Три дня из жизни грузового лифта

Он тяжело полз по металлическим канатам вверх. Потом, вдруг, зарычал, задребезжал и остановился. Застрял между шестым и седьмым этажами, словно размышляя над тем, какой из них выбрать. Свет погас. Старый грузовой лифт вновь пленил кого - то душной темнотой замкнутого пространства своей утробы.
    Карл был в меру сдержанным, всегда (ну или почти всегда) оптимистично настроенным человеком средних лет. Сначала он был гением. Потом решил быть самым что ни на есть обыкновенным обывателем, которого устраивает если не всё, то почти всё. Правда, заметить должно, он не любил сюрпризов. С годами Лифтин научился воспринимать жизнь такой, какая она есть, и быть за это благодарным Провидению, а потому стабильность была ему настоящим подарком судьбы!
        Карл не был женат и никогда ни в кого не был влюблён. Сначала было некогда, а потом незачем. Просто ему совсем не хотелось усложнять и без того очень не простую жизнь. Любой день своей жизни он привык начинать кружкой горячего крепкого кофе и завершать горьким ароматом дорогих папирос. Этот странный человек просто обожал сидеть в кресле с закрытыми глазами и вдыхать пьянящий аромат английской папиросы. В такие моменты его воображению рисовались чудные пейзажи Великобритании. Он любил думать об этой удивительной стране, потому что в самых глубинах её тоскливого сердца были погребены его студенческие годы. Кроме того, он ни на минуту не забывал того, кто каждый Божий день гуляет тесными уютными улочками старого доброго Лондона и курит те же папиросы. Лифтин понимал, что друг – это тоже дар судьбы, которым нельзя пренебрегать и о котором нельзя забыть, даже если он далеко…
        Звали этот дар Михаилом, который в один из угрюмых дождливых вечеров, встретил в Лондоне свою любовь и остался. А ещё прямой и острый нос тридцати пяти летнего Лифтина в этом дыме угадывал мир, в котором нет ни беспокойства, ни забот. Впрочем, Карл был реалистом, что называется до мозга костей, и абсолютно не верил в любовь. Он вообще не во что не верил, кроме настоящего и был вполне доволен своей комнатой в коммуналке, куда любил приходить после работы.
       Лифтин как раз уселся в старое, рваное на подлокотниках, кресло, чтобы насладиться дурманящим ароматом дымящейся густым туманом древнего Лондона, папиросы, когда Жалобов начал неистово тарабанить в дверь его комнаты:
- Карл! – заливаясь слезами, скулил сосед со второго этажа, - Карл, открой! Карлуша, впусти меня! – Карл отложил папиросу и пошёл открывать дверь. По его лицу нельзя было догадаться, был ли он рассержен или доволен:
- Ну что? – приглашая войти Жалобова, начал Карл с порога, - Что опять стряслось? - не дожидаясь ответа, Лифтин усадил незваного гостя на старый дедовский табурет и сунул в его дрожащие руки свою только что начатую папиросу.
- Не могу так больше! – захлюпал носом краснолицый Андрей как школьник, вышедший из кабинета директора. – Не могу, понимаешь? – из его глаз катились большие жгучие слёзы, отражавшие мутную синеву его больших красивых круглых глаз.
- Ну – ну! – встряхнул его за плечи Лифтин, - Мужик ты или кто?
- Мы же… - не мог успокоиться Андрей, - Мы же… - он рыдал как ребёнок, у которого отняли игрушку, - Она же уходит…
- Значит, ты этого хочешь, - совершенно невозмутимо произнёс Карл.
- Нет, Карл! – рыдал Жалобов, - Я не могу без неё, понимаешь? Не могу!
- Если бы не мог, - уселся Лифтин напротив своего слабохарактерного соседа, - то удержал бы её, а не рыдал, как баба! – они оба терялись в облаке папиросного дыма.
- Но я пытался, Карл! – Карл поражался этому доверчивому взгляду, возведённому на него, не знающего ничего, кроме стабильности. - Я не знаю, что я делаю не так, понимаешь? – продолжал Андрей, - Не знаю, что ей ещё нужно…
- Неужели? – в соседней комнате снова включили телевизор, - А по – моему, твоя проблема в том, что ты забыл о своём мужском достоинстве. Сдаётся мне, Жалобов, что ты очень редко думаешь о том, что ты – мужик! И не просто мужик, а глава!
- Хочешь меня унизить? – как доверчивое дитя, спросил Карла Андрей, - И тебе я не нужен… - он опустил свои длинные белые ресницы и ещё раз хлюпнул своим курносым носом.
