Гулящие люди. Роман. Часть первая

ГУЛЯЩИЕ ЛЮДИ
(СКАЗАНИЕ О ТОМ, КАК МУЖИК КОБЕЛЯ СВОЕГО ВЫ-ЛЕЧИЛ).
(тетралогия в пяти частях).

(криминально-теологическая фантастика).


ОТ АВТОРА.

Название это в некоторой своей части краденое . Да и сама книга – про воров.
Ну, и про деяния Господа нашего, потому как без промысла Его ничего в нашем мире произойти не может. Вот написал я это дело и задумался. Двусмысленность получается. С одной стороны, как еще про Господа сказать? – ясное дело – деяния. А с другой стороны, в контексте, сразу на ум приходит выражение: «деяния, предусмотренные…». Даже уж и не знаю, как с этого положения выкрутиться, как ловчей и сказать?
А, ладно! Вы, верно, и без меня разберетесь.



Летописец.



ЕЩЕ ОТ АВТОРА.


В сказках очень любят разбрасываться дураками. Тот – дурак, этот – дурак, да и иной ду-рак тож. На поверку же все упомянутые персонажи оказываются хоть и не гениальными, но до омерзения здравомыслящими. Мне же интересно, что будет делать в сказке человек по настоящему тупой и неадекватный. Который борется не столько с превратностями судьбы, сколько со своими представлениями о том мире, в который его оная судьба закинула.  Тем более, если таких персонажей  несколько, чтобы не сказать – почти все. Так что это повесть о дураках, написанная, надо полагать, дураком, потому как герои все мне очень близки и понятны, и адресованная… ( а кто, по-вашему, может этим вопросом заинтересоваться?).




















СКАЗ О ТОМ, КАК ИВАН-ЦАРЕВИЧ НА ВЫСЕЛКАХ
НОВЫЙ ГРАД СТРОИЛ.
(медико-биологический триллер)


Этот город встретит тебя
Зорькою…
Н.Маркова.






Хворому кобелю Колокольчику и оборотной волчихе Оленке посвящается.


































ПРЕДИСЛОВИЕ.


Велик и прекрасен наш Новый Град. Многие гости заморские к нам хаживают, да и своих  поселян числом имеем немало.
Богата и славна история града сего – всех событий  за древностью лет даже и упомнить сложно. Много обстоятельств славных, но есть и весьма загадочные. Так, например, не только гости заморские, но и местные  обыватели удивляются тому, что на центральной площади (прямо напротив храма Божьего) стоит памятник. И не Царевичу Иоанну – Града Нового основателю, не хитроумному немцу Иеронимусу, что Граду нашему архитектуру и правила дорожного движения выдумал, не мудрому фортификатору арабской национальности Хасану, сделавшему Новый Град от врагов неприступным,  а тощему хромому линялому кобелю.
История же эта преудивительна во всех отношениях. Я слышал ее от своего деда, тот слышал ее от своего деда, который в свою очередь от своего деда наслышан был…. Самый же первый дед в этой цепочке событий тех был не только живым свидетелем, но даже и можно сказать соучастником.

Летописец.

































ИНТРОДУКЦИЯ.


Всепушистый был огромен. Намного больше Великой Матери. Хотя…как Маленький  мог сравнивать  – ведь у него еще не открылись глазки. Он только помнил исходящее от Матери ощущение сытости, тепла и надежности. Маленький попытался встать и сделать шаг, но ножки его не послушались, и он пополз к Всепушистому на брюхе, тихо поскуливая и осторожно повиливая хвостиком.
-О, Отец Всех Собак! – говорил Маленький. – Я еще совсем ничего не успел сделать, но нет больше на Земле моих сроков. Разреши мне лечь рядом с тобой и прижаться к твоему могучему боку – мне очень холодно….
Глаза Всепушистого сверкнули темным огнем во мраке Вечности, и его мысли обруши-лись на Маленького, как большие горячие котлеты:
-Нет у тебя заслуг, чтобы лежать рядом со мной! – грозно сказал Всепушистый, и Малень-кий испуганно завизжал и попятился. – Ступай, и исполни предназначенное тебе! А понадобишься – я сам приду за тобой. Иди же!!
Всепушистый оскалился, и Маленький кубарем выкатился из Вечности, плюхнулся на брюшко прямо посереди мокрой от вечерней росы лужайки и заплакал.
-Зашибся, небось, пиразит, иттить твою мать! – тоскливо сказал над ним унылый голос, а костлявая мозолистая рука подхватила Маленького и положила за пазуху. И ему почему-то сразу стало тепло и надежно. Только очень хотелось есть….




























ГЛАВА 1,
в которой мы знакомимся с  подающим надежды вором
Алешей Распоповичем и отставным ифритом Хасаном.


