И все же. продолжение

Библия говорит, что Бог создал человека, т.е. Адама, «по образу и подобию своему». Здесь все как будто понятно: ни эволюции, ни переходных видов. Раз – и все. И ясно, что Господь с виду такой же, как и мы, мужчины, во всяком случае. Только не старый, не дедушка с бородой, как его изображают иконописцы, поскольку Бог вечен и стареть не может по определению. Тогда непонятно, зачем Богу потребовалось создавать такую па-родию на себя, как обезьяны. Или это потомки первых, неудавшихся вариантов человека? Тоже маловероятно. И еще вопрос: если Бог создал нас похожими на себя, то почему у нас есть такие атавизмы, как копчик- зародыш хвоста, изобилие волос по всему телу, правда, у  некоторых особей, и то, слава Богу, мужского пола.. Еще кое что. Не говоря уж о звери-ных, хищных  повадках части человеческих особей. То есть в чем то мы похожи на Бога, в чем то - на обезьян, причем не на самых лучших их представителей. Как это увязать?

А может быть, все было несколько иначе? Сорок тысяч лет назад на Землю прибыла экспедиция внеземной цивилизации. Приземлилась где-то в Рифтовой долине в Африке. Обнаружило племя довольно развитых человекообезьян-неандертальцев. Каким-то способом инициировало их мутацию в определенном, четко заданном направлении, в результате которой появилось племя кроманьонцев, вытеснивших за 10-15 тысяч лет с Зем-ли человекообезьян. Либо подобную мутацию инициировали микроорганизмы с упавшего в том же районе метеорита. Не так уж и фантастично. И объясняет наши атавизмы.  Толь-ко как же Бог? Тогда получается, что обезьяны – это венец его творения? Вряд ли, учитывая Его могущество. Ведь дело рук Его- не только Земля, но и  вся Вселенная, удивительная и многообразная, со всем живым и разумным, что в ней есть. А мы, хотя и похожи на Него, но отнюдь не лучший вариант разумной жизни. Стоит только вспомнить о ядерном, бактериологическом, химическом, психотронном  оружии, созданном нами для уничтожения самих себя, которые неизмеримо страшнее пуль и снарядов. О Науке, которая работа-ет для этого, и о Церкви, которая, глядя на все это, молчит. О каком тут разуме можно говорить?