- Ну – ну! – налил Карл Жалобову холодного сладкого кофе и продолжил, - Я хочу сказать, что ты, как и другие мужики, не прислушиваешься к своему сердцу. Твоя жизнь – это бесконечные часы, проведённые перед монитором компьютера. Деловой мир, в котором ты живёшь, умирая, требует от тебя рациональности, гибкости и пунктуальности. Такая система позволяет ей впрячь тебя в работу и заставить приносить прибыль. Но твоя душа, твоё мужское начало отказываются от упряжи, пойми! Она ничего не желает знать ни о распорядке дня, ни о звонках, ни о договорах. Твоя душа жаждет страсти, свободы, жизни, понимаешь? – Карл сделал глоток кофе и поймал искру жадных глаз своего непрошеного гостя. – Эх, Андрюха! Иринке нужна мечта! Ей нужно, чтобы ты умел ощущать земные ритмы, понимаешь? Ей нужен ты, который готов держать в своих сильных руках что – то осязаемое – поводья, румпель лодки или шероховатую верёвку. Ей нужен ты, который готов отправиться покорять вершину Эльбруса или совершить кругосветное плавание ради того только, чтобы вернуться к ней. Она… - Карл чувствовал, как трепетно бьётся сердце Жалобова, и потому сделал ещё один, весьма продолжительный, глоток своего холодного кофе, - Она у тебя женщина, жаждущая быть частью твоего приключения, частью твоей мечты, понимаешь? Ну а какие приключения у программиста, который живёт компьютером вот уже шестнадцать лет? Какие приключения в московской коммуналке, в стенах которой гибнут человеческие взаимоотношения от тесноты и обыденности? А ведь она у тебя – романтичная натура и ей вряд ли нужны только лишь тобой заработанные деньги, и ты сам с квадратными после работы глазами и проблемами серых будней! - Карл привык возжигать искру жизни во всём, что хоть каким – то образом соприкасалось с ним и с его бытом.
- И что мне делать? – словно усмирившийся ягнёнок, промычал Жалобов.
- Ну не знаю! – Карл никогда не давал чётких советов сам и не любил, чтобы кто – то давал их ему, - Может тебе стоит вспомнить фильмы, которые нравятся мужчинам и вспомнить, что мужчины делают в свободное время… - глаза Лифтина отливали хитрецой. - А лучше попытайся вспомнить самое сильное желание своего детства. Можешь вспомнить плащи и шпаги, банданы и пистолеты, – в общем всё то, что в детстве делало тебя взрослым мужчиной. Что вызывало в твоём сердце стремление быть сильным, опасным, авторитетным.
- Ты спятил? – дрожащим голоском начал Андрей, - Какие пистолеты? Какое детство? Причём здесь весь этот бред и моя жена, которая подала на развод? – губы Жалобова тряслись. Он готов был опять разрыдаться.
- Ну Жалобов! Ну и тупица же ты! – по – дружески упрекнул его Лифтин и снова расхохотался, - Дело, конечно же, не в пистолетах или шпагах нашего детства, а в чувствах. В тех страстных желаниях, побуждавших нас к завоеванию, поиску, сумасшествию, пойми! Ты, уж прости меня, но ты никогда не поступал так, как хотел, а делал всё, как говорила она и теперь ты силишься понять, почему она уходит?
- Я боялся её потерять и потому всегда делал всё, чего бы она только ни пожелала… - словно оправдываясь, парировал Жалобов.
- Ну и отлично! – закурил уже самокрутку Лифтин, - Она теперь желает уйти, и я не понимаю, что тебя, собственно, не устраивает в этой истории? Ты же, по сценарию твоей жалкой подчинённости, должен отпустить её, не так ли? – Карл был невозмутим.
- Нет! – почти в истерике завопил Жалобов, вцепившись обеими руками в сильную грудь Лифтина.
- Нет?! – Карл, сохраняя прежнюю невозмутимость, убрал с себя костлявые руки Андрея, налил ему воды и усадил на место, - Тогда тебе, Андрюха, предстоит стать настоящим мужиком! – жесты, тон голоса, взгляд – буквально всё, чем был сейчас Лифтин, внушало Жалобову надежду.
- Но как? – только и спросил его он.
- Сейчас, Жалобов, пора вспомнить, что агрессия есть часть мужской природы и именно поэтому от начала внутри тебя было заложено желание что – то атаковывать или отвоёвывать. В общем, желание – покорять, а женщина… Она подобна необузданной кобылице, которая была создана для того, кто силен её покорить. Она – воплощение страсти, огня, стихии и, между прочим, силы, которая усмирит в ней всё это вместе взятое! А мужчина есть воплощение этой самой покоряющей силы, а если нет, то мужская жизнь, Андрюха, теряет смысл… - Лифтин снова рассмеялся, - Ты понял меня, Жалобов? – Карл без особого труда проводил точно заворожённого Андрея до двери и чуть дальше, закрыл дверь и, с чувством выполненного долга, отправился к деревянному журнальному столику, на котором его ждала вчерашняя газета. Чуть позже ему позвонил Беспроблемов из Лондона. Связь была не из лучших и это обстоятельство Карла всё – таки нервировало.
- Здорово живёшь, Карлуха! – доносился до уха Лифтина искажённый бас с другого конца провода.
- Да не жалуюсь, Дмитрич! – папироса снова дымилась серым горьким ароматом, - Как погода в старой доброй Англии? – начал Карл с традиционного вопроса.
- Рыдает, старушка, крокодильими слезами! – последовал типичный ответ Беспроблемова, - А как матушка Москва? - до ушей простого обывателя доносился следующий дежурный вопрос нового русского англичанина.
- С утра стояла! – и он засмеялся своим по – ребячески заразительным смехом, которого так не хватало Мишке в Лондоне. – А как дела на бирже? – осведомился Карл, вытягивая яд жизни из дорогой английской папиросы.
- Хреново! – басил голос с другого конца света, - Впрочем, хоть иногда должно же быть хреново, а?! – и он тоже засмеялся совсем как - то по – ослиному.
