Обыкновенное чудо

Рассказ номинирован в конкурсе прозы клуба искателей приключений «Планета» (www.planeta-rostov.ru)

"Пишу не для мгновенной славы:
Для развлеченья, для забавы.
Для милых, искренних друзей
Для памяти минувших дней."
(Кольцов)


         Преданье старины глубокой - так, кажется, говорят об историях, ушедших в прошлое, насквозь пропитанных сыростью, в кружевных разводах рыжей плесени.  Изрядно попорченное снаружи, целое внутри, словно в драгоценном ларчике, лежит сокрытые от посторонних глаз и ненасытного неумолимого времени то самое приданное невесты-старины нам в награду женихам-читателям – пухлые рукописи безызвестного автора, где корявым почерком выведены в витиеватых вензелях странные строчки.
         Чудеса имеют свойство забываться. Великая книга Еноха – легендарный, почти мистический апокриф – не что иное, как попытка эти чудеса систематизировать, упорядочить и донести до последующих поколений в неизменном виде. Впрочем, с оговоркой: чудес всё же не бывает. Бывает лишь необъяснимое явление, именуемое чудом. А именоваться так оно перестаёт ровным счётом тогда, когда это объяснение находится. Есть тонкая грань между нормальным явлением и паранормальным. Эту границу придумываем мы сами. И собственно, эта граница – единственный миф, который ты, мой милый читатель, отыщешь на этих страницах.  Мне же ничего не остаётся, как хая свою забывчивость, поспешить к письменному прибору, чтобы поведать тебе то, что увидел и услышал некогда я…
         Каждая уважающая себя история имеют свою предысторию. Моё детство прошло за поглощением книг и разного рода мечтаниями. Я был очень застенчивым мальчиком, который чурался соседских ребятишек, никогда не обижал котов и девочек и очень любил своих папу и маму. Я был обыкновенным мечтателем, витающим в облаках. Я существовал в собственном придуманном мирке и, надо признать, жилось мне в нём очень комфортно.
         О чём же мечтал одиннадцатилетний советский мальчик в эпоху страшных коммунистических метаморфозов? Конечно, о путешествиях и сокровищах, сокрытых в земных недрах и морских пучинах. Я был Билли Бонсом. Естественно, о невероятных нефритовых джиннах из волшебных ламп, исполняющих по первому щелчку пальцев любую твою прихоть. Я был Волькой ибн Алёшей. Попеременно я представлял себя Томом Сойером, известным сорванцом и искателем приключений, Калле Блюмквистом, юным сыщиком, Алисой из Зазеркалья или несносным Незнайкой на Луне. Но самые яркие и дерзкие фантазии неизменно всегда были связаны с полётами. «Ариэль» была зачитана до дыр, я грезил «ангельской привилегией». Страна была зомбирована жестокостью, которое диктовало новое время. Я же пребывал в сладких грёзах.
         А потом детство закончилось. Оставив в награду потрёпанный томик «Ариэль» и жалкую мечту, разбившуюся о суровую реальность: люди не летают, как птицы. Но почему? По этому поводу ещё Циолковский толковал, что мышцы птиц в 72 раза сильнее человеческих мускул. Писал он, что человеческий гений непременно полетит, только опираться он будет на силу своего ума, а не мускул. Отец авиации оказался прав. В небесную высь, прямо в стратосферу взмыли беспилотные летательные аппараты, ракетные системы, сверхзвуковые авиалайнеры и аэробусы. А меж тем, мечта расправить крылья за спиной и полететь – осталась.
         Теперь подошло время ввести в нашу историю нового персонажа. Назовём его для конспирации – Просто Другом. Однажды Друг поведал мне о своей мечте, которая как две капли воды оказалась схожей с моей. Решение пришло само собой: мы собрали рюкзаки, запаслись бутербродами и горячим чаем перед дальней дорогой, прыгнули на первый поезд южного направления и направились в сторону моря. Очень ценю твоё время, мой милый читатель, но не могу отказать себе в удовольствии сделать маленькое лирическое отступление. Да и разве можно, хотя бы единожды упомянув в истории про море, не поведать во всеуслышанье о своих впечатлениях от созерцания увиденного. Это было бы настоящим кощунством, абсолютно бесчеловечным поступком, недостойным истинного мечтателя.
         Ты только представь… Твои ноги босы. Лёгкий бриз колышет молочно-белые барашки на неспокойной воде. Ты идёшь по узкой песчаной кромке, и ступни ощущают холодное прикосновение песчинок. Каждой из них. В руке зажаты сандалии, и твой взор обращён на закипающий диск красного светила, на далёком безразмерном горизонте, где на мезон - сцене разворачивается невиданной красоты зрелище. И тяжёлый карминно-красный шар огня заваливается, скатывается вниз в бездонную пропасть, очерченную ватерлинией горизонта, сливается в одно целое, с одной единственной целью -  насытить твою душу сгустками чистого безудержного счастья. Так происходит соитие двух стихий: воды и огня. Сухой скептик опишет это ежедневное будничное событие одним-единственным словом: «закат». И хмыкнет, мол, что здесь такого? И окажется прав! Это явление, которому есть объяснение. Это не чудо. Всё буднично. Чудо происходит внутри тебя. И этому объяснения, как ни старайся,  найти невозможно. Я просто радовался. Это было во мне.
         А потом мы ехали вдоль побережья на попутках, вплотную подбираясь к каменным исполинам, тем самым, что Высоцкий воспевал в своих стихах.

