачено".
   Тараки оцепенел. Ему ранее не раз приходилось слышать об этом порошке Аллаха и его сверхъестественных свойствах, но поверить всерьез он до сих пор не имел оснований. Пока многочисленные сведения о порошке Аллаха оставались слухами, Тараки мог лишь мечтать о нем, как о чем-то недоступном ему, недосягаемом. "Хорошо было бы, если бы порошок Аллаха действительно существовал, и я бы овладел им". Порой в трудные периоды своей борьбы ему очень хотелось бы прибегнуть к сверхъестественной силе. Хотя бы один раз. Постоянно использовать силу Аллаха не входило в его планы. Тогда бы борьба закончилась его полным успехом. А что за жизнь без борьбы? Тараки неизбежно потерял бы к ней интерес. Он слышал, что сила, заключенная в порошке Аллаха может управлять сознанием и волей людей. До него доходила информация, что некоторое количество порошка имеется в США, где над ним проводятся сверхсекретные эксперименты, пытаясь разгадать тайну его действия. Тараки слышал, что результатом одного из экспериментов по воздействию порошка на психику людей было массовое самоубийство целой религиозной общины где-то в Южной Америки. Недаром, Афганистан притягивает США, как мед ос. Американцам все равно, какое правительство стоит у власти в Афганистане, лишь бы сохранить свое присутствие здесь. Вот и сейчас Элиот ждет встречи со мной, чтобы обсудить дальнейшие наши взаимоотношения. Неужели США вынашивают цель овладения порошком Аллаха? Слишком все выглядит невероятно. Но ведь он, порошок существует. Я чувствую его силу. Сомневаться сейчас в его существовании - значит сомневаться в существовании Аллаха. "Ответь мне, всемогущий, неужели ты являешь меня своим наместником на Земле?". Тараки напрягся, пытаясь услышать ответ. Сердце бешено заколотилось. Непонятный страх, доселе не испытанный им ни разу, заполнил грудь так, что нельзя было дышать. Страх смешался с огромным желанием власти, с неописуемым восторгом от достигнутой цели: обладание порошком Аллаха - вершина счастья. Целый фейерверк эмоций обрушился на старика...
   Вошел Элиот с группой фотографов. Тараки, спешно закрыв сундучок, выдвинулся к нему навстречу с радужной улыбкой и с протянутыми в приветственном жесте руками. Обнялись, устроились в креслах и приступили к беседе. Тараки, как ни пытался вести себя естественно, ему не удалось скрыть своего возбуждения от Элиота. Позже, в этот же вечер после встречи, Элиот направит в Вашингтон шифрограмму на имя госсекретаря Венса, где отметит следующее: "...Тараки возбужден своим успехом. В процессе беседы он вдохновляется, и его глаза становятся фанатичными...".
   - М-р Тараки! Я очень сожалею о том, что за четыре с половиной года пребывания в Афганистане не встречался с Вами, и тем более сожалею, что не встретился в течение последних девяти дней.
   Тараки громко наигранно рассмеялся.
   - Самая увлекательная вещь в жизни - непредсказуемость предстоящих событий, не так ли, м-р Элиот? Она придает жизни азарт игрока. Желание знать, что тебя ждет завтра, предсказать, как нужно поступить, чтобы не ошибиться, просчитать на несколько ходов вперед свою игру, чтобы победить - наверное, в этом и заключается смысл жизни. Действительно, жизнь - это азартная игра. Еще десять дней назад я был заключен в тюрьму, а сейчас - принимаю вас в этом дворце Арк. Признайтесь, что Вы не верили в это, поэтому и не спешили ко мне. Кстати, посол Советского Союза Пузанов еще неделю назад вручил мне послание Советского правительства о признании моей республики. Так, что иногда надо быть более решительным, - Тараки опять засмеялся, и тут же продолжил речь, перейдя на серьезный тон, - Откровенно говоря, я удивлен, что Вы не были в числе первых послов, которые нанесли мне визит. Вы не верили в успех нашей революции? Не обижайтесь. Я задал такой же вопрос пакистанскому послу, так как Пакистан и Афганистан имеют много общего, как в культуре, так и этнически.
   - М-р президент! Я считаю, в подобных случаях визит посла не является официальным признанием. Он означает, что мы хотим продолжения нормальных дипломатических отношений. На практике мы хотим иметь тесные деловые отношения с новым правительством. Это говорится в нашей ноте. Я надеюсь, что Ваше правительство вскоре найдет возможным подтвердить действие существующих договоров и соглашений.
   Тараки не прокомментировал эти предложения. Он продолжил свои мысли, прерванные послом США:
   - Я искренне хочу, чтобы США убедились в том, что апрельские события в Афганистане - это не военный переворот. Это - революция, целью которой является установление правления народа самим народом и для народа. Конечно, можно говорить о том, что армия сыграла в революции основную роль, но если бы не наша объединенная партия, НДПА, ни один солдат бы не поднял оружие. Мы тщательно готовили армию к восстанию. Практически во всех войсках действовали наши ячейки. Позволю себе похвастаться перед вами умением предвидеть события. Мы знали, что Дауд предпримет решительные меры, а именно, он захочет упрятать руководство НДПА в тюрьму. Мы же, предвидя это, проинструктировали наших людей в армии, что данные действия Дауда должны быть сигналом к восстанию. Таким образом, Дауд сам совершил революцию и подписал себе смертный приговор.
   - М-р Тараки, неужели нельзя было избежать смерти Дауда?
   - Без всяких сомнений, можно. Более того, смерть Дауда не входила в наши планы. Ему настойчиво предлагалось сдаться, но он отверг это предложение, сказал, что не сдастся коммунистам. Выхватил свой белый пистолет и открыл стрельбу. Ранил одного нашего солдата. Кстати, я вчера посетил его в госпитале, поздравил с успехом революции. Но, оставим эту тему в сторону. Поговорим о наших отношениях. Мне не раз приходилось бывать в вашей стране, и я очень дружелюбно отношусь к американцам. Особенно меня привлекает ваша откровенность, качество, которое я больше всего ценю в людях.
   - Да, афганцы и американцы в этом отношении имеют много общего. Поэтому сейчас, как и в последующем, я хочу быть с Вами откровенным. Как Вы знаете, США никогда не искали каких-либо стратегических или политических преимуществ в Афганистане. Один из кардинальных пунктов нашей политики - помощь Афганистану в укреплении его независимости, целостности и национальной самобытности. После того, как англичане покинули Индию, мы придерживались той точки зрения, что единственная страна, которая, возможно, способна угрожать независимости Афганистана, - это Советский Союз.
   - Если вспомнить историю, угроза независимости всегда сопутствовала Афганистану. Англичане за полтора столетия трижды пытались колонизовать наш народ. Американцы также никогда не отказывались от возможности влиять на нас. В этом плане Советский Союз играет весьма скромную роль и мне пока не видится реальная угроза с севера. Мы хотели бы строить свою политику на расширении сотрудничества со всеми государствами, не исключая Советского Союза. Считаем, что это не должно угрожать нашей независимости.
   Улыбка не сходила с лица Тараки. В последние полчаса, а именно после получения подарка, он вдруг пересмотрел с новых позиций свою политическую программу и успел внести в нее существенные коррективы, главная из которых - ставка на Советский Союз и его друзей. "Надо подключить интеллектуальные силы Союза к изучению порошка Аллаха, но только к научному изучению малых его количеств, не больше. Владеть им буду я. Американцев - вон из страны. Довольно они заполонили Афганистан своими спецслужбами. Сначала надо указать им на дверь. А потом я подумаю, приглашать их в эту дверь к себе или нет. Но это - потом, потом... Когда?".
   Элиот говорил минуты три, когда Тараки поймал себя на мысли, что совсем не слушает его. Это - непростительно. Надо сосредоточиться и вести беседу. Я же - президент. Речь Элиота была лаконичной и монотонной, журчала, как горный ручей:
   - В прошлом наша политика заключалась в том, чтобы пытаться создавать блоки против советского экспансионизма и наш подход со временем стал более искушенным. Мы могли бы с готовностью понять, принимая во внимание географическое положение Афганистана и его экономические нужды, причины, по которым он хочет иметь тесные отношения с Советским Союзом.
   - Мы стремимся к развитию отношений со всеми государствами, и я не выделяю в этом плане Советский Союз особо, несмотря на то, что благодаря весомому вкладу в мировую политику Россия заслуживает особых взаимоотношений.
   - Но мы были бы встревожены, если бы внешняя и внутренняя политика Афганистана стала неотличимой от политики Советского Союза, поскольку это уничтожило бы национальную подлинность Афганистана и дало в этой части планеты толчок росту тенденций, которые бы угрожали миру.
   - Афганистан является и намерен оставаться независимой страной и хозяином собственной судьбы. Мне нравиться, что США избрали более сбалансированную точку зрения на мировые проблемы и признают, что они допустили ошибку во Вьетнаме. Когда я пребывал в Вашингтоне во времена сенатора Маккарти, вице-президент Никсон отказался посетить прием в Афганском посольстве только потому, что Афганистан слишком близок к Советскому Союзу. Я очень рад, что теперь США избрали новый, отличный от прежнего подход к моей стране...
   - В подтверждение Ваших слов, хочу заверить Вас, что при оценке политики правительств в такой развивающейся стране, как Афганистан, США будут смотреть на то, что данное правительство делает: во-первых, для поднятия жизненного уровня своего народа; во-вторых, для соблюдения экономических, социальных, политических и юридических прав человека.
   - Согласен с Вами. Я доволен, что вы теперь в своей оценке не ориентируетесь на симпатии Афганистана к определенным правительствам, что для вас потеряло значение, нравится вам наша ориентация или нет. В свою очередь, мое правительство будет судить о других правительствах по их готовности помогать Афганистану. Наши планы по экономическому развитию еще не сформулированы, но сейчас, после нашей беседы, я могу обратиться к США с просьбой о содействии, так же как, конечно, могу обратится к СССР и другим странам... Еще одно важно для США - стабильность в этом регионе мира.
   - В этом плане мы были довольны прогрессом, который достигнут в последнее время в развитии регионального сотрудничества.
   - Этот вопрос мое правительство, конечно, должно изучить. Сейчас могу лишь еще раз подтвердить, что, когда говорят о региональном сотрудничестве, это означает не только сотрудничество с Индией, Пакистаном и Ираном, но также и с Советским Союзом...
   Тараки продолжал упиваться своим красноречием, не имеющим конкретного содержания. Элиот понял, что в течение некоторого времени истинные намерения в политике нового правительства Афганистана останутся неясными, за исключением явных намерений сблизиться с СССР. Угроза американскому влиянию на Афганистан не снята, а поэтому необходимы дополнительные финансово-экономические вливания в эту страну. В вечерней шифрограмме Венсу Элиот выразит эту мысль: "Выжидая слишком долго, мы рискуем дать повод правительству Тараки прийти к заключению, что оно лишено выбора, кроме полной опоры на Москву и ее сателлитов".
   Беседа закончилась так же, как и началась - обменом шутками. Тараки на прощание сказал, что, как надеется, Советский Союз не будет его строго судить, если он сам не пойдет в мечеть. Он закончил словами, что все сказанное Элиоту он уже высказал также советскому послу.
   Тараки в этот день никого больше не принимал.
   
   
  - 6 -
   
   Я проснулся совершенно одуревшим от пережитого сна. Сказать, что я был очень разочарован тем, что мой сон прервался, значит - ничего не сказать. Я был просто в отчаянии, пытаясь вернуться назад, к моему Настенышу. Вот я закрываю глаза и вижу звездное холодное небо, себя и мою Настю, прижавшуюся к моей груди. Упоительно-сладостная истома переполняет мою грудь. Открываю глаза, и вместо звездного неба - крашенный синей краской фанерный потолок медпункта и пыльная лампочка, болтающаяся на электропроводке. И полнейшее одиночество. Хочется стонать и ругаться. Я не хотел подниматься с кровати, хотел валяться и медитировать, пытаясь опять убежать от реальности в тот призрачный, но бесконечно счастливый мир, где только я и моя Настя. Многочисленные попытки вернуться в мой сон оказались бесплодными.
   Я резко поднялся, потому что понял - нельзя подвергать собственную психику мазохистским экспериментам. Надо завершить свою работу в этом батальоне и возвращаться в Кабул. Я решил лететь ночным рейсом сегодня. Хватит здесь болтаться. Там, в Кабуле меня ждут письма. Настя писала мне почти каждый день, значит, уже завтра, когда я вернусь в свой отряд, как минимум десять писем будут лежать на моей кровати. Я всю ночь буду перечитывать их, а потом напишу свое длинное письмо. Мне так много надо сказать Насте!
   Через полчаса я был уже у комэски в кабинете с актом проверки санитарно-гигиенического и противоэпидемического обеспечения вверенного ему батальона специального назначения. Командир встретил меня недовольно, демонстрируя, что он очень занят и не имеет возможности отвлекаться на ерунду.
   - Давай быстрей, что там у тебя? - протянул он руку, увидев у меня папку с исписанными листами бумаги.
   Нервно выхватил акт из моих рук и начал просматривать. Потом взял ручку и спросил:
   - Где подписать надо?
   - Там, на последней странице. Но, может быть, мы кое-какие проблемные вопросы обсудим с Вами, товарищ подполковник?
   - Некогда мне, - буркнул комэска и уже замахнулся поставить подпись, как вдруг отпрянул чуть назад, - Что это ты тут понаписывал? "Ответственный за выполнение предложений санитарного надзора - командир войсковой части...". Это ты меня назначил ответственным?, - спросил он, делая ударение на слове "ты".
   - Не я, товарищ подполковник, а командующий ТуркВО. Он утвердил данный бланк санитарного надзора. Посмотрите на первой странице его подпись. Кроме того, в Уставе сказано, что командир отвечает за санитарное состояние своего объекта.
   - Да будет тебе известно, что я не подчиняюсь командующему ТуркВО. Мой батальон центрального подчинения, то есть Московского, ты понял? Мы даже к сороковой армии относимся только по линии обеспечения. Я не понимаю, зачем вообще тебя к нам послали? Учить меня Уставу?
   - Санитарный надзор также относиться к линии обеспечения, как Вы изволили заметить. Обеспечение санитарно-эпидемического благополучия войск. Вы же не хотите, чтобы половина Вашего батальона полегло от дизентерии?
   - Знаешь, что я тебе скажу, надзиратель? С моим батальоном это не случится. Мы - спецназ, а не засранцы.
   - Не зарекайтесь. Еще ни один гарнизон в Афганистане не избежал дизентерии. В вашем батальоне также были случаи инфекций: гепатиты, острые энтероколиты. Я изучил вашу заболеваемость.
   - Да, были единичные случаи. Литовченко сразу же отправлял больных в медсанбат в Кандагар.
   - Так вот, я и написал в акте, какие мероприятия необходимо провести, чтобы эти случаи не повторились.
