Может я твоя судьба...

«Тоской и грустью лечусь,
Душой на небо я рвусь,
В густом тумане ищу свое счастье.
Быть может, кто-то когда
Мне вдруг откроет глаза –
Увижу его сквозь ненастье.
Но нет его, и опять
Не устаю повторять,
Спеша в надежде на встречу с тобою:
Где ты, где ты, облако-Рай?!
Листья надежды мои не роняй…»
        (из к/ф "Облако-Рай")


Предисловие к читателю.

Ты удивлен, мой читатель, что тебе отведена исключительная роль судьи лежащей пред тобой стопки исписанных бумаг? А как иначе, ведь нашу историю вряд ли кто-то поймет, кроме нас. Наброски эти – лишь попытка разобраться в себе самой, в жизненных ценностях и в нашем необычном знакомстве. Возможно, что-то здесь покажется тебе лишь слабым подобием действительности. Но не спеши думать, что ты встретился с моими мечтами и идеалами. Скорее, это наблюдения и выводы, да еще, пожалуй, догадка, интуиция сердца, все то, что я могла нарисовать в своем воображении, общаясь с тобой.
А что до жанра, то не ищи здесь сюжета, он просто растворился в потоке моего сознания, ведь это не повесть и не роман, а эссе,- зарисовка, наброски теплой пастелью силуэтов двух душ.
Не суди же строго, внимательный читатель, улыбкой отмечая неверные места.




Как любой создатель, безусловно, желающий видеть свои творения идеальными и поэтому беспрестанно руководящий их судьбами, я могла бы без зазрения совести влезать в души своих героев, обнажая их чувства и мысли, и тем самым влиять на ход событий, но я предпочла доверить их самим себе, лишь позволив себе со стороны наблюдать и размышлять над происходящим.

Слышал ли ты когда-либо легенду о том, что давным-давно были непонятные времена, когда люди не носили телесную одежду, а существовали лишь в виде душ, непорочных и богатых сокровищниц мыслей, чувств и знаний. Именно тогда и царило всеобщее счастье. Ни обмана, ни разлук, ни предательства, ни войн, ни болезней,- ничего – повсюду только гармония, свет и любовь. Души встречались, и зарождались чувства, намного крепче тех, которые возникают у тебя, читатель, при виде красивой женщины. Внешность бывает обманчива, ты же убеждался, мой дорогой, она плотно закрывает окошко в людскую душу. А тогда, давно, люди видели ее обнаженную, искреннюю, прекрасную, и влюблялись. «Чушь, - скажешь ты, - такого не бывает: влюбиться, ни разу не увидев». Возможно, ты и прав, но я все же убеждена, что «все в жизни бывает» (высказывание одного моего знакомого.)

