Жить

               
     Был конец января. Отшумели Новогодние праздники с яростным весельем, фейерверками, народными гуляньями. Осень в том году выдалась на удивление тёплая, затяжная. В ноябре стояли погожие, теплые деньки. Да и Новый год особыми холодами не огорчил, но снежка, на радость детворе, подкинул. С Рождества, как иобещали синоптики, зима по настоящему взялась за свою работу. Мороз на улице, несмотря на то, что солнышко ярко искрилось на снежных горках, крепчал не на шутку. В такое время мало охотников гулять по улицам. Все стараются сидеть у тёплой печки,  носа на двор не высовывают. Только вездесущей детворе всё нипочём. Мороз их не догоняет. Шум стоит на берегу замёрзшего пруда. Несутся вниз сани. Раскраснелись лица ребят от мороза. Хохотушки девчата закидали снежками мальчишку, заехавшего на лыжах в кусты тальника и застрявшего там. Снежки мешают ему расстегнуть крепления лыж, залепили глаза. Он сердится, кричит, но девочки ещё с большим усердием засыпают его снежками.
     Пётр Иванович Сердюк, немногословный темноволосый мужичок, вошёл с мороза в дом, разделся и присел к столу.
    - Настя, покушать дай. За гравием в карьер поеду.
    - Петь, может, не стоит сегодня ехать? Мороз на улице, холодно, да и к маме с папой мы с тобою обещали сходить. Отец заболел. Дров бы им помог наколоть. Кто, как не мы, поможет, - Настя, его жена, смотрела на Петра с затаённой надеждой. Надеялась, что Петя в выходной побудет дома. И будет ей с ним  уютно и по домашнему тепло. Ради этого она к свекрови со свёкром, которых давно уже зовёт матерью и отцом, готова с радостью пойти,  и в доме у них прибрать, и воды наносить, и корову подоить. Лишь бы с ним, с Петей,  рядом быть. А то всё только работа и работа у него на уме. Конечно, она понимает, что денег для семьи надо зарабатывать. Варвара, дочка, уже взрослая, сапожки ей надо. Да и дом надумали строить новый. Вот и крутится её Петя. Весь в делах и заботах, ни минуты свободной нет. Понимала Настя, что не останется Петя, поедет. Он  и машину у хозяина выписал, деньги заплатил наперед. Понимала, но в душе надеялась, что не  захочет он ехать в такой холод в карьер. Напрасно надеялась.
      Пётр молча встал из-за стола, как-то очень мягко и нежно прижал её к себе, поцеловал и стал  одеваться в полушубок и шапку.
     - Приеду, тогда и сходим к старикам, - сказал он и вышел во двор.
      А мороз действительно стоял нешуточный. Градусов 25-30, не меньше. Давно таких морозов не было. Двигатель машины, когда Пётр подошёл к ней, работал. Хорошо, что он его не заглушил, когда в дом пошёл. За то время, что дома за столом провёл, он и застыл бы.
     - Ничего, Настёна, успеем  и к старикам сходить и  дров наколоть, - думал Пётр. Хорошая она, любит  меня, да и Варю, дочку, тоже любит, души в ней не чает. И  мать с отцом не обижает, для всех ласковое словечко найдёт, что-то приятное сделает. Только, наверное, обижается, что молчу. Но такой уж я есть. И хочется иной раз поговорить по душам, да почему-то в последний момент слова все исчезают. Пётр ехал, а мысли медленно и как-то очень тягуче копошились в голове, не  отвлекая его от шоферской работы. Руки привычно, сами по себе, включали рычаг коробки передач и держали баранку, ноги нажимали на рычаги управления, а глаза выбирали дорогу. Вот и поворот на карьер. Осталось метров двести. Хорошо, что попросил знакомого бульдозериста вчера  натолкать кучу гравия. Не придётся ломом бить, да и грузить вручную лопатой из кучи легче.
     - Похвалив себя за сообразительность, не спеша, подъехал задом к куче, немного приподнял кузов самосвала, достал лопату и, поплевав на ладони, стал грузить. Не любит он рукавиц, мешают они ему, не привык в них работать.