   - Где написал, покажи.
   - Вот здесь, пожалуйста, читайте.
   Комэска вновь, не скрывая раздражения, уткнулся в мой акт.
   - Так, что это ты тут пишешь: "Организовать пункт мытья котелков"? На хрена он нужен?
   - Вы прекрасно знаете, что у солдат практически отсутствуют условия для мытья котелков. Они моют их, где попало. Берут питьевую воду из термосов и прямо за палатками голыми руками моют. Посмотрите, что за палатками творится: грязь, мусор, пищевые отходы. Летом от мух спасения не будет. Дизентерии не избежать. Я предлагаю определить специальное место - пункт мытья котелков, где оборудовать емкости с подогревом воды, установить гребенку с краниками, обеспечить посудомоем, дезинфицирующим раствором. ..
   - И кто этим будет заниматься?
   - Это - Вам определять. Обычно тыловики должны этим заниматься вместе с продовольственниками.
   Комэска проигнорировал мой ответ и продолжил чтение:
   - "Обеспечить личный состав мылом, хозяйственными принадлежностями, чистым бельем. Организовать централизованную стирку постельного и нательного белья". Ты полагаешь, что мне делать больше нечего, кроме как белье солдатам стирать?
   - Товарищ подполковник, Вы знаете, как солдаты белье стирают? Там же, где котелки свои моют, без мыла, в холодной воде, имея один таз или ведро на десять человек. В то же время в бане есть помещение с подводом воды и канализации.
   - Так, хватит мне указания давать.
   - Я не даю Вам указания. Я пришел к Вам для того, чтобы обсудить проблемные вопросы.
   - Парень, ты прилетел сюда, словно с луны свалился. Так я тебе объясняю. Здесь - воюющий батальон. У меня каждый день - боевые. Какая задача мне поставлена - только я знаю. Мне эту задачу лично в Москве поставили. Ты понимаешь? Что ты лезешь со своими котелками и бельем?
   - Чтобы Вы успешно выполнили поставленную Москвой задачу. А если Ваш батальон обосрется и завшивеет, то я посмотрю, как Вы справитесь со своей задачей.
   Комэска засверкал глазами и заскрипел зубами.
   - А это что за фигня здесь написана? "Предложения санитарного надзора являются обязательными для выполнения... Невыполнение... влечет за собой ответственность... О выполнении... прошу письменно доложить...". Ты в своем уме, старлей? Не кажется ли тебе, что ты много на себя берешь? И ты рассчитывал, чтобы я подписал этот бред?
   - Похоже, что это Вы свалились с луны, а не я. Почитайте приказы Министра обороны о санитарном надзоре. Впрочем, можете не подписывать. Я так и укажу в акте, что от подписи Вы отказались, и доложу своему командиру. Кстати, сегодня я намерен вылететь в Кабул.
   Тут комэска неожиданно громко рассмеялся. Он откинулся на спинку стула, задрал голову назад и сотрясался минуты две от неудержимого смеха.
   - Га-га-га! В Кабул лететь собрался! Га-га-га! Командиру своему доложит! Га-га-га! Чтоб ты знал, после первого нашего разговора, твой командир звонил мне лично вот по этому телефону и сказал мне, чтобы я тебя, придурка, задержал здесь, как можно дольше. Не хочет он тебя видеть, дорогой. Га-га-га! Так что сам написал вот эту фигню, - комэска потряс актом перед моим носом, - сам и выполняй свои предложения. Организовывай пункты мытья котелков, стирай белье солдатам. Давай, вперед!
   - Хочу напомнить Вам, что Вы мне - не начальник. И командовать мной не надо.
   - А я хочу тебе сказать следующее: коль ты находишься на территории моего гарнизона, я - твой начальник. Поэтому я тебе говорю: никуда ты не полетишь, пока лично не наведешь полный порядок в части, пока не выполнишь все свои предложения. Вопросы есть?
   Я резко встал со стула, выхватил со стола комэски акт, сложил его в папку и выкрикнул:
   - Все, товарищ подполковник. Разговор закончен. Я сегодня вылетаю в Кабул. Прощайте.
   Я почти выбежал из кабинета, громко хлопнув дверью, на ходу вытащил сигарету и уже на парадном крыльце остановился, чтобы закурить. У меня все внутри бушевало от гнева, руки тряслись, спички ломались. Я не мог заставить себя успокоиться.
   - Эй, старлей, дай сигарету, - услышал я знакомый голос.
   О-о! Да это тот самый сержант, водила комэски, собственной персоной вальяжной походкой и с мерзкой улыбочкой приближается ко мне.
   - Обойдешься, - сказал я ему спокойно, не выпуская изо рта сигарету и продолжая чиркать спичками.
   Сержант грубо схватил меня за рукав и дернул на себя так, что мы оказались лицом к лицу. Его рожа вытянулась ко мне, рот оскалился, выпустив мне в лицо неприятный прокуренный запах.
   - Ты что-то сказал, или это твоя шея скрипнула?
   И тут я взорвался. Я выплюнул так и не зажженную сигарету, выкинул спички и, резко размахнувшись, вмазал сержанта по морде, вложив всю силу и гнев в свой кулак. Сержант опрокинулся через лавочку и упал спиной на обрезанную пополам металлическую бочку, которая изображала из себя урну перед парадным крыльцом штаба. Бочка с мусором перевернулась, и сержант стал кувыркаться, пытаясь освободиться из-под нее. Это произошло в одно мгновение. Я не без удовольствия почувствовал, как хрустнули кости его носа под ударом кулака, как больно врезалась бочка своими острыми гранями в позвоночник сержанта, как шмякнулась его безмозглая голова о землю. Сразу испытав облегчение, я уже спокойно направился в медпункт.
   Открыв дверь медпункта, я увидел Мишку, который лихорадочно упаковывал медицинскую сумку, запихивал в нее бинты, резиновые жгуты, шприцы, коробки с ампулами. Рядом в связанном виде лежали иммобилизационные шины.
   - Куда это ты собрался? - спросил я его.
   - О, Володька, привет. Сейчас будет боевой вылет. Если хочешь, полетим вместе. Наша группа караван задержала. Ребята два дня в засаде провели, ждали в ущелье. Только что в штаб по рации сообщили. Просили помощи. Две вертушки уже готовы к вылету.
   Он уже застегивал сумку. Взвалил ее на плечо:
   - Ну что, решайся быстрей! Летим?
   Я сказал:
   - Летим.
   - Тогда бери автомат, шины, и бегом на вертолетную площадку. Нас ждут.
   Через пятнадцать минут мы были уже в воздухе. Вертолеты летели очень низко, на высоте пятиэтажки-хрущевки. В салоне моего вертолета я сел напротив двери, которую не закрыли. Мне хорошо был виден песчано-холмистый пейзаж, мимо которого мы пролетали. Впечатление такое, что ты не летишь, а едешь в автомобиле со скоростью 300 км в час. Вот быстро взлетели на гору и тут же ринулись в обрыв, повторяя рельеф местности. Впереди я заметил столбы и толстые провода высоковольтной передачи, которые стремительно приближались прямо на нас. Еще мгновение, и вертолет врежется в провода и рухнет, запутавшись в них. Но вдруг, вертушка подпрыгнула вверх, словно кузнечик, перескочила через линию, и вновь мы мчимся у самой поверхности земли. В салоне кроме меня и Мишки летело еще десять спецназовцев при полной амуниции. Столько же летело во второй вертушке. Впереди показались довольно высокие холмы, не песчаные, а скальные. Вертолет накренился и стремительно полетел вверх. Сквозь шум мотора я услышал команду "Приготовиться!". Спецназовцы крепче вцепились руками в АКМы, зажатые между ног. Я увидел, как мы подлетаем к небольшому ущелью, расширяющемуся до широкого плато между скалами. И тут я заметил караван, вернее десятка два мулов, нагруженных ношей. "Вон духи, вон!", - заорал мне прямо в ухо один из спецназовцев и рукой стал показывать на склон холма. "Держите меня, я сейчас замочу их!". Он максимально приблизился к проему двери, лихо вскинул АКМ. Двое других спецназовцев схватили его сзади за ремень, чтобы он не выпал из вертолета. Ту же самую позицию трое спецназовцев заняли у противоположного края проема двери. Вертушка резко накренилась носовой частью вниз и ринулась на холм в сторону убегающих духов. Заработал пулемет, управляемый с летной кабины. В такт ему ответили АКМы спецназовцев. Я не стал мешать им, отодвинулся от двери к иллюминатору, на долю секунды заметив в нем мелькнувшие фигурки духов. Вертушка резко взмыла вверх и накренилась вправо. Мы едва успели схватиться за спинки сидений, чтобы не свалиться на правый борт. Совершив круг, вертолет ринулся в атаку во второй заход. Вновь из бортового пулемета и АКМов неистово вырвался огонь. Я прильнул лицом к иллюминатору. Там внизу под градом пуль метались духи, ища спасения за камнями. Многие уже лежали, распластанные на земле. Я взглянул на лица спецназовцев, ведущих огонь через открытую дверь вертушки. На этих лицах, еще вчера вечером во время застолья таких веселых, одухотворенных боевым товариществом, доброжелательностью, сейчас бушевал дикий боевой азарт. Мне в этот момент показалось, что для этих ребят война была чем-то вроде азартной игры, звериной охоты. Вертушка, маневрируя среди скал, совершила третий контрольный заход на склон холма. Затем вертолет пролетел над караваном, распугивая животных, резко развернулся и быстро сел на каменистую почву. Десантники дружно по одному выпрыгнули из салона.
   ... Мы опоздали. Вернее, я так сначала решил для себя. Потом понял, что наше опоздание не играло никакой роли. Спецназовцы, поджидавшие караван в засаде, расстреляли его почти весь до нашего прибытия. Вертолеты только завершили работу, уничтожив пытающихся спастись бегством духов. Я задумался, была ли необходимость в уничтожении всего каравана, но, взглянув на спецназовцев, понял: ничто не предотвратило бы расправы с духами. В караване при досмотре обнаружили оружие и наркотики, а значит, они подлежали уничтожению. Таковы военные законы. Где-то в стороне кучей были сложены трупы духов. Я не испытывал особого любопытства рассмотреть их вблизи. Операция завершена. Вертушки были вызваны для того, чтобы забрать выполнивших задачу спецназовцев, четверых оставшихся в живых пленных духов и товар, который был уже подготовлен для погрузки в вертолеты. Медицинская помощь не понадобилась.
   В вертолет, в котором летел я, загрузили товар, состоящий в основном из ковров, и наркотики в трех металлических контейнерах. Мишка сел возле этих контейнеров. Второй вертолет должен был забрать захваченное оружие и пленных. Последних не спешили загонять в вертолет. Когда мы взлетали, я еще видел, как спецназовцы, угрожая духам оружием, требовали, чтобы те сообщили им, откуда в караване появился наркотик.
   Вновь началась скачка по рельефам местности, только в обратном направлении. Через пятнадцать минут наш вертолет приземлился в батальоне. Пилот сообщил, что второй вертолет полетел в район, где по сообщениям духов, хранилась еще большая партия наркотиков. Не долго думая, спецназовцы выкинули наружу захваченный товар, высадили нас с Мишкой а сами залезли в салон вертолета и через минуту вновь поднялись в воздух вдогонку второго вертолета.
   Боевой вылет для меня завершился. По времени он занял меньше часа.
   К вертолетной площадке подъехал медицинский УАЗ-456, "таблетка", как называли этот автомобиль в советской армии. Мишка захватил с собой контейнеры с наркотиками, мы сели в машину и двинулись в медпункт. У спецназовцев это не вызвало никаких вопросов. Они, видимо, предполагали, что наркотики - это по медицинской части.
   В медпункте Мишка первым делом закрыл контейнеры с наркотиками в сейфе и опечатал его.
   Через минуту в медпункт без стука вбежал комэска. Вид его был возбужденный. Не обратив на меня внимания, как будто и не было у меня с ним сегодняшнего конфликта, он сразу спросил Мишку:
   - Где контейнеры?
   - Здесь в сейфе.
   - Нужно перенести их ко мне в кабинет.
   - Зачем? Они здесь надежно будут сохранены до прибытия комиссии из Кабула.
   - Никакой комиссии из Кабула не будет. Это - не те наркотики, которые нужно уничтожать.
   - О чем это Вы?
   - Вопросов много лишних задаешь, старлей. Я не обязан тебе объяснять. Повторяю для особо одаренных: контейнеры - ко мне в кабинет.
   - Это, что? Приказ?
   - Да, приказ. Немедленно выполнять! - потерял остатки терпения комэска.
   - В таком случае, Вы должны его оформить письменно и зарегистрировать в соответствующей книге приказов. Я не хочу разборок с прокуратурой. Вы должны понимать, насколько это серьезно.
   - Я еще раз тебе объясняю, урод: это - не те наркотики. О том, что мы их захватили, никто не должен знать!
   - Во-первых, я - не урод, а старший лейтенант Литовченко. Подбирайте выражения! Во-вторых, я действую в соответствии с Директивой штаба армии за двумя нулями, и несу ответственность за наркотики. Вам это прекрасно известно. Я должен сообщить в особый отдел штаба армии. Если я этого не сделаю, сами понимаете, что мне грозит. Так, что извините, только письменный приказ и согласование со штабом армии.
   Комэска в злобе заметался по комнате. А я ликовал в душе, восхищаясь, как Литовченко ловко отбривает своего командира.
   - Слушай, Миша, у меня своя директива есть, московская, не то что за двумя нулями, а за семью печатями. Я не могу тебе о ней говорить, понимаешь? - уже совсем другим тоном начал подъезжать комэска к упертому старшему лейтенанту, - Отдай наркотики. Ты потом узнаешь, может быть, в чем тут дело. Сейчас надо сделать так, чтобы ни одна живая душа в штабе армии не узнала о них. Я с тобой говорю очень серьезно.
   - Товарищ подполковник. Что Вас так беспокоит? Никуда Ваши наркотики не денутся. Будут лежать в сейфе в полной сохранности.
   Комэска взбесился, заорал отборным матом, затопал.
   - Ты что, хочешь, чтобы я грохнул тебя на месте, чтобы я...
   В это время в медпункт ворвался офицер с повязкой дежурного на рукаве и с порога принялся докладывать командиру:
   - Товарищ подполковник, мы Вас везде разыскиваем. Нам сказали, что Вы здесь в медпункте, - офицер запыхался, не в силах продолжать доклад.
   - Мы заняли Москву, - тоном Мюллера из "Семнадцати мгновений весны" съехидничал комэска.
   - Нет..., - дежурный офицер вновь перевел дыхание.
   - Ах, еще нет? А я уже подумал, что заняли.
   - Товарищ подполковник, там наша разведгруппа вернулась..., - одышка не отпускала офицера.
   - Так и что, что вернулась. Случилась что-нибудь?
   - Они сейчас сюда направляются...