-Отбились, кажись, - сказал невысокого роста крепкий молодец в монашеской рясе явно с чужого плеча, так как была она ему узка в плечах и напротив длинна в подоле. Это был, конечно же, Алеша Распопович – да  вы, наверное, и сами уже его узнали. – Ну и здоров же чорт этот мельник, - продолжил молодец, осторожно трогая быстро заплывающий глаз. – Кузнец, правде еще здоровее. Хорошо, что ты его сразу уходил. Слышь, братан,  а с чего бы они к тебе привязались?
Вопрос адресовался тощему унылого вида мужику с помятой рожей и погнутой окровавленной кочергой в руке. К ногам его жался крупный, но тоже тощий линялый кобель с больными глазами и очевидно хромой на все четыре ноги.
-… Дык ить, эта… хворый он у меня, - отозвался Унылый Мужик,  тыча в кобеля кривым заскорузлым пальцем и горестно вздыхая. – Сидим мы, значить, вечеряем, никого не трогаем, а тут кузнец этот идет, сволочь! - Мужик аккуратно потрогал распухший нос и продолжал:
- Ну, ты кузнеца-то видел – харя здоровая, сапожищи еще больше, да и эта,… подкован-ные сапожищи-то, значить. Что ж ему стоит, супостату таким вот сапогом хворому кобелю, скажем, пинка дать! Я тогда и подумал: а ежели ему, кузнецу етому,  репу допрежь начистить, может, сжалится, не станет пинать животину бессловесную?! Да токмо здоровый же он, кузнец-от, рази ж с ним справишься?! Дык я кочергу тады ухватил (на предмет необходимой обороны), ну и врезал ему по тыкве…. А тут эти все  пидарасты как набросятся! Спасибо вам, люди добрые, - поясно поклонился мужик своим спутникам, - выручили, не дали в обиду псину болезную!
Тощий кобель жалобно зарычал и попытался укусить Алешу Распоповича, но промахнул-ся.  При этом его повело, он прислонился к Алеше и обильно полинял на него.
-Где ж это ты раздобыл такое сокровище? – тщетно пытаясь отчиститься, поинтересовался Алеша.
-Дык ить … эта, - ответил тот, явно довольный комплиментом, сделанным его питомцу, - иду я, значить, как-то с речки (давно это было), а навстречу мужик кутенка несет…. Топить ведь несет! – вскричал хозяин кобеля с отчаянием в голосе. – Я тогда и подумал: а ежли ему допрежь репу начистить, может, не станет топить, пожалеет животину бессловесную?! А мужичина здоровущий, вроде кузнеца нонешнего, - как же с ним справишься?! Так я тогда дрын ухватил (на предмет необходимой обороны), ну и врезал ему по тыкве.  А кутенка-то забрал. Только вот хворый он у меня…эта …вырос. Уж я все лечения перепробовал: и микстурку ему давал, и клистир ставил. Стабилизировать, эта, ситуацию, получается, значить, а улучшить – ну ни в какую. Однако ты животных, верно, любишь, раз за кобеля болезного вступился? – в свою очередь спросил товарища Унылый Мужик.
-Да я вообще-то монастырь обокрал, - смущенно признался Алеша Распопович.
На лице Унылого Мужика отразилась напряженная работа мысли. Он явно пытался по-нять, каким образом кража из монастыря стимулирует в человеке любовь к братьям нашим меньшим. Однако Алеша не дал оному мыслительному процессу найти свое достойное завершение.
-Слышь, братаны, хряем  ко мне на хазу, - внес он вполне своевременное предложение. – А то либо эта урла  прочухается по второму разу, либо стрельцов легавых  чорт нанесет. Я по дороге расскажу, как дело было.
А дело было так.
Жил-был на свете Алеша Распопович. Был он купеческим сыном и был он романтиком. А романтик – он кто? – Он - вор! Он украсть должен, выпить должен! – А там хоть в тюрьму…. А еще был Алеша Распопович человеком начитанным, а значит, законы все воровские знал наизусть и честь воровскую блюл свято.
Начитанность же и привела Алешу в монастырь. Ибо вычитал он в одной умной книжен-ции, что водятся в церквах да монастырях некие церковники, кои суть паразиты, нигде не работают, а по ночам выходят пить кровь трудового народа. И оттого подвалы у них от злата-серебра ломятся, да от вин заморских. А чтобы легче им было злодейничать, они себе какого-то бога выдумали.
(По тому, каким тоном сказаны были Алешей эти слова, выходило, что невдомек доброму молодцу, какого именно Бога выдумали церковники для лучшей усвояемости народной крови.)
-Однако ж не все в книжках правда, оказывается, - продолжал Алеша. – Залез я в этот мо-настырь, обшарил все вдоль-поперек  - нет там никаких церковников. Все попы да монаси, - пред Господом наши заступники… постом да молитвою… от трудов праведных вкушают мало. И сокровищ там нет никаких в подвалах. Капуста есть, огурцы есть, с огорода монастырского,… а злата-серебра нет. Золото только на ликах святых, так оно по уставу нашему православному и положено, чтобы лики святые в золотых окладах….
(При упоминании ликов святых Алеша Распопович безошибочным воровским чутьем оп-ределил направление на ближайший храм и, обернувшись в ту сторону, троекратно перекрестил-ся.)
-Вино, правда, есть, только не заморское, а свое, самокурное…. Отец-настоятель их за то вино посохом по спине учит, - Алеша деликатно прыснул в рукав, вспомнив, видно, некую забавную сценку из монастырской жизни.
-В общем, побродил я там, побродил, пару огурцов стырил, рясу, значить, у одного разини стырил – не зря ж залазил.  А вместо рясы я ему свой кафтан оставил, - не ходить же божьему человеку голяком, - пояснил Алеша, чтобы поняли его товарищи, что он и долг свой выполнил, и чести воровской посрамления не допустил.
-Ну, и, как дело сделал, пошел я на кабаке  пить-гулять, - продолжал молодец. - Сижу, значить, пью….  А тут вспомнил: казну-то воровскую я в кафтане оставил! Вот и думаю – хоть бы драка какая подвернулась, чтобы улизнуть не заплативши. Тут как раз ты со своим кобелем! Ну, я и полез… за правое дело, значить. Но я помню, сколь напил, долг-то целовальнику  я обязательно отдам.
Лицо Унылого Мужика исказилось напряженной работой мысли.
-Дык ить … ты, эта, - вор,… на фиг же тебе ему платить-то? Да и пойло у него мерзкое, - это он нам платить должен конпимсацию, за то, что мы эту гадость пьем, здоровье свое разрушаем, значить.
Тогда Алеша Распопович терпеливо объяснил человеку новому, закона правильного не знающему, зачем порядочный человек ворует. А ворует он для того, чтобы на кабаке пить-гулять с непотребными девками, да деньгами швыряться. А ежели на кабаке деньги не сорить, то через это чести воровской убыток и посрамление выйти может. Так что долг целовальнику надо отдать обязательно, мебель и посуду побитую также возместить и от широкой воровской души сверху насыпать.
 Видя, что Унылый Мужик в дебрях воровского закона порядком заплутал, и ему требует-ся время на обдумывание, Алеше обратился к третьему их спутнику, дотоле молчавшему.
-А скажи, отец, где ты так драться наловчился? Каратэ что ли изучал?
Надо сказать, что почтенный их спутник был личностью в наших краях довольно приме-чательной. Это был худощавый подтянутый белобородый старик определенно восточной национальности в шелковом халате, белоснежной чалме с кокардой, до блеска начищенных туфлях с загнутыми носками и с крепким посохом, изукрашенным искусной резьбою.
Вид старец, в отличие от своих товарищей имел свежий и аккуратный – халат сидел на нем как влитой, без единой складочки, кокарда на чалме располагалась точно посередине лба, а на туфлях не было ни пятнышка, ни пылинки. Все выглядело так, будто в драке старик и не участвовал, хотя,  по правде сказать, большинство противников наших героев полегло именно от его посоха.
На Алешин вопрос аксакал презрительно выпятил губы:
-Я ифрит будет, полковник-бай в отставка. Спецподразделений «Гнев Аллаха», -  старец указал пальцем на кокарду. (Поскольку хороший вор обязательно должен видеть в темноте, Алеша без труда разглядел, что на кокарде изображен веселый пожилой узбек в халате и тюбетейке. В одной руке узбек держал гром, в другой – молнию) . – Личный охрана Шайтан командовал. Твой каратэ отдыхай!
Алеша Распопович задумался.
-Аллах, шайтан…. Послушай, отец, только без обид, а ты часом не басурманин? – дели-катно спросил молодой вор.
-Басурманин, - ядовито хихикнул старик. – Чурка я. А ти умнай, сам догадался, гаварыть нэ прышлось!
-Так ведь в нашем воровском деле без ума никак нельзя, - солидно согласился Алеша Рас-попович.
-Как же величать тебя, почтеннейший? – вопросил ифрита Унылый Мужик.
-Хасан зови – имя минэ такой, - отвечал тот.
На этом осмысленная часть беседы временно оборвалась, поскольку с проторенной до-рожки они свернули и стали пробираться к воровской хазе через пустыри да буераки. Время от времени, конечно, кой-какие восклицания спутники издавали,  но я не буду их здесь приводить, поскольку были те реплики более эмоциональными, чем осмысленными и целиком относились к состоянию российских дорог.
Располагалось Алешино убежище в Старом  городе на пожарище, а вход в него был так удачно замаскирован под мышиную норку, что ни один легавый стрелец вжисть бы не догадался. (Тощий хромой кобель, кстати,  тоже не догадался, что так можно в жилище попасть, и Унылому Мужику пришлось заносить его на руках. Кобель жалобно рычал и пытался укусить мужика, но неизменно промахивался).
Внутри хаза была устроена согласно всем воровским законам и обычаям.  Везде чисто, прибрано, не пылинки не соринки,  печь русская по последней моде на манер камина сложена, в красном углу лики святые, лампадка неугасимая, посередь - стол и лавки беленые, лежанки гостевые пологом завешены. По стенам парсуны  висят разные кисти великих мастеров фламандской школы,  изображающие крупных  воровских авторитетов да голых девок. Часы, опять же, швейцарские напольные с музыкой, русским умельцем переделанные - «Мурку» играть.  Одним словом, воровская хаза образцового содержания. Только таблички не хватало. С флажком.
-У меня пока скромно, - смущенно сказала Алеша Распопович, - Ничего, вот раскручусь, мы настоящую малину устроим. С непотребными девками.
Непотребных девок Алеша упоминал уже второй раз, и видно было, что очень молодцу интересно, что же это за девки такие, а главное, кому и на какое именно дело они не потребны.
-Малина – это хорошо, - отозвался Унылый Мужик, - от многих хворей помогает. Вот только не жрет он ее, зараза!





