С собакой надо гулять два раза в день

Разве сложно описывать картину? По-моему, это одно удовольствие. Насколько моя дырявая память в состоянии выдать мне точную информацию, впервые мне пришлось заниматься этим в начальной школе, не помню, в каком классе. Я вообще мало что помню о детстве. Во всяком случае, детали всякие давно выпали из этого ветхого решета, каковым является моя память. Чему ж удивляться? Не детство, а сплошной запредел: война все-таки. Война, блокада, эвакуация – где уж тут память развивать.
Помню, какой острой завистью завидовал я писателю Набокову, читая его книги, особенно «Другие берега». Там такие вкусные детали! И так их много! Я об этом могу только мечтать! Может, это следствие блокадного детства? Хочется же заиметь себе надежное оправдание, железное такое алиби, как пишут в детективах. Правда, вот стихи я запоминаю легко – чужие легче, чем свои. Ну, это просто потому, что чужие больше нравятся.
Впрочем, куда это меня понесло? Я ведь хотел о картине рассказать. Вот общее, самое главное ощущение – разлитый по ней жемчужный свет. Этот свет мне всегда напоминает родину, то есть Питер. Там он тоже составляет как бы основной тон всего на свете.
Так вот, здесь тоже этот жемчуг, хотя город и не Питер, а, скорее всего, Нижний Новгород. Жемчуг, хотя на картине слякоть, идет то ли снег, то ли снег с дождем. Идет, ложится на черные ветки деревьев на мостовую, тротуар набережной. Ложится и тает. Так что лужи, а по лужам бежит рыжая собака, вислоухая такая. На ней угадывается ошейник. Бежит она мимо рекламой тумбы, с которой пытается что-то прокричать какая-то певица. Собака внимания на тумбу не обращает, ибо занята делом – бежит. Вроде самостоятельно движется, но ошейник настораживает, ограничивает пределы ее независимости, то есть, одиночества. Не правда ли, и у людей и у животных эти два состояния взаимозависимы?
И впрямь – начинаешь вглядываться и замечаешь на картине где то вдалеке фигуру под зонтом в темном пальто. Скорее всего, женскую, хотя точно сказать нельзя – плохо прорисован силуэт. Излучает тоску. И это понятно – в такую слякоть с удовольствием могут гулять не все. Скорее всего, вышла выгулять собачку. Этого же не отменишь ни при какой погоде. Завел животное – сам себе не принадлежишь, а ему, ненаглядному. А как же!
Да и потом гулять по непогоди с удовольствием не все могут, а  почитай, только питерские жители, или какие-нибудь норвежцы из Бергена. У них, в этом самом Бергене, примерно 300 дней в году идут дожди и девушкам при знакомстве дарят зонтики. Вот так. Кстати, в Бергене этом самом я был и сам это видел. Нет, знакомой девушки там у меня не было, а дождей – сколько угодно.
А еще когда-то в этом городе жил известный нам композитор Эдвард Григ. Маленьким жил, а потом приехал сюда доживать и даже умер там в своем имении Тролльхаген, что означает, кажется, Холм троллей. Тролли эти самые в Норвегии вообще в большом почете. И правда, подходишь к его имению, а тебя встречает сумрачная такая аллея из перекореженных вязов. Страшно.
Но я не о том. Эдвард в детстве был страшный лентяй, и очень не любил ходить в школу. Надо сказать, что школа была небольшой и на время урока дверь в нее закрывался. Вот Григ опоздает на урок, а в это время – дождь. Он стоит и мокнет. Урок кончается, учитель на перемене открывает дверь и что он видит? Ну. Вы догадались, конечно – промокшего до костей Грига. «Эдвард! – восклицает учитель – да ты совсем мокрый. Бегом домой переодеваться» А Эдварду только этого и надо.
Впрочем, шутки эти дорого ему стоили – он в детстве много болел легкими, и у него грудь была впалая с одной стороны. К тому же росточка он был небольшого, и чтобы скрыть этот дефект, фотографировался всегда, оттопырив один борт сюртука. Так и на статуе стоит, пытаясь скрыть несуразность своей фигуры. Ну, должны же у великих людей быть хоть какие-либо недостатки! Но мы его любим ведь не только за это.