   - Кто они? Разведгруппа? Да ты будешь говорить? Что за дохлятина? Десять метров пробежался от штаба, уже дышать не можешь, - усмехнулся комэска. Он начал приобретать тот привычный ему вид, позволяющий щеголять своим превосходством.
   - Нет, не десять метров, я еще на вертолетную площадку бегал...
   Тут уже мы с Мишкой не могли удержаться от смеха. А разъяренный комэска, наверное, подумав, что над ним просто издеваются, заорал во всю глотку:
   - Слушай, лейтенант, если ты мне сейчас не доложишь, как положено, будешь бессменным дежурным до самого дембеля. Говори, что случилось?
   - Дежурная гр... То есть разведгруппа взяла бабу в плен, кажется, американку. Мы Вас везде разыскивали, нам сказали, что Вы в медпункте, так мы сюда ее приволокли.
   - А зачем в медпункт?
   - Там еще сюда ведут раненого, то есть контуженного прапорщика Чевордина. Эта баба так ему заехала в челюсть, что он еле в сознание пришел.
   Дежурный успел все-таки доложить. За дверью послышались шаги, громкая брань. Дверь с шумом открылась, и ворвалась толпа офицеров. Двое из них волокли женщину за руки, связанные за спиной.
   - Вот, товарищ подполковник, поймали, так сказать, - промямлил дежурный, наконец-то приобретая нормальную речь.
   Комэска окинул взглядом женщину, и сразу тема наркотиков отодвинулась на второй план.
   - Сажайте ее сюда на этот стул, - отдал команду подполковник.
   Два офицера грубо усадили женщину на стул. Я с интересом посмотрел на нее и сразу отметил, что она выглядела очень привлекательно, несмотря на потрепанный вид. Одета была в камуфляж иностранной армии, красиво облегающий стройную спортивную фигуру. Короткая, почти армейская стрижка наряду с военной формой придавала особый "крутой" шарм женщине. Грязь и ссадины не только не портили миловидность ее лица, а наоборот, подчеркивали бесшабашную боевую удаль, что так часто демонстрируется в американских боевиках.
   Подполковник рявкнул на солдата, непонятно откуда взявшегося среди офицеров:
   - А ну, п-шел вон!
   Солдат вышел. Один из вошедших офицеров распорядился в такт своему командиру:
   - Привяжите к стулу эту стерву, пока она еще кому-нибудь зубы не повышибала. Ну-ка доктор, дай веревку какую-нибудь.
   - Нет у меня веревки, - явно демонстрируя свое недовольство происходящим, произнес Миша.
   - Найди, значит. Вон, у тебя целая кипа бинтов. Жгут резиновый сгодится, чтобы еще раз ей руки перевязать, вон лямки для носилок.
   Кто-то услужливо бросился к медицинскому шкафу, в котором хранились бинты, лямки, и затем сам принялся обматывать женщину ими, фиксируя к стулу. Женщина сначала дернулась, но, получив крепкую пощечину, сопровождаемую ядреным матом, молча устремила свой взгляд в стену, стараясь ни на кого не смотреть.
   - Доктор, посмотри Чевордина, что там у него с челюстью? - отдал приказ подполковник.
   Миша усадил прапорщика с распухшей щекой на стул перед медицинским столиком с медикаментами и начал ощупывать ему челюсть. При этом прапорщик едва мог усидеть на стуле, извиваясь от боли и издавая нечленораздельные мычащие звуки.
   - Похоже на перелом, - констатировал Миша.
   - Вот, кобыла, - выругался подполковник, - где же ты так лягаться научилась?
   Женщину закончили привязывать. Подполковник подошел к ней вплотную и наотмашь ударил ее по щеке. Голова женщины резко откинулась вправо. Мне было видно, как она закусила губу, чтобы не закричать. Едва уловимый стон донесся до моего слуха.
   Я был просто ошарашен разыгрываемой передо мной сценой, не в состоянии поверить, что это безобразие происходит наяву. Я просто остервенел от ненависти к ее мучителям и жалости к ней, привязанной к стулу и избитой. Я крикнул:
   - Что вы делаете? Прекратите сейчас же!
   Женщина взглянула на меня. Боже, какие у нее красивые глаза, полные признательности ко мне, как мне показалось. Мне в жизни не приходилось встречать людей с таким чудным разрезом глаз. Тонкие брови смешно дыбились финским домиком. Верхние веки красиво изгибались в виде буквы S, положенной горизонтально, а вместе с нижними веками и переносицей образовывали два симпатичных треугольника. Конечно, этими геометрическими понятиями лишь приблизительно и очень неуклюже можно обрисовать красоту глаз этой женщины, но это меня сильно взволновало. Талантливый художник вряд ли сможет отобразить подобную прелесть на полотне. Этот благодарный взгляд сине-зеленых глаз, обращенный ко мне... Что-то всколыхнулось во мне знакомое... Я такое уже испытал совсем недавно, сегодня ночью во сне, и утром, когда лежал в постели, совершенно обалдевший от пережитого сна... Да, да, мой Настеныш взбудоражил меня точно также... Вот, до чего доводит длительная загранкомандировка. Теперь, выходит, я от любой женщины с ума сходить буду? Я весь был охвачен острейшим желанием защитить пленницу от потерявших человеческий облик офицеров, обнять ее голову руками и прижать к груди, как малолетнего ребенка. Я сгорал от стыда за наших вояк, представителей армии Советского Союза, к числу которых принадлежал сам. Сейчас, когда их жизням ничто не угрожает, они нагло демонстрируют свое физическое превосходство, матерясь, изрыгая дикий хохот. Как же им весело сейчас!
   Я вцепился рукой в грядушку кровати, так как знал, что она снимается, и повторил более громко:
   - Прекратите это безобразие!
   Подполковник повернул голову в мою сторону и, едва скрывая раздражение, произнес:
   - А, опять ты, который недострелянный?
   - Хотелось бы знать, товарищ подполковник, куда я попал? Это - Советская Армия или просто-напросто распоясавшаяся банда уголовников? Я буду докладывать в Кабул о ваших безобразиях.
   Подполковник убавил пыл и примирительным тоном заговорил:
   - О каких таких безобразиях ты собрался докладывать? Да ты знаешь, кто она такая? Мы поймали диверсантку, шпионку. Если бы мы ее не поймали, завтра ночью, во сне нам бы всем глотки перерезали. Ты ничего не знаешь и не соображаешь поэтому. Пригрел себе тепленькое местечко в Кабуле, хреновиной всякой занимаешься. А нам здесь воевать приходится. Я отвечаю за жизни своих людей. Что ты понимаешь в этом?
   - Я понимаю, что сейчас эта женщина ничьей жизни не угрожает. И бить ее сейчас совершенно необязательно. А насчет тепленького местечка в Кабуле Вы ошибаетесь. Я там практически не бываю. Мотаюсь по всем гарнизонам, и со смертью лицом к лицу уже доводилось встречаться. Так что не надо меня учить. А сейчас выйдите все отсюда. Здесь медпункт, а не камера пыток.
   Подполковник осекся на мгновение, затем указал на прапорщика Чевордина.
   - Вон нашему прапорщику челюсть снесла. Каратисткой оказалась, у - ух, сучара!
   Он опять замахнулся рукой на женщину, но не ударил. Она никак не отреагировала, неподвижно смотрела на стену. Крепкая же у нее нервная система! Прапорщик же, о котором упомянул подполковник, что-то захрюкал, встал со стула, подошел к женщине и с визгом обиженного ребенка неуклюже пнул ее в живот. Женщина вскрикнула и повалилась на пол вместе со стулом. Прапорщик сделал еще движение для удара, но был схвачен сильными Мишкиными руками и усажен снова на стул, на котором сидел до сих пор.
   Я выдернул грядушку от кровати и угрожающе двинулся на всю толпу. Комэска отпрянул в сторону. Я подошел к женщине, поднял ее с пола. Мишка мне помог.
   - Так парень, отошел бы ты отсюда. Это - не твоя парафия, - услышал я голос подполковника.
   Я внимательно осмотрел всю группу офицеров. Они тоже смотрели на меня, кто с недоумением, кто с ухмылкой, мол, идиот выискался, а кое у кого в глазах я прочел желание попинать меня вместе с этой женщиной. Ненависть к ним затмила мне глаза.
   - Что уставились, уроды? - спросил я, вложив в слова все свое презрение к ним, - Вон из медпункта! Или вы забыли, для чего предназначен медпункт? Скоты! Чтобы через две секунды я здесь никого не видел! Во-о-н! - перешел я на крик, так, что самого затрусило.
   Все стояли на своих местах, не изменяя позы. Видно ждали реакции своего командира. Несколько голосов все же прозвучало:
   - Парень, ты в себе или нет? Ты соображаешь на кого ты наезжаешь?
   - Мы - спецназ, и нам наплевать, что ты с Кабула приехал. Ты туда можешь не вернуться к себе домой, понял?
   - Какие вы спецназовцы? - я говорил так потому, что знал, настоящих спецназовцев из числа тех тридцати офицеров, сейчас здесь не было, - вы - шалупонь сранная, с женшиной воевать, когда она связанная, только способны. Не позорьте честь спецназа. Вам далеко до них.
   - Может мы его на боевые спишем, - поступило предложение от одного из уродов.
   Я принял боевую стойку, крепко сжав грядушку кровати. На мгновение в помещении установилась тишина, и в ней явственно прослышался щелчок предохранителя ПМ. Все разом повернули голову и увидели пистолет в руках у Мишки. Он спокойным тоном обратился к командиру:
   - Товарищ подполковник, уведите офицеров отсюда и убирайтесь сами, иначе здесь сейчас прольется чья-то кровь.
   - Ну ты, гаденыш, брось эти шуточки. Ты кого защищаешь? Мы тебе сами шею быстро свернем.
   - Я сказал - всем выйти! Вы плохо понимаете по-русски!? - уже на повышенном тоне продолжил Мишка, - двоих из вас я точно успею грохнуть. Ну, у кого есть такое желание?
   Подполковник после продолжительной молчаливой паузы, необходимой ему для того, чтобы показать присутствующим свое благоразумие, которое всегда берет вверх над решительными и необдуманными поступками, презрительно оглядел с ног до головы Мишку и тихо отдал приказание:
   - Всем выйти.
   Первым выбежал прапорщик Чевордин, за ним остальные. Через минуту, когда последний из гостей выходил, подполковник обратился к Мишке:
   - Через пять минут я жду тебя в моем кабинете. Мы начнем разговор с того, что ты доложишь мне о сдаче своего оружия дежурному по гарнизону. Я лишаю тебя права ношения оружия. И попробуй только упусти эту сучку! Понял меня? - он злобно зыркнул глазами и, не дожидаясь ответа, вышел.
   - Да, как же, жди.
   Сказал ему в ответ Мишка. Потом он обратился ко мне:
   - Что будем делать?
   - Первым делом, давай ее развяжем.
   - А если она удерет?
   - А что ты с ней собрался делать? - спросил я и стал развязывать пленницу.
   - Подожди, - остановил меня Мишка.
   - Чего ждать-то? - не понял я.
   - Ты догадываешься, зачем комэске нужна она? Нет? Так я тебе скажу. Здесь рядом с нами лазают по горам американцы. Она из их группы. Они ищут пещеру, где раньше, еще со времен английского вторжения был, якобы, склад наркотиков. Некоторые люди его находили. Но, говорят, наркотик от длительного хранения поменял свои свойства, стал более сильным и токсичным, и все, кто его пробовал, умирали странной смертью. Я тебе рассказывал о смерти четверых наших солдат? Так, вот, это - все та же история. Наш комэска, мне кажется, хочет найти этот склад. О нем он знает гораздо больше, чем я. Наркотики, захваченные в караване, я уверен, - с той самой пещеры. Ты же видел, как комэска пеной исходил, чтобы я отдал ему наркотики? Американка может знать про склад, где этой наркоты в сотню раз больше того, что мы захватили в караване. Американцы могли найти склад первыми. Если ее сейчас отпустить, то комэска взбесится и невесть что натворит.
   - И ты хочешь, чтобы он допрашивал ее про этот вонючий склад наркотиков?
   - Нет, конечно, но я сам не прочь найти склад.
   - Зачем?
   - А ты сам не понимаешь?
   - Нет. Хватит разговоров, я ее отвязываю.
   - Ладно, послушай меня. Я не хочу отдавать американку комэске. Я хочу, чтобы она нас самих навела на ту пещеру. И тогда... прощай, гнусная жизнь, которой я жил до сих пор. Здравствуй, жизнь новая, светлая, прекрасная! Мы же будем миллионерами, надо только толкнуть этот товар!
   Мишка блаженно задрал глаза на потолок.
   - Дурак, - усмехнулся я, - тебе за этот товар моментально голову снесут, причем кто угодно: свои, американцы, духи.
   - Поэтому нам нужно действовать вместе. Мы бы могли все продумать и учесть.
   Я махнул рукой на Мишкины бредни и принялся развязывать женщину, испытывая при этом полыхающий в груди жар. Я стал буквально умирать от наслаждения: вдыхал ее запах, охватывал ее талию, перебирая бинтами, и сердце мое то замирало, то начинало бешено колотиться в груди. То, что назревало сейчас в батальоне, ничуть меня в эти мгновения не интересовало. Руки дрожали, и я еще больше разволновался, опасаясь, что моя дрожь будет обнаружена. Посмотреть ей в глаза я не решался. Даже непонятно почему, но какая-то сила удерживала меня от такого соблазна.
   - Будь осторожен. Ты ее освободишь, а она тебя тюкнет по темечку и убежит, - Мишка вывел меня из балдежного состояния.
   - Ну и пусть бежит. Или ты до сих пор грезишь своей наркотой? - ответил я не Мишке, а просто так, в пустоту, лишь для того, чтобы как-то успокоиться и унять дрожь. Еще, как назло, бинты запутались за спинкой стула, так что мне пришлось плотнее прижаться к восхитительному телу женщины.
   Я отвязал ее и тогда только посмотрел ей в глаза. То, что произошло со мной в этот момент, не поддается описанию. Я просто почувствовал, что схожу с ума. Я увидел в ее чистых сине-зеленых глазах что-то гораздо большее, чем просто благодарность. Мне показалось, что она смотрит на меня точно таким же взглядом, как и я на нее. Я увидел в ее глазах взаимность. Она, должно быть, очень хороший человек. Не может человек с такими чудными глазами быть плохим. Только что она делает в этой стране? Опять наркотики?
   Женщина встала, размяла руки, смахнула пот с лица. Мишка настороженно смотрел на ее движения. Она сказала:
   - I need run away.
   Мы не поняли. Тогда она показала рукой на окно и пошла к двери.
   - Куда? - прикрикнул на нее Мишка, и преградил путь.
   - Наверное, она хочет уйти, Миша. Может быть, ты ее проводишь за пределы гарнизона?