ГЛАВА 2,
из которой мы узнаем о великой мечте Алеши Распоповича.

После сытного и полезного для здоровья настоящего воровского ужина присели товарищи за жизнь поговорить, планами поделиться. Не зря же свел их Господь в одну ватагу. Алеша Распопович, как хозяин, первый начал.
-Эх, братаны! Думаю я пойти на Выселки, где Иван-Царевич  Новый Град строить заду-мал. Может, вместе пойдем? Ватага-то у нас вроде ладная выходит.
-Дык ить,…  можно и на Выселки, - говорит Унылый Мужик. – А что мы там делать бу-дем?
-Ох, братаны, есть у меня мечта одна заветная. Можно сказать, план. Надо нам Государя-Царя-Батюшку обокрасть, и чтобы братва нас за то на зоне короновала и в закон возвела.
Унылый Мужик задумался. Хасан, возможно, тоже, только по нему того не видно было.
-Дык ить… эта,… царь-то здесь, в столице. И казна царская тож тута. Что ж мы из столи-цы в столицу через Выселки пойдем? Для  конспирации что ли?
-Это ты верно заметил, - Алеша Распопович отвечает. – Царь тута. И казна его тута. А только нет в той казне ни хрена. Был я там. Хуже, чем в монастыре – шиш да тощая мышь. Даже огурцов нет. Ларчик, правда, один,… так я его открыл, пересчитал, прикинул -  деньжат едва стрельцам на жалование. А стрельцы – они люди служивые, семьи у них, и без зарплаты их оставлять воровская честь никак не позволяет.
-Тогда я вот что придумал, - продолжал Алеша. – Царевичу пособить. Он же Новый Град на реке строит, для торговли. Купцы пойдут, а купцы – они ж фраера, они налоги платить будут. Казна, значить, и наполнится, Царь-Государь разбогатеет, вот тут-то мы его и обворуем. Ну что, здорово?!
-Здорово! – честно сказал Унылый Мужик, которому идея понравилась,– это ж надо, как придумал, чтобы царя с пользой для страны обокрасть!
Алеша смущенно покраснел, поскольку про пользу для страны он вовсе и не думал, а только честь воровскую блюсти старался.
А вот Хасан с сомнением покачал головой.
-Купец,  канэшн,  пайдет. А толка с чиво би казна наполнился? У твой цар что – визир нэт, диван нэт?
-Ну, диван-то у царя, наверное, есть, - сказал Унылый Мужик, - не на лавке ж он спит. А визир то ему зачем?
Однако Алеша Распопович понял ифрита правильно.
-Пусть очередь занимают, - сказал он решительно. – А то не посмотрю, что визирь, могу и рожу побить.
-Маладой ти, рэзвий, - усмехнулся Хасан. – Давай, дирзай, Аллах тибэ в помощь.
-А ты то как – с нами пойдешь?
-Пачиму нэ пайду? – Пайду.
Алеша воодушевился.
-А ведь получится у нас, братаны, ох, получится! Про нас ведь на зоне легенды склады-вать будут!
-Это хорошо, когда легенды, - отозвался Унылый Мужик. Зону он представлял себе в духе братьев Стругацких, поэтому не совсем понял, кто их там короновать будет, а после легенды складывать – там же вроде и не осталось-то никого. - Только делу – время, потехе - час: пора-кось кобелю микстурку давать, значить. Хворый же он у меня.
И отвалил от стола.
Алеша тогда с разгона за Хасана принялся.
-Отец, ты вот на ифрита учился. Вас же, небось, и с оружием тоже муштровали. А то я вот меч-кладенец о прошлом годе стырил,  а мечу не обучен. Обидно. Боярских детей мечу учат, а нас – не учат. Ты бы показал чего, а?…
Хасан Алешу насквозь видел, но сразу отказывать было ему неудобно.
-Нэси ятаган, - говорит.
Принес Алеша меч-кладенец. Знатный меч. Алеша плохого не брал.
-Бэри ятаган, руби минэ башка, - говорит Хасан.
-Дык ить, как же?… У тебя ж меча-то нет? – засмущался Алеша. – А безоружного рубить, эта, честь воровская не….
-Ти коли, руби, мозги нэ заговарывай, - прервал его ифрит.
Алеша осторожно повел мечом.
Не попал, естественно.
-Бистро руби, - говорит Хасан.
Унылый Мужик в это время кобелю микстурку вливал. Кобель плевался, жалобно рычал и пытался его укусить, но неизменно промахивался. Мужик с дотошностью репортера светской хроники монотонно перечислял сексуальные похождения кобелиных предков.
-Да сруби ты ему башку, Алешенька, пусть не выпендривается, - сказал он, не оборачива-ясь – занят был.
Алеша Распопович мысленно перекрестился и взмахнул мечом.
Раздался грохот и жалобный вскрик – «Уй, блин!»
-Ну, и что я зидэлал? – спросил Хасан.
-Палкой своей меня по уху стукнул, - ответил Алеша, поднимаясь с полу и вытаскивая из-под лавки опозоренный клинок.
Хасан задумался.
Ему очень хотелось высказаться, что, мол, палкой своей он три тысячи жен удовлетворял, а вот по уху еще никого  ни разу не бил, но больно уж славный был парень Алеша – зря обижать не хотелось.
-Дык ить, Алешенька, - сказал Унылый Мужик, не прекращая своего основного занятия, - когда ты замахивался, он чуть в сторонку отъехал, ты и пролетел. А уж ухом это ты сам об лавку звезданулся, когда падал.
-Вот человек нэ носит ятаган, но знает, зачим он нужин, - сказал ифрит. – У тибэ, Алеш, голова карашо работаит, тибэ вороват нада. А ятаган пусть дурак махает. У вас тут и бэз того дурак больше чем ятаган.
-Да уж, - согласился Унылый Мужик. – В дружину царскую конкурс больше, чем в семи-нарию. Это ты точно сказал – ятаган на всех не хватает.
Алеша покраснел, надулся, а потом вдруг махнул рукой и засмеялся.
-А и чорт с ним! Видно не зря нас к этому делу не приучают. Зато я любого богатыря обо-красть могу.
Было уже поздно, Унылый Мужик вынес кобеля на вечернюю прогулку, и лег отдыхать. Алеша же с Хасаном еще долго сидели и вполголоса разговаривали о делах воровских, о которых Хасан, как и вообще обо всем на свете, знал немало.
-Такой комбинаций карашо проходит партовий город, - говорил Хасан. – Ти дэлаишь ма-ленький транспортний кантора и жидешь.  Мало-мало то визешь, это визешь, и жидешь. Вот приехаль глюпий жадний купец, скажим, иврэй. Привез тры тисача штук персидский ковер. Ручной работа. Он же нэ визет с собой верблюд. А три тисача штук ковер нада с параход базар везти, караван-сарай везти…. Ти дэлаишь ему скидка. Он грузит свой ковер на твой верблюд, и больше никогда их нэ видит.
-В натуре?! – восхищенно восклицал Алеша Распопович.
-Ти думаишь, эта всо? Ти думаишь, каждый город есть малина, гдэ можно спратат три ти-сача штук ковер, чтоби нэ один стражник эта ны знал? У тибэ ест тры, четире, максимум пят час, пока купец не начинает панымать, что его ковер накрился шайтаний хвост. Этот врэмя ти должен ковер прадат, знакомий лавка распихат, верблюд перекрасит, номера перебит, тоже прадат, таньга на счет получит, обналичит, с верни человэк надежни мэсто отправит. Чтоби, если тибэ заметут, таньга оставался на свободе. Тогда можно дат взятка судья, дат взятка визир, и тибэ нэ будут рубит башка.
-Ну, Хасан, ты голова! Тебе б вором быть – цены б не было! – отзывался Алеша.
Кобель судорожно зевал, облизывался и чесался.
Унылый Мужик плавно погружался в сон.







