Звезды отраженный свет 2

                2

                И однажды он наступил – этот день тоски по человеку…
Оглянулась – никого вокруг…  Застыли лица ренуаровских женщин, не радуя больше своей розовой акварельностью; замерли чопорно головы вековых красавиц на портретах, не желая встречаться  глазами  с чужой растерянностью; слиняла юная зелень на весенних пейзажах. А музыка то захлебывалась слезами, то яростно стонала от безысходности.
                Вера Львовна перестала подходить к проигрывателю.
Как-то раз она заперла свою квартиру и ушла – захотелось услышать живые голоса.
Мягко подкатил пустой троллейбус и распахнул приветливо дверь перед нею, но Вера Львовна потерянно шагнула назад – ехать было некуда.
                У соседнего подъезда толпились женщины вокруг чего-то яркого. Одиноко копался под березкой мальчик лет семи в полосатой спортивной шапке, надвинутой низко на брови. Он сгребал руками серую, комочками, вскопанную землю и грузил в кузов изломанного самосвала. Земля тут же стекала вниз, а он снова и снова набрасывал ее в кузов, будто не замечая тщетности  собственных усилий.
                Вера Львовна постояла рядом, соображая: глуп или упорен? Мальчик поднял голову, глянул насупленно и вдруг улыбнулся ей во весь рот. Вера Львовна содрогнулась: один-единственный зуб торчал во рту ребенка – криво, как бездарно забитый гвоздь, который поленились выдернуть. Стянутые шрамом губы казались обескровленными.
                Она улыбнулась в ответ – со стыдом и жалостью. Спросила тихо:
                - Не получается? Может, помочь тебе?
                - Не, все равно не получится – шломалась.
                - Я подержу кузов, а ты насыпай, - упорствовала Вера Львовна.
                - Шломалась – и все, - следовал ответ.
                - Где ты живешь?
                Мальчик указал пальцем на окна первого этажа. Значит, в их подъезде. Отчего она раньше не видела его? Просто не замечала? Что с ним стряслось? Почему ничего не делают с его ртом? Почему оставили этот искалеченный зуб?
                Грянул похоронный марш, заставив содрогнуться от неожиданности. Мальчик живо поднялся с корточек и умчался к толпе, затерявшись там, а Вера Львовна торопливо пошла прочь от дома -  к перезвону трамвая на повороте улицы.
«Где-то я ошиблась, - думала в бессонье Вера Львовна. – Права была Лиза: наше неодиночество от нас же и зависит…
                Она перебрала свою жизнь -  вроде все было правильно и законно: ее тоже пустили в свет одинокой, без братьев и сестёр, а детей своих она не завела. Друзья же  - народ  временный. И было их много… Сколько подружек перебегало к ней, одинокой, со своими бедами! Радости они поглощали сами, а горе спешили выплеснуть на чужой порог. Уходили облегченные, со светлыми глазами, оставляя добрую свою подружку с исцарапанным сердцем.
                Муж ушел от нее перед самой войной, так что общее лихо сделало эту беду не такой живучей. Сколько людей с тех пор кружилось в ее орбите, рядом, но не касаясь! Ведь брали от нее! Да только отдавать забывали. « Я не тех привечала – неблагодарных», - думала она с запоздалой обидой на свою неразборчивость, но тут же со стыдом вспоминала: люди все были славные, но жизнью побитые или делами переполненные, заботами.
                Вспоминались и другие – в несчастье гордые, в быту – спокойно-уверенные или даже веселые. Эти  проходили мимо с вежливой улыбкой, не оборачиваясь  на сухонькую женщину с тонким лицом и ласковыми серыми глазами.             
                Может, в чьей-то поэтической душе и мелькнуло сравнение с постаревшей тургеневской девушкой, да только тут же вытеснилось мыслью дельной, не имеющей никакого отношения к Вере Львовне. А та не умела навязывать  себя. «Никогда не сделала я первого шага к человеку, которого душа выбрала. А нужно было остановить, подойти, да! - подумала она, решив, что нашла верное объяснение своему одиночеству. – А теперь поздно, поздно!»
               Словно нарочно, стала она часто натыкаться на беззубого мальчика. То сидит на ступеньках – не пройти, то самосвал свой искалеченный волочит за нитку, а тот стучит по тротуару болтающимся  кузовом, бьет по уху. Оглянется Вера Львовна – позади шапочка полосатая и страшный рот в улыбке. Ей казалось, что разговаривать ему стыдно, а, может, и неудобно, и Вера Львовна молча смеялась глазами, признавая, или коротко бросала:
               - А ну встань со ступенек, простудишься! Здесь сыро.
               Один раз отважилась угостить шоколадкой. Мальчик взял, вежливо улыбнувшись одними губами, стал медленно разворачивать бумажку.
« Ждет, когда я отойду», - догадалась Вера Львовна и заторопилась уйти. « А что если я ему самосвал куплю?» - подумалось в другой раз. И тут же: « Нет, родители могут обидеться, скажут: пожалела калеку».
                Самосвал она все-таки купила – нарядный, заводной, и сама долго гоняла его по столу, заставляя кузов подниматься и опускаться вхолостую. Отдать не решилась. А потом мальчик вдруг исчез. Спросить о нем? Но у кого? Нет, неудобно. Вот когда появится…

Окончание следуетhttp://www.proza.ru/2009/09/19/655