- Конечно! – согласился Карл, хотя понимал, что у Беспроблемова сейчас чёрная полоса в бизнесе и ему нужно сделать многое, чтобы не улететь в бездонную пропасть банкротства, - Эй, Косолапый! – Михаил был грузным и неуклюжим всегда. И всегда, ещё со школьной парты, его звали именно так, - Почему бы тебе не прогуляться по симпатичному Лондонскому кладбищу, и не подумать о том, что у мёртвых абсолютно нет никаких проблем?
- Предлагаешь сдаться? – от смеха не осталась ни намёка.
- Зачем? – удивился Карл, - Я предлагаю тебе переосмыслить происходящее. Сейчас ты поддался человеческим эмоциям, а тебе нужен цинизм, расчёт и хладнокровность руководителя. Сейчас ты - мягкотелый должен умереть, позабыв прежнее, потому что мёртвому всё равно, что было когда – то. Просто поразмышляй над тем, чего ты хочешь – отношений или порядка. Взвесь, чем за что платишь и пойми, что для тебя важнее.
- А что бы ты сделал, Карл, на моём месте? – на мгновение тишина заполнила весь временной эфир.
- Миха, я это уже сделал! – опять разрежающе просто рассмеялся Лифтин, - Я сделал всё, чтобы не быть на твоём месте или на чьём бы то ни было ещё!
- М – да! – как – то озадачено выдавил из себя Беспроблемов, - У мертвецов действительно нет проблем...
- Следовательно, вся твоя проблема – ты сам, - опять Карл смеялся своим заразительным смехом, - Измени своё отношение к проблеме и пойми, что потерять акционеров и компанию не самое страшное, что может с тобой приключиться, страшнее потерять себя, как считаешь? - потом они ещё немного поговорили и телефон, наконец, был оставлен в покое.
          Ночью, сквозь сон, Карл снова видел красное от слёз лицо Жалобова и снова слышал тревожный голос Беспроблемова. Снова пытался понять, то ли он сказал и так ли поступил. В общем, снова покой был нарушен и ко всему прочему будильник, будь он не ладен, снова заверещал в пять тридцать. Карлу пришлось неимоверным усилием воли вытаскивать себя из – под одеяла, тащить своё бренное тело в ванную, где снова не было горячей воды, умываться, идти на кухню и варить свой крепкий бодрящий горячий кофе! Впрочем, его радовало, что в это время на маленькой кухне никого из соседей нет, а значит всё не так уж плохо! Сегодня начиналось таким же образом, как и все прежние дни и Лифтину, бесспорно, это очень нравилось. Нравилось, что один день так сильно похож на другой, а тот на третий. Ему нравилось, что он идёт сегодня на ту же работу, что и вчера. Ему нравилось, что так продолжается много лет и он вполне доволен своей такой однообразной жизнью. Дожёвывая бутерброд с сыром и ломтём окорока, Лифтин вышел из своего тесного жилища, ступая в потёмки старой лестничной площадки грязного подъезда. Чтобы совсем проснуться, Карл сосчитал ступеньки и вышел на улицу. Разбитая лампочка сиротливо посмотрела ему вослед. В автобусе к нему подсел какой – то древний сухой старикашка в замусоленном тулупе и принялся досадовать на чрезмерно низкое пенсионное пособие, на собачью жизнь и отвратительную для ноября погоду. Всегда оптимистично настроенный Лифтин выслушал старика с чувством глубокой заинтересованности. Потом Карл угостил его хорошим кубинским табачком, которым его пару месяцев назад угостил кубинец в благодарность за доброе слово и толковый совет, а, выходя из автобуса, он нашёл несколько слов для того, чтобы старец заметно повеселел, улыбнувшись своей беззубой улыбкой. Возле девятиэтажного торгового холдинга, где Лифтин работал самым что ни наесть обыкновенным грузчиком на протяжении уже семи лет, было как всегда весьма многолюдно. Он шёл к служебному входу, не замечая ничего и никого перед собой, потому что всегда смотрел только себе под ноги.
- Простите, - окликнула его она, встречи с которой он избегал всю свою сознательную жизнь, утверждая, что любви не существует.
– Простите, - повторилась девушка, чтобы вывести его из состояния оцепенения, - Мне нужно попасть в здание, а я забыла паспорт и меня не впускают на проходной. Вы бы не могли меня провести через служебный вход?
      Ей было от силы лет двадцать пять. Её большие чёрные глаза лучились почти солнечным светом, а чёрные локоны были столь же очаровательны, как волны Каспийского моря в декабре, когда над ним висит чёрное небо. Он растерялся. Произнёс что – то невнятное. Опустил глаза и пошёл к служебному входу. Она последовала за ним. Любопытин, молодой охранник, хотел что – то спросить у молодой особы, следовавшей за Лифтиным, но понял, что лучше этого не делать, когда поймал на себе взгляд Карла, в глазах которого сегодня было что - то не так.
- Кого вам нужно увидеть? – осведомился у молодой девушки Карл, не поднимая глаз.
- Второго заместителя главного менеджера по продаже электроники, - улыбнулась она и добавила, протягивая свою изящную руку. – Лена.
- Карл, - сухо ответил Лифтин, спрятав обе свои руки за спиной, - Вам нужно подняться на девятый этаж и, пройдя пять метров по коридору, свернуть налево. Потом вы войдёте в девятьсот пятый офис и попросите Знамова Петра Васильевича. – Карл хотел было уйти вглубь тёмного длинного коридора, оставив девушку одну, но Лена снова задержала его.
- А как мне пройти к лифту? – улыбнулась она, глядя своими большими добрыми глазами на растерянного Лифтина.