ГЛАВА  3,
в которой Алеша Распопович идет отдавать долг, а создает организованную преступность.



Наутро проснулись с петухами, потому как вору долго спать закон не велит. Ему не спать, ему воровать надо. Мужик кобеля гулять вывел, Алеша с Хасаном завтрак спроворили, после Алеша и говорит:
-Пойду, долг целовальнику верну.
Унылый Мужик ему возражает:
-Вместе, - говорит, - идти надо. Народ тута крепкий, драки не чурается, вдруг за вчераш-нее отомстить решат?
Алеша, конечно, в это не верил, потому как романтик был, а только зачем же товарищей обижать?
-Хорошо, - говорит, - вместе пойдем.
Подсчитали, сколь вчера на кабаке съели-выпили, убыток от дебоширства свово прикину-ли, от щедрот, понятно, добавили, ссыпали монеты в кошель, пошли в кабак.
С кабака их первым ярыжка заметил.
-Вона, - грит, - взад Леша Законник с дружками своими идет.
И тоскливо так предлагает:
-За стрельцами, что ль, сбегать?
В надежде, что начальство указания такого не даст.
Начальство и не дало.
-Стрельцы легавые, - говорит целовальник, - они ныне здесь, завтра их нету, а нам жить….
И добавил, ни к кому не обращаясь, но так, чтобы все слышали:
-Вы как хотите, а я уж лучше заплачу. Вона, мельник с кузнецом не платили, так Леха За-конник пришел вчерась с бандитами своими, и обоих покалечил. Да еще и полгороду рожу начистили для острастки. Так что, я уж лучше платить буду.
-Дык, и мы будем, Митрич! – хором откликнулись заполнившие  залу мелкие купчики да лавочники. – Семьи ж у всех, на фиг нам неприятности?!
И вот Алеша Распопович входит, честному люду кланяется, и прямиком к целовальнику.
-Мы тут, Митрич, - говорит, - у тебя вчера набедокурили малесь, так ты уж не серчай, и прими от нас конпимсацию.
И кошель на стойку  кладет.
-Так и ты не серчай, коли вдруг обиду какую тебе ненароком сделали, - елейным голосом целовальник отвечает, - и прими, - грит, - Алешенька, заступник наш от лихого люду, скромное наше подношение.
И тож кошель на стойку выкладывает.
Алеша аж обалдел от неожиданности.
Тут и прочие потянулись. Алеша и знать не знал, что он столько народу, оказывается, от разных бед выручил, и  тем благодарность их премногую снискал. Даже от монастыря поп пришел.
-Ты, - грит, - Алешенька, - когда у нас был, дык кошель оставил ненароком. А мы его тебе с благословением нашим Божьим и возвращаем.
И вручает Алеше казну его воровскую. Алеша от происходящего, правда, уже совсем не в себе был, однако ж, отметил, что потяжелела воровская казна – отродясь в его кошеле столько денег не было.
А когда денежный поток иссяк, сбегали ближние лавочники по лавкам и начались нату-ральные подношения. И каждый с дарами уверения делал, что еще поднесет, и каждый месяц подносить будет, лишь бы Алеша продолжал их от лихих людей защищать.
Короче, вышли с кабака ватажники, сгибаясь под тяжестью даров. Даже тощий кобель, истекая слюной и жалобно рыча, тащил в зубах огромный круг колбасы.
-Вот ить, - сказал Алеша, сияя, как самовар начищенный, - когда честь-то воровскую блю-дешь, так и народ к тебе по-хорошему.
Хасан с сомнением покачал головой. Алеша с истинно воровской наблюдательностью движение это отметил.
-Что, не так? – спросил он с тревогой.
Хасана в ватаге уважали и к мнению его прислушивались. Его даже хромой кобель ни разу укусить не пытался.
-Нэ савсэм так… - ответил ифрит. – Тут другое. Аны – бариги, а ти – вор. Аны тибэ дан платит обязаны.
-В натуре? – удивился Алеша. – Это что же, и закон такой есть?
-Закон нэ закон (под словом «закон» ифрит понимал немного другое), а обичай….
Алеша задумался.
-Неудобно как-то получается. Я же для них ничего такого не сделал….
Унылый Мужик, однако, мысль Хасанову ухватил крепко и Алеше разъяснил:
-Как это ничего? Ты же вот, скажем, обокрасть их мог?
-Запросто, - ответил Алеша. – Они ж только с виду сердитые, а по жизни – такие лопухи!
-Не обокрал?
-Не обокрал.
-Ну, убить, допустим, не мог бы, - продолжал мужик, взглянув на добродушную Алешину рожу….
-Что ж я, душегубец что ли? – согласился Алеша.
-А вот избить до полусмерти мог бы.
-Один на один? – уточнил Алеша. – Да любого.
-Не избил же?
-Не избил. Разве что мельника….
-Так он тебе и не платит. Вот и выходит, что здоровьем своим и материальным благопо-лучием эти люди тебе обязаны. А ты говоришь – ничего не сделал!
Алеша потряс головой, чтобы мысль новая в ней место свое нашла, и надолго примолк. Мужик же философствование продолжил:
-От, мы таперича затарились,  можно и на Выселки думать, чай не с пустыми руками пой-дем…. Надобно нам на хазу, значить, таперя хрять, да в путь-дорогу сбираться.





