Корабля успокоение

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Здравствуй, здравствуй, здравствуй!!! Я тот, кто спешит именно к тебе из самого сердца Сказки, возможно потому, что именно ты в ней сейчас нуждаешься! Ведь любой, даже самый молодой волшебник, скажет тебе, что в мире ничего не происходит само собой... 
Ну так о чём я? Ах, ну да! Сказка!
''Что это за мир?'', - быть может спросишь меня ты и я, как любой другой волшебник отвечу, впрочем не утруждая тебя томительными размышлениями, что Сказка живёт в Волшебной стране наших сердец. И оживает Волшебная Страна сокровенного нашего мира тогда, когда в ней всё живое...

Там живые камни, листья, ветер, облака – всё живёт и всё мечтает. Всё плачет и всё радуется. В Волшебной Стране наших сердец никогда не бывает скучно или одиноко, потому что на её бесконечных просторах происходят самые что ни на сеть настоящие чудеса. Тот, кто никогда не умел летать, в Волшебной Стране правдивой Сказки, вдруг, обретает крылья и парит высоко над удивлённым его полёту миром.

Тот, кто никогда не умел смеяться, вдруг, смеётся так же искренне и мелодично, как смеются полевые колокольчики, изумляя своим смехом  небесную синь, которая в изумлении своём становится ещё голубее и выше.

В Волшебной Стране моей Сказки злой, пережив путь становления от бесчувственного к  чувственному, становится добрым, а добрый ещё добрее...

Ночь томления проходит и наступает Рассвет осознания себя. Зной мучительного неведения сменяется прохладным веянием внутренней уверенности в невидимом, но очевидном своём предназначении. Мечта венчает конец тернистого пути отчаяния, заброшенности, надругательства, измены, боли и океана беспомощности...
М-да... 
А происходит всё именно так вовсе не потому, что это закон жизни, но исключительно потому что я так хочу и потому что это моя Сказка...
Сказка страны моего сердца, созданная для тебя...

Я не волшебник, к сожалению, но частый гость своего собственного сердца, где жизнь без чудес немыслима и всякий, кто хоть на мгновение попадает в мою Сказочную Страну, уже никогда не будет прежним. Возвратившись в настоящий мир из моей Мечты, человек уже не сможет навсегда убить  полёт незримой Веры, зерцало хрупкой Надежды и высоту Любви...

''Чудо?''- подивишься ты... Да, чудо!  Или Сказка, ставшая действительностью...
Ну да ладно, время отправиться в мою страну, где непременно ждёт нас чудо...  Главное, не утратить веру и пройти путь до конца!


ГЛАВА ВТОРАЯ

Пушистые комочки ослепительных белых облаков словно лёгкий пух носились поверх прозрачной голубизны неба, смеясь тёплым лучам златоликого солнца. Салатовая шёрстка травяного покрова, устилающего лицо поющей Долины, чуть колыхалась от прикосновения тёплого Ветра. Этот везде сующий свой невидимый нос Проказник прилетел на гриве белоснежных облаков с западного конца цветущего юга специально для того, чтобы поиграть с ленивым Озером. Хрупкие ветки чудных низкорослых деревьев, облепленных душистыми маленькими цветочками, передавали друг другу премилые сплетни седых гор. Тех самых старых гор, которые острыми зубьями торчали из спины умиротворённой Долины, заканчивающейся небольшим Озерцом.
 
Говорят, что Озерцо тоже было весьма древним. Оно образовалось здесь ещё в далёкие времена, когда горы были совсем  юными, а Долины не было и в помине. Прошли века, прежде чем угрюмая и дикая пустошь сделалась гостеприимной Долиной, в лоно которой, казалось, стремилось само Время.

Именно Время, на протяжении многих веков, рождало собой пленительный покой Долины. Именно Время с самого начала раскинуло здесь упоительную прохладу сонного Озера, которое обожало глядеться в бескрайнюю синь небес как в зеркало. Однако заметить должно, что сие повествование вовсе не об Озере, возомнившим себя небесами, и даже не о Долине, украшением которого оно являлось. Эта серебристая речь моя даже не о седых скалах, которые своими пиками рассекали перья облаков. И даже не о Ветрах уст моих сказание, хотя они, то и дело, зацепившись своими бородами за утончённые вершины последних, вынуждены были какое – то время трепаться мглистой поволокой между их каменистых ущелий, маяча перед глазами сказочника...

А жил герой моего сказания именно на берегу того самого сонного Озера, обожавшего ворчать по любому поводу или даже совсем без какого бы то ни было повода! Вернее, мой герой вовсе и не жил здесь, а просто находился. Почему и как очутился он в Долине у Озера неизвестно. И с каких именно времён он находится здесь никто тебе, мой тайный друг, не скажет. Даже он сам. 

Скажу только, что своим облезшим, грубым, острым и до безобразия большим, по мнению здешних обитателей, носом, Корабль увяз в иле кислой озёрной физиономии, расчерченной прыщистой водянистой рябью, так что даже не мог шевельнуться. Из уродливой спины гигантского судна, и без того испещрённой какими–то непонятными приспособлениями, торчали какие–то длинные палки.

Скажу, что это были мачты, но лодки этого знать не могли. На мачте можно было увидеть собранные паруса, напоминавшие посеревшие от времени и непогоды ветхую ткань, перевязанную грубыми вервями. Ко всему прочему, ствол одной из мачт вонзился в одно из самых глубоких ущелий гордых  суровых скал. И находясь вот в таком незавидном положении, мой Кораблик беспомощно наблюдал за тем, как ветра, пойманные зубьями надменных в своём величии седых гор, треплют его собранные паруса, ванты, канаты и штаг. Как они обламывают реи,  салинги и  сами стволы.  Даже тяжёлую якорную цепь покрыли отвратительные язвы ржавчины, образовавшиеся на ней из-за озёрной воды, которую накидывали на неё ветра. Казалось, что дни Парусника сочтены, а между тем дни его тянулись мучительно долго...


