Скелеты в шкафу или еще раз про любовь

    Рассказ напечатан в ежемесячном журнале международной ассоциации писателей и публицистов "Настоящее время", номер 41, 2011 год, Рига.
 
Какой глупец придумал, что ночь – это время сатаны? Какая нелепость! Что может быть общего у прохладной нежной ночи с адским огнем? Нет, преисподней более соответствует африканская жара, засуха и полное отсутствие воды. Вот это действительно муки адовы! Геенна огненная! Крематорий!

     Этим летом город мучился от похмелья. Дождя не было больше месяца. Рыжее солнце вконец распоясалось и явно получало садистское удовольствие от проделанной работы. Дома и тротуары, автомобили и базары, площади и мосты, дворы и заводские трубы устали от жары, усохли, скукожились и словно бы уменьшились в размерах. Изворотливые бизнесмены всерьез призадумались, чтобы начать печь блины и оладьи на раскаленных жестяных крышах.

 Трава на городских газонах выгорела, обессочила, а яркие цветы в киосках выглядели сюрреалистично и напыщенно, словно были бумажные и неживые . Старый оранжевый автобус, подслеповатый и кривобокий, явно прислуживал ополоумевшему светилу. Он поднимал круглыми черными галошами огромные облака пыли, и выкашливал ржавыми легкими в обожженный воздух еще более удушливый выхлопной газ. Песок и пыль приобрели вес и значимость. Они были везде. Настал их час.

     И как городу бороться с жарой? Поливальные машины давно канули в Лету, а жалкие потуги дворников поливать газоны и тротуары из дырявых шлангов, конечно же, были смешны и бесперспективны.  Но если сам город ничего не мог противопоставить адской жаре, то горожане находились в более выгодном положении Простой люд активно тушил жажду охлажденными напитками и остужал перегретую плоть в озерах и реках. А у нуворишей имелись собственные бассейны и фонтаны.


  2.

      Зимин, высокий блондин с добрыми близорукими глазами и излишками жира на боках, в поликлинике сверлил населению зубы. К пациентам Зимин относился внимательно и, понимая боязнь перед зубоврачебным креслом, обращался с ними как с малыми детьми – ласково и с уговорами. И люди любили и ценили внимательного лекаря.

Но собственным домом с бассейном и фонтанами Зимин не обзавелся. Человек он был честный и порядочный, никакими махинациями никогда не занимался. Посему и в перспективе недвижимость с бассейном не планировалась. Зимней порой отсутствие оной Зимина не удручала. А вот летом... Поговорку «пар костей не ломит» он понимать отказывался категорически. Зато отлично понимал – «имидж – ничто, жажда – все».

В пятницу, тринадцатого июля, жара стояла особенно непереносимая. Пот катил с рыхлой мясистой физиономии Зимина градом, но стоматологу было не до таких мелочей. Ему очень хотелось пить, и минералка лишь отчасти спасала ситуацию. Зимин вожделенно мечтал о кружке холодного пивка. Ведь пиво не только утоляет жажду, но и позволяет, расслабить нервы, что в конце рабочей недели совсем не лишне. Крепкий же алкоголь Зимин не жаловал. Поэтому, когда в конце рабочего дня к нему в кабинет заглянул их новый хирург Федотов, и после нескольких общих фраз неожиданно предложил попить пива, Зимин с готовностью согласился. Зимин крайне удивился приглашению хирурга. Даже, можно сказать, обалдел. И было с чего.

     С Федотовым, человеком молчаливым и замкнутым, они были знакомы, что называется, шапочно. За все время едва обменялись парой дежурных фраз. А тут – пойдем выпьем пива!
 Федотов появился в их поликлинике около полугода назад.

До этого он успешно практиковал в городской больнице, где был одним из ведущих хирургов. Все прочили ему большое будущее. И вдруг Федотов неожиданно все бросил и устроился в рядовую поликлинику. Врачихи, как молоденькие, так и постарше, от любопытства места себе не находили и принялись собирать о нем информацию – что да как. И ничего не нашли. Никаких скандалов, неудачных операций, тем более со смертельным исходом, за ним не числилось. Сам же он на все расспросы неумело отшучивался. И вообще, Федотов коммуникабельностью не отличался.

