Внешность как душевный феномен

 Внешность как душевный феномен
Если господь бог и создал людей, то явно не всех. Масскультовую тусовку отечественной перегонки произвели явно не в божественной винокурне. Она не только богомерзка, но и человекопротивна. И черт бы с ней, но она, оказывается, очень много значит в нашей, в том числе и в моей жизни. Она транслирует свои стандарты настолько беспредельно, что с беспределом этим мы сталкиваемся отнюдь не на их бесовских шабашах – в самых дорогих и лучших концертных залах, по всем программам TVканализации. Нет, ближе, везде, повсеместно. Причем стандарты самые пошлые, самые поганые, и в основном чисто внешнего свойства – о внутреннем и глубоком можно говорить применительно к ним только как о свойстве их вкусопадения. Если идти по улице, то как ледокол, если сидеть на скамейке, то ногами на сидении, если рулить, то как в танке. Впрочем, о порче нравов люди ворчат вот уже две с половиной тысячи лет – без малого, не будем повторяться. Но беспокойство начинает охватывать тогда, когда задумываешься – а как связано внешнее поведение и то, что носится внутри – в душе, в сознании, в рефлексии, словом в том, чему и названия нет в сегодняшнем молодежном сленге?
Известно, по крайней мере, родителям, что надеть не ту одежду на свое горячо любимое чадо не просто невозможно, но и серьезно не советуется. Подбор «фирмы», прикида, - настолько важная и деликатная задача, что требует мобилизации всех сил и всего времени, которое у нас, нынешних шнурков,  могло было  быть  посвящено кино, футболу, книге или учебе. Но бог ты мой, каковы плоды сих тяжких трудов – гляньте сами. По снежной улице трусят девочки-колибри в летних перышках, воздушные, как газелеокие пэри, с сигаретами в пунцовых губках и с семиэтажным матом в сахарных устах. Мальчики срисованы как по копирке с чеченских боевиков – черные шапочки, черные курточки, черные шаровары, и волчий взгляд из-под прыщавого лба. Роскошные женщины «наших лет» не уступят китайскому фазану в оперенье, парфюмерной лавке в духе и египетской богине в снисходительном высокомерии ко всем прочим живым тварям. Роскошные мужчины с трудом избегают наступать на полы своего пальто, внимательно прислушиваются к каждому шагу своих новых штиблет и не умеют поворачивать ни пешком, ни на колесах – легче врезаться, чем уступить. А народ, «простые» мужики, матери семейств и несгнивающая почему-то интеллигенция таскает немаркую практичную шкурку – джинсы, свитерок, кожаночку, кепочку, у них нет внешности вообще, по крайней мере, так это должно читаться.
Своя внешность – это то, с чем человек очень редко согласен, а если вдруг она ему нравится, жди неприятностей, она его обольщает и губит. Внешность вообще часто губит, причем губит душу, характер, портит судьбу, отравляет «всю жизнь». Ну как можно жить с таким носом, или с такими ногами, или с таким - …! - без конца. Поэтому внешность – это винегрет из тела и комплексов, наружу мы выставляем защитный слой «украшений», макияжа, камуфляжа, укрытия, демонстрации, эпатажа, - чего угодно, но только не того, чем была бы наша внешность без нашего вмешательства.
Почему так уродливо то «красивое», которое выставляется людьми наружу: тело, одежда, имидж, линии поведения, предметы среды, - вообще все внешнее человеку? Почему так безжалостен к нам культ внешности? В чем проблема нестыковки внутреннего и внешнего?
Обычные ответы таковы:
1. нет никакого разрыва, внешнее – это вывернутое наружу внутреннее. Просто люди внутри не лучше своей внешности.
2. разрыв есть, но он идет от моды, точнее от неправильного использования моды, массовой культуры, стереотипов и вообще всяких культурных универсалий. Чем тоньше человек, тем меньше трещина.
3. разрыв  - принципиальный. И слава богу, за внешностью мы прячем все тонкое и ранимое, нежное и интимное, проживающее внутри, в душе.
Стало быть, между полаганием себя, или образом себя, или самомнением, с одной стороны, и полаганием себя вовне, или образом для других, или демонстративным поведением, лежит какая-то прокладка, какой-то фильтр. Что он пропускает извне вовнутрь, а что-то изнутри – вовне. Как он устроен, и кто его делает – сам человек, или «культура», или они вместе, но тогда в какой мере, или субкультура, то есть выбранный и облюбованный пятачок культуры, - тогда почему именно он выбирается? И на что рассчитывает человек, выбравший субкультурные ориентиры, но пребывающий отнюдь не только в эндемической среде?
И еще важный вопрос – надо ли вообще разбираться, пытаться понять, ословить то, что принципиально прячется, живет только как тайна, умирает на свету, влечет и терзает человека до тех пор, покуда он не разгрыз скорлупу своего томления?
А.Воронин