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Бесконечными знойными днями и утомительными ночами трёхмачтовый Парусник, созданный рукой великого Корабела для противостояния великим морским стихиям, прозябал, уже не надеясь на право движения.  Звали его Мельхиор и он не знал значения своего имени. Это имя когда – то украшало его острый нос, а теперь едва читалось. Просто никому не было нужно знать имя уродливого судна и со временем оно забывалось...
Так бывает, друг мой, что время порою безжалостно в своём затишье и ничего с ним не поделаешь...

Сколько лет утекло с той поры, когда округлое обтекаемое брюшко Мельхиора, пропитанное смолой и облицованное некогда сияющими серебристым переливом пластинами, теперь глубоко сидело в иле, покрывшись разъедавшими его изнутри и снаружи коростами да паразитическими грибками.

Некоторые доски на мачтах прогнили от затхлости и плесени, некоторые попросту проломились от шаловливых игр мальчишек или были отодраны невежественным бродягой для разведения костра. Штурвал Корабля, казалось, окаменел, а пространство трюма с несколькими каютами походило теперь на усыпальницу с привидениями. Обидно и больно! А ведь когда – то давно здесь хранились сокровища, съестные припасы, вина и ром, порох, меха и даже оружие...
Когда – то давно, не теперь, в каютах  весело играли золотистые огни лампад, подвешенных под деревянным потолком на металлических крюках, так что самому Мельхиору от этого света становилось теплее и уютнее несмотря на то, что снаружи бесновались морские волны, швыряя его как щепку по бескрайности моря...

Впрочем, Мельхиор был уверен в том, что это всего лишь игра его воображения. Сон, который он, временами, видит, если удаётся задремать. А спать ему хотелось очень сильно. Проклятая бессонница мучила  измождённое существо старого Парусника ни один десяток лет и ему очень хотелось найти покой от опостылевшего его душе бездействия во сне.  За долгое время своего жалкого прозябания, Мельхиор, казалось, изучил каждую складку куксивого Озера, каждое рёбрышко гор, каждое пёрышко облаков, каждую песчинку побережья, каждую травинку Долины, шёпот каждой веточки каждого дерева, растущего здесь, и аромат каждого цветка были ему знакомы...

Сам не зная того, Мельхиор был во истину велик даже будучи лишённым своего удела. Несмотря на сковывающую его вещество боль бездействия, он умел наслаждаться свободой других. Он был лишён снов, но не способности мечтать...

Он любил читать Небо, особенно ночью, когда далёкие звёзды совершали свой таинственный путь, а болтливое Озеро дремало, зачарованное блеском созвездий ночных грёз. Он любил вдыхать ароматы, приносимые в здешние края всюду путешествующими ветрами из неведомых ему стран, лежащих где – то там, далеко за грядой надменных гор и за пределами цветущей Долины...

Белоснежные Облака любили этот неказистый с виду, громоздкий, изрядно потрёпанный безвременьем, Парусник. Они любили его за лёгкий полёт чистых мыслей и они часто, на сколько им вообще было это позволено Временем, рисовали его образ в небесах. Один к одному. И, знаешь... Мельхиор, глядя на своё облачное отражение, бороздящее просторы небесной лазури, был счастлив. Счастлив по-настоящему! В такие моменты ему казалось, что он вновь обрёл себя, когда - то утраченного...

И ему снова хотелось жить. Снова хотелось плыть вслед утекающему прочь времени. Хотелось дивиться только лишь мгновению и познавать себя в других через такую непохожесть вселенского бытия...

Жаль только, что Мельхиор совсем не мог двигаться, а ему так хотелось движения! Так хотелось куда – то стремиться, плыть, течь, нырять и снова появляться на поверхности волн! Так хотелось острым своим носом рассекать массивные воды безбрежных океанов и теряться в буре! Но это были только мечты! Его мечты...
Мечты, поруганные усмешками мелкого сонного Озера, призрачными тенями твердолобых Гор и вечно играющей, то увядающей, то вновь рождающейся, непостоянной красотой Долины...
Но несмотря на это, Парусник продолжал мечтать, прощая эти насмешки, и этим жил.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

В час, когда я начал своё повествование, Мельхиор был похож на корабль – призрак,  лишённый жизни. Однако его душа была жива, хотя знали об этом кроме него самого разве что белые Облака, ибо воистину любили его...
Их полёт был действительно высок и пространен. Они любили его ещё и потому, что имели знание. Они со своих высот видели воочию тот самый Удел, Которым грезил Мельхиор в своих снах и мечтаниях. Они  видели те самые стихии, к которым рвалось сердце трёхмачтового морского судна. Более того, они даже знали имена других кораблей, подобных Мельхиору,  и понимали его, сокрытую от всего мира, боль...

Единственное, чего они не могли понять, так это того, каким роком Мельхиор – Корабль, созданный покорять неизмеримость необузданных морских глубин и широт, оказался пленником мелких вод ленивого Озерца? Озерца, возникшего из-за случившегося в этих краях много сотен лет назад  некоего природного катаклизма. Сама твердь небесная тогда сдурела и была готова пасть на землю, но удержалась. Удержалась и безудержно рыдала холодным дождём в течении полугода. Вот эти-то слёзы и образовали собою это мерзкое по характеру Озеро, возомнившее свою персону, ни много-ни мало, а самим Небом, объемлющим весь шар земной!