Она, моя героиня, (как тургеневская барышня) всегда находилась в том состоянии предвлюбленности, когда сердце готовилось к единственной и самой большой Встрече, накапливая нежность и способность к пониманию с тем, чтобы отдать это в будущем своей половинке. Когда-то она понимала любовь как ураган эмоций, которые выплескивались на партнера, неосознанно приближая ее чувство к любви-эгоизму. «Я не могу без тебя, поэтому я приехала к тебе, преодолев расстояние и время. Я же люблю тебя.» Вдумайтесь в эти слова: она не может. А если он может? Не подумать ли в первую очередь о спокойствии и счастье того, кого любишь? Может, ему и приятно тебя видеть, но, извини, ты внесла столько шуму и смятенья в его жизнь, ворвавшись на порог и представ перед ним, небритым, сонным и в рваных тапочках на босу ногу. Что скрывать, такое случалось с моей очаровательной героиней в 18 лет. Теперь же с годами сердце ее повзрослело. Ураган уступил место стремлению к гармонии, спокойствию, светлой радости и определенности. Если раньше ее тянуло к безумствам во имя любимого, то теперь любовь ее утихомирилась, стала более домашней и скорее представляла собой махровый тюльпан, надежный и серьезный, глубокой бордовой окраски, чем озорную, безрассудную ветку сирени с множеством цветочков-капризов, закидонов и вопросов. Не спешите, однако, думать, что это ее новое состояние сердца обозначало скуку. И не дождетесь, она не могла жить однообразно и банально. Рутина – есть ли счастье? Всегда ей хотелось создать для близкого человека праздник, чтобы с упоением наслаждаться главной наградой для себя – светящимися его глазами (но можно, пожалуй, и нежный поцелуй в придачу). Да никуда и не исчезала безуминка из ее характера, жила она в глубине души и ждала удобного часа, чтобы высунуть игривую мордочку из своего укрытия. Правда, пребывание в «тени» пошло ей на пользу: стала менее эгоистичной и более чуткой к любимому существу, к его желаниям и свободе. Сама моя героиня не терпела давления и считала душу другого человека его неприкосновенной собственностью, которая лишь по его желанию, к ее удовольствию, могла раскрыть свои заманчивые двери. Безусловно, как все страстные натуры, она имела такой недостаток, как ревность, но считала его сугубо личным зверьком, прячущимся от посторонних глаз и, сделав вывод из прошлых ошибок, предпочитала превращать его не в претензии и подозрения, а в ласку и понимание.
В общем, по моим наблюдениям, в ней прекрасно сочетались нежность и страстность, гармония и сумасшествие, мудрость и ветреность. А сердце было абсолютно готово к той самой большой и трепетной любви, которая бы не мучила и сжигала, а одухотворяла и сделала бы двоих абсолютно счастливыми.
А что же мой герой? С волненьем перехожу я к его описанию, ибо он представляет для меня больший интерес (ведь читатель помнит, что я женщина). Я сама бы влюбилась в него, будь он в моем вкусе.
В ранней юности, как многие парни, он был бесшабашный и довольно любопытный ветреник, в серьезную любовь он не верил, но, тем не менее, она страшно интриговала его романтическое сердце. Не поэтому-то он влюблялся довольно часто, творя безумства ради красивых девушек, вовсе не скупясь на цветы и комплименты?! Влюбленность была его стихия, и душа вечно находилась в опьяняющем состоянии взволнованности.
Что может ожидать сердце, не созданное для одиночества, очевидно моему читателю: когда-то все же настает та большая и серьезная любовь, ради которой, действительно, ЖИВЕШЬ. Я не берусь угадать, любил ли мой герой со стопроцентной самоотдачей, ибо всякому человеку (а если он мужчина) свойственен порыв и себе взять что-нибудь, но заявляю без сомнений, это было очень глубокое и нежное чувство. И хотя он вряд ли отличался безудержной страстью испанцев, но имел одно, на мой взгляд, самое важное мужское качество – способность любить и в своей любви дарить счастье любимой, боясь обидеть неосторожным словом, взглядом или поступком. Вообще, он был насквозь пропитан щекочущим горло сиропом под названием «мужчина». В нем заманчиво сочетались напористость, мужество, уверенность в себе и хладнокровие и скрытые под маской безразличия нежный чувствительный романтизм. В отношениях он то стремился к гармонии, постоянству, спокойствию, определенности и искренней серьезности, то превращался в милого озорного мальчика, обожающего подарки и эпатажные неожиданности и готового на рискованные авантюры, то жутко желал забыть взрослые проблемы и, окунувшись в нежность и заботу любимой женщины, пребывать в сладком безделье. Тогда какие там подвиги и преодоление расстояний ради одной загадочной встречи?! Решения он принимал долго и осторожно, но зато, нарисовав в мыслях план ближайшей жизни, уже не останавливался ни перед чем. Да, он обожал все новое и необычное, но, будучи все же человеком разумным, никогда не кидался в это «необычное», не нащупав брод. Неизвестность и «подвешенность» приводили его в состояние дискомфорта, и в особенности это касалось его положения в жизни. Скажу по секрету, меня глубоко волнует эта его черта, такая редкая в современных мужчинах. Как-то сладко ноют все косточки, когда он говорит, что, по его мнению, мужчины должны всегда иметь деньги и твердо стоять на ногах, знать, чего хотят и, в конце концов, добиваться своих целей! От таких слов хочется стать маленькой-маленькой и очутиться в объятьях такого сильного мужчины.
В общем, он был тем героем, которого в литературе называют «серьезный благородный разбойник»: вспомните хотя бы Робин Гуда, «Разбойников» Шиллера, да еще, пожалуй, героя есенинских стихов:

  «Дождик мокрыми метлами чистит
  Ивняковый помет по лугам.
  Плюйся, ветер, охапками листьев,
  Я такой же, как ты, хулиган…»

 «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…»

 «Я по-прежнему такой же нежный…»

«Годы молодые, с забубенной славой,
 Отравил я сам вас горькою отравой…»

«Он людей, как братьев, любит
  И готов за них страдать…»

Его всегда тянуло на приключения и добрые дела. Риск и большое сердце – вот его союзники и часто причины всех неудач. Такие люди нередко очень переживают за других и даже могут поэтому «влипнуть» в неприятную историю, а сами, как правило, долго ищут счастье и смысл жизни.
Судьба его, как часто случается у романтиков, не совпала с его планами и грезами. Она «подставила» его, больно ударив по голове и уколов в сердце. Вряд ли кто-то сможет позавидовать очень симпатичному мне герою, да и преодолеть вереницу жестоких испытаний, свалившихся враз, как один ледяной айсберг, вероятно, смог бы только такой, как мой герой. Слишком многое пришлось пережить ему, чтобы восстановить в душе равновесие, и, перевоспитав себя, приспособиться к ритму этой жизни.
Сейчас же он стоял на перепутье в полнейшем одиночестве, практически без средств к существованию, но зато с острым ножом в сердце и с сознанием того, что надо как-то жить дальше. Надо отдать должное его оптимизму: ведь даже в такой жуткой ситуации он не растерял своей душевности, способности к пониманию и любви. Он просто любил эту жизнь и прощал ее за гадости и «подножки». Главное, сейчас надо было взять себя в руки и стать полноценным мужчиной (стабильная и денежная работа, авторитет и чувство самоудовлетворения). Мне больно было смотреть, когда, захлопнув сердце, он включал разум на максимальные обороты и превращался, назло себе, в целеустремленного бездушного прагматика. Жизнь изменила его, сделав более осторожным, даже недоверчивым, несколько расчетливым и черствым. В чудеса он уже не верил, хотя где-то глубоко в душе все же жило желание встретить нежную и понимающую, которая приняла бы его таким, какой вот сейчас он получился!
Друзья игриво подталкивали его к «легким» необязывающим связям, но он это уже перерос: как никогда его усталый корабль искал тихую пристань, от которой уже не захотелось бы уплывать никуда. И все же дух авантюризма еще теплился в его разуме, не от этого ли предложение друга завести телефонное знакомство, было принято?!

Этот зябкий февральский вечер для нее мало чем отличался от тех вечеров, которые нередко за последние пять лет слетались в стайку под названием «безнадега». Нет, она не была пессимисткой, и очень любила жить, ей хотелось все узнать и все испробовать, да и жизнь ее была достаточно стабильна для того, чтобы предъявлять к ней претензии. Она не жаловалась на судьбу, а довольствовалась тем, что имела, в общем, жила, как давал Бог, не требуя и не сомневаясь. Внешне все было даже замечательно: пятилетний сынулька, родители, работа (пусть слабо оплачиваемая, но зато по специальности), машина (двадцатилетняя копеечная голубая старушка, вечно глохнущая посреди моста, но нежно любимая), друзья. Она любила людей и в каждом видела больше хорошего, чем плохого, а что уж говорить о родственниках и друзьях! Она их просто обожала, делала всевозможные подарки и страшно переживала за всех. Ей казалось, что люди платят ей тем же, но, к сожалению, иногда закрадывались мысли, что ее воспринимают, как «плакательную жилетку», спеша вылить свои проблемы, но, ничуть не заботясь о том, что же волнует ее сердце. Да, с подружкой можно было повеселиться, обсудить диеты, модные наряды и краски для волос, в конце концов, можно было всегда прийти ей на помощь (у подружки было состояние вечной депрессии), что просто окрыляло мою героиню: быть нужной, но грустно было сознавать, что подружкина поддержка заключалась только в словах «Ну да, я понимаю». Друг (или брат, как она его называла, ибо он был старше, и знакомы они были настолько давно, что уже превратились в родственников) был вечно занят своими неудачами на личном фронте, и тоже требовал от нее понимания и сочувствия, сам же, в свою очередь, открыто отказывался помогать и что-то советовать, когда дело касалось ее ухажеров или пассий. «Вот и дружи после этого с мужчинами, сплошная ревность и бездушье», - думала она, приходя к выводу, что все в этой жизни не идеально. Впрочем, неприятный осадок, вызванный таким поведением друзей, испарялся довольно скоро, уступая место победной мысли, что «все-таки у меня нет ничего плохого, а значит, все просто чудесно!» Но иногда откуда-то из самого уголка сердца в голову вдруг являлось сознание того, что у нее нет самого главного – того большого и трепетного чувства, которое окрылило бы ее и сделало самой счастливой. И вот тогда начинались периоды «апатии», сменяющиеся неделями ожиданий, надежд и взволнованных биений сердца. И гитара на стене вдруг оживала, и в каждой ее струне звенело:

«На небе облако-рай, пойди его угадай,
 Найти, узнать и понять разве можно?
 Какого цвета и где, скажи, пожалуйста, мне,
 Скорее там, где сыскать невозможно.
 А я от мысли дрожу, что никогда не найду,
 Хочу забыть, убежать, закружиться.
 Где ты, где ты, облако-рай?
 Листья надежды мои не роняй».

Встречая на своем пути разнообразных мужчин, ошибаясь и разочаровываясь, с каждым годом все меньше верила она в то, что кто-то когда-то полюбит ее также сильно, как могла любить она сама. И поэтому все попытки завести новые знакомства, которые предлагала не обремененная домашними и семейными заботами подружка, ее не прельщали, это, по ее мнению, было баловство. Почему на этот раз она согласилась на эту «глупость», знал, вероятно, только Бог. По радио звучала какая-то старая и пророческая песня:


  «Здравствуй! Как ты живешь, быть может, нам по пути?!
  Сердце не проведешь – его нельзя провести.
  Здравствуй! Как ты живешь, быть может, нам по пути?!
  Если любовь ты ждешь – она должна прийти!»

Прислушавшись к подружкиному совету, она, по своему мнению, в никуда отправила сообщение с призывом отозваться мужчинам, которые «умеют горячо и трепетно любить». Получив в ответ кучу гадостей, она собралась укладываться спать, когда ее телефон пропищал, и на табло проявились слова: «Может, я твоя судьба?». Подружка сказала: «Брось, какая-то ерунда». Но это была не ерунда. Внутри что-то надломилось, и взволнованно забилось сердце. Какая-то мелодичная струнка задрожала в небе: была ли это улыбка Ангела, или солнце настороженно подобрало лапки-лучики, предчувствуя свое необходимое участие в этой истории. Признаться, оно само любопытно желало подыграть моим героям в их встрече. А встреча произошла сразу, в ту самую минуту, там, в облаках, куда улетают ночью души. Наобщавшись всласть, две озорницы вернулись по утру к своим хозяевам, загадочно улыбаясь и уже зная все-все-все. Мне показалось, что все вокруг: и вдруг принарядившиеся девчонки-елочки, и, гордо вычистивший снежинки, начинающий таять снег, и даже бездушные, сразу повеселевшие, дома, и усатые троллейбусы, - заинтригованно перешептывались. Мир был куда прозорливее, чем мои герои: лишь они одни ничего не понимали в происходящем, слепо доверяясь судьбе, собственной интуиции, да, пожалуй, еще, начинающему завораживать сознание, интересу.
Его страшно интриговало такое общение: это была абсолютно новая ситуация, которая то вводила в тупик, вплоть до мысли «бросить все это в бездну», то вдруг волна-влечение к необычному объекту, понимающему и теплому, смешно защекотав сердце, притягивала его к телефону.
Тогда для него все дни-улитки были похоже-мрачными, противно тянущимися и настолько больными. Они заражали безнадежным пессимизмом и желанием стереть себя вместе с памятью с лица Земли. Новое знакомство вообще не входило в его планы, так что, не успев еще привязаться к своей переписчице, он спешил прекратить напрасное выбрасывание денег в никуда. А она почему-то понимала его и ловила себя на мысли, что вовсе не сердится за его ночные звонки и «выливание» на нее всей «грязи» и своей боли. Напротив, третье утро общения вытащило на свет из ее подсознания чувство сопереживания и обиды за него, такого совсем незнакомого и далекого. Оттого ли, что внезапно нахлынувшие воспоминания ее были так похожи на его теперешнее состояние, или оттого, что они оба просто совпали, как две половины яблока, у нее было чувство, что знает она его уже всю свою сознательную жизнь. Его же такие философские мысли тогда вряд ли посещали по той простой причине, что голова была занята одним: убежать куда-либо от испепеляющего горя. Всегдашний действенный способ здесь был бессилен (от него только постоянно болела голова), а вот поддержка загадочной незнакомки, как ни странно, потихонечку «зализывала глубокую рану» и пригревала одинокую душу. Вот так, то вдохновляемый жгучим любопытством и естественным интересом к новому знакомству, то неосознанно притягиваемый светом и гармонией, исходящими от бездушного телефона, он привыкал к тому, что она становилась частью его, ни в чем не изменившейся жизни. И хотя эта часть была настолько крохотной и являлась скорее приложением к будничному течению его дней, но терять ее уже не хотелось. Она, безусловно, интересовала его, но рассуждений и планов с ней он не связывал никаких. Слишком устал он от глупостей и потрясений. Хотелось простого спокойного общения и отсутствия всяких мыслей. Не поэтому-то он не очень спешил встретиться с ней наяву.