- Г – м, - Карл не сообразил сразу, - Вам придётся подняться грузовым лифтом…
- Отлично! – на бархатных устах черноволосой девушки заиграл мелодичный смех, - А как пройти к этому вашему грузовому лифту? – снова спросила она.
- Просто следуйте за мной, - и он вошёл в полумрак длинного коридора.
- Привет, Карл! – крикнул Лифтину человек в синем комбинезоне, везущий на тележке упакованный домашний кинотеатр, - Ты был прав, чёрт возьми, мне следовало давно поговорить с ними…- Лифтин ускорил шаг.
- О чём это он? – полюбопытствовала Лена.
- О двух своих сыновьях, - зачем – то ответил Карл, подходя к среднему грузовому лифту, из которого несколько мгновений назад вышли четыре грузчика с огромными коробками.
- Прошу, - пропустил Карл Лену вперёд, а затем вошёл сам и нажал кнопку 9. По полу и стенам лифта расползлось нечто жутко вибрирующее и дребезжащее. Лифт тяжело пополз вверх. Ни Карл, ни Лена не нарушали скрипучего лязганья лифта, наблюдая за высвечиваемыми цифрами остающихся внизу этажей. Эти двое видели, как загорелась цифра шесть. Оставалось какое – то мгновение до того, как должна была засветиться цифра семь, когда лифт, вдруг, остановился. Свет погас. Карл ударил по панели своим кулаком:
- Чёрт! – он действительно не любил сюрпризов и потому не смог удержать своего негодования на лифт, который, в последнее время, взял в привычку застревать и притом всегда между шестым и седьмым этажами.
- И часто он зависает? – окрасила Лена радужными бликами своего мелодичного голоса тёмное пространство среднего грузового лифта.
- Второй раз в этом месяце, - не то оправдываясь, не то извиняясь выдавил из себя Лифтин.
- И как долго мы можем здесь пробыть? - спросила девушка так, словно застревать в грузовом лифте ей приходиться каждый день по призванию.
- Может быть на минут тридцать, - ответил Карл, стекая по правой стене лифта на пол так, как стекает густая капля подсолнечного масла по стеклу на дно банки. Откуда – то издалека доносились голоса недовольных разнорабочих. Они досадовали на участившиеся в последнее время поломки среднего грузового лифта, в котором оказались взаперти Карл и Лена. Жёсткие волосы тридцати пяти летнего Лифтина начали покрываться робким снегом солидной седины. Он мог бы быть другим, как и Лена, которая почему – то была влюблена в Знамова, не желающего знать её с самого начала их нелепого знакомства в университете.
- Интересно, - нарушила Лена тишину тёмного замкнутого пространства.
- Что? – отозвался на её тёплый голос Карл.
- Интересно, что наша жизнь, как три дня из жизни этого самого грузового лифта… - она улыбнулась, но он не мог видеть её печальной улыбки, потому что было темно.
- Почему три? – немного удивился Карл ходу её мыслей.
- Потому что наша жизнь как три дня. Один день проходит, оставаясь в прошлом. Настоящим днём мы не научены жить, потому что гонимся за днём минувшим, а будущий день дарит нам надежду, что всё изменится к лучшему. Настаёт новый день и ничего не меняется. Ты любишь те же холодные глаза, ты подчиняешься всё тому же бездушному голосу и ты идёшь всё по той же тропинке, которая ненавистна тебе. Ты становишься похожим на тупое бессловесное животное, которое, не задавая лишних вопросов, смиренно везёт гружённую до верху телегу, в которую его впрягли…
- У-у! – улыбнулся Карл, зачем – то пряча глаза, - Как всё у вас запущенно! Человек, милая девушка, становится жертвой тогда, когда хочет ею быть. Именно человеку дано решать, повторить ему прожитый день завтра или прожить его как – то иначе. Мы можем быть теми, кем хотим себя видеть, а можем быть теми, кем кто – то нас хочет видеть и здесь нам решать, подчиниться своей воле или воле кого бы то ни было.
- Я не уверена, что всё так просто! – улыбнулась она.
- Намного проще, чем вы привыкли думать, Лена! – и он снова опустил свои глаза.
- А если я люблю кого – то, кто не любит меня? – спросила Лена даже не Карла, а саму себя, - Что делать с безответностью?
- Вычеркнуть и жить дальше! – категорично заявил Лифтин.
- Согласна последовать вашему совету, Карл, но проблема в том, что я – живой человек, а не компьютер, из памяти которого можно стереть программу «любовь», - Лена вспомнила о Знамове, и ком подступил к горлу.
- Вот именно потому, что вы - живой человек, вы можете отправить всё к чёрту, решив для себя раз и навсегда, кто достоин вашей любви, а кто нет. Многие делают проблему из ничего, даже не помышляя о том, что все наши чувства подчинены нашей воле, а не наоборот. Мы имеем то, что имеем только потому, что однажды смирились иметь именно то, что имеем.
- Вы не верите в судьбу? – спросила она, обжигаясь слезами.
- Я верю, что человек меняет судьбу и даже рок, если только захочет поверить в то, что он может это сделать.
- Тогда я верю, что тот, кого я люблю, полюбит меня! – она засмеялась журчанием родникового ключа.
- Не сомневаюсь, - довольно скептически произнёс Лифтин, - если только он в себе примет решение полюбить вас. Ведь на волю другого вы влиять не можете, если только он не позволит вам это сделать, а вот отправить вашу безответную любовь ко всем чертям в вашей власти, как и в вашей власти заметить кого – то, кто сейчас, быть может, любит вас и любит безответно! – включился свет и лифт тяжело пополз вверх.