Ну не могли они, эти воздушные обитатели Небес, никак понять, какой такой недоброю судьбою, созданный для простора и ветров, могучий Корабль мог застрять в тесном холодном  ущелье безжизненных Гор, мыслящих себя основой бытия. Они мыслили так ввиду своего древнего возраста и стихийного происхождения. По их глубокому мнению /весьма, заметить должно, ограниченному и угрюмому/, не лишённому справедливости  /как они сами считали/, что именно они имели неоспоримое право судить обо всём. Горы были в этом убеждены, во – первых потому, что их положение между небом и землёй располагает к этому, а во–вторых потому, что они  непоколебимы в своих взглядах и устойчивы в собственном мнении над которыми не властно, как они заключили, даже Время!..

Впрочем, друг мой, это всего лишь самообман, как ты понимаешь... Ибо Время не есть случайная гостья,  которую кто–то по милости своей /вроде горделивых Гор/ может пригласить или выпроводить деликатно восвояси...
Не гостья, но Госпожа, которая сама решает сроки визитов и их цели, но из-за своей  гордыни седые Горы этого, видимо, просто были не способны принять. Во всяком случаи на момент моего повествования...

Да и, сказать по правде, не нужно было этого им знать, потому что так уж заведено между сущими, что если уж кто-то стоит на твёрдой почве и живёт по отточенным временем законам; что если уж этот кто-то дружит с теми, кто наверху и снисходит до тех, кто внизу, увлекая своей высотой; то именно тот и имеет власть быть кумиром всем тем, кто привык пресмыкаться, именно тот имеет власть судить обо всём, а ещё он  имеет дерзость думать будто само Время покорено его основанию! Однако не такова Истина во всей своей полноте, мой друг, ибо сущность её остаётся доныне никем и ничем не познанной. Правда в другом, а именно, – если сейчас глубокая ночь, то скоро, только верь мне, настанет рассвет. Обязательно настанет, а потому повесть жизни продолжится и для Мельхиора независимо от этих  чернильных строк!..

ГЛАВА ПЯТАЯ

Полёт белоснежных Облаков столь высок и лёгок, что понять его каменным вековым глыбам просто не возможно, а между тем они, эти воздушные посланники небес, во что бы то ни стало решили, если возможно, повлиять на судьбу Мельхиора. Их любовь к этому удивительному Кораблю – гиганту побудила Облака совершить воздушный поход к самому краю земного неба, где во мгле вечности дремали шесть великих духов, заключённых между тварным и нетварным мирами. Духи эти были заключены там за то, что открывали роду человеческому сокрытые от него тайны. Одного из стихийных духов звали Баракиэль, от веков он был хранителем грома и тем, кто постиг всё его существо. Имя второго стихийного духа – Зекиэль и отвечал он за рождение молнии и тайны краткой её жизни. Третий стихийный дух - Коханэль. Он от начала времён знал тайны всех звёзд, следил за их прекрасным шествием, читая их времена и знамения. Во власти четвёртого – Шамшиэля, находилась тайна познания знамения солнца, его восход, шествие и заход. Пятый из шести владел знамением луны круглоликой и имя ему было Сакриэль, а Артакой, шестой дух, имел познание всех тайн земных, ибо был он духом стихий земли...

Облака отправились в столь долгий и опасный полёт к шести духам для того, чтобы поведать им стенание Мельхиора. Они решили просить их о возможности даровать трёхмачтовому Паруснику  стихию, где он обретёт своей душе успокоение...

Однако о намерении своём Мельхиору они умолчали. Ещё недолгое время белоснежными кудрями они, уподобляясь морской пене, витали над ним океанской прохладой, а с тишиною звёздной ночи увлеклись прочь с небесных просторов Долины, покрывающих её сладостные просторы. Жизнь Мельхиора с внезапным исчезновением Облаков стала ещё более убогой, бессмысленной, безрадостной. Всё, что было дано ему, так это прозябание. Томительное ожидание того часа, когда его каркас прогниёт окончательно, облицовка проржавеет, а паруса обветшают...

Возможно, если бы Облака поделились с ним своими планами в отношении него, ему было бы много легче, но они этого не сделали и их внезапное исчезновение повергло его в ещё большее отчаяние. Ведь именно в своих небесных друзьях он находил отраду для своей души – странницы. Теперь же он был один, огромный и недвижимый никем непонятый и осмеянный.  Да и мог ли он надеяться на понимание, когда сам не знал, почему он здесь и с какого времени? В этом маленьком мире Мельхиор всем и каждому казался настоящим безобразием, уродством, нелепостью. В последнее время он и сам уже об этом думал. Думал, что он – нелепая ошибка какого-то бездарного корабела. А между тем Время продолжало не щадить его суть...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Заря нового дня уже разрумянила пустую гладь ворчащего с утра пораньше Озерца и принялась пить росу, оставленную специально для неё крыльями ночного савана на нежных, травянистых, прозрачно – зелёных шерстинках просыпающейся Долины, когда на воду были спущены первые рыболовецкие судёнышки:
 
- Ну и хороша же нынче водица! – качаясь на рябистой поверхности недовольного Озера, проговорило рыболовецкое судёнышко, которое звали Щучья Пасть.

- Брр.. – только и нашлась что ответить изящная, совсем ещё новая и не знающая капризов плавания, лодчонка с именем Каролина.

- Да ладно тебе, - отозвалось третье вёсельное судёнышко, - Щучья твоя душа! Наслаждайся, если нравится, и вовсе не обязательно говорить об этом во всеуслышание!