Впрочем, вернемся  к картине.
Что до силуэта, то что можно сказать о нем? На незнакомке – брюки, а не юбка, это можно различить. Силуэт довольно строен – думаю, ей где-то 30 с небольшим. Почему все-таки я полагаю, нет, даже уверен, что это женщина? Зонт! Конечно же, зонт. Он – цветной, похоже, розовый. Трудно представить мужчину, прогуливающимся под таким зонтом.
Итак, двое – девушка и собака.
Что касается собаки, то здесь все просто: кобель, примерно 3-4 летнего возраста, добродушный и веселый. Вон как хвост поднял и немного им помахивает. И уши свои вислые свесил и как будто улыбается. Прогулка ему явно нравится. Что касается породы, то, скорее всего он – дворняга, но какая-то домашняя. Где-то там, в предках, прослеживаются лабрадор и кто-то лохматый рыжеватого окраса. Хороший такой пес. Уютный и сытый.
Что  же касается девушки, то  тут все гораздо сложнее. Да и разглядеть ее толком на расстоянии  трудно – лица не видно. Придется додумывать, фантазировать. А что делать – ведь мне хочется с ней познакомиться в надежде на то, что здесь скрывается какая-нибудь интересная история. Так что вглядимся повнимательней, авось, какие-нибудь детали нам подскажут ответ на наши вопросы.
Да, я совсем забыл! Есть же еще несколько действующих лиц нашего рассказа. Немых, но чрезвычайно выразительных. Это, во-первых, Город. Он провинциален, и по провинциальному красив. Так может быть тиха и красива русская провинция, старинные русские города. Он очень теплый, домашний, неторопливый. Конечно, непогодь не идет ему так, как, скажем, Питеру – ему бы теплый и спокойный ранне-сентябрьский закат, с бабульками, сидящими на скамеечке рядом с домом в вязаных кофтах, но что есть, то есть.
Во-вторых, конечно, сама эта непогодь, этот снег-дождь, и мокреть под ногами. Кое-где в действие вмешивается еще и облетевшие деревья, в черно-желтые ветви которых ветром заносится мягкий сырой снег и запутывается там. Вот, кажется, и все.
Итак, девушка и пес. И тут серой холодной змейкой заползает в душу некое сомнение. Приглядываюсь к силуэту и начинаю понимать, что он не идет за собакой, а повернут к бегущему псу почти спиной. Может быть, это и не хозяйка вовсе, и не согревается она теплом четырехлапого друга, а просто посторонняя девушка. Посторонняя и одинокая. И пес – одинокий.
Вот такая вдруг нарисовалась у меня в мозгу ситуация. Ладно, начнем с простого. Придумаем девушке занятие. Она кто? Секретарь референт в фирме со знанием языка. Какого? Английского? Скучно как-то. Ну, допустим – она знает скандинавские языки. Уже несколько поэкзотичней.
А может не секретарша – художница? Вот она и нарисовала эту картину, а в ней намеком, силуэтом изобразила себя. А что? Мне нравится. И многое объясняет, мне кажется.
Теперь остается придумать имя и озадачиться возрастом. Возраст приходит сразу, я об этом уже говорил – ей под тридцать. Ну, скажем 28 лет. Возраст разных грустных раздумий, так сказать, конец юности. Ну и имя – Варя. Задумчивое, немного печальное, резко меняющее свои оттенки при переходе к  имени полному. Впрочем, Варварой ее звали нечасто, только на работе, и то, если хотели сказать что-нибудь нелицеприятное. Это случалось, впрочем, нечасто – Варя обладала счастливым даром располагать к себе людей. Не замужем, детей нет. Живет одна в этом провинциальном городе, где несколько лет назад окончила художественное училище и осталась в нем преподавать. Родители помогли купить однокомнатную квартиру в самом центре, наполненном невысокими старинными домами. Ну, вот все самое внешнее мы о ней знаем.