Он был холост, однако с изысканной небрежностью носил дорогие костюмы и модную обувь. И хотя костюмы предпочитал светлых тонов, он был, несомненно, темной лошадкой. И вот эта темная и необщительная личность ни с того ни с сего предлагает пойти и совместно откушать пива. Да, Зимину было с чего обалдеть.

     Когда коллеги оказались на улице, Зимин ненавязчиво поинтересовался, какое питейное заведение предпочитает посетить хирург. И предложил варианты. Двинуть в ближайший пивной бар, прозванный в народе «Табуретка лысого», или заглянуть в пивной ресторан «Посейдон».
 Там поприличнее и всегда имеется отличный выбор морепродуктов. Правда, до «Посейдона» надо ехать три остановки на автобусе. Следуют отметить, что в вопросах распития пива и сопутствующих ему закусок, Зимин был, конечно же, дока.

Хирург безразлично пожал плечами, мол, ему все едино, и предоставил право выбору Зимину.

 Стоматолог, как уже говорилось, просто умирал от жажды и поэтому принял компромиссное решение. Он предложил для начала, по-быстрому, опрокинуть по бокалу в «Табуретке лысого», после чего направиться в «Посейдон», где и устроиться капитально.

Хирург опять безразлично пожал плечами, дескать, воля ваша.

В «Табуретке» Зимин маханул одну за другой две кружки, а хирург все помалкивал и еле ополовинил одну. Несмотря на жару, пива он, в отличие от стоматолога, похоже, не хотел.

 «Зачем же тогда этот странный тип предложил сие мероприятие», – задался правомерным вопросом Зимин,  заинтригованный поведением хирурга.


В «Посейдоне» Федотов неожиданно проявил инициативу и к заказанному Зиминым пиву и закуске приказал присовокупить бутылку водки.

 Зимин удивился, водку он не любил, а в жару тем паче. Противно даже подумать. Но о вкусах, как говорится, не спорят. Кому нравится поп, кому попадья, кому свиной хрящик.

 Зимин удивился еще больше, когда хирург в два приема опустошил бутылку. И даже не поморщился. И даже закусывать не стал. Хотя на столе красовались и раки, и осетровый балычок, и прочая морская снедь. Несмотря на выпитые пол-литра, хирург ничуть не захмелел, продолжал молчать и смолить одна за другой сигареты.

Зимин понимал, что ситуация чем дальше, тем больше приобретает какой-то странный характер. Он пил только пиво и чувствовал, что пьянеет, а этот чертов хирург залил в себя без закуски бутылку, а трезвый как стеклышко, к тому же помалкивает.

 Чтобы хоть как-то расшевелить ситуацию, Зимин выдал несколько свежих анекдотов, но реакция хирурга на них была вялая. Впрочем и не удивительно, Зимин был не мастак рассказывать анекдоты. Они получались скучными и несмешными.

Когда же Зимин перешел к рассказу о своей семье, – жене Лене и двух дочках – впервые за весь вечер он заметил на продолговатой физиономии Федотова легкие признаки заинтересованности.

 Стоматолог обрадовался, что наконец нащупал тему не безразличную его собеседнику, и стал продолжать в том же духе. О своих девочках он готов был говорить часами.

 Между тем Федотов подозвал официанта и повторил заказ. И когда бутылка водки оказалась на столе, хирург обошелся с ней точно так же как и с первой. Выпил в два приема – и не поморщился. И опять-таки закусывать не стал.

 И тут Зимина словно током ударило: «Какой же я кретин! У него, наверно,  какие-то неприятности в семье. Вот потому он так себя и ведет. А я тут расхвастался, какие у меня прекрасные дочери. Как это нетактично, грубо и неделикатно. Похоже, растравил человеку душу!» – принялся клясть себя последними словами добряк Зимин.

     – Я не ошибся в вас. Вы действительно добрый и порядочный человек, а не изображаете из себя такового. И очень любите своих дочек. Это очень здорово, когда человеку есть кого любить. И значит, я прав, что пригласил именно вас, – неожиданно произнес хирург хриплым голосом, закуривая очередную сигарету. – Похоже, вы сможете мне помочь.