ГЛАВА 4,
в которой друзья идут на Выселки, спасают Василису Прекрасную (она же Премудрая) и лечат Змея Горыныча.


Назавтра поутру и вышли.
Конечно, если б Унылый Мужик и Хасан, скажем, одни шли, дык они бы по тракту по-перли. Потому как на Выселки тракт проложен был. Не то чтобы шибко торный, но в сухую погоду телега проходила. Однако же Алеша Распопович им как дважды два доказал, что по тракту только фраера, барыги, да стрельцы легавые шастают, а ворам там никакого интересу нет. И иттить надо напрямки через лес. Поскольку же через лес дороги толком никто не знал, то и пошли по направлению – куда глаза глядят.
В лесу же стоял тайный домик Василисин.
Надо вам доложить, что у Василисы Прекрасной случались по жизни одни токмо непри-ятности.  То Кощей ее покрадет, то Змей Горыныч, то в шкуру лягушечью заколдуют. Спасали ее сплошь одни Иваны, за которых потом из чувства благодарности приходилось замуж выходить. Иваны особым разнообразием не баловали. То дурак, то царевич, то дурак, то царевич. Царевич, впрочем, тоже дурак.
-Хоть бы раз личную жизнь дали устроить по-человечески! – в сердцах восклицала Васи-лиса. – Фиг ли, что он богатырь и герой народный?! Не нравится он мне. Мне и имя это не нравится – Иван. Мне боле другое милее – Васенька…. А в ваших сказках дурацких Васьками только котов зовут. Что ж мне, взад лягушечью кожу напяливать и за кота замуж?! И экстремумы эти социальные мне ни к чему – ни цари, ни крестьяне. Мне б из среднего класса суженого – попа, скажем, или купца … второй гильдии. И чтобы умный был, образованный.
И бежала Василиса куда глаза глядят. Сконстролила себе домик в лесу, значить, и стала там жить-поживать, да отдыхать от народного творчества.
Жила она там, в мире да покое, звери-птицы лесные ей помогали, травы-деревья ей радо-вались. И так расцвела Василисушка наша, что сияние из нее поперло, ровно из солнышка.
А вот это она зря.
Ибо Василисино излучение враз засекли детекторы Кощея Бессмертного, и послал Кощей Змея Горыныча Василису сыскав представить . Вздохнул Змей (поскольку уж надоело ему все это до чертиков) и полетел Василису воровать.
А дальше начинается геометрия.
Обратите внимание, что вышли и Василиса, и ватажники наши из одного места (из столи-цы), хотя и в разное время. И двигались в одном и том же направлении (куда глаза глядят). А стало быть, по всем научным законам вышли ватажники прямиком на домик Василисин.
 К тому времени туда и Змей припожаловал. И стал Василису воровать.
-Ты, эта, девка, давай, садись, и поехали, - говорит Змей Василисе. – Знаешь же, Кощей все равно не отвяжется.
Василиса, ясное дело, согласно сценария, истерику закатила. Змей ждет с пониманием, когда она наорется и таки поедет, и прикидывает, сколь с Кощея за простой взыскать.
В это время из кустов Унылый Мужик с кобелем вываливаются. (Хромому кобелю быстро идти было тяжело. Так, чтобы потом не догонять, мужик с ним сразу вперед уходил). Мужик быстро глянул на Василису, на Змея, на кобеля, а после ухватил дрын, да как хряпнет Змея по центральному черепу.
Одна голова у Змея, понятно, закружилась, а остальные в драку полезли.
Тут выскакивает из лесу добрый молодец в монашеском одеянии и начинает быстро-быстро совать Змею кулаками по печени. Змей совсем разозлился, дыму напустил смрадного.
Василиса глаза протерла, да как заорет благим матом:
-Бегите, добры молодцы, спасайтеся! Мне Змей поганый ничего плохого не сделает, по-крадет только – так меня ж потом дурак какой-нибудь выручит. А вас пожрет совсем скотина нечестивая!
А в ответ на вопль ее души благородной раздался из дымного облака надтреснутый стар-ческий голос:
-Свидетельствую
 (бум, бум, бум):
 -нет Бога, кроме Аллаха
(бум, бум, бум, бум),
 -и Бог велик!
(бум, бум, бум! Змей Горыныч – не своим голосом – «Уй-йя!»).
 -Свидетельствую
(бум, бум, бум):
- Мухаммед  - друг и пророк Аллаха!
 (бум, бум! Змей Горыныч: «Плюх!»).
Когда дым рассеялся, Змей валялся тряпочкой, а над ним восточного вида старик выгова-ривал своим спутникам:
-Пачиму ти вэчно бижишь впирот и лэзэшь драка? Пачиму ти тоже бижишь впирот и лэ-зэшь драка? Минэ пят тисач лэт! Я не могу бижат за вас, как молодая ишак!
-Дык ить, эта, - оправдывался Унылый Мужик тыча пальцем в кобеля, - Хворый же он у меня. Я смотрю – Змей девку тырит. Злодей, значить. Что ж стоит такому хворого кобеля обидеть!  Вот я и подумал: а ежели допрежь ему репу его злодейскую начистить, может, не станет обижать, пожалеет животину безответную. Только Змей-то – он здоровый какой – рази ж с ним справишь-ся?! Дык я дрын тады ухватил (на предмет необходимой обороны), ну и врезал ему по башке, а у него их три оказалось. Спасибо вам, люди добрые, - поясно поклонился мужик своим товарищам, - подоспели вовремя, не дали в обиду кобеля болезного.
-Я же вот тоже иду, значить, - говорил Алеша Распопович, - и вижу – Змей Горыныч на наших напал. А своих-то в беде оставлять честь воровская никак дозволить не может. Ну, я и влез, эта,… за правое  дело.
Василиса с беспокойством оглядывала ватажников, стараясь определить, кто из них боль-ший дурак, и за кого, соответственно, замуж придется. Однако ж к ее удивлению, воры так увлеченно препирались, что в Василисину сторону никто и не глядел.
 Зато тощий хромой линялый кобель нетвердыми шагами подошел к спасенной красавице и, жалобно зарычав, укусил ее за ногу. Василиса ойкнула, села и заплакала.
-Получилось! – радостно заорал Унылый Мужик. – Получилось! Он у меня с детства меч-тал укусить кого-нибудь, все промахивался! А тут получилось! Ах ты мой умница!
Ватажники бросились гладить и целовать кобеля, тот жалобно рычал и пытался укусить хоть кого-нибудь, но неизменно промахивался.
-О, Господи! – простонала Василиса. – Лучше бы Кощей меня схитил! Лучше уж за Ивана замуж! Тот хоть понимает, что дурак. А это же какая-то банда идиотов, и они даже не понимают, какие они идиоты! – и случилась тут с Василисой истерика уже не по сценарию, а взаправдашняя.
-Пачиму нэ панымают, очин карашо панымаю, - сказал Хасан, подходя к плачущей де-вушке. – Те двое – страшний идиот, прямо дурак какой-то. Ти на них нэ сматры. Ти миня дэржись, я женщин обхождение знаю, у минэ тры тисачи жен бил, я и сэйчас ищэ магу, эта, трах-тибидох. Нэмного, правда, могу. Нэ полний рабочий день….
Видно Хасан и впрямь знал обхождение с женщинами, потому что после его слов плакать Василиса перестала и тихо лишилась чувств.
-Наркоз пациенту дал, тащи микстурка – нога лэчит будим! – весело крикнул ифрит Уны-лому Мужику.
-А клистир? – отозвался мужик.
-Рана нэсэрьезный. Микстурка хватит.
-Это почему несерьезный? – обиделся хозяин кобеля. – Он так старался! Нет, давай уж с клистиром, чтоб без обид было.
И поставили бы Василисе клистир, да выручил ее Змей Горыныч.
Потому что именно в это время Змей один глаз приоткрыл и спросил тихонечко:
-Мужики, я вам больше не нужен? Так я пойду?
-Животных обижать не будешь? – с подозрением спросил хозяин кобеля.
-Не буду, - честно ответил удивленный Змей, поскольку такое обвинение предъявляли ему впервые.
-Тады ступай, - разрешил Унылый Мужик.
Горыныч осторожно поднялся, попробовал взмахнуть крыльями, ойкнул, упал и заплакал.
-По крыльям-то зачем бить было, кусаюсь я ими что ли? – хныкал Змей. – Как я теперь домой доберусь? Я ж живу хрен знает где – в тридевятом царстве! И животных я ваших никогда не трогал. Царевичей ел – это было. Только царевич – для диеты пища самая вредная. Внутри – жир, снаружи железа понавешены. От  такой пищи, если хотите знать, понос кровавый случается. А животных вжисть никогда не трогал….
Лицо Алеши Распоповича исказила напряженная работа мысли.
-Слышь, братан, - обратился он к Унылому Мужику, - дык ить он сам, эта, типа живот-ное….
Лицо Унылого Мужика исказила напряженная работа мысли.
-Дык ить он эта…хворый! – вскричал мужик. – Избили ж его, пидарасты! Ничего, милай, ты потерпи, мы тебе щас микстурки дадим, клистир поставим, глядь, к утру и отойдешь!
-Пешком добреду, - буркнул Змей, с трудом поднимаясь на ноги и устремляясь в заросли.
Но его уже держали за хвост.