- Эй, - огрызнулась Щучья Пасть, - Ты, волнистый, вообще побулькивай в свой тупой нос и не зли меня!

- Ой – ой! Как страшно! - передразнила Щучью Пасть лодка по имени Голубая Волна.

- Да хватит вам уже брызгаться! - подплыло к ним ещё одно судно, с милым именем – Морской Гребешок, - Поплыли лучше к гряде седых Гор, что на северо-западном побережье! Поглядим ещё разок на то чудо – юдо...
Судёнышки переглянулись и резво отправились за Морским Гребешком.

- Да подождите вы, - мелкой волною клокотала Каролина, едва поспевая за ними.
Она только вчера была спущена на воду и чувствовала себя совсем не уютно. Бока тяжелели, пропитываясь водой, вёсла натирали мозоли и вообще, будь на то её воля, так она бы лучше предпочла оставаться на песчаном бережку, обласканном солнышком, чтобы все люди и лодки только и говорили о её грациозных обтекаемых формах и возможности скоростного плавания. Но нет, вчера её спустили на воду и сегодня она, действительно удивительно грациозно /хотя ещё не так быстро, как могла/ плывёт по поверхности уже проснувшегося Озера, глядящего в голубизну небес.

- Да ладно тебе скромничать! - рассыпал брызги смеха на Каролину Морской Гребешок, - Ты же само совершенство и ты это поймёшь, когда я приведу вас к отмели на северо-западном побережье! Щучья Пасть, а ну скажи, что моя правда!..

- Это точно! – забурившись в прохладную зыбь Озера, переполненного форелью, восторженно подтвердил Щучья Пасть,  –  Такого безобразия, Каролина, ты ещё не видела, уж поверь, и вряд ли когда – нибудь где – нибудь ещё увидишь!

- Точно! - присоединилось ко всеобщему обсуждению Голубая Волна, –  Это настоящее пятнище в нашей славной морской истории рыболовецких судов...

- Ошибка, так сказать, некоего корабела – недоучки, - продолжал Морской Гребешок, – Сокрытая в утробе неприветливых гор...
Наконец рыболовецкие суда достигли северо-западного побережья Озера и тихонечко поплыли вдоль прибрежной полосы, ближе к уступам древних гордых Гор...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ещё мгновение и взору четырёх вёсельных рыболовецких судёнышек предстало ужасное, по мнению грациозной Каролины, зрелище.  Ей казалось, что Мельхиор – это гигантское рыболовецкое судно, которое своим брюхом проткнуло не только дно Озера насквозь, но саму землю и сейчас, наверное, оно торчит невзрачным гребнем из вскорёженной почвы с другой стороны земного шара. А своими чрезмерно тонкими и почему – то очень высокими бортами, на взгляд молодой рыбацкой лодки, это уродливое судно, то ли от жадности, то ли от горя по причине своего страшного вида, зацепилось за небеса, вымаливая смерть или иную себе участь...

- Эй, громадина! - подплыл Морской Гребешок к носу Мельхиора, больше чем на половину занесённому песком и илом, - Всё ещё маешься бездействием?!

- Зачем ты так! - рассердилась Каролина, - Разве не видишь, что из– за своей уродливости он лишён радости движения!

- Да ладно тебе, Каролина! Он и близко с нами не стоит! Это же урод!..

- Ну и что, что урод! - продолжала Каролина, - Всё равно он один из нас...

- Ой умора! - Засмеялся Щучья Пасть, - И чем же это позорище похоже на нас, скажи на милость?

- Ну разве вы не видите? У него, как и у нас,  есть нос, два борта, хвостовая часть...

- А где ты видишь вёсла, а?!

- И что  за хлам в его утробе, а?!

- Вот именно! У него, небось, и днища-то нет, потому он и стоит здесь...

- Как же нет?! - не соглашалась Каролина, - А это что по – вашему? - и она носом провела вдоль левого борта, указывая на занесённую песком часть днища...

- А с чего ты взяла, что оно там есть? Может ему его забыли сделать! Снаружи-то, гляди, дощатые платформы аж в три этажа да ещё какие – то палки, цепи, верёвки,  тряпки и чёрти что ещё! Ну какая же это лодка, а? !

- А я говорю что лодка, а вы все – трепло! - и она обиженно поплыла прочь.

Четно они пытались догнать её, ведь она была более маневренной и сейчас, то ли от боли за неведомое ей обезображенное судно, то ли от злости на Щучью Пасть, Голубую Волну и Морского Гребешка за их гнусное качество  смеяться над чужим горем, она просто летела по поверхности умиротворённого Озера, завораживая  взгляды своих друзей...

        Мельхиор же, чей величественный хотя и недвижимый стан высоко возвышался над мелочностью тихого Озерца, был способен обозревать всё Озеро и даже всю Долину и, конечно, он просто не мог не видеть лёгкое движение Каролины. Он даже попытался высвободиться из плена вязкого илистого дна, но всё, чего он добился своей неуклюжей попыткой, так это ещё более сильного крена на левый борт так, что вода просачивалась сверху через борт при каждом стремительном порыве ветра.