- Ой! – воскликнула Лена, позабыв обо всём на свете, - Мы спасены! – Карл ничего не ответил. Молча посмотрел в глубину её чёрных глаз и подумал о чём – то своём, сокровенном. На девятом этаже она вышла, а он поехал вниз, едва понимая то, что только что происходило в грузовом лифте. Он вышел на пятом этаже. Целый день, с этажа на этаж, Карл вместе с другими что – то возил, распаковывал и упаковывал. Выслушивал всех, кто был рядом и, как всегда, давал кому совет, кому немое сочувствие, а кому хороший словесный нагоняй. Смена уже подходила к концу, когда Знамов попросил Лифтина подняться к нему в кабинет.
       Карл был в этом громадном холдинге человеком номер один. Во – первых потому, что работает здесь с самого его основания. Во – вторых, потому что прекрасно выполняет свою работу, не суёт нос в дела, не имеющие к нему прямого отношения, и не стремиться подняться выше по должностной лестнице. А в – третьих, Карл умеет понимать человека любого статуса, уровня образования, положения и потому, наверное, так выгодно было всем с ним не ссориться. Хотя самому Карлу было плевать на подобные мысли и вообще на всякого рода мнения о нём, потому что он считал себя вполне счастливым и самодостаточным. Он не нуждался, как он всегда думал, ни в ком, кроме, конечно, Беспроблемова Мишки, с которым он учился сперва в школе, а потом в знаменитом Оксфорде, и с которым, позднее, его разлучила симпатичная англичаночка с удивительными синими глазами, глубину которых не измерить даже печальными небесами Лондона…
- Звал, Пётр Васильич? - протягивая руку для рукопожатия, произнёс Карл.
- Как же – как же! – расплылся в добродушной улыбке Знамов, - Жду не дождусь! А ты, Карлуша, присаживайся!
- Да что присаживаться, Васильич? – заглянул Лифтин в маленькие глазёнки Петра.
- Да совет твой нужен, а? – очень непросто улыбнулся Пётр Васильевич.
- Ну если совет, то можно и присесть, - Карл ни на минуту не сводил своих проницательных глаз со второго заместителя главного менеджера.
- Знаешь, - как – то отрешённо начал Знамов, - Я, признаться, даже не знаю, как облечь мысль в слова.
- Речь идёт о симпатичной брюнетке? – смекнул Карл.
- Да, - признался Пётр Васильевич. – Просто … - по всему видно было, что Знамову действительно не легко давался этот разговор.
- Знаешь, - начал Карл, - Очень часто мы добровольно отказываемся проявить свою настоящую силу и выбираем быть слабыми, одевая маску. Мы выбираем маску и со временем перестаём верить в свои настоящие чувства. Иногда я замечаю за собой и за другими, что когда я подавляю свой гнев, он превращается в страх…
- О чём ты? – словно ничего не понимая, спросил его без того растерянный Пётр.
- Я о том, что если ты не удовлетворишь своё желание сломать иллюзию ваших взаимоотношений с Леной, его сменит слабость, и ты потеряешься. Да, она прекрасна и ты, будь честен с самим собой, не хочешь её потерять и не хочешь, вернее не можешь быть с ней и в этом трудность…
- Чёрт возьми, Карл! Как тебе удаётся понимать всё?
- Я просто хочу замечать и быть таким механизмом жизни, каким он был задуман и поэтому мне хорошо… - Лифтин улыбнулся, но его улыбка впервые не была естественной. Впервые он усомнился в произнесённых им же самим словах.
- Значит, я должен…
- Да, - прервал его Карл, - ты должен решить, кто она для тебя.
- Никто… - едва слышно, словно сквозь сон, проронил он, - Так было всегда…
- Ты знаешь, что делать?
- Да, - как – то неуверенно ответил Пётр, - Да, наверное…
- Нет, Васильич, ты ещё не знаешь, потому что не понял, - воцарилась неловкая пауза, - Ты не понял, потому что всё ещё, и всегда, пытаешься быть положительным героем на сцене жизни, но пойми, что всем наплевать на разыгрываемую тобой драму, наплевать, понимаешь?
- Откуда ты знаешь? – Знамов опустил тяжёлые веки.