Сколько слов и надежд, сколько песен и тем
Горы будят у нас и зовут нас остаться.
Но спускаемся мы – кто на год, кто совсем,
Потому что всегда мы должны возвращаться.

         И такой трепет благоговейный охватил меня, что хотелось кричать во всю силу лёгких. Я созерцал каменные гряды, припав к стеклу обеими пятернями, и с нетерпением годовалого карапуза томился и капризничал в ожидании задуманного. 


*** *** ***
         На следующий день мы бегали по приморскому городку, имя которого я нарочно не раскрываю, в поисках «человека с крылом». Люди с крыльями – так называли тех, кто обрёл счастье в небе посредством нехитрых летательных аппаратов, использующих силу ветра. Это был не совсем полёт, в широком смысле этого слова. Планирование на нисходящих потоках воздуха, хоть и могло продолжаться бесконечно долго, при условии, конечно, что ты достаточно опытен и тебе повезло с направлением и силой ветра, всё же было планированием, а не полётом. Но этот нюанс с лихвой сглаживался тем фактом, что помощником тебе была природная стихия, а не дитя технической революции – пламенеющий мотор. Дельта- и парапланы невероятно органично вписывались в картинку здешних мест, а первые издалека очень напоминали огромных крылатых птиц, неподвижно парящих в поднебесной. Это здорово подкупало. Моё первое знакомство с гигантскими птицами проходило в неведении, что в чреве этой птахи, судорожно перебирая ручонками стропы, сидит-лежит счастливый покоритель неба – двуногий здравомыслящий homo sapiens.
         Забавное наблюдение. Люди-птицы, их было ни много - ни мало что-то около пятидесяти, отождествляли себя с ангелами, поэтому всегда носили белые одежды. Здесь мы познакомились с одним из них, по имени Святослав, который любезно согласился подарить нам ощущение полёта, тем самым исполнить давнишнюю мечту.
         Святослав оказался очень общительным и воспитанным белокурым юношей лет двадцати пяти, с глубокими синими глазами и греческими чертами лица. В моих фантазиях внешность Святослава, как нельзя более точно, подходила под описание человека, покорившего небо. Он был светлый. Свет исходил от всего – от поступков, речи, жестов, улыбки, даже от имени. Святослав ходил в белых брюках и белом блейзере, носил бежевого цвета сандалии и нательный крестик на белом шнурке.
         Утро следующего дня ознаменовалось скверной погодой: с самого утра зарядил мелкий дождик. Стрелка барометра в углу прихожей совсем сникла, сигнализируя о нелётной погоде. Но это было очевидно и без неё: достаточно выглянуть в окно, чтобы убедиться в худших опасениях…
         - Полёты на сегодня отменяются! – мягко, но весьма убедительно сказал Святослав, когда мы попытались найти компромисс.
         И ещё три следующих дня дождь аккуратно поливал тихий приморский городок. Флюгера верещали: зюйд. Зюйд сменялся зюйд-вестом, затем зюйд-зюйд-вестом. Тучи, мрачные, тяжёлые, цвета плодородного чернозёма, в сумасшедшем ритме уносились прочь, но их место занимали новые, и короткие антракты непогоды были не более, чем очередным затишьем перед бурей.
         Почти всё время мы проводили за разговорами и распитием чая. Закутавшись в пледы, как малые дети, мы галдели наперебой, смеялись забавным анекдотам и случаям из жизни. Чай всегда был на удивление вкусным, с мёдом, лимоном и мятой.
         Представь, мой милый читатель, никогда не обращал внимания на то, как заваривается в чайничке прозрачного стекла гранулированный чёрный чай. Кипяток устремляется внутрь и заполняет доверху прозрачный сосуд. Вот тут-то начинается такое, что глаз не оторвать: чаинки делаются живыми, со дна чайничка они устремляются к поверхности воды, толкают друг дружку, кто, мол, быстрей доберётся до финиша. Но это не всё. Словно передав эстафетную палочку, крошечные спринтеры снова устремляются вниз. Отталкиваются невидимыми ножками от дна и снова к поверхности. Те, что самые юркие уже снова спускаются вниз, а те, что помедленнее только поднимаются, на  полпути встречаются, недовольные толкают друг дружку и спешат дальше, каждый по своему маршруту. Ты смотришь, а там за стеклом такая суета царит, настоящая кавалькада. Наконец жизнь затихает, чайный настой крепчает, энергия суетливых чаинок потихоньку переходит в напиток, а крошечные спринтеры уже всё реже поднимаются к поверхности, силы иссякают, и они неспешно оседают стайками на дно. Так начиналась очередная чайная церемония, венцом которой был рассказ Святослава.