        О! Как бы ему сейчас хотелось тоже скользить по зеркальной поверхности  моря на встречу с горизонтом! Но он не мог даже шевельнуться. По неведомой ему воле злого рока, Мельхиор вынужден был вместо того, чтобы жить, медленно умирать. Умирать, наблюдая за тем, как коррозия пожирает его каркас, и понимать свою беспомощность.
Однако не спеши печалиться, мой друг, ибо Сказка не была бы Сказкой, если бы жалкое прозябание было уделом великого Корабля, умеющего жить только лишь Мечтой своего сердца!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Много времени прошло с того момента, когда Каролина впервые увидела Мельхиора. Проведя какое-то время в раздумьях о возможной его судьбе, рыболовецкая вёсельная лодка решила стать для этого уродливого судна-великана другом. Сначала она проводила с ним краткие вечера, таясь ото всех, но очень скоро продолжительность этих встреч увеличилась. Что же касается Щучьей Пасти, Морского Гребешка и Голубой Волны, то они, наблюдая за тем, как Каролина беседует с уродливой лодкой /ибо они были в этом убеждены/ на равных, поспешили об этом растрезвонить всем местным лодчонкам. Таким образом, Каролина подобно Мельхиору стала для всех посмешищем. Очень скоро и до Мельхиора дошли слухи о том, что его новый друг, по причине общения с ним, подвергается осмеянию. Каролина ему нравилась и он меньше всего на свете хотел, чтобы её унижали, а потому был готов отказаться от тех драгоценных бесед, которые они с нею создавали, любуясь безоблачным небом.

- И всё-таки мне бы хотелось, - говорил Парусник Каролине, - уберечь тебя от этих несправедливых насмешек, а потому я очень прошу тебя не приплывать ко мне...

- Ну что ты, Мельхиор, - улыбнувшись, отвечала ему Каролина, - Ведь друг на то и и дан судьбою, чтобы разделять не только радости, но так же  поношения, боль, утрату... Разве ты мыслишь иначе?

- Ты права, конечно, Каролина, - отвечал ей Парусник, - но ты слишком юна и чиста, чтобы я мог позволить им всем чернить тебя... Это просто не справедливо!

- О, Мельхиор! - засмеялась лодочка, пустив лёгкую зыбь по поверхности Озера, - Справедливость всегда искала себе союзников среди изгоев, а не в толпе, так что не стоит огорчаться усмешкам тех, кто не имеет своего суждения, а полагается лишь на мнение толпы, утекающей в серость бесцельного прозябания... Я выбрала быть с тобой и мне всё равно, как это понимается глупыми Щучьей Пастью, Голубой Волной, Морским Гребешком и им подобными...


-  Но почему, Каролина?

- Потому что не смотря на свою безобразную наружность ты, Мельхиор,  лодка. А если так, то твоя судьба в том, чтобы плыть. Я верю в то, что там, за грядой седых Гор, есть озеро, которое больше нашего и в его водах ты сможешь плавать... Просто надо немного подождать...

- Откуда ты знаешь, что там, за грядой седых Гор?

- Мне мой прадед про это рассказывал, а ему – его дед, который сам видел.

- Даже если это так, Каролина, - тяжело вздохнул Мельхиор, - мне там не суждено оказаться, ибо я обречён на медленное гниение в этом мелководье...

- Не говори так! - нахмурилась лодочка, - Ты просто ещё не знаешь, сколько чудес совершается под небесами. Однажды пойдёт дождь и он наполнит это ленивое Озеро так, что оно покинет свои берега и соединится с рекою, что течёт за грядой этих горделивых Гор. А эта река, Мельхиор, вынесет тебя к тому огромному озеру... Верь мне!

- Ну откуда  у тебя  эта вера, Каролина? - дивился Мельхиор.

- Так уже было однажды, - улыбнулась она ему, - Эта река во время потопа принесла сюда настоящий Парусник, - с восхищением рассказывала ему Каролина давнюю историю, - Правда он погиб от тоски по морю и его погребли камни седых Гор...

- Но это же я! - вдруг воскликнул Мельхиор, - Это я тот Парусник! Значит вот как я очутился здесь...

- Ну что ты, Мельхиор, - урезонила его рыболовецкая лодка, - Ты вовсе не похож на Парусник... Ты – лодка. Парусник такой же громадный как ты, но только у него есть развеваемые ветром  большие белые паруса, похожие на облака...

- Но... - Мельхиор хотел ей сказать, что у него есть паруса, но посмотрев на них, он понял, что она ему не поверит, ибо эти тряпки теперь вовсе не походили на те паруса-крылья, о которых с таким почтением рассказывала ему Каролина.
Зато Мельхиор был счастлив тем, что знал теперь часть своего прошлого. Был он счастлив и тем, что обрёл в лице Каролины друга, который разделял его мечту и веру в то, что когда-нибудь он снова обретёт свою стихию!
Теперь он готов был ждать, расправив незримые паруса надежды, несмотря на злые насмешки маленьких рыболовецких судёнышек...

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Но оставим, милый мой друг , повествование о Мельхиоре на некоторое время в стороне, ибо пришла пора поведать тебе ещё одну грустную историю об одиноком юноше.

        Он родился в семье бедного рыбака. Матери своей не видел, ибо она умерла когда ему и года ещё не исполнилось, а отца не стало, когда мальчику исполнилось тринадцать лет. За долги у мальчонки отняли и кров, и старенькую отцовскую рыболовецкую лодчонку, на которой последний ловил рыбу. Нужда заставила его ходить от дома к дому в поисках нехитрой работёнки. Вот так пацанёнок набрёл на двор некоего знатного господина, который и взял его себе в услужение. Захар, так звали героя моей сказки, выполнял всю черновую работу с рассвета до заката только лишь ради куска хлеба. Часто мальчонка наблюдал за тем, как господские дети его возраста, запускали воздушного  змея в небо и вечерами отправлялись к сонному Озеру кататься на лодках. О, как же ему хотелось тоже плавать на отцовской лодке! А ещё больше он мечтал увидеть бескрайнее море. И не просто увидеть, но подружиться с ним. В своих редких снах мальчик грезил о том, что однажды он станет у штурвала большого парусного корабля, который поведёт к тому неведомому, что сокрыто за горизонтом. Но наступало утро и уносило прочь мальчишеские грёзы.