Моя героиня же, будучи женщиной до кончиков пальцев, с первой секунды знакомства жаждала встречи, безусловно с целью во всей своей кокетливой красе предстать перед новым неизведанным мужчиной, в первую очередь, испробовать на нем все свои очаровательные проявления женственности, ну и, конечно, удовлетворить наивно-детское любопытство: кто же он?
Хочу сказать, что эта детскость была неотъемлемой чертой ее характера, (и, вероятно, истоки ее шли от общения на равных с пятилетним сыном), но она ничуть не говорила о ее глупости или ограниченности кругозора, нет, это скорее свидетельствовало о слишком восторженном легком отношении к жизни, об убеждении, что «все люди хорошие» и любви ко всяким сюрпризам и неординарным идеям. Людям она была интересна, но некоторых мужчин слишком большая ее жизненная энергия пугала, им казалось, что это устроит в их размеренном тихом море будоражащий шторм. И напрасно, они очень многое теряли, запретив себе жить той полной жизнью, которая исходила от нее.
Кстати сказать, мой герой ее очень хорошо понимал, более того, симпатизировал этому ее качеству. Он вообще был достаточно щедр на комплименты (и это нравилось ей), и что ценно, они шли исключительно от души. Притворяться, разыгрывая из себя принца, и искать по магазинам костюм идеального мужчины он не собирался: хоть раз с девушкой хотелось побыть самим собой, да и как мог он морочить голову этой наивной, слегка забавной девчонке? А она принимала его таким, какой он есть и ничуть не сомневалась в том, что он не разонравится ей и при встрече. А где затерялась странница-Встреча, из сегодняшнего дня они не могли увидеть, как ни вглядывались в горизонт. Будущее было покрыто загадочной переливающейся дымкой, похожей на Северное сияние: в нем то вспыхивали восторженно-озорные огоньки, и тогда у обоих появлялось чувство, что судьба (в образе его друга и ее подруги, любителей телефонных экспериментов) свела их недаром, то вдруг небо окрашивалось в ядовито-насмешливый бурый цвет, и тогда оно напоминало детскую песочницу, в которой можно потерять то, к чему нежно привязался. В такие минуты, пытаясь убежать от давно тяготившей неизвестности, они подолгу замолкали, невольно признаваясь себе, что чего-то стало не хватать в жизни.
Глупо валил мартовский снег, и крохотки-воробушки, распушившись, уныло, недоуменными шариками, облепливали старую березу. Странно им было чирикать в отсутствие тепленького солнышка. И удивительное дело, будто, вправду, лучистая звезда затеяла взрослую игру с моими героями, и то лениво отсыпалось за тучами, вторя холодку в двух сердцах, то, подглядев, что они-то все-же тянутся друг к другу, выходило побродить по небесной тропинке, сначала осторожно, чуть освещая их лица, а позже смело, согревая две пары карих глаз, и, беспощадно растапливая в них недоверчивые льдинки. Никто в мире не понимал, отчего весна так долго борется с зимою, могли ли они догадаться, что виной всему две незоркие души, за которых то радовалось, то грустило солнце. Они же рассуждали о стечениях обстоятельств и странных совпадениях, заметив, однако, игру природы. Она, не изменив до конца своей детской мечте о чудесах, задорно смеялась, называя его волшебником. «Ну, наколдуй же солнышко», - и веря, и не веря, горячо шептала она, смешно краснея и напрасно стараясь приглушить обворожительный блеск в глазах. Он же не видел ее, но, представив, крепче прижимался щекой к холодной трубке и невольно улыбался своей далекой собеседнице. Как очаровывала и манила ее детскость и мечтательность, как вдруг хотелось ему осуществить эти ее милые глупости! Рядом с ней, такой маленькой и беззащитной, он ощущал себя сильным и всемогущим, тем настоящим мужчиной, которого в последнее время с сожалением стал терять в себе.
Нельзя сказать, что она безумно волновала его воображение, просто ему было легко и хорошо в этом светлом общении: куда-то улетали подружки грусть и тоска, и душа, обогретая чуткими словами и ласковым голосом, признавалась себе, что эта незнакомая девушка единственная отдушина в его замкнутом кругу жизни. Он тепло называл ее «Радость» и застенчиво добавляя «моя». Ведь где-то в потаенном уголке сердца ему хотелось, чтобы была где-то единственная женщина, к которой всегда рвалось бы все его существо, ЕГО единственная.
Однажды, неожиданно, поймав себя на том, что думает сейчас о своей загадочной знакомой, мой герой услышал тихую песню: 