   - Как я ее провожу? Сейчас здесь знаешь, что будет?
   - Что?
   - Что-что, война сейчас будет. Ты думаешь, комэска это дело так с рук спустит? Он не такой человек. Он давно охотится за той пещерой. А я тоже не смогу позволить остаться в ауте. Вот и думай, что сейчас произойдет.
   - Миша, а она то здесь причем? Ты же не хочешь ей откупиться?
   Мишка зло покосился на меня.
   - Хотел откупиться, пока ты тут не вмешался со своими этическими принципами. Как будто вчера из Союза прибыл. Ты не понимаешь, что здесь - война, на которой убьют человека - никто не заметит. А сейчас здесь примешиваются еще и огромные деньги. Прикинь! Деньги за особый наркотик, который ищут во всем мире! В общем, дай мне подумать, что делать, не до бабы мне сейчас. Ты не знаешь, что может вытворить этот наркотик с батальоном. Он способен на расстоянии давить на психику людей, вплоть до массового психоза.
   Я посмотрел на женщину. Она, видимо поняла, о чем речь и сказала:
   - Don't worry, I"ll found exit myself, I know.
   - Что она говорит? - наморщил я лоб, стараясь что-то сообразить, видя, как женщина вплотную приблизилась к двери.
   - Стоять! - дернулся Мишка к ней и схватил ее за запястье. И тут произошло нечто умопомрачительное. Я услышал ее голос, произнесший спокойное "I'm sorry", и следом за этим гулкий удар о пол падающего Мишкиного тела. Только сапоги промелькнули у меня перед глазами, когда Мишкино тело сделало сальто. В это время дверь распахнулась, и в проходе оказался солдат, который тут же получил удар ногой в челюсть и упал навзничь. Женщина, перепрыгнув через него, исчезла.
   Оба, и солдат и Мишка медленно вставали, недоумевая, что же это было.
   Мишка посмотрел на меня, помотал головой и сказал, разминая плечо:
   - Ни хрена себе! Вот это баба! И как я мог забыть, что нельзя хватать человека за запястье. Элементарный перехват - и руку можно сломать. Ты видел? Если бы я не сделал сальто, она бы мне точно руку сломала.
   - Так это ты сальто сделал? - съехидничал я, - а я подумал, что это она тебя так ловко мотнула. Вот это женщина! - не удержался я от восхищения.
   - Хватит лыбиться! Знал бы, что она так ответит на мою доброту, не позволил бы тебе отвязать ее, - обиженно отреагировал на мои слова Мишка.
   Солдат, с трудом поднявшись, зашел в медпункт, глотая кровь, вытирая ее рукавом. Я понял, что ему по челюсти досталось в тот момент, когда он высунул язык наружу, может, сказать что хотел. Теперь говорить у него явно не получалось.
   - Ты чего пришел? - спросил его Мишка.
   Солдат, жестикулируя руками, с трудом обратился к нему:
   - Товарищ старший лейтенант, командир Вас к себе требует. Сказал, что если Вы не явитесь к нему, он разнесет в пух и прах весь медпункт.
   - Та-ак, понятно. Ну, думаю, началось. Что будем делать, Воха?
   - Не знаю, - откровенно признался я.
   Я опять почувствовал резкий приступ слабости, головокружение, тошноту, и заковылял к кровати.
   - Если я пойду к нему, сдам оружие, как он хочет, он меня в лучшем случае арестует, а затем, я даже не предполагаю, что может быть. Это только то, что касается меня. Вот. А еще ты подвернулся к нему под руку, и не только к нему, сколько к этим головорезам, которым ты помешал потешиться над бабой. Я эту банду хорошо знаю. Они из рейдов не вылазят. Это - самые настоящие заматерелые убийцы. Они то на тебе точно отыграются. Ты им вместо той бабы будешь. А если я не подчинюсь приказу, то комэска соберет опять же своих бандитов и пойдет к нам в гости. Как назло, спецназа нет на месте. Черт побрал бы их с этим караваном и наркотиками. Не представляю, чем вся эта заваруха может закончиться. Еще и баба сбежала. Точно от медпункта ничего не останется. Так что же, все-таки, будем делать?
   Тут Мишка обратился к солдату:
   - Слушай, Ленька, ответь-ка мне: много ли наших ребят сейчас на месте? Только чтобы точно наши были, надежные, и желательно при оружии.
   - Человек тридцать - сорок наберется.
   - М-да, маловато будет. Но ничего. Так, Леня, дуй быстренько за всеми, и пусть все, кто есть, мигом по отработанной схеме прибудут в медпункт. Давай - одна нога здесь, другая - там. Чтобы с АКМами прибежали, хоп?
   - Понял, бегу, - солдат тут же исчез за дверью.
   - Что ты задумал? - спросил я Мишку.
   - Я надеюсь на благоразумие комэски. Не будет же он в действительности боевые действия у себя в гарнизоне разворачивать? Посмотрит - посмотрит, поскрипит зубами, да и одумается. "Красная Звезда" и звание полковника на носу. Не должен на рожон лезть. Как ты думаешь? А? Неплохо я придумал? Молодец я? - Мишка даже засиял от счастья, - Продержимся часок, а там и спецназ наш подлетит. При них комэска точно не решится воевать. Ладно, посмотрим, кто кого. Думал, я такой простачок, вот так вот все брошу и пойду к тебе в пасть сдавать оружие. Жди!
   Через пять минут в медпункт стали прибывать солдаты. Прибежал один офицер, поздоровался с Мишей, завел беседу. Он привел с собой весь взвод, около двадцати человек с АКМами.
   - Сейчас мы два БТРа подгоним, с двух сторон медпункта поставим их. Так, для внушительности. Надеюсь, они нам не пригодятся. Пусть комэска посмотрит на дисциплину в своем гарнизоне. Я не раз ему говорил, что он своими действиями создает две враждующие группировки в батальоне. Он мне не верил, так кто оказался прав? Пусть теперь расхлебывает. Он думает, что со своими головорезами ему нечего бояться. Ну, так получай. Я ему припомню все пакости, которые он мне доставил. Извиняться заставлю. Так, Миша, а что с той стеной будем делать, которая разделяет штаб и медпункт? Не станут они ломать ее?
   - Я думаю, нет. По ту сторону стены жилые комнаты офицеров спецназа. Они не осмелятся крушить их жилища. Тем более что со стороны медпункта там расположено отдельное складское помещение, дверь от него закрыта. Бессмысленно прорываться к нам таким путем.
   Я уже не слушал многочисленные разговоры, происходящие вокруг меня, не обращал внимания на суматоху внутри медпункта и снаружи. Мои мысли целиком были поглощены тревогой за американку. Где она сейчас, смогла ли убежать с территории городка? Или ее перехватили и волокут сейчас к комэске? Или она попалась в руки сексуально озабоченных солдат, которые сейчас предлагают ей интимные услуги? Или кто-нибудь выстрелил в нее, когда она бежала? Где она сейчас? Я удивился тому, насколько угнетающе действует на меня отсутствие предмета моего обожания. Я еще не дал определение и оценку моему чувству, я его впервые в жизни испытывал. Мне было абсолютно наплевать, что вокруг происходит, пусть самая настоящая баталия. Я ничего не замечал. Только в подсознании совершенно неосмысленно едва фиксировались и тут же стирались из памяти картины происходящих событий. Мелькнула рука Мишкина, хватающая телефон, Мишкина голова, решительно кивающая в такт несколько раз повторяющихся фраз "Да, я отказываюсь Вам подчиняться.., нет, не приду.., и не подумаю.., посмотрим кто кого.., это Вы спровоцировали...", послышался снаружи рев БТРов, периодически со всех сторон раздавалась солдатская матерная ругань. Я отключился от всего. Вспомнил Николая, моего соседа по комнате там в Кабуле, который поведал мне однажды по пьяни о своих душевных переживаниях, связанных с неразделенной любовью. Николай считал себя глубоко несчастным, обиженным на судьбу, которая подарила ему роковую встречу с женщиной. Он осознал всем сердцем, что полюбил ее. Эта единственная в его жизни встреча перевернула все его представления о жизненных ценностях. Николай утверждал, что если бы не было этой встречи, то все было бы нормально, он жил бы спокойной размеренной жизнью, и был бы вполне ей доволен. Но так сложилось для Николая, что встретить вновь ту женщину нет никакой возможности. Она бесследно исчезла, оставив его наедине со своими чувствами. "Ты знаешь, для чего мы здесь находимся?", - спросил меня как-то Николай после очередной ночной попойки, устраиваемой в честь благополучного возвращения из командировки кого-нибудь из нас. Вопрос для меня очень сложен, хотя я мог бы на него ответить. Я что-то пробормотал тогда, а Николай дал свой шокирующий ответ: "Лично я приехал сюда за пулей. Я знаю, что мне нужно. Я не могу жить без нее, без моей любимой, а умереть в Союзе, выпав, например, из окна с девятого этажа, я считаю глупостью. Умереть здесь, в Афганистане - по крайней мере, такая смерть будет выглядеть объяснимой. Я не вижу смысла дальше жить без нее, понимаешь? Моя жизнь достигла пика, и дальше будет только один крутой спуск. Этим пиком была встреча с моей любовью. Пик протяженностью в четырнадцать часов, пик, на котором я был абсолютно счастлив. Странно, правда? У меня есть своя семья, и неплохая семья. Но я не могу жить с моей семьей после той роковой встречи. Понимаешь?", - Коля взглянул на меня пьяными и мокрыми от слез глазами. "Нет, - ответил я ему, - не понимаю. Время тебя излечит. Ты переживешь все и вернешься к нормальной жизни". Николай зарычал по-звериному и грохнул о свой лоб граненый стакан с недопитой водкой, который держал в руках. Стакан разбился. Со лба быстрой струйкой потекла кровь по переносице, подбородку и дальше на пол. "Дурак ты, Коля", - сплюнул я и стал обрабатывать рану спиртом. А Николай сидел на кровати, раскачиваясь из стороны в сторону, и тихо всхлипывал...
   Да, тогда я не понимал его. А сейчас вдруг понял: он - не дурак, он познал в жизни самое важное, которое не многим доступно. Но, может быть, то же самое происходит сейчас со мной? Может быть, и я достиг того пика, миновав который, можно сказать себе: "Поздравляю, хватит карабкаться наверх, прошу вниз, под откос, пожалуйста". А если это - не пик моей жизни, а широкое плато, взобравшись на которое можно долго гулять по нему, наслаждаясь безмерным счастьем. Володька, может, ты сам еще не встречал любовь в своей жизни? Может, ты только сейчас столкнулся с ней? А Настеныш? Володька, ты ведь любишь ее? Или ты только полагал, что любишь свою жену? Николай говорил тоже самое про себя: он тоже любил свою семью и дорожил ею. Нет, я люблю Настеныша и больше никого. Я видел ее сегодня во сне и помню, как хорошо нам было вместе. Хватит думать про американку, про несчастного Николая. Да, какие только глупости не взбредут в голову. Володька, прекрати заниматься ерундой. Что общего у тебя может быть с этой иностранкой, неизвестно с какой целью оказавшаяся в этом диком крае снежных бездревесных гор и таких же безжизненных пустынь? Ты совершенно ничего не знаешь о ней. Между нами даже языковый барьер. Володька, она исчезла, и на этом все - точка. Простись с ней навсегда. Люби свою жену, пиши ей письма... Я хотел представить милое лицо своего Настеныша, но вместо него увидел безгранично благодарный взгляд красивых сине-зеленых глаз американки. Сердце защемило от тоски и тревоги за нее.
   В медпункте тем временем накалялась тревожная атмосфера.
   - Ты посмотри-ка, они все уходят из модуля. Смотри-ка, смотри, шмотки свои понесли. Вот и все, в модуле кроме нас никого не осталось. Значит, война. Будут обстреливать. Мишка, ты, по-моему, маху дал, когда комэску послал. Он тебе этого не простит.
   Мишка и тот офицер, что привел с собой взвод солдат, уставились в окно.
   - Да, у нас минут десять есть. Может пойти и сдаться?
   - Так, слушайте все меня! Если кто-то хочет уйти, пожалуйста, я не держу, - сказал Мишка решительно, - Только уходите сейчас. Лично я остаюсь здесь.
   - Миша, у тебя спиртик есть?- спросил взводный.
   - Да, хорошая мысль. Что нам еще остается? Давай, дернем.
   Мишка слазил в шкаф и извлек оттуда флакон со спиртом. Посмотрел на меня.
   - Присоединяйся к нам, Володька.
   Миша быстренько разлил на троих в аптечные мензурки, и мы залпом выпили, так как времени было мало.
   - А теперь, господа, прошу всех в подвал. Здесь уже опасно оставаться. Давай, я тебе помогу.
   Только сейчас до меня дошла серьезность ситуации. Мишкин вариант попугать комэску не прошел. К сожалению, ты, Мишка - вовсе не молодец, как заявил о себе недавно. Я знал из разговоров с Мишкой, что в этом небольшом военном городке, где от силы наберется человек четыреста, уже давно сформировались две враждующие группировки. Насколько это серьезно, я не подозревал. Сейчас эти две группировки разделились и открыто противостояли друг другу. Одна из них, меньшая по численности, заняла территорию медпункта и несколько солдатских палаток в стороне от него. Между палатками и медпунктом действовал сейчас охраняемый коридор. Солдаты перетаскивали свои шмотки из палаток в медпункт, представляющий сейчас более надежный объект обороны. Он хоть и был сооружен по типовому проекту "Модуль", то есть из сборно-щитовых непрочных конструкций, но имел солидный в два метра высотой каменный фундамент, за которым можно чувствовать себя более уверенно. Кроме того, все наружные стены медпункта до верхнего уровня окон были обложены мешками с песком, так, что только окна были незащищенными.
   Вторая, более многочисленная группировка, возглавляемая командиром, занимала всю остальную территорию городка. Из парка выводилась боевая техника и разворачивалась орудиями в сторону медпункта. Это было пока демонстрацией силы. Открытой враждебности еще никто не проявлял. Бойцы с обеих сторон поглядывали друг на друга, и были почти уверены в том, что до кровавой развязки не дойдет. Слышались даже полушутливые перебранки солдат по разные стороны позиций. Одно дело - набить друг другу морды, что было обычным явлением в городке, другое - применить в ход оружие...
   Мы спустились в темный подвал, куда скудный свет пробивался через узкие окна-бойницы, место возле которых уже заняли солдаты. У меня сильно разболелась нога, заныла незажившая рана. Перестарался я в последние дни, набегался, вот она и дала о себе знать. До меня донесся голос командира:
   - Старший лейтенант Литовченко! Слушайте меня! Я приказываю Вам сдать оружие и явиться ко мне. Я Вас арестовываю и отдаю под суд военного трибунала как лицо, совершившего покушение на своего командира, как предателя Родины, как подстрекателя к антиправительственным действиям. В случае неподчинения моему приказу Вы будете расстреляны. Так же будут уничтожены все, кто окажет мне, вашему командиру, вооруженное сопротивление.