- Ты так думаешь, что я знаю… - многозначительно ответил Лифтин, мысли которого были рассеяны смятением чувств, словно весь мир, который всегда казался ему легко объяснимым, мгновенно изменился, и он не понимал его сути. Не понимал, потому что думал о той, которую увидел сегодня впервые. Будто весь мир – она, которую он никогда не знал. Он смотрел на Знамова и не мог понять, чем он – жалкий кабинетный человек пленил ту, в глазах которой успокоился тревожный вечер? Чем он привлёк ту, на алых устах которой играла хрустальная роса? Карл так увлёкся мыслью о ней, что совсем потерял настоящее. Он не слышал Знамова и не помнил, как ушёл с работы и как вернулся домой. Он не видел лиц соседей и не слышал их голосов. Он не понимал своих чувств и вообще ничего не понимал. Он помнил только лифт, светящуюся жёлтым свечением кнопку с цифрой шесть, темноту и…её. Он не ощущал горького аромата английской папиросы и не чувствовал крепости горячего кофе. Внутри было тесно, темно и пусто. Его глаза презирали кремовые стены очень уютной комнаты, куда он любил приходить с работы. Его ноги не принимали золочёную гладь паркета. Его руки отказывались держать всё то, что прежде удерживали почти с благоговением. Слова и даже мысли, казалось, вообще прекратили своё существование. Всё, что было прежде, просто растворилось во вселенской темноте, которая не мыслит никакого бытия. Где – то далеко – далеко зазвенел будильник, вещая о наступлении нового дня. Будто кто – то где – то зажёг свет, умылся, сварил кофе и отправился на работу. Всё как обычно, только Карл не смотрел под ноги, а искал во множестве лиц ту, которая остановила время. Всё теперь казалось таким сложным, мутным и, быть может странно, но конечным. Да, Лифтин понимал, что всё как – то глупо, спонтанно и совсем не реалистично, но ничего не мог с собой сделать. Первую половину дня Карл пытался погрузиться в работу, но сквозь слова снова и снова возвращался к дню минувшему. Вдруг он понял, что она во вчерашнем дне – это и есть реальность, а сегодня только лишь иллюзия. Потом он поймал себя на мысли, что вчерашнее – бред. Он снова смеялся. Снова кого – то выслушивал. Снова поднимался и спускался на грузовом лифте с этажа на этаж. Снова чувствовал прежний ритм жизни, а к вечеру сломался, замкнувшись в себе. Впрочем, об этом знал только он сам и никто больше.
         Его смена уже закончилась. Ему, наверное, следовало идти домой, но он, повинуясь какому – то необъяснимому чувству, вызвал средний грузовой лифт и вряд ли он понимал для чего. Он просто вошёл внутрь и, как вчера, нажал на кнопку девять. Всё то же лязганье, всё то же тяжёлое механическое движение вверх и полное непонимание для чего всё? Лифт полз всё выше и выше, оставляя внизу этаж за этажом, а между шестым и седьмым снова застрял. Карл подумал, что всё сейчас как вчера. Да, как вчера, только в лифте ничего и никого не было, кроме него. Света не было, и он чувствовал её рядом, хотя понимал, что её нет. Лифтин понимал, что через какое – то время зажжётся свет, и лифт с новой силой поползёт по толстым металлическим канатам вверх, чтобы остановиться на заказанном этаже жизни. Он понимал это и постигал самого себя…
     Почему- то сейчас он вспоминал свою жизнь с того самого момента, когда он, одарённый мальчишка, единственный сын своих удачно устроившихся в жизни родителей, идёт в новую школу. В новую, потому что всё теперь для него было ново. Старый город, лицо которого он знал как своё собственное, читая его судьбу по каждой улочке, переулку и даже дому, остался позади. Шестнадцать лет и перед ним другой город, другие люди, другая жизнь и он… прежний…
       Первые дни в новом коллективе не внесли ничего нового в привычную жизнь Карла. Ещё и месяца не прошло, а блистательный ум Лифтина, не знавший себе равных (особенно в технических дисциплинах), отличал его от сверстников. Впрочем, среди гуманитариев Карл тоже был первым. Был первым во всём и, потому, наверное, всё так глупо получилось…
      Он безотказно выполнял ни одну дюжину рефератов и писал сразу несколько сочинений. Решал массу физико – математических задач, уступая просьбам учеников и учителей, пытаясь таким образом быть частью коллектива. Странно, но Карл - подросток, увлечённый выполнением поставленных перед ним целей, не находил времени для понимания того, что все только лишь использовали его способности. Так было в школе, так было в Оксфорде и так продолжалось до того самого горького момента, который в народе именуется моментом прозрения. Тогда Мишка Беспроблемов помог понять ему, Лифтину, что он далёк от живых человеческих взаимоотношений. Своим участием Беспроблемов просто помог Карлу увидеть две грани той золотой медали, которой он завершил своё действительно блестящее обучение в одном из самых престижных Вузов мира! Карл тогда понял, что он - будучи востребованным специалистом в отрасли правовых отношений, является абсолютно не востребованным человеком.
