ГОД 1956

 Все что случается с нами впервые – надолго оставляет след в памяти. Промышленный прогресс мы воспринимаем как должное, и быстро привыкаем к нему. Многое прочно вошло в наш быт. Мы не удивляемся новинкам бытовой техники, самолетам, ракетам, новым машинам и прочим достижениям в области техники.

    Впервые увидев паровоз на станции Шумиха, я был поражен его красоте и мощи. Первая поездка в Челябинск оставила неизгладимое впечатление, но не от длинных товарных поездов пролетающих по бесконечным рельсам, а чуть позднее, в переполненном пассажирами плацкартном вагоне.

     В здании вокзала обратил внимание на оцинкованный бак с кипяченой водой, к которому была прикована большая алюминиевая кружка на длинной цепи.
 
      Второй год страна жила целиной. На восток неслись составы с тракторами, комбайнами и какими-то непонятными металлоконструкциями. Из пассажирских вагонов слышались задорные песни молодых целинников. На запад шли составы, груженные каменным углем и лесом.

     Едва устроившись в вагоне на краю полки, я понял, что и наш состав тронулся. Пассажиры еще не угомонились, как по коридору начали сновать нищие и инвалиды, выпрашивая «копеечки на пропитание». В основном это были искалеченные войной солдаты, не сменившие военной формы. Инвалиды, выписавшись из госпиталей и не желая быть обузой для родных, не хотели возвращаться к родному дому. Другим – было просто не куда возвращаться, их дома сметены войной, семья в неизвестных краях. Беда на всех одна, а судеб много.

    Пассажиры вагона клали в протянутую руку своих изуродованных защитников кто монетку, иной корочку хлебца или что-либо из своих съестных припасов. Если подать было нечего, говорили: «Прости, солдат, порадовать тебя не чем». Растянутая цепочка инвалидов тянулась в другой вагон, а в наш заходили новые бедолаги.

    В тамбуре какая-то суматоха. В тесном проходе протискивается самодельная низкая платформа с маленькими колесиками, на которой, крепко прижав к груди тульскую двухрядку, был закреплен безногий человек в солдатской форме без погон. Колясочку двигала слепая, с мелкими шрамами на лице, черноволосая женщина малого роста.

    В образовавшейся под стук колес тишине солдат растянул меха гармошки, и с первых аккордов полилась музыка. Вскоре раздались удивительные голоса вошедшего дуэта. Пели военные песни, о фронтовых дорогах, о солдатской судьбе. Пассажиры, как зачарованные, слушали голоса этой прекрасной пары, а звуки гармони уносили нас в недалекое прошлое военных лет, некоторые люди украдкой смахивали набежавшую слезу, а иные не замечали этого, вновь переживая свою душевную боль. Я, также затаив дыхание, впитывал в себя что-то новое, возможно, это было чувство осознания нашей большой Родины, людского единения в горе и радости. На всю жизнь запомнил последнюю строчку из их недопетой песни «и закрыла, кари глазки милосердная сестра»!

В этот момент вновь раздался шум со стороны тамбура. В вагон ввалилась группа железнодорожной милиции.

    -Что за концерт? Где ваши проездные билеты?

    -Оставьте их, они же инвалиды. - Вступились пассажиры.

    -Не ваше дело! – И, коляску с инвалидом грубо понесли к выходу, выталкивая следом за ней слепую женщину, из глаз которой лились слезы, но она молчала и не сопротивлялась.

    Поезд замедлял ход, приближаясь к станции Потанино. Остановился. Первым вытолкнули из вагона безногого гармониста, и он упал на бок, оберегая от удара гармонь. Он оперся руками о перрон, пытаясь подняться на собственное средство передвижения, но чья-то сердобольная душа уже протянула руку, и он с трудом поднялся на колеса. Следом вытолкнули слепую женщину, споткнувшись, она устояла на ногах, и, протянув вперед руки, крикнула:

    -Ваня, ты где?

    -Здесь я, милая! – Он поймал ее протянутую руку.
   
    Состав вновь начал набирать ход в сторону Челябинска, оставив на холодном перроне несчастных людей среди грохота составов идущих на целину, которой прикрывали строительство секретного полигона для запуска ракет, ныне всему миру известного Байконура.

    После  радости Победы люди хотели жить!