ГЛАВА 5,
в которой Баба-Яга становится практикующим  коновалом, а немец Иеронимус оказывается не есть германский шпиён.


Переночевали ватажники, ясное дело, у Василисы.
А что ей еще оставалось делать? Они ее от Змея Горыныча выручили, ногу укушенную ей исцелили, как же таких хороших людей да в гости не позвать. Она их по обычаю накормила-напоила, спать уложила, они и уснули. Без всяких сексуальных домогательств на предмет замуж. Алеша, правда, со старшими товарищами посоветовался, однако, узнав, что Василиса непотребною девкою ни в коем случае не является, утратил к ней всякий интерес и относился просто и по-хорошему, как к сестренке.
А наутро Василиса же их и разбудила.
Точнее, так. Проснулись ватажники от того, что будто бы девка орет. Голосок вроде Ва-силисин, чарующий, - словно ручеек прохладный журчит в летний полдень. А вот текст не Василисин. Совсем не Василисин текст. Такой текст более Бабе Яге или разбойнику какому подходит. Пошли смотреть.
И видят – стоит Василиса рядом с сундуком своим и руками жалобно плещет. Потому как тощий хромой кобель платье ее златотканое, в коем она каждый раз за царевичей замуж выходила, из сундука достал и, поминутно падая от удовольствия, в клочья раздирает….
Сначала-то Василиса хотела его того, веником, а после вспомнила, как Змея вчерась отме-телили по одному только подозрению и ограничилась матюками. Но ватажники и за это ее осудили.
-Подумаешь, платье, - сказал Алеша Распопович,- платьев мы тебе сколь хошь украдем. А кобелю хворому радость.
И поняла Василиса, что попала она крепко.
Поэтому, когда Алеша ей предложил с ними на Выселки идти, Василиса сразу же согла-силась. Убежище ее все равно раскрыто, жизни тут не будет, а там может хоть Иван-Царевич выручит – замуж возьмет. Собралась по-быстрому, а после завтрака всей компанией и вышли.
Змея тоже с собой прихватили. Потому как – хворый он. Нельзя же оставить зверюгу без медицинской помощи. Горыныч сперва вроде покобенился (для солидности), а потом и думает: «Что ж это я? Мотаюсь по жизни все один да один – ровно хвост собачий. А тут мужики справные, своих в обиду не дают. Пойду-ка я с ними». И пошел.
Идут, значить, Змей Горыныч цветочки нюхает, веточки обкусывает – он после царевичей к вегетарианской пище склоняться стал, Хасан с Алешей беседует, комбинации разные воровские ему рассказывает, Унылый Мужик кобеля своего бдит,  никто Василисе жить не мешает, она даже улыбаться стала потихоньку.
Тут навстречу баба-Яга.
Унылый Мужик поглядел на нее, на кобеля, и стал дрын выламывать.
Мыслил он при этом примерно так:
«Хворый он у меня. А баба-то эта – Яга. Злодейка, значить. Что ж стоит ей хворого кобеля обидеть?! А ежели, скажем, репу ей допрежь начистить – может, не станет обижать, пожалеет животину безответную? Только ведь колдунья она – рази ж с ней справишься?! Возьму вот я дрын (на предмет необходимой обороны)…»
Баба Яга никаким особым боевым искусством не владела, а жила так долго, поскольку отличалась умом и сообразительностью. А тут еще Змей Горыныч из заднего ряда ей по-родственному стал подсказки разные делать – жесты медицинские,  словно клистир кому ставил. Яга и смекнула.
-Травку знаю, отвар-настой знаю, - быстро забормотала старуха почему-то с цыганским акцентом, - от блох помогает, от клещей помогает, от камней в мочевом пузыре тоже помогает….
Унылый Мужик насторожился, но дрын не бросил.
-Заговоры-привороты знаю, народную медицину всякую, - продолжала Яга.
-Знахарка! – злорадно воскликнул мужик и опробовал дубину на сухом пне. – Шарлатан-ка!
Но Яга уже нащупала верный путь, и сбить ее было сложно.
-Ни фига! – нагло заявила ведьма. – В коновальной академии обучалась, по направлению с производства.
-А мы это чичас проверим, - сказал Унылый Мужик. – Кобеля видишь? Хворый?
-Хворый, - согласилась Яга.
-А вот что, по-твоему, ему лучше сделать - микстурку дать или клистир поставить? – во-просил мужик.
Вопрос, конечно, был поставлен хитро. Можно сказать, с искусством был поставлен во-прос. Однако на голый крючок баба-Яга уже давно не ловилась.
-Дык, ему бы и микстурку хорошо, а после и клистир поставить, - уверенно отвечала ведьма.
-Соображаешь, - с остаточным подозрением согласился мужик и дрын отложил, однако же, смотрел на Ягу все еще косо, с предубеждением.
Ягу кот выручил.
Был у Яги котище здоровый полосатый помойного происхождения, с детства нареченный Василием. Яга же ласкательно его Триппером называла, потому как слышала, будто в заморских странах так охотников-промысловиков кличут . А Вася-кот до сметаны был большой охотник и с превеликим искусством в погребе ее промышлял.
И вот, значить в самый разгар дискуссии выходит из кустов этот самый Триппер Василий и рядом с Ягой усаживается. Тощий хромой кобель осторожно к коту подошел, понюхал его, ощетинился и сказал:
-У-у!
Кот выгнул спину и зашипел.
-Ты глянь, играются! – просиял Унылый Мужик. – Слышь, бабка, а пошли с нами на Вы-селки. Там тебе практики коновальной будет изрядно, и моему псу – товарищ дорожный случится.
Подумала Яга – что в лесу делать? Дураков жрать – надоело уже, а умный в чащу не поле-зет. Махнула рукой, и пошла с ватагой.
Идут они, идут, уж вечереет. Вдруг слышат – музыка дивная из кустов доносится.
-О! – говорит культурный Алеша Распопович. – Это – Гендель.
-Да нет, - баба-Яга ему возражает. – Это верно Иеронимус, шпиён немецкий, с часами ба-луется.
Алеша насторожился, потому как со шпиёном вору совсем не по пути. Это в мирное время вор легавых стрельцов презирает, да Государя-Царя (батюшку) обкрадывает. А в лихую для Родины годину вор, весь, как один, первым идет в штрафной батальон добровольцем записываться.