«Среди миров в мерцании светил
  Одной звезды я повторяю имя
  Не потому, чтоб я ее любил,
  А потому, что мне темно с другими.
  И если мне на сердце тяжело,
  У ней одно всегда ищу ответа,
  Не потому, что от нее светло,
  А потому, что с ней не надо света…»

Песня возникла внезапно и так же быстро утихла, и не известно, где она звучала: в соседней квартире, в небесах или в его сердце, но он вдруг понял, что так оно и есть, и что все его сомненья, наконец, нашли ответ. Бог был все-таки справедлив: она была послана ему, как теплый свет завядшему ростку, чтобы не сойти ему с ума от боли и одиночества. Мог ли он полюбить ее? Не думаю, что сейчас. На сердце его была черная печать. Способность к чувствам могла ли вернуться без исцеления? Да ты и сам все понимаешь, славный читатель, мужчины любят глазами: ему надо созерцать ее озорные глаза, нежную улыбку, забавно-деловитую походку, изящный поворот головы, кокетливое подергивание плеча, чтобы очаровываться и восхищаться. Пока же он только имел возможность рисовать ее в своем воображении, но так как рисовал он довольно плохо, то просто не отваживался браться за это занятие. На сейчас ему хватало очарования: в ней заманчиво уживались два человека: серьезная, решительная самостоятельная женщина, страстная и откровенная (такая знала чего и кого хотела и могла справиться со всеми проблемами), и игривая, но беспомощная от своей наивности, милая, вечно сомневающаяся, девчонка, которая просто не могла выжить без поддержки сильного мужчины (у такой вечно что–то случалось: то бился чайник, то глохла машина, то ломался компьютер, но это был прекрасный повод для мужчин, которые сразу же кидались ей на помощь.) И он, сочетаясь с ней, тоже то становился ее мудрым учителем и психологом, выслушивая и помогая советом, то вдруг ощущал себя мальчишкой, готовым подчиниться волнующим женским ласкам.
В ее жизни, конечно, хватало мужчин-друзей или просто неподвижных воздыхателей, они, безусловно, держали ее в тонусе: жутко хотелось нравиться! Но в общем, рука об руку с ней всегда шагало одиночество гордой сильной женщины. И хотя улыбка ее всегда была тут как тут, не давая ее лицу ожесточиться или «скиснуть», но глаза оставались грустными.
Что же произошло за этот сумасшедший волшебный последний месяц? Окружающие замучили ее расспросами: «Что с твоими глазами? Они же светятся». Она только скромно пожимала плечами, успокаивая накатившую на сердце радостную волну. Она сама давно заметила, что в зеркале поселилась какая-то другая девушка: легкая, нежная и светлая, в ее глазах блестели два заманчивых лучика солнца. И она знала, кто впустил в душу этот свет. Новый «телефонный знакомый» естественно отличался от всех своей интригующей загадочностью. Он то страстно желал встретиться с ней, звонил по пять раз за вечер, засыпал нежными словами и комплиментами и беззастенчиво на прощанье «целовал», то вдруг, будто забыв ее имя, писал скупые письма без обращения или пропадал на несколько дней, а на все ее намеки на «увидеться» переводил тему. Но это только подстегивало ее интерес, обливая то жарким душем мечты, то холодной грустью.  