Однажды в доме господина, приютившего Захара, проводилось какое-то торжество. По этому случаю господин и отпустил Захара на целый день куда глаза глядят. Видимо не хотелось этому господину, чтобы парень, коему к этому времени исполнилось уже девятнадцать, глаза важным гостям мозолил. Вот и пошёл юноша по берегу ленивого Озера, любуясь небесами да тихой озёрной рябью.. Долго шёл Захар, прежде чем набрёл на занесённый песком и илом, старый Корабль.  В тот момент, когда юноша узрел перед собой настоящее морское судно, в сердце его всколыхнулось пламя Мечты.  Сейчас Захар видел перед собой свой Корабль, с расправленными белоснежными парусами, бороздящий бескрайние просторы моря...

Подвернув штанины, юноша подошёл к Мельхиору вплотную. Рассмотрев его со всех сторон, парень любовно погладил его по левому борту, шепча:

- Ничего, бедняга, потерпи ещё немного! Вот увидишь, скоро займётся заря нового дня и мы с тобой встретим его далеко отсюда... В море! - И на лице Захара заиграла улыбка.

Осмотрев свою Мечту ещё раз, юноша прочёл-таки имя корабля, буквы которого уже едва просматривались от потёртости: «Мельхиор» - тихим голосом прочитал Захар, - Значит вот как тебя звать?! - улыбнулся парнишка, - Ну а я-Захар... Будем знакомы, что ли! - хлопнул он Мельхиора всё по тому же борту и продолжил, - Красивое у тебя имя! Красивое и смелое, а потому тебе с ним только одна дорога – в море! Спорить с его стихиями и плыть к горизонту!

С тех пор, каждую ночь Захар приходил к своему Паруснику и они вместе встречали рассвет. Парню даже казалось, что Корабль разговаривает с ним и от этого ему становилось теплее. А Мельхиор и вправду разговаривал с Захаром, но людям очень тяжело верить в чудеса и, наверное, поэтому юноша очень слабо слышал голос своего Корабля.  Хотя диалог между Мельхиором и Захаром происходил в тайне сердца, сокрытой от внешних глаз, но общение между ними продолжалось день за днём, перерастая в крепкую дружбу. Их объединяла Мечта. Одна на двоих.

О, это великое дело – Мечта!  Да будет тебе известно, дорогой мой друг, что дорога Мечты ведёт к реальности, в которой ты обретаешь себя!
Вот так, день за днём, Захар и Мельхиор обретали свой собственный мир друг в друге, питаемые общей Мечтой о свободе морского плавания...

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Настал тот час, когда вереница белоснежных Облаков достигла пределов земного неба. Воззвав из глубины могучую силу шести духов, Облака  поведали им историю одинокого Парусника. Долго духи размышляли об услышанном, прежде чем пришли к единодушному решению...

- Достоин, - прогремел Баракиэль, - получить он свободу, ибо душа его выдержала бурю позора и усмешек!

- Достоин, - подмигнул ему в знак одобрения вечно молодой Зекиэль, - ибо он сохранил тайну своего сердца...

- Достоин, - высказал своё мнение Коханэль, - ибо не изменял своей Мечте.

- И потому что сумел поверить в восход лучших дней, - подтвердил Шамшиэль.
 
- Достоин, потому что понял тайну ночи, - прошептал Сакриэль.

- Достоин, потому что умеет жить, отвергнув прозябание, - завершил мнения своих братьев дух земли – Артакой.

- Отправляйтесь в обратный путь, Рождённые Небом, - обратился Сакриэль –  дух луны к Облакам, -  и скажите ему, что через три луны мы явимся к нему...

- Чтобы освободить, - закончил предложение своего брата дух солнца – Шамшиэль.

- Однако пусть не ждёт он, что освобождение будет лёгким, - прогремел дух грома – Баракиэль.

- Ибо путь к обретению истиной свободы всегда пролегал через тернии сомнений, боли, поиска... - подытожил Коханэль.

Выслушав могучих духов, белоснежные Облака отправились в обратный путь, а духи остались в своём месте до  назначенного им Временем срока.

- Что можем сделать мы для Парусника? - обратился к своим братьям Закиэль.

- Мы с тобой, - ответствовал старший из братьев – Баракиэль, - потрясём небесную твердь, чтобы она высвободила источники вод...
Если, конечно, ты, - обратился он к Шамшиэлю, - позволишь нам сокрыть лик тобою охраняемого светила.

- Коль уж решили вызволить Мельхиора из плена мелочного бытия, я разрешаю вам сокрыть лучи солнца на какое-то время.

- А мы, - вмешался в разговор хранитель звёзд, - когда воды соединятся с рекой, мы с Сакриэлем поведём Корабль в ночи к его свободе, указуя звёздами путь...

-О, Коханэль, - урезонил его Артакой, - Мельхиор всего лишь Парусник и он не умеет читать звёзд, но не печальтесь...
Ибо есть у Мельхиора друг-человек, с которым Корабль отправиться к обретению себя... Дошли до меня слухи, что живёт в Долине парень, душа которого, как и душа Мельхиора, принадлежит Стихии. Его ум свободен от каких бы то ни было границ, а потому он в своём обществе – никто. Именно он поведёт Мельхиор в страну своего счастья, читая путь по звёздам. Ведь язык стихий понятен лишь тем, кто свободен от узких суждений и именно поэтому  эти двое нашли друг друга. Даже если кто-то их попытается разлучить, они всё равно, рано или поздно, снова соединятся, ибо это великая тайна...
А вдвоём, сделавшись одной душой, они достигнут той границы, которая называется Истиной.