       Потом наступил день, когда он, молодой действительно талантливый перспективный юрист вернулся домой, на свою Родину. Погожий солнечный день и выпускник Оксфорда выходит на работу. Престижная фирма, хорошая должность, высокая зарплата и о чём ещё можно мечтать молодому человеку?! Но прошло всего лишь несколько дней и история повлекла его всё по той же дорожке. Сначала главный бухгалтер смекнул, что молодой человек очень хорошо разбирается в бухгалтерии, в широком смысле, и попросил его задержаться после работы в его кабинете, чтобы вместе решить кое – какие «бумажные» дела. А потом ещё вечер и ещё… Скоро молодой человек помимо своих прямых обязанностей, занимался бухгалтерией. Время шло, и очень скоро все сотрудники фирмы понимают, что их новый коллега отлично справляется не только со своей работой, но и с работой, не имеющей к нему никакого отношения. Так, через пару лет любой сотрудник успешно развивающейся фирмы, независимо от занимаемой должности – технолог, программист, переводчик, менеджер или просто рядовой служащий, знал Карла Лифтина как человека, на которого можно переложить все свои обязанности. В конце концов, бессонные ночи, нескончаемые дела, жизнь по расписанию и отсутствие какой – либо мечты. Время однобокими днями скрывалось за горизонтом, а Лифтину было совсем некогда думать. Главным для него было во время успеть сделать запланированное…
     Первый январский день выпускника Оксфорда ничем не отличался от последнего декабрьского. Всё те же лица, те же просьбы, та же лесть, которая, однако, воспринималась им искренней похвалой…
       Он, по обыкновению, спешно измерял своими длинными ногами мраморный пол длинного тёмного коридора, просматривая какие – то бумаги, пахнувшие типографской краской. Он никогда не отрывал взгляда от бумаг, не запоминал имён и лиц. Автоматически отвечал: «Здрасте!», на обращённое к нему приветствие. Никогда никому не жал руки, потому что его руки всегда были заняты целым ворохом каких – то важных бумаг. Когда – то, когда он был ещё мальчиком и жил в старом городе, он любил играть на флейте или скрипке, в зависимости от настроения, у него был поразительно чуткий музыкальный слух и поэтому весь мир воспринимался им исключительно ушами. Никто не знал, какого цвета у него глаза, потому что он очень редко поднимал ресницы. Он слышал голос, накануне просивший его выполнить кое – какую «мелочь» и, подойдя к его обладателю, передавал бумаги, объясняя что к чему. Обедал он, уткнувшись либо в папку, либо в деловой блокнот, всегда за одним и тем же столом, заказывая одно и тоже блюдо. Ходил, всё так же углубившись в векселя и лишь изредка в газету. Просьбы принимал тоже на ходу. Поэтому, прежде чем добраться до своего кабинета, он успевал раздать все вчерашние бумаги и получить новые. В кабинете общался с людьми, не отрываясь от компьютера. Мыслил практично, масштабно и по существу. Жил всё в той же коммуналке и никогда не мыслил жизни иной. Уезжал на работу очень рано и возвращался слишком поздно, чтобы познакомиться с соседями. А потом приехал Мишка. Приехал из Лондона на недельку, в течении которой Лифтин изменил своё отношение к жизни. Вернее думал до вчерашнего дня, что изменил. Он сидел на полу и чувствовал себя…
      Просто грузовым лифтом, который то поднимается вверх, то опускается вниз. То полон, то пуст и всё равно лифт. Чувства? Он не думал о них, как о чём – то свойственном ему. Всё банально как три дня из жизни грузового лифта, служащих яркой иллюстрацией его прошлого, настоящего и… будущего. Карлу хотелось что – то изменить, но он чувствовал себя частью неживого механизма, предназначенного лишь для спуска и подъёма грузов. Желать каких – либо изменений? Зачем и возможно ли?
       Наконец, поломка была устранена. Лифт пополз вверх всё с теми же, характерными ему, лязганьем и дребезжанием. Карл вышел на девятом этаже и какое – то время не мог сообразить, что к чему. Неизвестно сколько бы ещё времени он стоял возле лифта, если бы не услышал сипловатый прокуренный голос уже немолодого Знамова. Он, как вчера, ступил в тёмный длинный коридор и уверенным шагом пошёл на голос Петра Васильевича. Тот, видимо, собирался уже уходить, оставляя последние распоряжения секретарю в приёмной, в дверях которой появился Лифтин:
- Пётр Васильевич, - дрогнувшим голосом начал Карл, - У меня к вам… - он не мог подобрать слов и на мгновение растерялся, - …просьба есть… - Знамов смотрел в зелёные его глаза и не мог понять, что случилось с его всегда властным голосом и интонацией, не терпящей возражений.
- Конечно – конечно! – пригласил растерявшийся Пётр к себе в кабинет бледного грузчика.
- Лена… - едва слышно слетело с уст Карла, который хотел начать разговор совсем не так.
- Что Лена? – недоумевающе смотрел Знамов в мутные глаза Лифтина, - Какая Лена?
- Та девушка, которая была вчера у тебя… - ему становилось говорить всё тяжелее и тяжелее…
- Ах, Лена! – напряжение двух мужчин исчезло сразу, как только Пётр, убедившись в том, что ничего трагичного не произошло, облегчённо вздохнул, - Она прибегла к твоим услугам по личному консультированию? – его маленькие серые глазки забегали по мужественному лицу Карла.
- Нет, просто она мне понравилась и я подумал, что ты знаешь, как я могу её найти… - его голос снова не терпел возражений, а взгляд готов был спалить огнём гнева при малейшем появлении пусть даже прозрачного намёка на издёвку или сарказм…
- М - да, - заелозил на стуле Знамов, - конечно - конечно… - его руки лихорадочно перебирали бумаги, между которыми затерялась его записная книжка. – Вот её телефон, - вырвал он страницу с номером её телефона и добавил, - Но я не думаю, Карл, что твоё намерение – хорошая идея…
- Время покажет, Петя, - он развернулся и ушёл, плотно закрыв дверь.
       Совершенно разбитый Карл, никого и ничего не замечая, вошёл в свою комнату, закрыл дверь и погрузился в свои рассеянные мысли. Он понимал, насколько нелепым окажется его звонок для Лены, а быть нелепым в её чёрных больших глазах хуже смерти. До самого утра Лифтин пытался убить в себе наваждение этой встречи, но тщетно. Как всегда в пять тридцать прозвенел будильник. Карл очень удивился, потому что на протяжении целой ночи так и не смог заснуть. Чувствовал себя прескверно. Ему казалось, что его голова сейчас похожа на ту самую стеклянную, пустую разбитую лампочку из подъезда, которая каждое утро смотрит ему в след. Он умылся, оделся и, нарушая уклад своей обычной жизни, не пошёл на кухню, чтобы сварить кофе и не закурил папиросу, а подошёл к телефону. Тело стало словно ватным. Оно не слушалось его, и как тягучая карамель, тяжело опустилось на деревянный ящик из под пива, оставленный здесь недавно поселившимися в комнате напротив молодожёнами. С великим трудом Карл набрал номер Лены. Ему казалось, что сама вечность проложила свою бездонную пропасть между тем моментом, когда им был набран номер и тем, как на другом конце провода послышался её ещё сонный, но всё же играющий приятный голос:
- Ало… - повторила она несколько раз, намереваясь уже положить трубку.