   - О, куда загнул, - сказал Мишка, - я, оказывается, предатель Родины.
   - Я жду Вашего ответа, товарищ старший лейтенант Литовченко.
   - Я не подчинюсь Вашему приказу хотя бы по той причине, что Вы его неверно формулируете. Я не считаю себя предателем Родины и подстрекателем к антиправительственным выступлениям. Вы мне льстите, товарищ подполковник. Я также не покушался на Вашу драгоценную жизнь, а всего лишь хотел защитить женщину от Вашего самоуправства.
   - Что?! - зарычал подполковник, - я тебя спишу на боевые, понял? Всех спишу. Сейчас дам команду на уничтожение!
   - Ты не сделаешь этого. Нас больше сорока человек, всех на боевые не спишешь. Тебе самому придется отвечать перед трибуналом за каждого убитого тобой солдата.
   - За меня ты не беспокойся, я сумею представить все в лучшем свете. Беспокойся о себе и о своих цыплятах. Сейчас от вас перья одни горелые останутся. Так ты выйдешь или нет? Последний раз спрашиваю!
   - Нет! Я не выйду, а солдаты не станут стрелять в своих соотечественников. Они же люди, а не звери! - как можно громче крикнул в окно Мишка в расчете на то, что его услышат солдаты с противоположной позиции.
   - Я прикажу, и мои приказы будут исполнены. Мне лучше потерять часть батальона, но чтобы потом был полный порядок с дисциплиной, понятно? Кстати, по поводу недострелянного твоего, который из Кабула к нам залетел. Я только что по оперсвязи разговаривал с его командиром, подполковником Веманисом. Рассказал я ему о поведении его подчиненного. И знаешь, что он ответил мне? Никогда не догадаешься. Он сказал буквально: "Достал он меня, - говорит, - будет очень хорошо, если он не вернется в Кабул". Так и сказал. Не веришь? Я сам бы не поверил, но свидетели рядом были, могут подтвердить мои слова. Эй, старлей Кабульский! Тебе там слышно меня? Хреновый ты оказывается офицер, раз командир о тебе такого мнения. Ну, что, птенчики, не передумали подчиниться своему командиру? Даю на размышление еще две минуты, потом будет открыт огонь.
   - Мне нечего размышлять, я решение принял, - за всех ответил Литовченко.
   - Хорошо, пеняй на себя. Я давал тебе возможность остаться живым. Батальо-он! Приготовиться к бою! Командиры подразделений, ко мне!
   Комэска стал удаляться от медпункта. Мы видели, как подбегают к нему его приближенные лизоблюды, как он жестами отдает команды, словно Наполеон на Бородинском сражении.
   Мишка тоже решил действовать:
   - Всем рассредоточиться по окнам, по два автомата на окно. Ни в коем случае не стрелять! Только по моей команде!
   Солдаты четко выполнили распоряжения. На БТРах развернули пулеметы и пушки.
   Раздался первый залп огня из АКМов продолжительностью около полуминуты. Пули в основном вылущивали шифер на крыше. Ни одна пуля не прошла на уровне окон. Комэска и сейчас намеревался только попугать обороняющихся. Мишкин голос и одновременно с ним еще несколько присоединившихся к нему голосов, обращенных к стрелявшим, были ответом на первый залп:
   - Эй! Мужики! Вы ох...ли что ли по своим то стрелять! Пацаны, мы же вместе два года живем. Мы все хотим вернуться домой в Союз. На хрена нам сейчас мочить друг друга! Не стреляйте в нас, и мы в вас не будем!
   Несколько голосов с противоположной стороны отозвались:
   - Пусть выйдут два старлея и бабу пленную с собой прихватят. Тогда остальные могут разойтись. Им ничего не будет. Мишка, комэска интересуется: ты не передумал еще?
   - Пошли его на х... от моего имени, - ответил Мишка.
   Я подумал, видимо, давно у них конфликт. Что-то уж слишком злобный Мишка. Я бы старался на его месте всеми силами погасить конфликт, а он, наоборот, провоцирует комэску на обострение ситуации. Зачем? Что-то определенно враждебное между ними есть, чего я не знаю.
   - Хорошо, сейчас мы тебя будем посылать туда же.
   Через несколько секунд раздался второй залп. На этот раз стреляли из минометов. Затем ритмично заработал "Василек", выплевывая в нас мины партиями по четыре штуки. Верхние мешки с песком стали разрываться и скатываться вниз, оголяя фанерные стены медпункта. Несколько мин, проломив крышу, взорвались на чердаке. Пороховая гарь и дым от загоревшего потолка стали проникать в подвальное помещение, где размещалась вся наша оппозиционная команда. Почти одновременно повылетали все стекла.
   Я полулежал, прислонившись к каменной стене подвала, вытянув раненую ногу. Я не хотел участвовать в баталии и был рад тому, что имел на это право, как раненый. Мне кажется, что и, будучи здоровым, я не смог бы стрелять. Нет, наверное, стал бы стрелять, чтобы самому остаться в живых, как тогда, на вертолетной площадке. Да, скорее всего, мне пришлось бы стрелять, но сейчас я остаюсь безучастным к происходящему бою. И еще я был рад, что рядом нет американки, и ей не угрожает смерть под развалинами медпункта. Затем я поймал себя на мысли, что представляю себя обнимающим ее, защищая от разрывающихся мин, летающих вокруг нас осколков строений медпункта, и я чувствовал себя при этом счастливым. Хотя такая женщина не нуждается в моей защите. Она вполне может сама за себя постоять. Вон как прапорюге челюсть сдвинула. Не стала бы она укрываться в моих объятиях.
   Среди грохота разрывающихся мин едва улавливался надрывный Мишкин голос, который что-то кричал, объяснял солдатам. Я едва осмысливал его отрывистые фразы, что-то вроде того, чтоб никто не отвечал огнем, стрелять только тогда, когда с той стороны пойдут на штурм. Мишка продолжал упрямо надеяться избежать прямого кровопролитного столкновения.
   Обстрел внезапно прекратился. Наступила зловещая оглушающая звоном в ушах тишина. Звон постепенно уменьшил свою интенсивность и стал слышен треск горящего шифера, балок, других фанерно-деревянных конструкций медпункта. Ветер носил вокруг пыль, смешанную с пороховой гарью и сажей. Я осмотрелся: вроде явных санитарных потерь не было.
   Раздался голос комэски:
   - Эй, вы там, недоноски! Вы еще не убедились, что я ради шутки приказы не отдаю? То, что я говорю, я всегда исполняю. Мое последнее предложение. Старший лейтенант Литовченко, командировочный из Кабула и, самое главное, американка, вы все втроем выходите ко мне без оружия. В этом случае я прекращаю огонь. Медпункт будете восстанавливать своими силами и средствами. Повторяю, это мое последнее предложение. Советую его безоговорочно принять. Я жду ответа, Литовченко!
   - Знаешь что, если бы я и хотел принять твое сраное предложение, то все равно не смог бы. Американки с нами нет. А тебе, я вижу, она больше всех нас нужна, так ведь, комэска?
   - Ты мне не п...ди давай! Куда дел американку? А ну покажи ее в амбразуру!
   - Говорю тебе - нет ее среди нас. Сама сбежала еще до обстрела. Если не веришь, иди к нам и проверь. Что, очко играет к нам в гости зайти, да? Так пошли одного из своих лизоблюдов сюда. Пусть убедится, что я говорю правду.
   - Ты, говнюк, поговори мне еще здесь! Через полчаса я доберусь до тебя, ты мой член сосать будешь, сосунок. Где баба, спрашиваю? Небось вы ее там все по очереди трахаете?
   - А ты что, завидуешь? Я думаю, тебе сегодня обломится насчет бабы. Будешь сам себя удовлетворять по привычке.
   - Так, ты мне надоел. Только кровь может смыть такое оскорбление, какое ты мне нанес. Готовься к смерти, старший лейтенант Литовченко!
   - Вали отсюда, козел! Учти, в живых останется только один из нас. Я припомню тебе все твои старые дела. Ты за все ответишь.
   Комэска не стал отвечать. Мы поняли, что через полминуты начнется что-то невообразимое, и приготовились к самому худшему. Вновь началось изнурительное ожидание. От верхней части медпункта остался только горящий остов. Обвалившиеся блоки солдаты выкинули наружу. Только сейчас я заметил, что одному из солдат перевязывали пробитую шиферным обломком голову. И только сейчас до моего сознания дошла нелепая трагичность ситуации. Сейчас будут убивать людей! Это же равносильно концу света. Непонятно, как дело могло дойти до такого жестокого противостояния? Мы все наблюдали приготовления неприятельской стороны: выезжали из автопарка БТРы, КАМАЗы и разворачивали в нашу сторону свои орудия, как перебежками занимали боевые позиции за естественными укрытиями солдаты комэски. Наши солдаты смотрели на Мишку. Он чувствовал на себе многочисленные и уже менее доверительные взгляды. Бледность снизошла на его пыльное лицо:
   - Почему этот гад решил нас убить? В чем дело? Неужели только во мне? Не может быть. Из-за бабы? Из-за наркотиков? Или из-за тебя? - обратился неожиданно он ко мне.
   - Почему ты так думаешь? - спросил я.
   - У тебя нет смертельных врагов в Кабуле? - пронзительно посмотрел на меня Мишка.
   Я выдержал паузу, раздумывая над его вопросом, потом сказал неопределенно:
   - Может быть, и есть.
   - Я с тобой не разговаривал на эту тему, но, когда ты был без сознания после ранения, комэска вызывал меня и долго выяснял, кто ты такой. Ему кто-то передал информацию из Кабула, связанную с тобой. Что именно, я не знаю. Потом он интересовался твоими шансами на выздоровление, и даже спросил, стоит ли тратить медикаменты на тебя. Я с ним поцапался после этого.
   - Ничего не понимаю, - тихо сказал я именно в тот момент, когда вновь грохот нескольких орудий и разрывающихся снарядов заглушил все разговоры. Размеренно заработали ДШК. Уже стреляли по окнам цокольного этажа, в котором мы все размещались. Солдаты спрятались, выжидая конца обстрела.
   Вдруг невероятной силы взрыв в полукилометре от нас сотряс все вокруг. Ударная волна снесла остатки щитовых блоков модуля, оставив только голые каменные стены. В кошмарном беспорядке улетали прочь составные части кроватей, шкафов, разломанные горящие стулья, битое стекло, ящики с медикаментами, разорванные мешки с песком. Но эта картина разом побледнела, поникла, когда, заслоняя все поле зрения, к небу вырвался огромнейший огненный гриб. Грохот оглушил всех, потому как я увидел солдат, закрывающими уши ладонями. Через две-три секунды после первого мощного взрыва с большой частотой взревела целая канонада последующих взрывов. Горячий ветер с силой швырял во все стороны от эпицентра огромные тучи песчаной пыли. Все вокруг мгновенно потемнело, и эту темноту пронизали десятки огненных стрел, издающие характерные свистящие звуки реактивных снарядов. Вот один из них промчался в десяти метрах от нас, совершая огромные скачки по поверхности земли, словно плоские камешки по ровной водной глади. За ним еще несколько снарядов лишь чудом не столкнулись с нашим убежищем. Целый сноп ракетниц салютом взлетел вверх. Огромный пожар быстро распространялся от эпицентра первоначального взрыва.
   Мы напряженно всматривались в сторону взрыва сквозь узкие проемы в стене, пытаясь сообразить, что произошло. Кто-то воскликнул:
   - Ого! Так это же артиллерийский склад взорвался. Ни хрена себе!
   За складом на горе, по которой проходила местная "магистраль", я увидел силуэт горящего бензовоза, от которого вниз тянулась горящая река бензина. Для меня картина прояснилась. Артиллерийский склад как раз располагался под горой. Несколько тонн горючего вылилось из бензовоза на территорию склада и было воспламенено благодаря ли головотяпству водителя или хорошо продуманной операции в помощь нам. Ясно было одно: военный городок уничтожен полностью. Надо было воспользоваться возникшей ситуацией, тем более что весь лагерь обратился в панику. Кругом метались перепуганные люди, ища укрытия. Артиллерийский склад продолжал взрываться, изрыгая шквалы черного огня. Ряды палаток были охвачены огнем, который мгновенно пожирал их, оставляя лишь металлические остовы солдатских кроватей. В автопарке пылала техника.
   Мишка заорал во всю глотку, стараясь пересилить царящий вокруг грохот:
   - Сматывайся, ребята! Быстро на БТРы и деру отсюда!
   Я увидел, как БТРы, облепленные людьми, взревели и удалились в черном смоке. Люди, окружавшие меня, быстро один за другим исчезали. Я подумал, что все равно с моей раненой ногой я не в состоянии быстро передвигаться. Там снаружи я быстрее найду смерть. Лучше будет укрыться каким-нибудь несгоревшим обломком фанеры и попытаться переждать этот конец света. Чувствуя все усиливающуюся слабость, я не то с горечью, не то с облегчением подумал, что мне надоело постоянно бороться за свою жизнь, и успокоился. Никого рядом уже не было. А между тем грохот не унимался, а даже наоборот, как мне казалось, усиливался в своей мощности. "Сколько же их там, этих снарядов на складе? Когда же все это кончится?"
   В это время один из снарядов угодил в каменную стену, служащую мне укрытием, содрогнул ее оглушительным взрывом. У меня в ушах разорвались перепонки. Целый град камней обрушился на меня. Огромная балка, на которой держался пол первого этажа, а затем и все то, что находилось на полу, в том числе и тяжелый металлический сейф, лавиной рухнули на меня. Я оказался наполовину погребенный под всем этим горящим хламом. Меня передернуло как от мощного разряда электрического тока, и я потерял сознание...