Пса же звали веселым именем Джек. Хозяйка называла его почему-то Яшка. Он был покладистым, добродушным и не очень гулящим. Любил лежать на своем  пушистом коврике в углу их почти пустой квартиры, где кроме тахты, на которой спала хозяйка, ее письменного стола с ноутбуком и мольберта ничего не было. Единственно, что раздражало Яшку и на что он тихо поварчивал, это запах бензина, в котором Варя отмачивала свои кисти. Писала она в-основном маслом, акварели не любила, и запах был еще тот. Яшка терпел, и говорил про себя, что, конечно, все хорошо не бывает. «Все хорошо – это тоже нехорошо» - как говаривала часто хозяйка, и он был с ней совершенно согласен.
Несмотря на свою дворняжную родословную, Джек был псом спокойным и степенным. Когда Варя брала сворку с ошейником, Джек поднимался на лапы, потягивался, широко зевнув, и покорно подставлял свою широкую шею.


Они отлично ладили, и Варя, которая тихо изумилась, когда ее приятель, художник-портретист Димочка принес ей за пазухой щенка, которого подобрал в Варином дворе и сказал: «если не ты, то кто же», теперь души не чаяла в своем четвероногом друге.
В еде Джек был неприхотлив, и вообще, был доволен и хозяйкой и ее образом жизни и тем, что никто третий между ними не стоял. Вариных кавалеров он не особенно привечал, хотя, будучи от природы псом деликатным никак своей неприязни им не выказывал.
Впрочем, и кавалеров то этих было раз, два и обчелся – Варя была девушка серьезная и все свое свободное да и несвободное время тоже отдавала живописи. Если погода позволяла, они с Джеком выходили на пленэр, благо в их городе живописных мест было, хоть отбавляй. Впрочем, собаку нужно выгуливать в любую погоду.


Родители Вари жили в области, в большом селе на берегу Оки. Село это было когда-то райцентром, но потом потеряло свое значение, и в годы перестройки совсем зачахло. Мать когда-то работала директором местной школы, а отец ее был агрономом и большим любителем поэзии. Он читал маленькой Варе наизусть множество разных стихов наизусть и не только известных поэтов, но и каких-то почти забытых, но замечательных. Мать, кроме директорства, преподавала в школе физику и астрономию, и к увлечению мужа относилась несколько снисходительно.


Их модный в 60-е годы, и несколько затянувшийся спор физиков и лириков Варю всегда смешил, тем более, что родители, прожившие вместе более 40 лет, друг друга обожали, и кроме Вари, нарожали еще двух детей – младших ее братьев, близнецов Гарика и Артема. Братья были младше сестры на шесть лет, и ее авторитет был для них непререкаем.
Братья очень хорошо учились в школе, и оба поступили на филфак МГУ, на романское отделение, которое и окончили с отличием в прошлом году. Теперь и тот и другой устроились работать на иностранных фирмах, жили в Москве, снимали там жилье одно на двоих и жизнью, в общем, были вполне довольны.


Варя по братьям скучала, хотя виделись они несколько раз в году. Близнецы то вместе. То порознь, приезжали в Варину провинцию и переворачивали ее тихое жилище вверх дном. У обоих были девушки, и Варя с легкой грустью понимала, что они раньше ее обзаведутся семьями.


У самой же Вари личная жизнь протекала как-то странно. Ей бы, по-хорошему, давно бы уже надо было растить детишек – ведь и сама она была из семьи многодетной. К тому же, была она девушкой очень даже привлекательной – стройная, с пышными платинового оттенка волосами, большими внимательными темно-серыми глазами – мечта, а не девушка, я бы сказал. Джек, по крайней мере, свою хозяйку тихо обожал.


Что же касается остальных представителей мужского пола, то они Варю несколько побаивались. По их мнению, была она слишком задумчива, слишком строга и почти начисто была лишена кокетства, основного с их точки зрения женского оружия.
Варю эти опасения обижали, но она ничего не хотела сделать, чтобы их хоть как-то развеять. И совершенно правильно рассуждала, что когда придет то, настоящее, то, что и есть ее настоящая судьба, то все сразу решится само собой и так, как надо. Но пока «настоящее» все еще не приходило, что иногда заставляло ее задумываться и грустить.
От грусти, впрочем, было одно действенное лекарство – живопись. И это лекарство помогало в любых дозах, не вызывая ни привыкания, ни аллергии.


Вот и сегодня она по привычке пыталась соединить приятное с полезным. Под плащ она надела теплый шерстяной свитер, привезенный ей отцом из турпоездки по Норвегии. Свитер был достаточно толстым, связанным из грубой шерсти, и хорошо защищал от влаги и холодного ветра. Джек бежал вперед, целеустремленно, так, как будто у него было какое-то дело там, в конце набережной. Варя же остановилась и начала смотреть на воду, на мокрые листья, на жемчужный оттенок неба. Жемчуг этот был совсем не теплый, а каких-то холодных тонов, но Варе он все равно нравился. Она уже подумала о том, как придет с Джеком домой, как будет вытирать ему лапы ветошкой, как потом сварит себе крепкий кофе и сядет за мольберт. На душе у нее было не по-осеннему тепло и спокойно.


Джек добежал до следующей афишной тумбы. Хорошо, что у собак нет цветного зрения, а то плакат, возвещающий о предстоящем рок-концерте ему точно бы не понравился. Он поднял левую лапу, пометил на всякий случай тумбу (мало ли что!) и оглянулся. Варя уже едва виднелась за мокрым снегопадом. Джек неторопливо затрусил назад и уже через несколько минут ткнулся мокрым носом в Варины коленки. «Эх, ты, Яшка!» - засмеялась Варя.  «Все-то ты понимаешь, ушастый!»


И они пошли потихоньку домой, два задумчивых, симпатичных друг другу индивида, выполнивших свой небольшой долг – подышать свежим, пусть и не очень теплым, воздухом.
Июнь 2998