- Доброе утро, Леночка! – нарушил, наконец, тишину Лифтин, поразившись бархатному звучанию своего голоса.
- Доброе утро! – ответила она и засмеялась. Он пытался что – то сказать, но понял, что сейчас нужно просто слушать этот задорный смех.
- Салют трудовому классу! – выполз из своей комнаты спившийся учитель истории, которого уволили два месяца назад, и отправился на кухню. Впрочем, Карл вовсе не слышал обращённых к нему слов, потому что был поглощён смехом Лены, таким лёгким, чистым и простым.
- А кто это? – наконец спросила она.
- Грузовой лифт, - ответил Карл, - который завис между шестым и седьмым этажами… - и тоже засмеялся.
- А… - выразила девушка своё удивление, - Помню - помню…
- И я помню… - отозвался Лифтин.
- Хотите рискнуть пригласить меня в ресторан? – совершенно просто спросила его Лена.
- Нет, - столь же просто ответил он.
- Что же тогда? – удивилась черноглазая красавица.
- Я хочу рискнуть пригласить вас в путешествие длинною в жизнь… - он сам поразился только что сказанному им самим.
- Это не удачная шутка! – от её бодрящего смеха не осталось и следа.
- Да, потому что это предложение, а не шутка… - но он не успел закончить предложение. Она бросила трубку.
         Карл не решился позвонить ещё раз, потому что понимал бесполезность. Кроме того, он чувствовал, как весь мир в его глазах рассыпается на миллионы осколков и летит в бездонную пропасть. Потерянный Лифтин вышел из дома и чёрной тенью направился к остановке. Мимо него проехал один автобус, другой, третий, четвёртый…
Карл потерял счёт времени, хотя где – то глубоко в своём сознании понимал, что впервые в жизни опаздывает на работу.
         На проходной Лифтина остановил Любопытин, поинтересовавшись, что же такое могло случиться, чтобы сам Карл опоздал?! Лифтин ничего не ответил. Он вообще никогда не удовлетворял ни чьего праздного любопытства, молча удаляясь в самые подходящие моменты. Сейчас Карл тоже молча удалился, но не из – за любопытства сующего всюду свой нос Любопытна, а из – за пустоты, поглотившей его всецело. Ему просто нечего было сказать. Он вообще с трудом понимал, зачем пришёл. Средний грузовой лифт снова застрял между шестым и седьмым этажами, пленив своей чёрной душной утробой какого – то несчастного. Лифтёр больше разглагольствовал, чем что – то делал. Впрочем, до всего происходящего Лифтину не было никакого дела. Он принялся за свою работу, и всё было вроде бы как всегда.
- Карл! – окликнул его навязчивый Любопытин, когда Лифтин вынес упакованную аппаратуру на товарную автомобильную площадку, - тебя черноволосая нашла?
- Что? – моментально отреагировал Лифтин.
- Ну та, с чёрными волосами… - попытался объяснить молодой охранник подлетевшему к нему Карлу.
- Ты это о ком? – сильные руки грузчика готовы были сомкнуться на тонкой шее Любопытина.
- Да ты что, Карл! С ума сошёл что ли? Отпусти, задушишь ведь!
- А ну говори, жалкая твоя душонка, что хотел! – не ослабевая железной своей хватки, Карл прижал развязанного парня к стене.
- Да девушка тебя сегодня искала…
- Ну? – он убрал с него свои руки, но не позволял ему ускользнуть.
- Ну и я её пропустил…
- Зачем? Ты же знал, что меня нет? – Карл не терял самообладания, - Она ушла?
- Если и ушла, то через парадку!
- Ну и гадёныш же ты! – только и сказал Лифтин, уходя. Средний лифт всё ещё не работал. Правый поднимался наверх, а левый спускался вниз. Седьмой, шестой, пятый… первый и громадная серебристая дверца въехала в левую стену. Внутри лифта находились два грузчика с объёмной коробкой, лифтёр и… Лена.
- Ой, - выходя из лифта, засмеялась она, - а я вас искала.
- Это вы были в среднем лифте? – спросил Карл, взяв её руки в свои так трепетно, словно она была хрупким изваянием гениального мастера, а не смертной…
- Кажется, - мило улыбаясь, отвечала Лена, - он совсем сломался.
- Вы правы, совсем! – он боялся выпустить её руки, боялся потерять блеск её больших чёрных глаз…
        Они шли по тёмному коридору, держась за руки, и о чём – то смеялись.
Потом был новый день. Карл, Лена и Михаил со своей женой - синеглазой англичанкой пили горячий крепкий кофе у каменного камина, а за окном хмурое небо Лондона заливалось мокрыми большими слезами. В Москве шёл белый снег, и эти четверо не знали о том, что средний грузовой лифт так и не удалось отремонтировать. Правда, большая часть сотрудников торгового холдинга до сих пор не могут забыть грузчика, который умел избавлять от любого груза…