     – А какая вам нужна помощь? – протирая запотевшие очки, спросил Зимин. Его добрые глаза без очков были по-детски беззащитны.

– Вы очень меня обяжете, если согласитесь посетить мою квартиру. И в зависимости от того, что вы там увидите и услышите, определимся о характере помощи. Вопросы будем решать по мере их поступления.


3.


     Наконец кто-то повернул выключатель и своевременно отключил обнаглевшее солнце до утра. По крайней мере, в этом городе. Надо ведь и солнцу немного отдохнуть, а то еще перегреется. И когда ночь зажгла окна домов и вдохнула в дневное одиночество пустых квартир жизнь, город застыл в предвкушение любви. Но и ночь не принесла желанной прохлады. Воздух, словно теплый кисель, вязкий и липкий, без движения висел над спичечными коробками многоэтажек. Ветер, собрав пожитки, мигрировал из города, казалось, безвозвратно. Мосты сгорбатились и приготовились ко сну. Где-то за рекой пробренчал последний трамвай и увез с собой нечто важное в завтрашний день, день, который еще не наступил.


     В квартире у хирурга было душно и печально одиноко.

Зимин почему-то думал, что жилице хирурга необычное, как и ее хозяин. Однако увиденным был разочарован – безликая типовая мебель, невзрачная люстра, дешевые часы китайского производства . И только старинное овальное зеркало с трещиной, словно пришло из другого времени, и смотрелось в этой комнате как вещь чужеродная.
 
Федотов открыл окна настежь. Как бы извиняясь за летнюю жару, хирург развел руками и предложил Зимину расположиться за круглым столом, который стоял посередине комнаты. К столу присоседились четыре стула, и Зимин воспользовался ближайшим. Хирург сел напротив зеркала и нервно закурил. Несколько минут он сосредоточено молчал, видимо, собирался с духом, и, наконец, затушив сигарету и бросив тревожный взгляд на стенные часы, которые показывали пол-одиннадцатого, начал:

     – Времени еще вполне достаточно. Я должен успеть. О том, что я сейчас расскажу, не знает никто. Вы, Зимин, первый, кто услышит эту историю. Наверно, следует начать с самого начала, чтобы все было понятно.

Родился я в семье потомственного военного. Мать свою не помню, она умерла родами. Отец посчитал, что таскать за собой по гарнизонам мальчишку – дело неблагодарное, и отослал меня к своей сестре, которая учительствовала в Ленинграде. Так что воспитывала меня тетка, женщина одинокая и не без странностей. Но это к делу не относится. После школы я поступил в медицинский институт. Отец мой выбор не одобрил, он хотел, чтобы я пошел по его стопам, стал офицером. Ведь все мужчины в нашей семье служили в армии.

 После окончания ординатуры волею судеб попал я в районную больницу города N-ка. Тоска там была смертная. Глухая провинция, мещанский быт и полное бескультурье. После Питера я словно оказался на другой планете. Потому из всех доступных развлечений я выбрал самое непритязательное – пьянство. Благо медицинский спирт в больнице имелся в неограниченных количествах. Причем пил один. Местная публика вызывала у меня омерзение. Где-то через полгода стали ко мне наведываться бесенята. Заявятся вечером, а под утро их и след простыл. Вначале приходили не каждый день. Но чем дальше, тем чаще стали их посещения. А потом вообще поселились на постоянное жительство. Маленькие такие, чуть больше тараканов, но с хвостами и бороденками. В целом, доложу вам, безобидная публика, незлобная. Правда, вороватые, то спички стянут, то сигареты. Один раз «Замок» Кафки стянули. Зачем он им? А так ничего. Они меня сильно не обременяли. Я с ними даже подружился. Многих знал по именам. Сейчас прекрасно понимаю, дошел я до точки, то есть до белой горячки. А тогда такая была апатия, все безразлично. Кое-как день в больнице убью, а вечером спирт и книги. Книги я читать любил. Без них бы, наверно, давно с ума сошел среди всей этой пошлости. Правда, под конец своего пребывания в провинции я и на работе начал принимать спиртное. Полностью деградировал. Каким-то образом о моем состоянии узнал отец. Нашлись добрые люди, доложили. Он тогда генеральские погоны носил. И его хлопотами оказался я в действующий армии, выполняющей интернациональный долг в Афганистане. Шел октябрь 1985 года. Там хирурги, ой, как были нужны.