     - Часа за два нагружу, приеду, выверну на участке гравий, отгоню машину в гараж, вот тогда и сходим, Настёна, в гости к родителям. Конечно, темно уже будет, зимой дни короткие, не успеет солнце подняться, а уже и день прошёл - ночь на дворе. Но – ничего, дрова я и ночью наколю.
     - Здесь, в карьере, ветра не было, и мороз не так ощущался, как на трассе. Медленно, но уверенно, наполнялся гравием кузов. От работы ему стало тепло. Лопата уверенно впивалась в кучу песка, описывая дугу и выкинув гравий, возвращалась опять к куче. Да, много гравия понадобится летом. Хотят они с Настей построить новый дом. Чтобы был он большим, светлым и тёплым, чтобы радость и уют поселились в нём. И вода чтобы в доме была, и ванна, и туалет - все удобства, как в городских квартирах. Свой дом – главное в семье. Это не квартира в городе, где и выйти–то летом, кроме как на балкон, некуда.
Не любит он квартир, скворечников этих многоэтажных, где никто хозяином себя не чувствует, да и участка земли под огород нет. А как без огорода, без своих огурчиков да помидорчиков? Нет, в своём доме лучше! Любят они с Настей в земле ковыряться. А огурчики да помидорчики со своего огорода ой, какие вкусные. Совсем не ровня тем, покупным, в парниках на удобрениях выращенным. Опять же и Варвару к земле приучать надо. Земля разбаловаться не даст. Давно, ещё дедами нашими это замечено. Кто на земле работает, тот и к хлебу, и к родителям, и к Богу с большим почтением относится. Такая вот закономерность. Да и свадьбу Варюше будет, где справить. Летом под открытым небом во дворе столы поставим, музыку обязательно пригласим. Можно духовую, а можно и эстрадную. Это как молодые захотят. Чтобы всё, как у людей было. Ну, а если зимой – то в доме. Места всем хватит.
    Он отдыхал, упершись на лопату подбородком, и улыбался. Хорошо ему было, легко на душе. Хотелось петь, кричать от нахлынувших внезапно сладких мыслей. Кинув  ещё в кузов с сотню лопат гравия, и определив, -  пора ехать, - Пётр кинул лопату в кузов, отряхнул песок с шапки, обуви и одежды. Он хотел уже сесть за руль, но что-то остановило его. Не так стояла машина, с наклоном в одну сторону. Он пнул сапогом по колесу. Заднее наружное колесо целое, а вот внутренне - спущено. И проверял же он колёса - накачаны были перед выездом из гаража. Значит, потом, по дороге в карьер где-то проколол. Что же делать? Ехать так? Но на одном колесе далеко не уедешь. Слишком много гравия нагружено. Сгрузить? Нет уж! Не за тем он сюда ехал, чтобы половину кузова гравия привезти. Рискнуть? Если и доеду на одном наружном – внутреннее точно «пожую». Да, наверняка пожую, пока доеду. А это не простится. Ну, вот и сходили к родителям. Наколол дров, напился чаю.Никогда не любил он планировать заранее, что будет завтра или через час делать. Жизнь по своему распоряжается временем человека, никогда нельзя угадать, что с тобою через какое -то время будет. Всё в руках Бога!
    Он горестно вздохнул и полез доставать из-за спинки сидения домкрат, баллонный ключ и монтировку, - хорошо, что запаска есть.
    Быстро стемнело. Яркие звёзды равнодушно светили сверху холодным неуютным светом. Удивительно, но мороза Пётр не чувствовал. Надо спешить! Он ослабил гайки наружного колеса, руками выровнял площадку под домкрат, установил его и поднял машину, качая монтировкой рычажок домкрата. Ну вот, колесо и свободно! Открутив гайки, снял колесо и откатил его в сторону. Пришлось ему тяжеловато – откапывать привязанное к переднему борту кузова запасное колесо, а затем одному снимать её с кузова. Теперь надо открутить футорки. Они должны легко открутиться – месяца два назад он менял резину и, помнится, смазал резьбы футорок перед тем, как ставить их на место, солидолом.  Футорки, с небольшим усилием, он ослабил и стал откручивать совсем, складывая их сбоку колеса рядом с гайками. Вот и спущенное колесо откручено. Он подкатил колесо к заднему борту самосвала и, натужно кряхтя, с трудом погрузил его в кузов.
