Во сне

Это кошмарное состояние продолжалось всю ночь. Сергей сквозь сон чувствовал, что над его кроватью кто-то стоит. Он не слышал никаких звуков, не чувствовал запаха незнакомца. Он просто знал, что тот стоит над ним. И это сознание давило на него, как душное, жаркое одеяло, которое он не может скинуть с себя, как липкая пелена сновидений, сквозь которую он не может продраться в реальность, чтобы увидеть, наконец, кто же стоит над его кроватью.

И хоть разум его, разжиженный сном, был беззащитен и слаб, как у новорожденного, он понимал, что всё это происходит недаром. Что к невозможности пробудиться имеет непосредственное отношение тот, кто стоит над ним и что-то делает...

Делает?.. Это было второе открытие, слабым сиянием зажженной спички озарившее сырые катакомбы его подсознания. Кто-то что-то делал с ним...

Сергей и прежде, бывало, осознавал себя во сне. И обычно он, почему-то, торопился проснуться, открыть глаза – и это удавалось практически сразу. Но в этот раз все усилия оказались безуспешными.

Сергей ощущал, что он спит и не может проснуться. И это тупое, смутное, бесформенное чувство было всё, что он мог почувствовать и осознать. Разум его дремал. И лишь бессознательное – этот огромный, неповоротливый и пугливый ребенок, хранящий все комплексы и страхи – лишь оно ощущало, как тело Сергея сдавливают кольца смертельной опасности. И Сергей сейчас был этим ребенком. Утопая в красочной трясине сновидений, которые измучили и истерзали его, он на уровне самых примитивных и топорных инстинктов самосохранения умолял второго Сергея, настоящего, разумного, взрослого мужчину, пребывающего во сне, пробудиться и сделать что-нибудь для спасения. Он был как душевнобольной, который мычанием и нечленораздельными звуками пытается что-то объяснить снисходительному врачу, но все старания разбиваются о  мертвую стену, потому что врач никогда не поймет его. Разумный Сергей спал. Тот, кто стоял над кроватью, каким-то образом парализовал его рассудок.

С каждым мгновением становилось очевиднее, что спасения уже нет. Ребенок бессознательного уже не плакал, он забился в самый укромный угол своей обители и застывшими глазами беспомощного младенца наблюдал, как его беломраморный храм заполняют клубы дыма, зловеще-медлительные и черные, словно космос. Наблюдал, как они поглощают остатки жизни, удушают последние вспышки сознания... Силуэты сновидений, мелькавшие среди колонн и под сводами, блёкли и расплывались в пустоте. Вскоре они исчезли окончательно. Вот уже черный дым поглотил всё вокруг, остался лишь маленький пятачок, на котором сидел ребёнок и, обхватив руками дрожащие коленки, ждал, когда вязкий дым сожрет и его...
-Господи, спаси меня!..



-Видеокамеру взять? – спросил Витя, вглядываясь в полумраке в лицо своего сообщника.
-Бери, - ответил Гена.
Они оба были в черных масках, в перчатках и с фонариками.
Витя рылся в шкафу, а Гена стоял над лежащим в кровати мужчиной, которому было лет сорок. Это был Сергей. На лице у Сергея лежал платок, обильно смоченный хлороформом. Дыхание было уже почти незаметным. Глаза под закрытыми веками больше не двигались. Гена как завороженный смотрел на спящего.
-Ну, вроде всё... – сказал Витя, последний раз обводя комнату взглядом. – Пора валить отсюда.
Он подошёл к Гене и посмотрел на лицо Сергея, скрытое под платком.
-Если так оставить, он сдохнет. Если уже не сдох... – сказал Витя, накидывая ремень спортивной сумки себе на плечо.
-Знаю... – глухо ответил Гена.
Ему было известно, что один вдох хлороформа погружает человека в сон. Но если положить на лицо пропитанную хлороформом тряпку и не убирать - это приведёт к летальному исходу. Именно это скоро и должно было произойти с Сергеем.
Они прокрались в квартиру глубокой ночью, по наводке. Предполагалось, что в квартире будет пусто, и они без особых беспокойств её ограбят. Однако в кровати они увидели мирно спящего Сергея. От шума он начал шевелиться и уже готов был проснуться. Гена расторопно смочил платок хлороформом, который всегда брал с собой на дело, и накрыл им лицо Сергея. Было это около пяти минут назад. Пробуждения не произошло. Наоборот, Сергей с каждым вдохом хлороформа всё глубже погружался в наркотический сон, который скоро должен был прерваться смертью. 
Витя достал из кармана яблоко и стал грызть с аппетитным хрустом.
-Он нас не видел... – сказал Гена задумчиво.
-Ты хочешь оставить его в живых?
-Да.
-А может, оставим так? Одним бизнесменом больше, одним меньше. Всегда презирал этих поганых буржуев.
Витя снова впился в яблоко.
-Знаешь, - сказал Гена. – Когда я смотрел на него, у меня вдруг возникло видение. Всё происходило внутри храма, огромного, светлого, безумно красивого, каких в реальности-то не бывает. И изо всех окон внутрь валил дым – такой черный, как, ну знаешь, когда нефть горит... Нет, даже чернее... Гораздо чернее. Это было невыносимо страшное зрелище. А потом я услышал в своей голове детский крик. Ничего более пронзительного и душераздирающего я в жизни не слышал, хотя не могу дать гарантий, что он мне не померещился. И внезапно я понял...
-Гена... Сколько ты сегодня скурил анаши?
-Это неважно... Важно вот что...
Гена убрал платок с лица Сергея. Потом прощупал пульс на его шее.
-Сердце ещё бьётся. Будет жить... – сказал он. – А теперь уходим...
-Гена... Ты настоящий гуманист... – сказал Витя, доедая яблоко. - Смотри только не реши уйти в монастырь...
Они вышли из квартиры с награбленным добром.
Сквозь разрисованные орнаментом окна в храм пробивался веер солнечных лучей. Черный дым таял, отступал неохотно и неизбежно туда, откуда он пришел. А на розовых губах ребенка играла неуверенная, ещё напуганная, но уже полная жизни улыбка.