-Это надо уяснить, - говорит. И видно, что для шпиёна уяснение то ничем хорошим не пахнет.
Унылый Мужик полностью его поддержал. Потому что от шпиёна всего можно ожидать. Вдруг он, скажем, не имеющего в мире аналогов хворого кобеля выкрасть захочет.
Пошли уяснять.
Видят, и впрямь, на поляне немец сидит. Токмо, не на земле сидит, у костра, как мы бы сели, а за столом, в кресле. Перед ним – камин, рядом – бочка с краном. В бочке – пиво, в камине – сосиски разогреваются. Сбоку – часы напольные, с музыкой. Сидит немец,  пиво пьет, сосиской закушивает, гусиным пером пергамент марает. А сверху над ним тент натянутый, чтобы ежели вдруг дождь, значить.
Увидал немец ватажников, из-за стола поднялся, приветствие европейское им сделал. И говорит:
-Топры фечер, дамен унд херрен!  Я знайт, что фы хотеть мне скасать! Но я не есть агент германский разведка. Я имею сфой кляйне экономик шпионаж делайт.
Ватажники так и остолбенели. Это ж надо, какой умный немец – только их увидел, и сразу все понял! А немец-то сообразил потому, что об нем все встречные русские примерно одно и то же думали.
Тут кобель хворый к немцу подошел, понюхал его и говорит:
-У-у!
Немец обрадовался:
-О! – говорит, - это есть один хороший слушепный собак!  Нетоферчифый к посторонним!
-Это ты верно заметил, уважаемый, - Унылый Мужик отвечает. – Он и своим-то ни хрена не доверяет. Только, не служебный он, мой, личный. От службы его по состоянию здоровья освободили.
-О! – сочувственно качает головой немец. – Это есть один больной собак.
-И, слава Богу, что один, - говорит Унылый Мужик, - будь их двое таких хворых, я бы верно ума рехнулся.
А сам и думает: «Не может немец быть шпиёном. Во-первых, он кобеля похвалил, а зна-чить - человек хороший. Во вторых, ежели б он шпиён был, так ему надо бы тады было ночью к кобелю прокрасться и его, кобеля, перефотографировать. С чего ж бы он тогда радовался, что кобель посторонним не доверяет? Нет, не шпиён немец».
Короче, как шпиёна бить немца не стали. А поскольку народ у нас миролюбивый, то его бить и вовсе не стали. Обрадовался немец, к столу ватажников пригласил, мол, пиво унд сосиска на всех хватит.
Сидят, ужинают.
Унылый Мужик для беседы немца расспрашивать начал.
-А скажи, уважаемый, ежели ты не шпиён, так с чего бы тебя в даль такую с самого фа-терлянда занесло?
-О! – говорит немец, - Это есть один долгий историй….
-Ну, если один, так мы послушаем, - говорит мужик.
Немец и начал сказывать.
Оказывается, пророчество ему было. Будто, один из дальних потомков его будет в мире премного знаменит, можно сказать, боле других знаменит будет. Но потомок тот должен быть барон. Сам же Иеронимус не есть барон ни коим образом. Не мог Иеронимус родича своего, пусть и дальнего, подвести. Придумал хитрую комбинацию, как ему баронское звание честно заработать.
-У фас (ин Русланд), - говорит, - есть отшень много сильный магий. Такой сильный у нас (ин Ойропа) нет ни фига. Фот я и решайт: ходить нах Русланд унд фесь секрет этот магий узнавайт. Потом майн компаньонен – херрен Петер унд  Йохан - фаш магий разбирайт, унд из него машинен делайт.
А машинен тот собирался Иеронимус обратно русским продавать за большие деньги, по-тому что страна у нас – богатая. И фатерлянду его из того зер гут  будет, и господин курфюрст Иеронимуса за ту заслугу бароном сделать обещался.
-Это то есть как же? – обиженным голосом спросил Алеша Распопович. – Нам, нашу же магию, и за большие деньги?
-О, я, я! Натюрлих! – обрадовано вскричал немец, потому что его правильно поняли. -  Их отшень любить Русланд. Хир прошифайт заметшательный нарот – топрый, умный, талантлифый унд трудолюпифый, абер зофсем не иметь мозги унд не любит арбайтен . Мы путем продавайт фам машинен, унд машинен будут фместо нарот арбайтен. Нарот же будет нах печь фаляться,  фотка пьянствовать унд  зофсем счастлифый пыть!
Задумался Алеша. С одной стороны, и впрямь немец о народе нашем печется, а с другой, - как-то странно у него это получается. А поскольку честь воровская происходящее никак не комментировала, то оказался Алеша в непонятках, требующих осмысления.
Тут уж и немец, воспользовавшись паузой, стал вопрошать.
-А фы не есть распойник? – спрашивает немец. – Я фстречать немного распойник, он хо-теть меня ограбляйт. Абер я говорить, что это не есть хорошо, и он меня ограбляйт нет.
-Нет, уважаемый, - Унылый Мужик отвечает. – Мы не разбойники, мы – воры.
-О! – оживился немец. – Это есть хорошо. У меня здесь есть много друзья, и фсе они есть воры. Это есть один парадокс. У нас (ин Ойропа) хороший человек есть честный человек. А у фас, почему-то, как хороший человек, так обязательно вор?
-Страна у нас душевная. Романтиков много, - сказал Алеша Распопович, слегка придя в себя после немецких размышлений о русском народном счастье. Унылый Мужик, однако ж, поправку внес.
-Просто, уважаемый, у нас тут все воруют. Кто почестней, тот так прямо и говорит: я, мол  - вор. А иной и поболе ворует, а от народу прячется. Так что и у вас, и у нас, хороший человек тот, который честный (тут мужик почувствовал, что зарапортовался - вора честным человеком назвал, и поправился), то есть, который правду говорит.
-О, я! – говорит немец. – Я опясательно ф сфоей тухофной укашу сфой феликий потомок, чтопы он фсекта кофорить только прафта!
Так что, если мы и раньше знали одного немецкого барона как самого правдивого челове-ка на свете, то теперь еще и ясным становится, с чего оно началось, и кто всему тому виною.