Она со свойственной ей боязнью навязаться людям и, совсем не зная, что он, если заинтересовался кем-то, так просто не исчезнет, переживала его безмолвие, пессимистично приходя к выводу, что не может никого серьезно «зацепить». Нельзя сказать, что она слишком «обольщалась» на его счет, но, как и все женщины, не исключала перспектив в отношениях с понравившимся человеком. А нравился он ей, безусловно. Мало кто из мужчин понимал ее стремление к необычным подаркам, сюрпризам и бесконечному общению, возникающему по первому желанию сердца. С ним же было все очень просто: он сам был большим любителем «неординарных» вещей и ему даже нравилось самоотверженно просиживать ночи напролет у радиоприемника в волнующем ожидании песенного привета («только для него») от далекой забавно-серьезной девочки-женщины, и участвовать в затеянных ею веселых играх, похожих на детские «угадайки». Она не боялась быть непонятой им, напротив, их обоих забавляло то, что, о чем бы они ни говорили - другой вдруг, оказывалось, думает о том же, любит то же, имеет такую же точку зрения, согласен с этим целиком и полностью. Им было удивительно легко и светло вместе. Все друг в друге нравилось и привлекало. Он напоминал ей то Солнышкин Лучик, теплый и нежный, откровенный и застенчивый, то таинственного светлячка, то неуловимый гуляку-ветер. Это соитие в нем озорства и нежного романтизма притягивало мою героиню, как магнит. Еще со школы прилежной положительной девочке нравились «плохие» мальчишки (в числе ее пассий, да и обожателей, были второгодники, двоечники и хулиганы). Они волновали девичью душу бесстрашием, авантюризмом, способностью к подвигам и большим чувствам. «Домашние» поклонники компьютеров и собственного здоровья были ей скучны. Подсознательно ее романтическая натура мечтала выпутаться из уз спокойной жизни «по расписанию» и совершить хоть какое-то безумие.
Вот почему его судьба не только не оттолкнула ее, но вызвала желание доказать, как она его понимает и безумно хочет стереть из его памяти все негативные воспоминания. Вообще понимание было самым ценным в их отношениях, именно оно поддерживало и окрыляло обоих, не позволяло кривить душой и затевать обидные игры, вооружало терпением и одаривало надеждой. Именно за это ее терпение и надежду мой герой был благодарен своей незнакомке. Она не требовала ничего и даже перестала спрашивать о дне встречи, не загадывая наперед, лишь изредка напевала, мечтательно улыбаясь выдуманному его светлому образу:

  «Жиган-лимон, мальчишка симпатичный,
  Жиган-лимон, с тобой хочу гулять,
  Жиган-лимон, с ума сводил отличниц,
  Тебя, жиган, хочу поцеловать…»