       Надо признать, Святослав показал себя бесподобно интересным рассказчиком, слушать его было одно удовольствие. Наши беседы были посвящены разговорам о духах природы. Обсуждали мы житие потусторонних сил, говорили о народных суевериях и том насколько тонка и зыбка граница между нашим миром и миром иным. Святослав предупредил, что без теории мы не сможем постичь азов, не сможем испытать истинной ценности воздухоплавания. Воздухоплавателями называли первых покорителей неба. В ту пору, по аналогии с водой, небо ассоциировалось с безбрежным воздушным океаном, аппараты, помогающие преодолеть силу земного притяжения, – аэростаты, воздушные шары, дельтопланы, самолёты - именовались воздушными судами, а людей за штурвалами этих аппаратов называли лётчиками или воздухоплавателями.      
       Поначалу меня удивляли речи Святослава. На кромке мыса, втроем, под несмолкающую песню ветра, мы говорили о вещах, которые пятью столетиями ранее могли трактоваться как богохульство и святотатство. В наше время за подобные речи на костре, конечно, не сжигали, но многие могли уличить автора подобных разговоров «неформатным» своему времени. О чём сейчас говорила «золотая» молодёжь? Об индивидуальном предпринимательстве, бизнес-планах и биржевых котировках. Какие термины были на устах? Франчайзи, консалтинг, лизинг. То о чём говорил Святослав, было ново, интересно, но совершенно неправдоподобно.
         Всю свою жизнь он разграничивал на два отдельных друг от друга периода «до» и «после». До того, как он влюбился в небо и испытал себя в качестве птицы, Святослав был обыкновенным студентом обыкновенного историко-философского факультета. Может быть, поэтому его рассказы о ранних  учениях западной цивилизации, трудах известных теософов и натуралистов, таких как Погачник и Парацельс, были ему особенно близки. Так или иначе, обладая талантом искусного оратора, Святослав со временем, смог «зажечь фосфор и в моём мозгу». Однако, обладая упрямством осла, поначалу я пытался вступать в жаркие дебаты с моим оппонентом. Особенно меня поражала гипотеза Святослава о способности приспособлений для полёта улавливать человеческие мыслеформы. Он рассуждал о полезности добрых и светлых эмоций в обращении к летательным конструкциям. Это мне казалось совсем невероятным и давало обильную пищу для разного рода размышлений.
       В один из особо ненастных вечеров мы заговорили и о смерти, благо зловещие отблески молний и раскаты грома за окном очень располагали к подобным историям. Но были ли то обыкновенные страшилки, которыми потчевают особо доверчивую публику? Интонация нашего рассказчика не допускала сомнений на этот счёт. Впрочем, возможно он был мастером актёрского дела и тонким психологом. Как знать…
         Вот лишь некоторые факты, которыми успел поделиться с нами словоохотливый Святослав.
         Американский биолог Леонард Хайфлик обнаружил предел деления человеческих клеток. Пятьдесят раз плюс-минус десять. Последующая гибель клетки неизбежна, на какие бы ухищрения мы не шли. Клетку можно заморозить, а затем вернуть в обычное состояние – но она точно «припомнит», сколько раз уже делилась.
         А вот Алексей Словников из Института химической физики РАН открыл и «счётчик» клеточного деления – причину старения и гибели клетки. Оказывается, при каждом удвоении (размножении) клетки молекулы ДНК слегка укорачиваются. Когда подобное уменьшение доходит до гена, кодирующего жизненно важную информацию, клетка погибает. Учёные даже придумали термин для подобных явлений - маргинотомия. Он сводится к тому, что начальная длина и укорочение молекулы ДНК, представляющего «поезд», в процессе «движения» (жизни) запрограммированы. Только зачем? И кем? Желая друг другу «спокойной ночи», мы уходили с большим ворохом вопросов, ответы на которые так и оставались за гранью нашего общения. Этим Святослав только поджигал наш интерес.
         Но как бы интересно не было слушать нашего учителя и наставника, мы тоскливо посматривали в небо в надежде увидеть проблеск и получить крохотный шанс обуздать стихию воздуха.   
         На утро седьмого дня нашего пребывания небо очистилось, ветер поутих, и выглянуло долгожданное солнышко. Святослав узрел в этом предзнаменование, ведь именно на седьмой день сотворения мира Господь Бог наслаждался творением Своим. Так и мы: создав собственный мирок силой воображения и рассказов Святослава, сегодня наслаждались и радовались своим творением. С высоты птичьего полёта. Но обо всём по-порядку…