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
  - 3 -
   
   Программист: Что за чертовщина происходит с этими программами из Центра. Они не удерживают файл. Он исчезает из всех копий. Посмотри, Анна, вот из реальной жизни файл исчез. Тут, вроде бы все понятно. Обстоятельства сложились так, что твой доктор Корсаков погибает, не добираясь буквально несколько километров до Кабула. Я сделал первую копию и вернул его на сутки назад. Он не доживает до утра. Здесь я могу согласиться, что виноват я: не все условия перевода в новую копию были мной предусмотрены. Корсаков погиб от отравления угарным газом. Ну, не заметил я, что в тот вечер перед выездом Корсакова в Кабул печная задвижка в его комнате была открыта, а через сутки, когда мы возвращали его в ту же комнату, эта печная задвижка вдруг оказалась закрытой. Не могу же я все мелочи учитывать. Я только научился переводить файлы назад во времени. А все подробности обстоятельств, которые могли исчезнуть или появиться за сутки, я не в состоянии предусмотреть. Хорошо, я вновь перевел файл на пару часов назад. Корсаков выжил, хотя и пострадал от угарного газа. Но опять же, он в живых остается лишь до вечера тех же суток. Вечером, уже в Кабуле, его потянуло в сауну. Там он встречается со своим начальником Конончуком, у них происходит конфликт, затем банальная драка, Корсаков поскальзывается на полу в душевой, падает и ударяется виском о кусок водопроводной трубы, торчащий из стены. Через час, он, не приходя в сознание, умирает. В этом случае моей вины уже нет. Идем далее. Я вновь перевел Корсакова на полтора часа назад, исправил ситуацию так, чтобы конфликт не перешел в драку. Кстати, вследствие моего вмешательства, погиб сам Конончук. Корсаков продолжил свой жизненный путь, но не прошло и суток, как его застреливает часовой уже далеко от Кабула, в Лашкаргахе, куда его отправили в командировку. Я исправил положение и там. Сделал так, что Корсаков застрелил часового, а не он его. Дальше становится еще хуже. Твой любимый доктор словно назло нам делает так, чтобы его файла не было ни в одной копии. Я не понимаю, что происходит. В реальной жизни не может смерть буквально по пятам преследовать человека. За несколько дней пребывания Корсакова в Лашкаргахе я потерял счет его смертям. Он умирал от анафилактического шока вследствие воздействия лекарственного препарата, который его друг любезно ввел ему внутривенно. Помнишь, это было, когда Корсаков раненый лежал в медпункте. Лекарственный препарат был трофейным, сомнительного происхождения. Потом была жуткая катастрофа вертолета, в котором твой доктор оказался случайно благодаря опять же своему другу. Затем последовала потасовка в медпункте со смертельным исходом. В общем, Анна, я не успеваю вносить изменения в программы. У меня такое чувство, что сама программа уже запрограммирована, извини за тавтологию, на уничтожение файла Корсакова. И вот скажи, что мне делать? Сейчас в данный момент он так же находится в смертельной ситуации, причем очень серьезной. Там происходит настоящая бойня между двумя группировками в батальоне. Это просто невероятно: советский батальон разложил свою дисциплину до такой степени, что дошло до военных действий внутри него. Такое в реальной жизни невозможно, пойми. Я не могу так быстро манипулировать временными параметрами, чтобы исправлять события. К тому же, мне это порядком надоело. Френальный комплекс Корсакова все равно будет изъят. Я в этом уверен.
   Проститутка: Ты должен его вытащить. Я уверяю тебя, он очень нужен нам. Неспроста он исчезает из копий. Его комплекс - завершающая структура информационной системы. Именно по этой причине его пытаются похитить.
   Программист: Я верю тебе, Анна. Но чем больше я вытягиваю его из всяких задниц, тем больше приходится жертвовать другими. Сейчас мне необходимо уничтожить почти весь Лашкаргахский гарнизон. Останутся в живых каких то два десятка человек. Если раньше для спасения Корсакова мне приходилось изымать из программы френы единичных файлов, то теперь счет идет на десятки, а то и сотни.
   Проститутка: Ты не должен задумываться об этом. В данном случае первостепенную роль играет качество, а не количество. Если уж говорить о количестве, то вспомни первую жертву, которую мы подставили вместо Корсакова - того афганского мальчика. Вспомни: ты поменял их местами, Корсакова вернул в реальную жизнь, а вместо него в первой копии ты изъял другой файл.
   Программист: Да, я помню. Для первой копии требовалось условие количественного соответствия. Я не мог иначе вернуть Корсакова назад. Я должен был вместо него предложить смерть кого-то другого.
   Проститутка: Так вот, слушай. Благодаря моему любопытству я выяснила, что этот сопливый пацан через сорок лет устроит на Земле Третью мировую войну.
   Программист: Как это? Ты шутишь?
   Проститутка: Можешь сам в этом убедиться. Отбрось копии и загляни в прогностический анализ оригинала. Именно этот пацан, если не лишить его жизни сейчас, через тридцать пять лет подчинит себе весь мусульманский мир и станет его единоличным лидером. А еще через пять лет он подведет мир к войне, в которой счет убитым пойдет на сотни миллионов. Как тебе такое соотношение количества и качества?
   Программист: Действительно, ты права. Вот, я уже вижу его. Хафизулла Хайфудьяр, он самый. Эмир Великой Исламской империи! Кто бы мог подумать?
   Проститутка: Ты еще внимательнее проследи: за счет чего он достиг своего величия? С чего начинал? Правильно: все тот же препарат ГЛ-2.
   Программист: Но что же тогда выходит? Если файл Корсакова изъят из реального мира до его встречи с юным Хафизуллой, то это означает, что человечеству угрожает Третья мировая война. А если бы Корсаков прожил еще сутки, то, судя по копиям, не стало бы Хафизуллы, и, следовательно, не было бы угрозы Третьей мировой.
   Проститутка: Правильно мыслишь, дорогой.
   Программист: Подожди, не сбивай меня. Это же очень серьезно. Что же нам делать в таком случае?
   Проститутка: Надо не баловаться со своими копиями, а попытаться вернуть Корсакова в реальный мир. Только он может изменить ситуацию. Надо убрать Хафизуллу и уничтожить остатки запасов ГЛ-2.
   Программист: Вернуть его на Землю, к великому сожалению, невозможно. Он умер, и ничто с этим не поделаешь.
   Проститутка: Но ведь ты смог направить его френы в реальность. У тебя получилось. Корсаков встретился со своей женой, которую он очень любит, и помог ей. Иначе бы она замерзла ночью в пустыне.
   Программист: Которую он очень любит... Чего только не приснится во сне.
   Проститутка: Джон, мне кажется, ты еще недостаточно убедился в моей интуиции. Еще раз уверяю тебя - она меня никогда не подводила, что там, на Земле, что в нынешнем состоянии. Верь мне. Я сказала тебе, что ты сможешь помочь жене Корсакова - так оно и вышло. Ты справишься и сейчас.
   Программист: Хорошо, Анна. Что мне нужно для этого?
   Проститутка: Нужно вернуть Корсакова на Землю.
   Программист: Анна, нельзя этого сделать. Его тело зарыто в песке под Кабулом. Только в копиях можно, как ты выразилась, баловаться с временными параметрами. С реальным миром это не проходит. Нельзя повернуть время назад в реальном мире. Я уже пытался это сделать. Единственное, что мне удалось - переправить письмо Корсакова в реальный мир. Это произошло, когда Земля совершила полный оборот вокруг своей оси, а ее копия, оставаясь в неподвижном состоянии, через сутки вновь совместилось с ней всеми своими параметрами.
   Проститутка: Когда я говорила, что нужно вернуть Корсакова на Землю, я не имела в виду воскрешение его тела. Я имела в виду его френы.
   Программист: Что?
   Проститутка: Джон, милый. Я вижу свою роль здесь в успешном продуцировании идей, а твою роль я вижу в том, чтобы ты эти идеи успешно воплощал. Ты же профессионал в программировании, так думай, ищи выход моим идеям.
   Программист: Да, я понял тебя. Сейчас этим займусь. Сформулирую задание и запущу программы поиска решений.
   Проститутка: А ты мне позволишь в это время посмотреть следующую серию про ГЛ-2. Ты нашел что-то интересное? Меня очень заинтересовал Тараки. Такой представительный, интеллигентный мужчина.
   Программист: Он же уже старый. Хотя, мне все равно. Пожалуйста, наслаждайся продолжением про Тараки.
   
  * * *
   
   Сентябрь 1979 года.
   Нурмухаммед Тараки летел в Москву. Далее его путь следовал в Гавану на конференцию глав государств и правительств неприсоединившихся стран. Тревожные мысли будоражили воображение президента Афганистана. Больше года прошло с тех пор, как ему доверили тайну порошка Аллаха. Казалось, за это время можно было повернуть весь мир в сторону азиатской страны, стать первым человеком, лидером на планете, достигнуть полного благополучия во всех отношениях, беспредельной власти. Однако кроме радужных надежд порошок Аллаха ничего хорошего больше не привнес в судьбу страны и ее президента.
   Шел второй год после Апрельской революции, трудный год, который дал мало прогресса Афганистану, зато привнес много сумбура и сумятицы в политическую жизнь. Борьба за власть захватила много партий и группировок, расколола на два чуть ли не враждебных крыла правящую НДПА. Хафизулла Амин все настойчивее ратовал за ужесточение режима. Многие парчамисты вынуждены были эмигрировать, в том числе и их лидер Бабрак Кармаль, который выехал в ЧССР.
   Тараки панически боялся принимать какие-либо шаги к тому, чтобы объявить себя обладателем самого ценного на планете товара. Он не знал, каким образом можно распорядиться его могущественной силой, и в то же время понимал, что более сильные в военном отношении государства в состоянии просто нагло вырвать это богатство из его рук. Каждое созревающее в голове решение многократно подвергалось сомнению. Тараки не мог ни с кем посоветоваться, он никому не доверял, наблюдая, как в его партии происходят раздоры, размежевания на отдельные течения. В данной ситуации можно рассчитывать только на военную помощь извне, и порошок Аллаха должен был стать в этом плане очень привлекательной приманкой. Отвергнув поддержку США, Тараки определился в своем выборе на Советском Союзе. Из всех потенциальных партнеров его недоверие к русским было наименьшим. Через посольство СССР Тараки передал часть информации в Советы, причем такую часть, которая при абсолютном незнании вопроса Советской стороной не вызвало бы никакой реакции кроме недоумения. И в то же время эта доля информации должна несомненно вызвать Советы на диалог, если те хоть что-то знают о порошке. Тараки полагал с определенной долей уверенности, что второй вариант более вероятен. "Пусть переваривают наживку, а я пока займу выжидательную позицию", - думал президент Афганистана.
   Однако прошло полгода, обстановка внутри страны накалялась, а ответа со стороны русских не было. Молчание Советов, а также необходимость отправки в район Лашкаргаха - место обнаружения порошка Аллаха - усиленного батальона царандоя и хадовцев для предотвращения вторжения туда каких бы то ни было прочих отрядов, заставили Тараки поделиться своими переживаниями с Амином. Амин посоветовал предоставить русским несколько граммов порошка, дабы те убедились после лабораторных испытаний в его реальном существовании. Амин сам вызвался организовать передачу порошка. У Тараки не оставалось выбора, так как он все равно уже посвятил Амина в свои секреты. Вскоре Тараки понял, что совершил ошибку. Амин резко изменил свое отношение к президенту, старался все больше оказывать давление на него, которое иногда граничило с шантажом. Амин настойчиво добивался очистить страну от американцев, особенно после того, как США вынесли решение о свертывании программы помощи ДРА. Для Тараки до сих пор оставалось загадкой, не приложил ли Амин свои усилия к убийству американского посла Дабса с целью резкого обострения афгано-американских отношений. Хорошо еще, что Теодор Элиот успел покинуть Афганистан к тому времени. У Тараки с ним было некоторое взаимопонимание и ему по-человечески было бы жаль этого умного и симпатичного дипломата.
   После убийства нового посла США только вмешательство СССР могло бы стабилизировать и как-то укрепить положение президента Афганистана. Однако, первоначальная позиция, основанная на том утверждении, что без участия и поддержки русских ничего нельзя предпринимать, с течением времени перестала устраивать Тараки. По мере приближения даты международной конференции в Гаване он стал все более склоняться к тому, чтобы сразу на этой конференции ошарашить мир своим заявлением. Те правители, которым кое-что известно о порошке Аллаха, сразу поймут всю силу аргументов Тараки, остальные поверят потом. Тараки рассчитывал, что таким заявлением он одномоментно приобретет многих союзников, тем самым уменьшит риск быть свергнутым как внутренними враждебными силами у себя дома, так и со стороны отдельных правительств. "Настал решающий момент: или сейчас или никогда. Я заставлю русских поверить в мою силу. Для меня необъяснимо пока их упорное молчание, но я не верю в то, что им неизвестен порошок Аллаха. Неужели в посольстве не нашлись надежные пути для передачи информации непосредственно в политбюро ЦК КПСС? Неужели КГБ перехватил и притормозил информацию у себя? Это было бы очень скверно. Если КГБ приберет все к своим рукам, я уже никому не понадоблюсь... О, Всемогущий, помоги своему Махди в трудное время! Почему же ты способствуешь раздорам в нашей партии? Если ты назначил меня своим Махди, почему ты укрепляешь врагов моих, Солнцеподобный? Если ты позволил мне подойти к одной из твоих сокровищниц, то почему не даешь мне воспользоваться ею?".
   ... В Шереметьево президента ДРА Нурмухаммеда Тараки встретили Борис Николаевич Пономарев - секретарь ЦК КПСС по международным вопросам и его заместитель.
   Первоначально беседа проходила в официально-приветственном тоне. "...Примите в моем лице от всего благодарного афганского народа пожелания благополучия и счастья Вам и Вашему народу". "...Искренне счастливы приветствовать Вас в Москве... Советский народ полон уважения к дружественному народу Афганистана, решившему идти по пути строительства справедливого социалистического общества...". Затем обсудили внутриполитические проблемы Афганистана, перспективы экономического и военного сотрудничества, помощи Союза в подготовке дипломированных специалистов для развивающейся экономики. Однако собеседники чувствовали, что эти вопросы на данный момент не имели острой актуальности. Они лишь входили в сферу призрачно-радужной перспективы. Борис Николаевич решил первым высказать серьезную озабоченность своего правительства сложившейся ситуацией в Афганистане:
   - Мы озабочены поведением Хафизуллы Амина, его стремлением произвести большие перестановки в правительстве, - официальным тоном с четкой интонацией декламировал Пономарев, - не опасаетесь ли Вы, что это стремление может быть направлено против Вас?
   - Амин не предаст меня, - Тараки был немало удивлен осведомленностью правительства СССР с обстановкой в Кабуле.
   - Мы не уверены в этом. Вам бы не следовало возвращаться в Кабул. Поверьте, Амин хочет Вас сместить.