     Федотов прервался, закурил сигарету. И сделал несколько глубоких затяжек, после чего продолжил свою исповедь:

     – Страшное это дело – война, доложу я вам, дорогой мой Зимин. Страшное. Если есть на земле ад, я там был. Человеческая жизнь, самое дорогое, что есть на Земле, там не стоит ничего. Ничего, слышите, Зимин, ничего. И самое страшное, что к этому быстро привыкаешь. Душа черствеет, покрывается каменной коркой, чтобы не лопнуть, – и все, кровь уже такая же жидкость, как и всякая другая. Кто это сказал, не помню. Но сказал очень верно. И я, как медик, с этим полностью согласен. Вы знаете, Зимин, я видел солдата с оторванными до колен ногами, который от болевого шока бежал, обгоняя бронетранспортер. Я видел людей без головы, и с головой без лица. Я видел ползущего по дороге совсем юного солдатика, который волок за собой по пыли свои фиолетовые дымящиеся кишки... Да что там говорить... Война. Это грязь, боль и кровь. Игры взрослых детей. Будь они прокляты. Но я отвлекся. Не об этом я хотел вам рассказать, дорогой мой Зимин. Об этой стороне войны уже много писано книг, снято фильмов. Я просто не знаю, как начать рассказ о главном, и вот малодушничаю, заговариваю вам зубы. Заговариваю зубы стоматологу. Смешно? – криво усмехнулся Федотов. – Едва ли. Но хватит ходить вокруг да около, перехожу к сути.

    Хирург нервно взял сигарету и попытался прикурить. Получилось это у него только с пятой попытки.

    – Да, война это грязь, боль и кровь. И уж женщине там точно нечего делать. Но как ни удивительно, на войне я встретил ее. Она служила у нас в госпитале медсестрой, и мы как-то сразу... Ну, вы понимаете меня, Зимин. Это была невероятная девушка. Мы оба потеряли голову, нам было наплевать, что вокруг стреляют, бомбят, погибают люди. Мы ничего не замечали. Раньше я о таких страстях только в книгах читал… Да, это была невероятная девушка. Ее звали Катя. Я боготворил ее...

Федотов на мгновение прервал свой рассказ, глубоко затянулся и подсевшим голосом продолжил:
    – Стояла невозможная, даже для Афгана, жара. Просто адская жара. А впрочем, мы и были в аду, чему тут удивляться. В тот день привезли много раненных. Я буквально не отходил от операционного стола, и от усталости еле стоял на ногах. Я уже направился отдохнуть в свою палатку, как ко мне подбежала Катя.

    – Поехали купаться, Саша! Такая жара! Наши все собрались, ждут только нас!

     Я посмотрел на ее задорное милое лицо, и усталость как рукой сняло. Поехали, конечно, поехали. Искупаться в такую жару, как это здорово. В «газике» свободными оставались два места на заднем сидении. Для нас с Катей. Ехать предстояло недалеко, через пару километров удобный спуск к горной речке.

    Мы бывали там не раз, и я практически наизусть знал каждый поворот извилистой дороги. И когда мы были у цели, слева, на склоне горы, я увидел бородатого моджахеда с приставленным к плечу огнеметом. Он целился в нас. Все решали доли секунды, и я накрыл собой Катю, чтобы защитить ее. И закричал изо всех сил, но мой голос заглушил взрыв, и огромный огненный столб охватил наш автомобиль.

    Сколько прошло времени, пока я очнулся? Пятнадцать минут? Час? Не знаю. Но когда я вновь пришел в себя, то увидел себя целым и невредимым возле операционной палатки. Стою себе и прикуриваю сигарету. И ко мне подбегает Катя.
     – Поехали купаться, Саша! Такая жара! Наши все собрались, ждут только нас!