*** *** ***
         Теперь я понимал, насколько узок диапазон погоды для полётов на мягком крыле. Тем сильнее и острее было желание опробовать полёт на практике.
         Большие горы уже давно были облётаны людями-птицами, поэтому мы шли по проторенной тропинке, знававшей на своём веку не мало различных следов. Восхождение, длившееся три с половиной часа, оказалось утомительным из-за ярких палящих лучей солнца, крутого угла подъёма и тяжёлых рюкзаков за спиной. Рюкзак, что доверили мне, оказался забит обувью, одеждой и альпинистским снаряжением. Мой друг, по причине своей принадлежности к полу слабому, а потому всячески охраняемому, нёс две бухты динамической верёвки – вес весьма символический. Святослав же захватил с собой самое важное в нашей экспедиции - рюкзак с парапланерным оборудованием.
         Всю дорогу мы коротали в разговорах о полётах, поедании арбуза в тени тополя и лицезрении пейзажей гор и моря. В конце подъём стал совсем уж в тягость, сказывался непрофессионализм. Впрочем,  желание полететь было выше всяческих одышек и усталости. Впереди показался перевал, и вот мы на вершине. Улыбаемся, смеёмся, подставляя лицо морскому бризу. Святослав молчит, голубая жилка вздулась на шее, взгляд сосредоточенный, серьёзный. Мы распаковываемся, за это время ветер меняется дважды. Альтиметр показывает 4 тысячи футов над уровнем моря. «Тысяча двести метров» - переводит нам Святослав, и мы встёгиваемся карабинами в петли свободных концов стропил парашюта. Крыло рассчитано на троих. Немногие вещи, ненужные в полёте, оставляем в домике альпинистов тут же на вершине.
         И вот кульминационный момент. Ноги теряют опору под ногами, и мы проваливаемся в бездну. Рывок, ещё один, мы нащупываем восходящие потоки воздуха, но пока безрезультатно. Нет, мы не падаем, мы планируем, но это происходит так стремительно, что сердце бешено пульсирует в висок, а душа уходит куда-то в пятки. И тут происходит что-то совершенно невероятное. Потеря высоты сменяется её набором. Мы летим! Мы легче воздуха, мы мчимся вверх прямо к солнцу. Преодолеваем высотную отметку перевала, поднимаемся выше, забирая левее в сторону сверкающей воды. Это мы поймали восходящие потоки, и они устремили нас вверх. Справа виднеется крошечный, словно игрушечный, домик альпинистов. Он уменьшается прямо на глазах, уходит в сторону. Сзади нас весь город на ладони, но я не вижу его, мой взор обращён к морю. Линия горизонта причудливо изгибается, а чёткость границ теряется, размазывается. Я закрываю глаза, и мы начинаем проваливаться вниз…
         Ты не поверишь, мой милый читатель, но на этом моя история оканчивается. Безусловно, было в ней ещё и послесловие: восторг возвращения на бренную землю, буря восторга и эмоций, долгие проводы и прощание с человеком со светлым именем Святослав. Но стоит ли говорить и писать об этом, право не знаю. Ведь главное – мои впечатления от полёта – сконцентрированы здесь.
         Должно быть, ты расстроишься таким поворотом событий и возмущённо воскликнешь: «А где же чудо, столь щедро обещанное где-то в начале? Если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно должно выстрелить!». Да, это закон жанра. С этим не поспоришь. В небе мы не встретили ангелов, но наш проводник в мир чудес сам оказался очень добрым и словоохотливым ангелом.
         Если стереть границы, начинаешь понимать, что в любом акте милосердия – в слове «Спасибо», «Пожалуйста», в искренности чувств и чистоте помыслов можно увидеть настоящее чудо. Человек сотворивший добро – и есть ангел. В наше время их так мало осталось, но они всё же есть. А самое, пожалуй, главное чудо – это воспитание ангела в самом себе, привитие гена ангелоподобия. Нужно лишь научиться отделять зерно от плевры.  Тогда разговоры о смерти не будут казаться нам страшилками, а для полётов наяву крылья из металла и ткани будут совсем необязательны. Мы поверим, что тысяча чаинок в чайничке прозрачного стекла кружится в ритме танца только нам, и поймём, что за 50 делений клетки можно увековечить себя в добрых делах и стать бессмертным в памяти благодарных тебе людей. И всё это непременно часть Великого Замысла, позволившего однажды прийти тебе и пролить немножко доброго вечного на нашу суетную грешную землю.

Сентябрь, 2009 – январь, 2010