   - Он не посмеет, - почти про себя выговорил Тараки, в сотый раз обдумывая свое заявление, которое он сделает в Гаване. Он почувствовал, как по его лицу пошли крупные красные пятна - признак явного волнения от того, что разговор принимает не тот оборот, который бы устраивал Тараки. Осознание того, что его волнение становится неприлично заметным, еще более усиливало нервозность президента. Он чаще задышал, надеясь, что это поможет устранить прилив крови к лицу, и лихорадочно обдумывал продолжение разговора. Надо было сделать слабый намек на переход к теме о порошке Аллаха. Тараки решил подойти к этому вопросу со стороны обсуждения религиозной проблемы. Что подтолкнуло его к этому, он - руководитель страны, насквозь пропитанной духом ислама, находясь сейчас в качестве гостя у руководства атеистической страны, не знал. Но тема была затронута, оставалось только ее развивать. Тараки, привычно легко используя свое красноречие, мягко и размеренно излагал свои мысли, навеянные его религиозными воззрениями:
   - Со свершением Апрельской революции мы ощущаем приближение нового подхода к анализу мировых политических событий, которые могут стать источником преобразований и, в конечном итоге, изменить общую ситуацию в мире. В этом плане вы всегда найдете поддержку с нашей стороны. Поэтому я счел необходимым привлечь ваше внимание к некоторым проблемам. У нас одно время стояла дилемма, какой путь избрать для прогресса Афганистана: капиталистический или социалистический. Если брать сферу экономики, нам мог бы явится цветущий сад Запада и заворожить нас. Но мы твердо знаем: истина не там. Запад погряз в своих проблемах, только в другой форме и других сферах. Мы уверены, что гарантом дальнейших успехов наших государств послужит пересмотр политики, заключающейся в отречении общества от Бога и от религии, что, безусловно, нанесло сильнейший ущерб Советскому народу. Основная ваша проблема заключается в отсутствии веры в Бога. Ваша основная трудность заключается в тщетной длительной борьбе против Бога, основного источника бытия и всего сущего. Материалистическое учение не отвечает ни одной из истинных человеческих потребностей. Оно не спасает человека от кризиса веры и духовности, который является главной болезнью человечества. Нам бы очень хотелось, чтобы с минаретов и мечетей некоторых ваших республик вновь бы раздалось "Аллах акбар!" и свидетельство о пророческой миссии Последнего Посланника Аллаха (да благословит Аллах его и род его!). Все, исповедующие подлинный ислам Мухаммеда, заплакали бы от восторга. Поэтому я счел необходимым призвать вас вновь обратиться к размышлению относительно материалистического и божественного мировоззрения. Вы, материалисты, избрали критерием познания ощущение. Вы выносите неощутимое за рамки науки, отрицаете нематериальное, а бытие считаете тождественным материи. Следовательно, вы считаете фикцией существование Всевышнего, божественное откровение, пророчество и день Страшного суда. Мы же считаем критерием познания ощущение и разум.
   - Конечно, мы можем с вами согласиться, но лишь в некоторой степени, - решил вступить в спор Борис Николаевич, просто чтобы не молчать, так сказать из чувства приличия, - Ощущения могут быть критерием познания, но у разных индивидуумов ощущения естественно различны. Все зависит от разума самих индивидуумов. А если их разум помутнен наркотиком, их ощущения становятся явно необъективными и не могут служить критерием истины. Наша материалистическая философия учит нас, что критерием истины может служить только практика, которая включает в себя и ощущения и размышления об этих ощущениях, но в большей степени - конкретные объективные результаты опытов, наблюдений, научных экспериментов и тому подобное, что применимо лишь к материи. Как можно с этим не согласиться? Как можно верить в то, что неощутимо и невозможно для изучения? Уважаемый президент. Мы с Вами давно уже знакомы, но я полагал, что раньше Вы более соответствовали нашему материалистическому соответствию.
   - Вы правы, Борис Николаевич. С приходом к власти я получил послание от Всевышнего, и, естественно, мои взгляды подверглись изменениям. Разумное подвластно познанию, даже если оно не дано в ощущениях, - с невозмутимым спокойствием ответил Тараки, однако тут же сделал вывод для себя, что Пономарев не случайно привел пример с наркотиком, - Поэтому бытие распространяется на объективно существующее и невидимое, которое может существовать вне материи. Так же, как материальная сущность воплощается в отдельном объекте, эмпирическое познание опирается на разум. Священный Коран критикует основу материального мышления и тех, кто считает, если Бог не видим, то он не существует на самом деле. Такие люди говорят: "Мы тебе не поверим, пока открыто лик Господень не увидим". Коран отвечает: "Не постигают его взоры, а Он постигает взоры. Он проницателен и сведущ". Оставим Священный и Благословенный Коран и его объяснения по поводу откровения, пророчества и Страшного Суда, поскольку для Вас это представляется лишь мифотворчеством. Я вовсе не хотел вводить Вас в лабиринты проблем исламской философии, и поэтому ограничусь только несколькими простыми примерам, исходящими из самой сущности и человеческой совести и которые могут быть полезны для политиков.
   Очевидно, что материя и материальный предмет - какими бы они ни были - не могут осознавать сами себя. Каждая сторона каменной скульптуры или материального органа человека не ведает о другой стороне. Однако, очевидно и то, что человек или даже животное осведомлены о своем окружении. Следовательно, в них заключено нечто более высокое, чем материя и отличное от нее. Это нечто не может исчезнуть с гибелью материи, в данном примере - плоти, и продолжает свое существование, одухотворяется и живет.
   - Уважаемый господин президент! Прошу прощения, но я четко вижу в Ваших рассуждениях чистейшей воды домыслы, порожденные невозможностью объяснить, каким образом человек, мыслящее существо, познает мир и самого себя. Даже древние мыслители, представлявшие мысль в виде некоей материальной жидкости, продуцируемой мозгом, на мой взгляд, были ближе к истине, чем Ваша исламская философия. Наши ученые из института мозга изучили, насколько это возможно при современном уровне развития медицинской науки, анатомическую структуру этого органа разума. Они до мельчайших подробностей знают все его участки, которые отвечают за конкретно определенные функции. Ученые-медики научились каким либо воздействием на эти участки мозга - химическим, физическим или другой природы - вызывать самые различные ощущения, образы, мысли, видоизменять их качество, в конечном итоге влиять на течение определенных болезней человека. Я не медик по образованию, но четко представляю себе, что мозг - это материальная субстанция, и только благодаря его функционированию человек может мыслить, двигаться, управлять своим организмом. А так как мозг - это часть плоти, то с его гибелью, естественно прекращается жизнь человека. Без мозга нет мысли, нет ощущений, нет жизни. Поэтому, ваша концепция бессмертия души представляется мне неразумной, рожденной в эпоху, когда абсолютно невооруженная наука находилась в своем зачаточном состоянии, в борьбе с различными религиозными взглядами. Мы не можем вымыслами о бессмертии души вводить в заблуждение наш народ, да и это бесполезно. Советский народ по уровню грамотности и образования опережает все страны мира. Он просто не воспримет не только исламскую религию, но и любые другие. Верить в бога - удел безграмотных и беспомощных людей, нуждающихся в утешении. Наш народ, вооруженный марксистко-ленинской идеологией, уверенно смотрит в будущее. Он верит в науку, которая, и я совершенно искренне верю в это, в дальнейшем обеспечит настоящий триумф материализма.
   Тараки слушал своего собеседника, поражаясь высокой степени его философских заблуждений. "Как он может быть настолько далек от истины! Интересно, что он будет говорить, когда узнает о силе порошка Аллаха? Как он изумится, узнав, что он абсолютно не прав, а прав я - один из обладателей порошка, прав я - махди на всей планете! Только бы мне добиться полного контроля над порошком, потом под контролем будут все, и русские, и американцы, вся Европа, весь мир! Что ты тогда мне будешь говорить, уважаемый Борис Николаевич! Может быть, я сейчас всем присутствующим оглашу свою великую тайную силу?". Тараки чуть было не соблазнился тут же выдать свою бесценную информацию, почувствовав приторный прилив сладострастия, распирающий грудь. Какая там наука, какой материализм! Он, Тараки, скоро станет первым человеком на планете. Он, Тараки, создаст новую исламскую философию. Его, Тараки, время уже настает. Надо только немного терпения. Он, Тараки, возьмет все лучшее из марксистко-ленинской идеологии и привнесет в новый ислам. Он, Тараки, станет мудрейшим на планете. "Солнцеподобный, помоги своему махди!". Взгляд Тараки был четко направленный в глаза собеседнику, но он не видел его. Он видел себя облаченным самой мощной в истории человечества властью. Он уже был не в состоянии воспринимать последнюю часть рассуждений Пономарева, просто не слышал его. Поэтому, почувствовав, как звуки, исходящие из рта Пономарева, прекратились, Тараки тут же взял инициативу на себя:
   - Уважаемый Борис Николаевич Пономарев! Мне на протяжении жизни удалось постичь много научных, философских и религиозных мировоззрений. В свое время я много занимался и марксистко-ленинской философией. Скажу откровенно: я отношусь к ней с определенной долей уважения. Но в главной сути, а именно, в отрицании духовного начала, в отрицании Бога я не могу ее поддержать. Данная тема для меня очень важна и всецело опровергает материалистическую философию, которая отрицает Бога. Поэтому такие материалисты, как Маркс, Энгельс и Ленин впадали в панику, гневались и предупреждали своих сторонников: "Ни в коем случае не думайте об этом". На самом же деле эти люди не способны были постичь до конца сути восприятий. Они принимали образ, возникающий в их сознании, за "внешний мир". Как говорится в Коране: "...у них сердца, которыми они не понимают, глаза, которыми они не видят, уши, которыми не слышат. Они - как скот, даже более заблудшие. Они - находящиеся в невнимательности".
   Отбросьте ваше материалистическое образование и призовите свои искренние размышления. Для этого сконцентрируйте свое внимание и подумайте, какими вы видите окружающие вас предметы, и как вы их осязаете. Если вы внимательно задумаетесь, то почувствуете, что разумное существо, которое видит, слышит, осязает, мыслит будто душа, просматривающая на экране восприятия, называемые "материей". Человек, осознавший это, отдаляется от измерений внешнего мира, вводящего в заблуждение большую часть человечества, и входит в измерение настоящего бытия. Эта истина была постигнута некоторыми верующими и философами прошлого. Ученые ислама, такие как Имам Раббани, Мухиддин Араби, Мевлана Джами нашли путь к этой истине с помощью Корана и разума. Некоторые западные философы, подобно Джорджу Беркли, также постигли эту истину с помощью разума. Имам Раббани в своей книге "Меktubat" объясняет, что "вся материальная Вселенная состоит из ощущений и иллюзий", а абсолютная сила - лишь только Аллах: "Тела существ, созданных Аллахом, на самом деле отсутствуют... Все это - благодаря чувствам и ощущениям... Вселенная существует на уровне чувств и восприятий, а не на материальном... Смысл заключается в том, что во внешнем мире нет ничего, кроме Всевышнего." Мевлана Джами выразил эту истину следующими словами: "Вся Вселенная состоит из ощущений и иллюзий. Подобно отражению в зеркале или же тени". XXI век будет веком, когда люди постигнут божественную истину и, словно волна за волной, обратятся к единственному совершенству - Аллаху. В XXI веке убеждения материалистов XIX века будут выброшены на свалку истории, будет осознана суть сотворения и истина существования Аллаха, станет ясным понятия относительности времени и пространства, и человечество будет освобождено от вековых занавесов обмана и утопической веры. И этот неизбежный ход событий не сможет остановить ни одно существо.
   - Господин президент, а что вселяет в Вас такую непоколебимую уверенность в превосходстве ваших убеждений? - Пономарев, поначалу чувствовавший некоторое раздражение самоуверенностью Тараки, сейчас почувствовал интерес к беседе. Тем более что время до официальной церемонии обеда позволяло немного расслабиться.
   Тараки насторожился. Не связан ли вопрос Пономарева с осведомленностью его о порошке Аллаха. Не провоцирует ли Борис Николаевич на более откровенную беседу. Нет, нельзя соблазняться этим. Пономарев - не тот уровень, перед которым следует раскрывать карты. К тому же присутствуют свидетели: переводчики, пресса. Тараки решил дать философский ответ на вопрос:
   - Судите сами. Любая информация о мире, в котором мы живем, поступает к нам посредством пяти чувств восприятия: видя его глазами, осязая руками, вдыхая запах, чувствуя вкус языком и воспринимая звуки слухом. Так как с самого рождения мы всецело зависим от этих чувств, мы не можем предположить, что "внешний мир" иной, отличный от мира существующего и познаваемого посредством этих чувств. Научные исследования, проведенные за последнее время, внесли существенные изменения в систему взглядов и стали причиной для возникновения серьезных сомнений относительно восприятия и воспринимаемого мира.
   Эта новая система взглядов исходит из следующего: воспринимаемый нами "внешний" мир является образом, сложившимся в мозге в результате электрических сигналов. Спелость яблока, твердость доски, дом, работа и наша с вами встреча - все это состоит только и только из электрических сигналов. Фридрих Вестер объясняет достижение науки в этой области следующим образом: "По мнению некоторых мыслителей, человек - это иллюзия; все переживаемое на самом деле временно...". И сегодня эти слова подтверждаются наукой. А известный философ Джордж Беркли раскрывает эту поразительную истину так: "Мы верим в существование материи, так как посредством восприятия видим и чувствуем ее. На самом же деле наши восприятия - это лишь мысли нашего сознания. Значит предметы, достигаемые посредством восприятия, - всего лишь мысли, а мысли же вынужденно формируются в сознании... То есть все, что окружает нас, не существует вне нашего разума".
   Задумайтесь, уважаемый Борис Николаевич, как мы воспринимаем внешний мир. Как мы видим, слышим, чувствуем вкус? Мы видим в результате довольно сложного процесса. Пучки света, исходящие от какого-либо предмета преломляются, проникая через линзу (хрусталик) глаза, и попадают на сетчатку. Энергия света посредством здешних клеток преобразуется в электрические сигналы, которые с помощью зрительного нерва передаются в затылочную долю мозга, называемую центром зрения. Этот электрический сигнал после ряда процессов воспринимается данным центром как изображение. То есть процесс зрения происходит в точке, расположенной в задней части мозга, куда не проникает свет. Таким образом, когда мы говорим "я вижу", то на самом деле видим "эффект", возникший в мозге в результате преобразования света в электрические сигналы. Все увиденное нами за всю жизнь формируется в зрительном центре, который едва по своим размерам превышает кубический сантиметр. Прочитанные строки, бескрайний горизонт, необъятные просторы - все это образуется в этом маленьком центре. Есть еще одно обстоятельство, которое мы не должны упускать из виду. Череп не пропускает свет, а это значит, что в мозге царит полный мрак, то есть свет не может напрямую воздействовать на мозг. Предположим, что напротив нас горит свеча. Мы можем смотреть на нее долгое время, однако мозг не может контактировать с огнем свечи. Даже когда мы продолжаем смотреть на неё, внутри черепа и в мозге темно. В этом темном мозге мы видим светлый, яркий, разноцветный мир. Философ Грегори объясняет это чудо, следующим образом: "Мы настолько привыкли видеть, что мысль о разрешении возникших вопросов требует от нас силу воображения. Примите это во внимание. Нам подаются маленькие перевернутые изображения, но мы видим правильное изображение окружающих нас предметов. В результате изображений на сетчатке глаза мы воспринимаем мир, и это ничем не отличается от чуда".