    Я смотрел на ее задорное милое лицо и ничего не понимал. Что все это значит? Может, я на миг задремал, и мне привиделся скоротечный сон? Но я прекрасно понимал, что ехать купаться нельзя, мы погибнем. А между тем я послушно шел за Катей к автомобилю. Моя воля отключилась, и я покорно, как зомби, семенил за ней. Я хотел сказать ей, что ехать нельзя, что впереди опасность, но возразить ей не мог, язык словно онемел, словно приклеился к нёбу. В «газике» было два свободных места на заднем сидении. Для нас с Катей. Ехать предстояло недалеко, через пару километров был удобный спуск к горной речке.

      Мы ездили туда множество раз, я знал каждый поворот извилистой дороги. И когда нам предстояло сделать последний поворот, я собрал все силы и выпрыгнул из машины. Я ударился о придорожные камни, вывихнул ключицу. Но сознания не потерял и хорошо видел огненный столб, взметнувшийся в афганское небо. Это горел «газик», и в нем горела моя Катя...

     – Я потом сотни, тысячи раз думал, что же со мной произошло, – продолжил хирург после небольшой паузы.

 – После случившегося я сильно изменился. Стал другим человеком. Например, могу выпить хоть ведро водки и не захмелеть. Так что же это было? Вещий сон? Скачок во времени? В параллельный мир? Знамения судьбы? Глас свыше? Но тогда невольно возникают довольно-таки непростые вопросы. Почему мне дали шанс выжить? И главное – я не могу простить себе, что не спас Катю! Я должен был ее первой вытолкнуть из машины, а потом выпрыгнуть сам. Должен был! Но почему, почему я этого не сделал!

     Федотов замолчал,  и стал нервно ходить по комнате. Молчал и Зимин. Рассказ хирурга произвел на него сильное впечатление. Зимин словно постарел на десять лет. Он снял очки и принялся их протирать, хотя в этом не было никакой необходимости. Наконец  Зимин решился:

    – Скажите, вы помните фамилию этой девушки, Кати? – тихо спросил Зимин, хотя, похоже, сам уже знал ответ.

    – Это была ваша сестра, Зимин. Ее звали Екатерина Зимина. Теперь вы понимаете, почему я позвал вас к себе домой.  Мне действительно нужна ваша помощь. Время еще есть, – сказал хирург и посмотрел на часы. Было полдвенадцатого.

    – Какая еще помощь? – деревянным языком пробурчал Зимин. – А впрочем, говорите. Только дайте воды. Ох, как душно! Когда же кончится эта чертова жара.

     Федотов достал из холодильника бутылку «Боржоми» и протянул ее Зимину. Тот обмяк, а глаза у него были как у больной собаки.

    – Какая просьба? Вы слушайте дальше, дорогой Зимин. Мой рассказ еще далеко не окончен. Далеко не окончен. Все главное еще впереди. Дело в том, что два года назад Катя появилась в этом доме. Да, она пришла сюда. Она пришла ровно в полночь и уселась вот на этот стул, – хирург нервно схватил один из стульев за спинку.

– Да не смотрите, Зимин, на меня как на сумасшедшего. Я абсолютно нормален, насколько вообще можно быть нормальным в наш ненормальный век. Нормален, ненормален, какое это имеет значение.

 Так вот, придя первый раз, она стала приходить все чаще и чаще. Теперь она посещает меня ежедневно. В полночь. Это ее время. Но и этим она не ограничилась. Она начала приходить в клинику и присутствовала на моих операциях. Она, видите ли, хочет мне ассистировать. Ассистировать, как и раньше, в Афганистане. Понятно, что в ее присутствии у меня все валилось из рук. Слава богу, на больных это не отразилось. Но я решил не рисковать и уволился из больницы. Вот почему я оказался у вас в поликлинике. Я прошу, я вас умоляю, Зимин, скоро полночь, и она явится. Поговорите с ней как старший брат! Повлияйте на нее! Не нужно мертвым ходить к живым! Это нехорошо! Объясните вы ей это! Ведь вы добрый. Вас она послушает! – хирург принялся трясти вконец опешившего Зимина за плечи. Затем он  успокоился и произнес загадочным голосом:

    – Но и это еще не все, Зимин. Однажды заявился, знаете кто? Бьюсь об заклад, вы никогда не отгадаете! Это оказался я сам, Александр Федотов, но не сегодняшний, а тот молодой двадцатишестилетний хирург, которым я был в 1986 году. Тот, который сгорел вместе со всеми в том чертовом автомобиле.


