Цена мести

Нога в кожаном сапоге едва ли соскользнёт с истлевшей от времени каменной стены. Ни звука, ни вздоха, ни шороха, что так отчётливо звучали накануне, ни дуновения смертельно уставшего ветра. Нет ничего, кроме вечной тоски, сжигающей душу изнутри, выворачивающую её наизнанку, подобно шкуре убитого животного, загнанного и поверженного одним точным выстрелом. Месть разрушает, месть душит, месть заставляет в полной мере прочувствовать пустоту где-то глубоко в сердце, на самом его бескрайнем, неисследованном, туманном  дне. А ведь ещё вчера полчища крыс, с завидной прытью покидающие город, не предвещали никакой беды, напротив, казалось, вместе с ними уходит и вселенская печаль из Гамельна, обновляется город, избавляясь от смертельной опасности. Но здесь и сейчас, кто сказал бы тебе спасибо за те услуги, коими ты наградил его?
Ты смотришь на город, восседая на крепостной стене подобно блудному сыну неизвестного, но безмерно богатого отца, отсыпавшего тебе от щедрот своих изрядную долю заработанных непосильным трудом сокровищ. Прогулял ли ты их, потратил ли на безделушки, или же отдал нищему с паперти Святого Евстафия, кто теперь скажет. Сейчас в твоём распоряжении лишь разрушительное чародейство, едва ли способное спасти кого-то… Едва ли способное спасти тебя самого от этого всепожирающего внутреннего голода.
Проснувшийся Гамельн уже через мгновение огласит безумный крик отцов и матерей, спящих пока в счастливом неведении. Но ты готов к этому, зная, однако, что не получишь удовлетворения, зная заранее, что даже будучи правым, не избежать тебе позорной участи быть уничтоженным самим собой. Далёкое будущее туманно, возможно, оно подарит забвение, успокоит и облагородит образ, изрядно почерневший за последние дни.
Не для других, для себя самого, ведь именно человек есть мерило своего собственного неприкосновенного я, только он вправе казнить или миловать, награждать или издерживать, верить или не доверять. Но если бы ты верил самому себе, тем свершённым и необратимым действиям, то не сидел бы сейчас здесь, на холодном камне и не смотрел бы с такой отстранённой тоской на город, ожидая его пробуждения. Город манит, город молчаливо зовёт к себе, и ты натружено наклоняешься, рискуя обрушиться вниз. Опираясь рукой о сырой камень, ты силишься проникнуть в самую суть Гамельна, в его пустующую душу, которой ты сам же и лишил его.
Не спрашивая ничьего разрешения, мутным серым потоком стекаются к домам крысы, возвращаясь на обжитые места, с превеликим усердием, заново, заполняя каждую пядь мостовых, камень за камнем, беря как трофей улицу за улицей. Но лёгкий шорох их лап не сравнится с той величавой поступью, коей они были награждены накануне. Всё возвращается на круги своя, так должно было случиться и случилось незамедлительно. И это ты знал.
И в довершение всего, в противовес привычному мнению толпы, ты не оступишься, не рухнешь вниз грузным мешком, нет, вовсе нет. Ты просто уйдёшь прочь, гордо подняв голову, укутанный в цветастый плащ и не сломленный, но чувствующий, как сжимается ледяным комочком внутри что-то истлевшее, именуемое ранее обычной человеческой душой.