   Слух, осязание, вкус, обоняние - каждое чувство в отдельности передается в мозг как электрический сигнал и воспринимается соответствующими центрами. Например, слух: наружное ухо улавливает звуковые волны и передает их в среднее ухо; среднее ухо, усилив звуковые колебания, передает их во внутреннее; внутреннее же преобразует эти колебания в электрические сигналы и передает их в мозг. Слух, подобно зрению осуществляется в слуховом центре мозга. В череп звук не проникает, как и свет. И как бы шумно ни было снаружи, внутри мозга полнейшая тишина. Несмотря на это, мозгом воспринимаются самые отчетливые звуки. Это настолько уникальное свойство, что здоровый человек слышит без помех и шипения. Мозг, куда не проникают звуки, может услышать симфонию оркестра, шум толпы, шелест лепестка и другие звуки в широком диапазоне частот, вплоть до шума реактивных самолетов.
   Восприятие запаха аналогично этому: улетучивающиеся молекулы, как, например, запах ванилина, цветка, раздражают рецепторы, расположенные на мерцательных ресничках в эпителии носа. Это раздражение поступает в мозг в качестве электрического сигнала и воспринимается как запах. Следовательно, запахи в результате преобразования раздражения, вызываемого улетучивающимися молекулами в электрический сигнал, являются формой восприятия мозга. То есть запахи, окружающие вас с момента рождения - это электрические сигналы, ощущаемые посредством органов чувств. Аналогично, на кончике языка есть химические рецепторы четырех типов, различающих соленое, сладкое, кислое и острое. Рецепторы вкуса, после ряда химических реакций, преобразуют восприятие в электрические сигналы и передают в мозг. Но при повреждении нерва вкуса, вы полностью лишаетесь вкусовых ощущений. В этом случае мы сталкиваемся еще с одним феноменом. Мы не можем быть уверены, что несколько человек, пробующих одно и то же блюдо или слушающих одни и те же звуки, воспринимают это одинаково. По этому поводу Линкольн Барнетт говорит так: "Никто не может знать, что его красный цвет или услышанная им нота "до" будет воспринята так же кем-то другим". Ничего не меняется и в отношении осязания. При касании какого-либо предмета, информация направляется в мозг через чувствительные нервные окончания в кожном покрове. Чувство осязания происходит не на кончиках пальцев или коже, как нам кажется, а в центре осязания мозга. В результате электрических сигналов, поступающих в мозг, мы ощущаем жесткое или мягкое, горячее или холодное и всякое другое, что характеризует предметы. Даже мелочи, необходимые для детального опознания предмета, мы приобретаем в результате этих сигналов. Контактируемые предметы на самом деле состоят из совокупности ощущений воспринимаемых через зрение, слух, осязание. Мозг, принимающий информацию из центров восприятия, в течение всей нашей жизни заставляет нас сталкиваться не с "подлинником" материи, а с ее копией, формирующейся в нем же, т.е. в мозге.
   Таким образом, исследованная физическая реальность привела нас к следующему: все, что мы видим, осязаем, слышим и называем "материя", "мир", или "Вселенная" - всего лишь электрические сигналы, формирующиеся в мозге.
   - Вы абсолютно правильно все излагаете, господин президент. Здесь нельзя с Вами не согласиться. Действительно каждый индивидуум воспринимает мир по-своему, субъективно. Это восприятие во многом зависит от физического состояния личности. Потерявший зрение или слух человек ущербно воспринимает мир. А сколько физических явлений, реально существующих, недоступны для восприятия здоровым человеческим организмом? Радиация, электромагнитные и другие виды излучений неощутимы. Люди придумали приборы, которые способны находить и измерять то, что недоступно для восприятия человеком. То есть мы с вами видим мир таким, каким мы его видим, а не таким, каков он есть на самом деле. Только выводы у нас с Вами, господин президент, прямо противоположные. Вы приходите к заключению, что не существует реального мира, а есть только ощущения. Зато существует духовное начало, которое осмысливает эти ощущения, а также занимается анализом и изучением того, что не существует, то есть не вызывает ощущений. Мы, материалисты, можем позволить задать вам вопрос. Если жизнь, как Вы отметили, нас заставляет сталкиваться лишь с копией материи, значит, сама материя - есть подлинник, реально существующая независимо от наших ощущений и воздействующая на нас посредством электрических сигналов? Не так ли? Слепой человек, не видящий пламя свечи, может поднести к нему руку и обжечься. Ощущение совершенно разное, чем восприятие глазом зрячего человека. Для слепого свеча горела до того, как он поднес руку, и после контакта с пламенем, то есть совершенно независимо от деятельности того участка мозга, который ответственен за термические ощущения. Теперь о бессмертии души. Вы утверждаете только на том основании, что мы способны мыслить, рассуждать, изучать наши ощущения и давать им оценку, наличие высшего духовного начала, которое вы же наградили бессмертием. Человек умирает, а его дух продолжает жить, наблюдать за реальным миром и тому подобное. Извините за откровенность, я дам резкую оценку такого утверждения: пустая выдумка. Позволю себе очень грубый с этической стороны пример. Если человека последовательно лишить органов чувств, он будет последовательно терять мир в своих ощущениях: сначала не будет видеть, затем - слышать и так далее. Мертвый человек - это человек, утративший все органы чувств. Для него нет мира. Только абсолютная черная, немая пустота. Все... Что здесь нужно выдумывать. Надо просто логически мыслить. Поэтому, я считаю абсолютно правильными слова одного из философов, не помню кого, который приблизительно так сказал: вечна лишь материя, которая находится в постоянном движении.
   Мы с Вами немного поспорили на философские темы. Я считаю такой обмен мнениями очень полезным. Например, я увидел в Ваших рассуждениях много рациональных зерен, господин Тараки. А что, если Вы когда-нибудь в более-менее спокойные времена для Вашей страны, займетесь всерьез философией, и создадите новое современное научное мировоззрение, взяв самое мудрое из нашей марксистко-ленинской философии, из Вашего ислама, христианства, может, что-то из других религиозных течений? Неплохая мысль, правда? - Пономарев широко заулыбался, удовлетворенный тем, что последнее слово осталось за ним. Он дал достойный ответ этому выскочке, претендующему на Истину.
   - Да, может быть Вы и правы. Человек по своей природе пытается во всем достичь абсолютного совершенства, и прежде всего - в знаниях. Однако Вы хорошо знаете, что в современном мире человек стремится к абсолютной власти и его не удовлетворяет несовершенная сила. И, если он станет властелином мира, то узнает о существовании другого мира и по своей натуре будет стремиться к тому, чтобы завладеть и этим миром. Какой бы ученой степени он не достиг, все равно, узнав о существовании других наук, он захочет изучить эти науки. Следовательно, должны существовать абсолютная власть и абсолютное знание, которое притягивает человека. Это и есть Всемогущий Бог, к которому мы все обращаемся, сами того не ведая. Человек стремится к абсолютной Истине, чтобы раствориться в ней, в Господе. И вообще, стремление к вечной жизни заложено в каждом человеке, и оно свидетельствует о существовании бессмертного мира...
   "К чему мне эта лекция?" - думал Борис Николаевич, не выдавая, однако, своего явно снисходительного отношения к президенту нищей, голодной, раздираемой на куски страны, президенту, который сам едва стоит там на ногах, но уже мнит о себе настолько, что имеет наглость давать наставления правительству такого могущественного государства, как Советский Союз. От Тараки, тонкого психолога, не укрылось истинное настроение Пономарева, но он упрямо продолжал свою речь. "Пусть терпит, слушая меня. Пройдет немного времени, ислам восторжествует во всем мире. Тогда меня все будут слушать с упоением, будут счастливы дышать рядом со мной одним воздухом. Я потерплю, а потом мы посмотрим, уважаемый господин Пономарев, как Вы будете жалеть, что невнимательно меня сейчас слушаете. Нет, я пока не буду разглашать свои намерения о порошке Аллаха. Потом, в Гаване, только в Гаване! Там, на форуме меня услышит сразу весь мир. А здесь лишь шесть жалких людишек". Тараки продолжал речь, проявляя свою удивительную способность одновременно говорить и думать на разные темы:
   - Если Вы пожелаете исследовать эти проблемы, вы можете дать указания специалистам обратиться к трудам Фараби и Абу Али ибн Сины (да упокоит Бог их души!) в качестве последователей Аристотеля, чтобы уяснить, что закон причинно-следственной связи, составляющей основу познания, постижим разумом, а не ощущением, а также пониманием общего смысла и общих закономерностей, на которые опирается любое рассуждение. Вы можете обратиться также к книгам Сохреварди (да благословит его Бог!), последователя мудрого учения Платона, чтобы прояснить, "что материя и любой другой материальный объект нуждается в истинном Свете, недосягаемом для ощущения, а эмпирическое знание человека о самом себе не нуждается в материальных проявлениях". Вы можете обратиться к великому учению Муллы Садра, дабы понять, что "истинное знание есть сущность, не зависимая от материи, и любое размышление нематериально и не подчиняется правилам материи"...
   Пономарев явно уже желал закруглиться. Ему неприятно было выслушивать поучения и наставления президента Афганистана. Он только выжидал момент, когда очередная длинная и пространная мысль президента завершится. Однако Тараки продолжал красиво говорить и одновременно обдумывать тревожащую мысль, почему Пономарев не произнес ни слова по самой важной для Тараки теме. Для него, Тараки, сейчас козни Амина ничего не значили. Волновало, почему Пономарев молчит о порошке. Что-то удерживало президента от того, чтобы самому конкретным вопросом начать разговор. И вдруг спонтанно в голове Тараки пронеслась мысль, которая, не успев сформироваться, тут же воплотилась в живые слова.
   - Я намерен сделать заявление в Гаване о том, что мой народ обладает особым уникальным веществом, образец которого я передал Вашему правительству несколько месяцев назад. Мне хотелось бы знать мнение Вашего правительства по этому поводу.
   Пономарев ответил не сразу:
   - Уважаемый господин Президент. Насколько мне известно, образец этого вещества получен нами и в данный момент он проходит исследования в токсикологическом Центре. Я не имею полной информации о каких либо результатах исследований, но знаю, что вещество вызвало живой интерес в наших силовых ведомствах. Из определенных источников мне известно, что для продолжения научных исследований данного вещества недостаточно и мы рассчитываем, что Вы предоставите нам еще некоторое его количество в ближайшем будущем. Я говорю с Вами на эту тему, хотя не получил от ЦК инструкции в этом плане. Поэтому по поводу Вашего заявления в Гаване мне необходимо проконсультироваться. Через несколько минут мы обсудим этот вопрос. Извините.
   Пономарев с последними словами совершил едва уловимый жест, и один из присутствующих на беседе помощников вышел из помещения. Тараки, который жадно улавливал каждое слово, спросил очень спокойным тоном, несмотря на крайнюю взволнованность:
   - Вы сказали о заинтересованности силовых структур результатами исследований моего вещества. Не может ли это привести к негативным последствиям в моей стране? Вы понимаете, что я имею в виду?
   - Позвольте мне официально заявить, что мы в Кабуле намерены опираться только на Вас.
   - Даже если возникнет реальная угроза моего смещения с поста президента?
   - Я думаю, до этого не дойдет, если Вы будете следовать нашим советам. В крайнем случае, нами уже рассматривается вариант военной помощи Вам.
   - Извините за откровенность, но я не могу скрыть своего опасения, что военное вмешательство Союза может перерасти в оккупацию страны, и тогда вы будете владеть порошком Аллаха.
   - Вы забываете, что обращение об оказании военной помощи исходило именно от Вас. К чему же тогда разговор о каких то опасениях?
   - Да, Вы правы, мне не следовало об этом говорить, тем более что Вы в любом случае не поделитесь со мной своими истинными целями военного присутствия в моей стране. Я же в любом случае оказываюсь в неблагоприятной позиции. Поэтому, я решил сделать свое Заявление в Гаване. Думаю, после этого у Советского Союза не будет намерений устранять меня от власти. В противном случае мировое сообщество, которое будет посвящено в мои планы, окажет вам сопротивление.
   Пономарев вновь сделал паузу, размышляя над ответом.
   - Господин Президент, мне кажется, не следует торопиться с Заявлением до получения каких либо определенных результатов исследований вещества. Ситуация настолько серьезна, что нам с Вами крайне необходимо действовать согласованно. Это вещество имеется в США, и над ним тоже работают научные центры. Со стороны США есть самая реальная угроза вторжения, которую мы с Вами не должны допустить. Сейчас самое главное - полная согласованность наших действий без каких-либо амбиций.
   Дверь бесшумно открылась и в помещение переговоров вошел человек, который удалился пять минут назад по сигналу Пономарева. Он тихо подошел, вручил записку Пономареву и сел на то же место, где был ранее. Борис Николаевич мгновенно прочел содержание записки и положил ее в карман, после чего обратился к Тараки:
   - В подтверждение своих слов я Вам передаю мнение ЦК по поводу Вашего Заявления в Гаване, господин Президент. Мнение очень категорично: Заявление не должно прозвучать.
   Пономарев пристально посмотрел на Тараки и от него не укрылись мгновенно побледневшее лицо и выступившая испарина на ставшем вдруг безгранично усталом лице. Тараки лихорадочно обдумывал положение. "Почему я сделал то, чего вовсе не собирался сделать? Почему я так легко доверился и раскрыл свои карты? Кто шевелил моим языком, Аллах или сатана?".
   - И все же я хотел бы сделать это Заявление, - с мучительной тоской, понимая бесполезность дальнейших просьб, но еще на что-то надеясь, произнес Тараки.
   - Нет, мнение ЦК настолько категорично, что не будут приняты никакие Ваши возражения. Мы пойдем даже на то, чтобы Гаванская конференция прошла без Вашего участия. Вы в это время будете находиться на лечении у нас по поводу внезапной болезни. Такое объяснение Вашего отсутствия устроит всех участников конференции. Вы понимаете, что после этого у нас не будет резона продолжать сотрудничать с Вами?
   Тараки понял, что проиграл. Несколько слов, сорвавшихся с его губ, обернулись роковой ошибкой. Он понял, что в данной ситуации, вдали от родного дома, его рассматривают как всего лишь пешку, которой не суждено стать проходной. Где-то там, далеко, в бездействии пребывает его надежда на мировое господство - порошок Аллаха, который сейчас ничем не может помочь ему. И вот сейчас, Президент Афганистана, должен выслушивать оскорбительные указания тех, кого он вынужден считать союзниками и друзьями. Угасающей искоркой надежды промелькнула мысль обмануть этих друзей, пообещать не делать Заявления на конференции и затем нарушить это обещание. Но искорка тут же угасла. Таким образом, он, Тараки, сам бы вырыл себе могилу, не говоря о том, что до речи Заявления его бы просто не допустили. Приходится в очередной раз смириться с ситуацией.
   - Да, я согласен с Вашим мнением.
   - Я рад, что мы в этом вопросе достигли консенсуса, - сказал Пономарев, одаривая поверженного Тараки победоносной улыбкой. Затем, прощаясь, привычным набором фраз выразил удовлетворение итогами состоявшейся встречи и пожелал Тараки дальнейшего процветания государства Афганистан по пути развития социализма...