4.


    Стрелки часов сошлись на цифре двенадцать. Но в комнате никто не появился.

    – Странно, очень странно. Катя никогда не опаздывает. Ну что ж, подождем.
Прошло полчаса, затем еще четверть часа, но визитеров все не было.

    – Похоже, они испугались вас и потому не пришли. Спасибо вам, дорогой Зимин. Вы так мне помогли. Я действительно не ошибся, что пригласил именно вас! – зашелся в благодарности Федотов и стал трясти руку обескураженному комплиментами Зимину.

     И тут неожиданно раздался раскат грома, и  черную сутану неба разорвало сверкающей молнией. И на пыльный сонный город хлынул долгожданный дождь. Не просто дождь, а настоящий ливень. Что может быть лучше дождя июльской ночью!

     Какой глупец придумал, что ночь – это время сатаны! Какая нелепость! Ночь это время обновления.
 С утра умытый дождем город, помолодевший на тысячу лет, будет блистать чистыми окнами домов, отражая в них нахальное рыжее солнце, и радовать горожан улыбками чистых трамваев и автобусов.

     – Как здорово! Так давно дождя не хватало! Ведь здорово, Зимин! Разве нет! – восторженно воскликнул хирург. Но впечатлительный Зимин не был расположен к бурным радостям.

    – Да полно вам! Вы как большой ребенок! Ведь я пошутил! Вы поняли, Зимин, пошутил! Говорю по слогам по-шу-тил! А вы что, все приняли за чистую монету? Ну чудак! Из того, что я вам тут рассказывал, правда только, то, что я действительно был в Афганистане. А о вашей сестре услышал случайно. Вы, конечно, извините, шутка получилась глупая, если не сказать жестокая! Извините меня, если можете! Люблю я мистификации! И, конечно же, никакого Александра Федотова не было. Это было только мое отражение в треснувшем зеркале.

     Настала пауза. И вдруг большой и неуклюжий Зимин разрыдался. Заплакал искренне и навзрыд. Накопившееся напряжение последних часов вырвалось наружу. Федотов обнял этого большого ребенка за плечи и стал утешать как мог.

    – Успокойтесь, все будет хорошо. Слезы, как дождь, дело хорошее. Душу облегчают. Ну вот и славно, вот платок. Вам вызвать такси, или уложить здесь, на диване?

    – Домой хочу. Там Леночка волнуется. Надо ехать… А почему же вы бросили клинику... – хлюпая носом и вздрагивая, пробормотал Зимин.

    – Ах, вы об этом. В Афггане я был контужен. Поэтому последнее время меня мучают страшные головные боли. Иногда даже сознание теряю. Поэтому оперировать для меня – сродни преступлению. Но есть еще одна причина.

    – Что за причина?

    – Вы знаете, Зимин, иногда мне действительно казалось, что у меня за спиной в операционной стоит ваша сестра Катя. И хочет мне ассистировать.
И опять Зимин не понял, шутит этот странный человек или нет.

Через пять минут автомобиль с зеленым собачьим глазом в левом углу лобового стекла умчал обескураженного Зимина в чрево безликих каменных домов, чтобы найти тот единственный, где его любят и ждут.

Какой глупец придумал, что ночь – это время сатаны? Какая нелепость! Ночь это время любви! Федотов еще некоторое время постоял на улице, с удовольствием вдыхая тишину и покой ночи. Когда он поднял глаза, то увидел в окнах своей квартиры женский силуэт. Конечно, Катя давно ждала его. Федотов криво усмехнулся,  и заспешил в сторону подъезда.

2009 год