    Половина дела сделана, можно  немного и отдохнуть. Только отдыхать нельзя ему - времени нет. Надо отца проведать, а, значит, и отдыха не будет. Вздохнув, он ногою отодвинул футорки в сторону, чтобы они не мешали ставить колесо. Одна футорка покатилась   куда-то вниз. Пётр опустился на колени и стал шарить руками по земле, но не мог её нащупать. Да где же она? Наверное, в ямке, под барабаном.
    От резкой боли он потерял сознание. Он лежал, уткнувшись головою в землю. Очнувшись, увидел он  свою левую руку, намертво прижатую к замёрзшей земле тормозным барабаном. Упал домкрат, – мелькнула мысль в голове. Инстинктивно он,  со всей силы, дёрнул руку, в надежде освободить её от многотонного груза. Дикий вопль вырвался из его горла, и он снова впал в беспамятство. Придя в себя, он уже не пытался вырвать руку, а тихо лежал на промёрзшей земле и видел то, что было перед ним – холодная, бездушная  машина, которую он считал своим верным другом и ухаживал за ней лучше, чем за женой, Настей, придавила его руку.
    Всё, это конец! Долго он не протянет. Мороз сделает своё дело и через час - другой будет лежать около машины не шофер Петр Иванович Сердюк, а кусок мороженого мяса. Не муж Насти Сердюк и отец Варюши, а просто труп, безучастный ко всему. И не нужны ему будут ни дом, ни работа, ни жена, ни дети. Он отчётливо представил себе, как завтра приедут сюда люди, будут ходить вокруг и жалеть его молодую, так глупо загубленную жизнь. Приедет Настя и  закричит не своим голосом над его безвольно лежащим мёрзлым телом. Ясно представил себе, как упадёт она на него, пытаясь отогреть, вдохнуть в него жизнь, а чужие мужики будут хватать её за руки, оттаскивая, со словами, - не плачь, успокойся, ему ты уже ничем не поможешь. Поднимут потом мужики домкратом машину, вытянут его и куда – то увезут. Всё это так чётко промелькнуло у него в голове, что он тихо заскулил от обиды за себя, за свою судьбу, которая подарила ему сначала жизнь, здоровье, семью и счастье, а вот теперь всё разом забирает. Всё – без остатка! А всё  потому, что он спешил. Видно, плохо поставил домкрат, ненадёжно, раз в самое неподходящее время упала с него машина. Никогда за всю свою сознательную жизнь не был он так беспомощен, как сейчас. Никогда раньше не было его положение так отчаянно безнадёжно. Звёзды, такие яркие в эту морозную ночь, смотрели сверху  и будто подсмеивались над ним – сейчас ты смотришь на нас, а мы на тебя, а к утру только мы тебя видеть будем, а тебе нас, увы, уже никогда не увидать. Нет, не хочу умирать. Жить! Жить! Жить! Ведь мне только тридцать пять! Как и не жил совсем. Тело его занемело. Неужели он привык к этой дикой боли? Он потихоньку пошевелил рукой и тотчас застонал от проснувшейся боли. Господи,помоги! Пошли людей в этот проклятый карьер. Он понимал, что такого никогда не произойдёт, что никто до утра сюда не заглянет, не спасёт его. Надежда только на самого себя. Нет, врёшь, я жить хочу. Жить, жить, жить! Что делать? Может удастся установить домкрат и поднять на него машину? Он стал шарить  рукой за тормозным барабаном. Убедившись, что домкрат прижат так, что его невозможно откопать, он распрощался с этой затеей. Что делать? Ему на глаза попала монтировка. Дай Бог мне силы! Он вспомнил рассказы охотников о том, как волки, попав в капкан, зубами отгрызали попавшую в капкан лапу и уходили. Жизнь дороже потерянной лапы. Хорошо, что у монтировки один конец острый, как зубило.
    - Попробую, - размахнувшись, он со всей силы ударил монтировкой, но ничего не почувствовал. Он, значит, неосознанно ударил мимо, пожалел себя.
     - Если я и дальше мимо бить буду, то завтра точно меня не будет, - подумал он. Нет, надо перебороть себя, надо!
    Настя не находила себе места. Давно должен был придти с гаража её Петя, а его всё нет и нет. Может, встретил кого-то из знакомых мужиков да решили встречу примочить. Нет, не мог он так сделать. Он же обещал к старикам сходить. А такого не бывало, чтобы он слово своё не держал. А, может, он один к отцу с матерью пошёл, пожалел её, чтобы она по морозу не шла с ним ночью.