И тогда ей вдруг как никогда хотелось научиться летать и цветастой маленькой бабочкой усесться на его плече и, любопытно разглядывая его лицо, не стесняясь, щекотать усиками его губы. То вдруг становилось по-детски страшно при мысли об их «первом свидании».
 А ее легкость и ненавязчивое ожидание того, что, в конце концов, все будет хорошо, передавалось и ему через несколько километров. Как бы хотелось ему сейчас решить все раз и навсегда и закружиться в новом воздушном разноцветном романе, но это было невозможно: ни усталое израненное сердце не было сейчас готово к такой любви, какую она заслуживала, ни мужская гордость не позволяла предстать перед девушкой со всей его еще абсолютно «неустаканенной» жизнью. Как говорится, только ноги шли к ней навстречу, но не голова (в которой были  многоэтажные проблемы) и не сердце (в которое еще, по-прежнему, стучалась его старая любовь). Моя героиня чувствовала это (она вообще удивительно замечала перемены его настроения) и, пусть к своей светлой грусти, готова была уйти с дороги при потере малюсенькой надежды, ободряюще доказывая себе, что «чужое брать грешно». Если бы он узнал об этом, непременно рассердился бы на нее за ненужные выдумки. Ведь он вовсе не собирался «рвать, завязавшуюся между ними ниточку». Напротив, с каждой ее милой выходкой он еще больше проникался к ней теплом и симпатией и привыкал к тому, что его телефон может трезвонить сутки напролет, выдавая все ее новости, эмоции и размышления, а он ничуть не хмурился, наоборот, ему становилось даже неуютно и зябко, когда подолгу она молчала в ожидании его первого шага. А он не мог шагать первым не оттого, что был робким или все это меньше интересовало его, чем ее, нет, всего тут было поровну: и притяжения, и понимания, и поддержки, просто, как все разумные мужчины, в отличие от женщин, больше живущих сердцем и переживающих новую симпатию с использованием разнотемпературных надуманностей, он не делал из нового знакомства культ, продолжая жить прежней жизнью, и лишь откровенно радуясь периодическому появлению в ней светлого образа. Но однажды, если бы он все решил для себя и начал «завоевание», ее уже ничто бы не спасло от его нежности и настойчивых ухаживаний.
Но пока герой мой еще разбирался в себе, пытаясь прийти к тому одному правильному решению, и лишь в сфантазированном пространстве встречал противоречивый образ своей «телефонной знакомой». А дни ворчливыми стайками летели к лету в тайной надежде на знойно-манящие минуты. Но больше ничего не менялось вокруг. Лишь однажды к моему герою постучалась загадочная гостья, уверенно, но чуть смущенно проникла она в его сон, отчего наутро ему почему-то жутко захотелось все безрассудно бросить и поехать туда, в далекий город и, потеряв счет времени, искать, искать ее повсюду. Ты  замер в ожидании, читатель? Спешу расстроить тебя: конечно же, разум взял верх, и он остался в своем снежном, не по-апрельски неприветливом городе, весь оставшийся день убеждая себя в глупости и поспешности: «Что за мальчишество! В конце концов, я же взрослый мужчина». Но мысль хитрой ящерицей уже успела поселиться в его сердце (да-да, именно в сердце, ибо разум быстро выгнал бы странницу) и, мешая жить, стремилась превратиться в слова. Не веря сам себе, шуча и понимая, что валяет дурака, он прижал к себе телефон и набрал давно выученные цифры: «Давай прекратим пудрить друг другу мозги и серьезно созвонимся и встретимся». Как знать, может, это было только сильное желание, выползшее наружу, но оба легко и радостно вздохнули, поняв, что наконец-то победная решительность сломала нудную, тянущую неопределенность. У них даже не возникло вопроса, как они узнают друг друга. Души их были знакомы уже очень хорошо, а в обеих квартирах давным-давно висели невидимые, неуклюже, но с нежностью нарисованные портреты. Не было и тени сомненья, что в толпе они безошибочно подойдут именно друг к другу и, глядя в карие вишни, очарованно улыбнутся:
- Привет, Радость!
- Привет, Лучик!
«И вот так бесконечно давно я кружусь и кружусь над Москвой,
  Я как будто снимаю кино про случайную встречу с тобой.
  Я никогда тебя не видел, никогда,
  И лишь тогда, когда найдешься,
  На желтой улице пустой тебя узнаю без труда
  И ты меня, увидев в небе, улыбнешься…»


Эпилог

Теперь тебе понятно, мой читатель, почему моя история не имеет сюжета, и этим именно привлекательна. Ты возражаешь? Мне нравится твоя прозорливость, мой дорогой, конечно же, сюжет существует: это сказка о встрече двух душ, с их эмоциями, взглядами, мыслями, ощущениями, с их богатыми цветными жизнями. А будет ли встреча двух людей, это уже не мое дело, даже не хочу загадывать. Давай доверимся судьбе, ведь «все в жизни бывает».