Рэкетир или не закончившаяся смерть

Всё, что мои победы побеждает
и заставляет их стыдиться,
зовётся – Время.
(Блага Дмитрова)

   Боль… Всепроницающая, нестерпимая, парализующая.
- Ольга! Укол, скорее укол, шевелись, сука старая.
   «Сколько я уже лежу? Месяц, три, пять, вечность? Всё это время возится возле меня скандальная и фригидная до верности боевая подруга. Всю жизнь со мной прицепом. Так и не бросил. Сначала из-за карьеры, для комиссара развод считался аморальным поступком, потом из-за детей, а потом…, потом было уже поздно. О, боже! Как больно и не пошевелиться. Суки, все суки…мать вашу! Мещане! Будь вы прокляты! Наконец-то! Морфий».
   «Сегодня вам, одному из двадцати пяти тысяч советских комиссаров партия приказывает ехать в Орловскую область для борьбы с антисоветскими элементами на селе и ускорения коллективизации. Жить будете в селе Введенское, возьмете с собой двух красноармейцев».
   Не смотря на то, что слухи опередили приезд молодого комиссара, организовать достойное сопротивление кулаки не сумели. Трудно бороться с человеком, у которого ничего нет, кроме «партийной совести».
   Прибыв в село Введенское, Пётр, прежде всего, выяснил, кто здесь является неформальным лидером. Им был Семён Семёнович, крепкий мужик. Он то и стал первым колхозником села, потому что,  когда бьют промеж ног, очень хочется в колхоз. Дочери Семёна Семёновича, Ольге, приглянулся молодой самоуверенный вояка-комиссар. Применив не хитрые женские уловки, она однажды оказалась с Петром наедине и в доступной позе. Вскоре она стала его женой.
   После того, как во вверенном Петру районе счастливая голытьба стала коллективно хозяйствовать рука об руку с не дострелянными зажиточными крестьянами, комиссара направили в Среднюю Азию. Работа на новом месте вспоминалась бы со смехом, если бы не два пленения басмачами. Оба раза пытали изощрённо, но господин Счастливый случай позволил сохранить психическое здоровье и разбудил недюжинную звериную волю. Кое-кого из мучителей потом удалось поймать. Убивали долго.
   После Средней Азии было высшее учебное заведение, созданное в Москве специально для «товарищей», уцелевших от пуль и доносов. А после, чёрная «эмка» в личном распоряжении, признак успешной карьеры, вознёсшей её обладателя к самым верхам, красавица жена, дети. Живи и радуйся! Но, увы –1941год. Три года - окопы, смерти, окопы, госпиталя, смерти.
   Осколок попал чуть правее переносицы. Очнулся в каком-то подвале, приспособленном  для военнопленных. Неподдающийся вербальной расшифровке импульс требовал выжить, а комиссаров, попавших в плен, расстреливали. Над ним наклоняется молоденький солдатик, пытаясь разобрать, что говорят едва шевелящиеся губы раненого, и в тот же миг ощущает прикосновение горячей окровавленной руки на своей гортани. Хруст кадыка, свистящее сипение.
   Войдя в подвал, немцы нашли Петра в простой солдатской одежде, находящегося в бессознательном бреду. Рядом лежал труп молодого паренька в комиссарской форме.
   «Как я сейчас завидую тому солдатику! Когда же это кончится? Запах лекарств и моего гниющего тела, и боль, нестерпимая постоянная боль… Менты поганые, отобрали двустволку. Застрелиться нечем!»
- Морфий, Оля, морфий! Ну, вот, хорошо.
   Два года лагерей для военнопленных – как один день мрака. Хромающих пленных пристреливали, поэтому во время сна  опухшие ноги клали на специальную подставку, чтобы они располагались выше головы. К рассвету опухоль с ног переходила на лицо. От рассвета до заката вши, побои, вопли, грязь и работа на своих мучителей. Как они все завидовали животным! Это в книжках писатели сохраняют своим героям что-то придуманное вроде чести. На самом же деле за жалким существованием следует только ещё более жалкая смерть.
   Когда пришли американцы, безумные глаза заключённых уже не выражали ничего, даже покорности, потому что в этих измученных существах уже не осталось ничего, что могло бы покоряться.
   В США их откормили, а некоторым, в том числе и Петру, предложили остаться. Но он, руководствуясь патриотическими чувствами и воспоминаниями о сладкой жизни перед войной, решает вернуться на Родину. Однако, уже на пароходе становится ясно, что американцы были правы, афишировать своё военное прошлое в СССР не безопасно.
   Лагерей избежал, но сидеть пришлось тихо, не высовываясь. Механосборочный цех, в котором он сгодился на должность разнорабочего, коммунальная квартирка, чтение газеты «Правда» и уязвлённое самолюбие завершили работу по уничтожению видавшего виды тела.
«Как всё нелепо. Сын – вор, дочь в комсомоле, в этой грязи вместе с перевёртышами. Жена дура, сожрала меня своими скандалами, и рак. Ни-че-го! Кроме одиночества и боли – ничего!»
- Таз принеси, дура старая!
   Старушка ставит перед кроватью эмалированный тазик и помогает Петру сесть. Его матовое тело-скелет мочится через свисающий член, кажущийся огромным на фоне обескровленных «мощей». На лицах старика и старухи никаких эмоций, только ожидание.
   «Когда гроб с моим телом забивали гвоздями, я вспомнил, что есть  на этой земле человек, которого я люблю и с которым хочу остаться – мой маленький внук. Сейчас мы с ним вместе радуемся всякий раз, когда новые комиссары двадцатипятитысячники вставляют электрокипятильник в какой-нибудь новый «русский» зад. Батраки по происхождению, в отличие от лакеев, богатых не любят.               
       
1996 год