    Одевшись, она побежала на другой конец села, на ходу повязывая шаль и застёгивая пуговицы. Но окна в доме родителей мужа не светились. Спят старики. Зря бежала, не был он у них. В отчаянии она прислонилась к штакетнику забора и слёзы обильно потекли у неё из глаз, замерзая маленькими льдинками на носу, губах и подбородке. Что же делать? Надо бежать в гараж.
     Но и в гараже сторож сказал, что машины Петр не ставил. Где же ты, Петенька? Какие только мысли не приходили ей в голову. Кончился бензин и стоит машина на шоссе или даже в карьере, а Петя бегает с ведром, просит у проезжающих бензина. А, может, двигатель сломался (застучал, как говорил когда-то Петя). И троса нет. Да и гружёную машину не каждый шофер возьмётся тащить. И денег не взял он с собой. Заплатить нечем ни за бензин, ни за то, что кто-то притащит его машину в гараж.
     Забежав, домой, (а вдруг её ненаглядный заехал сначала домой, чтобы её успокоить) и, убедившись, что его нет, она заревела в голос. Беда, с ним случилась беда. Она кинулась к соседу напротив, Алексею Ивановичу. Работал он механиком и был с её Петром в дружеских отношениях. Такой же молчун, как и её Пётр, только постарше годков на восемь будет. Машина у него своя и всегда на ходу. В любой мороз заводит её Алексей Иванович. Лишь бы с друзьями чарку не выпил. Так, рассуждая про себя и плача взахлёб, не разбирая дороги, добежала она до дома механика.
    Он вышел к ней в лёгком спортивном костюме, выслушал путанный рассказ и,  буркнув,- заходи, я сейчас,- пошёл одеваться. Через десять минут он выгнал машину с гаража и, не дав ей прогреться до нормы, за что ругал себя молча последними словами, закрыв замок, крикнул Насте, - ты едешь? Если да, то садись. Конечно, она едет. Шмыгнув в кабину, она впилась глазами в дорогу. Скоро, скоро она увидит его. Как же далеко этот поворот на карьер. А когда с Петей ехали, быстро доезжали. Наконец,  машина Алексея Ивановича медленно стала спускаться в карьер. А вот и она, его, Петра, машина. Свою машину Алексей Иванович поставил так, что фары освещали, как на ладони, самосвал Петра. Не глуша двигателя, Алексей Иванович с Настей пошли к кособоко стоявшей машине.
   - Петя, Петя, где ты, - кричала Настя, но никто ей не отвечал. И вдруг она замолчала, заворожено глядя в одну точку и, медленно оседая, вдруг истошно завыла, - а...а...а.
     Подбежавший Алексей Иванович поддержал её падающее тело и бережно опустил на снег. Теперь и он увидел окровавленный снег у заднего спущенного колеса. Недалеко лежало  колесо. Он наклонился к спущенному колесу и зажёг спичку. Из–под колеса торчали окровавленные кусочки костей. Снег вокруг был в кровавых пятнах. Домкрат лежал на боку. Он ярко представил себе, как всё это здесь произошло, и вдруг почувствовал, как зашевелились у него волосы под шапкой.
    - Но где же Петр? Кто забрал его? Неужели он сам? Каким же запасом жизнелюбия надо обладать, чтобы совершить такое. Подсвечивая спичками, он выбрался из карьера и осмотрел дорогу. Следы крови вели  от карьера к шоссе. Да, вот здесь много крови натекло. Вот здесь он стоял, ждал машину. Машину остановил, идущую  в сторону райцентра. Значит, понимал, что домой ему нет времени ехать, каждая минутка дорога.
   - Настя, едем в райцентр, в больницу, там он.
   - Пётр очнулся от наркоза. Он лежал в ослепительно белой палате. У изголовья кровати стояли какие-то медицинские приборы, колбы. А рядом, сидя на стуле, спала его Настёна, смешно посапывая носиком. Он перевёл взгляд на свои руки. Они лежали поверх одеяла, замотанные в бинты. Но левая была заметно короче правой.
 Жив! А это – главное!


Рецензии