- Что ж, - вновь громыхнул Баракиэль, - Тогда поможем достойным стать сильнее... Надо собираться в путь!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Захар же не терял времени даром. У него были умелые руки и он умел их приложить где надо. День за днём он чинил свой Парусник. Юноша заменил прогнившие его доски новыми. Он заново осмолил борта и днище Мельхиора. Высвободил каюты и трюмы судна от хлама и выдраил их. Счистил коррозию и теперь, когда наступил сухой сезон и Озеро обмельчало,  принялся высвобождать Корабль из плена песка и вязкого ила.
 
Наблюдая за тем, как парень орудует лопатой, господские дети смеялись над ним. Парнишка жителями долинного поселения воспринимался умалишённым, а как же иначе? Бедный парень, у которого нет ни малейшей возможности нанять лошадей и людей для того, чтобы переправить гигантский Корабль за горы,  теряет своё время и силы впустую, но не безумие ли? Ну а для местного Озера эта громадина просто бесполезна...

Впрочем, кто-то внутри себя уважал паренька за смекалку, ибо этот некто думал, что парень, не имея жилья, хочет Парусник употребить именно в этом качестве. Да, странно конечно, но вариант! Уж лучше, чем маяться по свету без крова. На самом же деле, Захар надеялся отправиться на этом самом корабле в большое плавание. Он надеялся выйти под парусами Мельхиора в открытое море. Верно, что он ещё понятия не имел о том, как он доставит его до моря, но верил, что его мечта осуществится. Как и когда это произойдёт он не знал и не унывал по этому поводу, решив для себя делать пока то, что может, а дальше видно будет.

   Вот так, наконец, Мельхиор был высвобожден из плена песка и ила. Теперь он возвышался над озёрной водою на большом деревянном помосте, сооружённом Захаром. Теперь ему было намного уютней. Его не беспокоила коррозия и не отягощали его теперь всякий хлам внутри и вязкая глинистая масса снаружи. Дышалось Мельхиору теперь свободно. Теперь он мечтал о приобретении своей стихии даже не ради себя самого, но ради своего друга Захара. Уж очень Мельхиору хотелось в знак благодарности показать этому юноше, так много сделавшему для него, свой мир, полный непредсказуемости и красоты! А как же иначе?! Разве мы, дорогой мой друг, не готовы отдать всё самое лучшее, чем владеем тем, кого любим?  Конечно да и даже больше, если бы могли! Вот такое же желание имел и Мельхиор по отношению к Захару и, конечно, к своему милому маленькому другу – Каролине, которая всё так же разделяла его радости и печали.
 
   Вот так, ободряя друг друга, Мельхиор, Захар и Каролина жили Мечтой, не унывая от однобокости серых будней. Они верили в тот великий час, для которого каждый из них был рождён, и дарили друг другу надежду, находя в этом смысл.
И какова же была радость Мельхиора, когда он увидел вновь своих давних небесных друзей, которые как и прежде, нарисовали дымкой его великий образ. Правда на сей раз облачный двойник Мельхиора был с расправленными парусами. Так Облака сообщали Паруснику, что близок час его освобождения. Земной Корабль сумел понять послание небесных своих друзей и день за днём его вера утверждалась.  Все свои силы он готовил к плаванию и в час, когда он, наконец, был готов,  до его слуха донёсся оглушительный раскат грома...

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Гром гремел и небо озарялось вспышками молний, однако дождя ещё не было. Приближалась гроза, а пока она приближалась, Облака вдохнули в ветхие свёрнутые паруса Мельхиора белоснежные нити вдохновения и поспешили прочь. Наконец небо ответствовало на призыв Баракиэля и Зекиэля – братьев-близнецов проливным дождём. Дождь не унимался вторую неделю подряд, когда Каролина поняла, что настало то долгожданное время, которое откроет для её друга новую жизнь. Не теряя ни минуты, она поплыла к нему,  чтобы проститься:

- Вот видишь, - улыбнулась Мельхиору Каролина, - ещё несколько дождливых дней и вода соприкоснётся с твоим днищем, приглашая тебя в неведомый путь по Большой Реке к большому озеру...

- Милая моя Каролина, - отвечал ей Парусник, - то большое озеро, о котором ты мне часто рассказывала вовсе не озеро, а море.

- Пусть море, но оно же всё равно похоже на наше озеро... - не унималась рыболовецкая лодка.

- О, нет! Оно даже близко на него не похоже, - отвечал Мельхиор, улыбаясь.

- А на что оно похоже? - полюбопытствовало у Парусника вёсельное судёнышко.

- А хочешь, - предложил ей Парусник, -  плывём со мной, чтобы увидеть его своими собственными глазами?

- Мм... - задумалась Каролина, - Не знаю, смогу ли я? Ведь я не приспособлена к плаванию по большой воде... Мой прадед рассказывал, что у Большой Реки настолько сильное течение, что такие лодки как я в нём просто гибнут...

- А ты поплывёшь со мной, на моём борту!

- А можно? - застенчиво спросила Каролина.

- Ну конечно! - восторженно убедил её великий Корабль.
    Вот так Каролина оказалась на борту Мельхиора. Что касается Захара, то он, видя, что дождь не унимается, решил убрать из-под Мельхиора подпоры и приспустить якорь. Сделав это, юноша нашёл благоразумным ночевать на корабле.

   После нескольких месяцев непрекращающегося дождя,  Озеро, питаемое небесами, наводнило всю Долину и давно уже влилось в русло Большой Реки, просочившись туда по большой расщелине горделивых Гор, именуемой Забытыми вратами. Сбитые же в кучу  у старенького причала страхом перед разбушевавшейся стихией Щучья Пасть, Морской Гребешок и Голубая Волна вместе с другими лодчонками с замиранием сердца наблюдали за тем, как огромный статный Корабль, управляемый тем самым юношей, которого долгое время считали безумцем, плыл к Забытым Вратам. Его ход был столь мягок и непринуждён, что казалось, будто его совсем не страшит вышедшее из своих берегов взбесившееся Озеро.  Его ни на миг не задерживали ни волны, ни водовороты, ни течение...

Видя это, рыболовецкие лодки поняли, наконец, для какого плавания был создан этот могучий Корабль, который они долгое время считали позорищем в своей истории. Мельхиор же, видя страх рыболовецких судов и их смятение, ибо вода многих из них уже погубила, взял оставшихся к себе на борт, не вспомнив былых обид.

   Когда же Парусник, наконец, вышел к Большой Реке через гигантскую расщелину седых Гор, Баракиэль и Зекиэль закрыли источники тверди небесной и отправились в своё место. 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Парусник, прежде чем выйти в море, задержался на одном из причалов Большой Реки. Там ему пришлось стоять томительные дни и ночи, пока Захар, которому он вверил себя, окончательно не привёл его в норму. Рыболовецкие лодки с любопытством наблюдали за тем, как юноша всё время что-то строгал, пилил, чистил. Всё время что-то таскал туда-сюда... Короче, суетился все дни напролёт.  Незадолго до выхода в море, юноша по имени Захар и несколько таких же пареньков как он сам, подошли к свёрнутым парусам Мельхиора с тем, чтобы снять их. Но развернув раруса, они обнаружили, что онги вовсе не нуждаются в замене. Они чудесным образом из ветхих полотнищ прогнившей ткани превратились в новые атласные паруса белого цвета со слегка голубоватым отливом. По секрету скажу, что это был дар Облаков.

Наконец настал тот день, когда Мельхиор, оставив речной причал и уютное русло Большой Реки, на рассвете нового дня вошёл в Море. Его паруса-крылья были подняты и ловили собой тот самый Ветер, который в былые времена кусал Мельхиора своими язвительными суждениями, причиняя ему боль. Теперь же он находился в услужении этого могущественного Парусника, увлекая его к тому неведомому, что скрывал собой горизонт...
Не веря своим глазам, Щучья Пасть, Голубая Волна, Морской Гребешок, Каролина и ещё несколько вёсельных лодчонок, взятых Мельхиором к себе на борт, с трепетом и восхищением смотрели на большие паруса Корабля, сущность которого они, недооценивая, высмеивали. Ветер нёс Парусник, а вместе с ним и его пассажиров, в бескрайнюю синеву Моря. Каролина, не смея заговорить со своим другом, лишь шептала:

- Значит вот он какой, Парусник! Значит вот для какого плавания он создан!
Другие же и вовсе молчали, ибо понимали, что в море они – ничто, а Мельхиор лишь маленький кораблик, который может позволить себе спор со стихиями. Впрочем, это им ещё предстояло узнать.

После двух дней спокойного плавания, Баракиэль и Закиэль устроили Мельхиору что-то вроде боевого крещения. Небо почернело, заволоклось пеленой рваных туч, озаряемое вспышками молний. Море тоже почернело и закипело так, как бедные лодочки никогда б не могли себе представить. Тонны  воды вздымались к небесам и падали вниз, готовые поглотить собою всё на свете. Однако Мельхиор очень маневренно то обходил эти исполинские волны, то нырял прямо под них, а затем невредимым вновь оказывался на гребне. Лодки могли только вздыхать, не понимая, как это ему удаётся!
Пережив бурю, Корабль продолжал свой путь и днём, и ночью.

- Но как ты узнаёшь куда плыть? - поинтересовалась у Мельхиора Каролина.

- Захар ведёт меня, - улыбался своему маленькому другу Парусник.

- А ты уверен, что он правильно направляет тебя? - не унималась лодочка.

- Конечно, - не сомневаясь ответил Корабль, - Ведь он читает Небо, а Небо не лжёт...
С тех пор Каролина, Щучья Пасть, Морской Гребешок, Голубая Волна и другие рыболовецкие судёнышки, отправившиеся в путь с Мельхиором, называются спасательными шлюпками и каждая шлюпка очень любит свой Корабль, который так круто изменил их тихую жизнь, в которой не было ни бурь, ни затишья, а значит и самой Жизни, а только лишь жалкое её подобие...

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Ну вот и всё, мой милый друг, к концу пришло моё повествование, а напоследок мне хочется тебя попросить о том, чтобы ты никогда не судил ближнего только потому, как о нём другие судят. Может статься, что самый жалкий в твоих глазах человек окажется великим, а ты, в итоге, окажешься слепым глупцом, не сумевшим этого понять изначально. Ведь Время не в нашей власти и оно... Оно несёт в себе такие метаморфозы, которые даже трудно выдумать! Так что, суди о себе и...  И в добрый путь, дорогой мой человек! И как знать, может житейское море будет к нам благосклонно и мы достигнем пределов своих мечтаний! А я прощаюсь с тобой лишь для того, чтобы однажды /быть может тогда, когда ты забудешь обо мне и перестанешь мечтать/ нам встретиться вновь! И я тогда загляну в своё сердце и сочиню для тебя совсем другую сказку...

***

Пусть приснится тебе вишнёвый рассвет
И тихая гавань под небесной лазурью;
Страна, где сияет Божественный свет,
И Кораблик-Мечта, который выдержал бурю...

/август 2007г., г.Наро-Фоминск, СаЮНи/