ГЛАВА 6,
в которой ватага, наконец, попадает на Выселки.


За пивом с сосисками время незаметно пролетело, так что в эту ночь считай, никто и не спал (кроме кобеля, потому как – хворый он, у него режим, значить). Наутро ж все стали в путь-дорогу собираться, и выяснилось, что ватаге с немцем по пути. Иеронимус тож на Выселки собирался. Там, говорит, у царевича самая сильная русская магия имеется, которую ни одна нечисть одолеть не может. Очень большое желание имею, говорит, ее изучить.
Унылый Мужик и думает: «Что ж это он за магию в виду имеет? Дурь, что ли? Так эту магию ему в жизни не понять». А только вслух того говорить не стал, чтобы не обижать хорошего человека.
Немец обстановку всю свою сложил аккуратно и в саквояж запихал – и камин, и часы, и стол с креслами, и бочку с пивом. Подивились ватажники, как это у него так ловко укладывается, а Иеронимус им и говорит: это, мол, компаньоны мои Петер и Йохан специальную складную мебель сделали, чтобы он, Иеронимус, в дальних краях себя как дома чувствовал. А вот пиво с сосисками – это уже русская магия.
-Как же так, чтобы немецкие сосиски русской магией были? – спрашивает любознатель-ный Алеша.
Сосиски-то немецкие, объясняет Иеронимус, а магия русская. Потому что в саквояже от сосиски один хвостик, а сама сосиска – в погребе, на леднике. Поэтому сосисок и всегда вдосталь, и свежие они по любой летней жаре. То же и с пивом. Крантик – здесь, и видимость бочки – тоже здесь, а сама бочка – в том же погребе. И нести не тяжело, и пиво холодное.
У вас, у русских, продолжает Иеронимус, механика эта в виде скатерти была реализована, но Петер и Йохан решили ее переделать. Потому что скатерть эта все время самобранкой получалась – бранилась, когда клиента обслуживала, сдачу неверно отсчитывала, и грязная была до изумления – сколь не стирай.
А пока немец про то сказывал, достал он из саквояжа складного мула, развернул, ключи-ком ему кое-где завод сделал, саквояж на мула навьючил, и ватажникам говорит:
-Мошете сфой поклаша тоше нах этот мул вьючить, потому что он есть шелесный унд отшень фынослифый.
А после рычажок переключил и потопал мул по тропинке, как настоящий. Правда на по-воротах его за хвост дергать приходилось, чтобы он по правильной дороге шел, так ведь с настоящим-то мулом еще и не то делать приходится.
Идут они, идут, немец товарищам про Ойропу рассказывает, а Алеша о своем, о воров-ском речь заводит. Дескать, что там у вас в Ойропе украсть можно? Иеронимус ему и отвечает:
-О! У нас отшень много всего интересного, и почти фсе это мошно украсть, абер крадут потшему-то фсе равно деньги.
Задумался Алеша о всеобщем действительности, а тут и Выселки показались.
Стрельцы караульные, как путников увидели, сразу Ивану Царевичу и доложились.
-Диверсанты, - говорят, - прибыли. А может быть, это уже и начало войны. Заправляет всем шпиён немецкий, с ним союзный турок. Из наших ренегатов – Яга и Горыныч, да еще бандиты какие-то. Василису в заложницы взяли. Только что Кощея не хватает. Надобно рать скликать, да гонцов слать в столицу.
Иван же Царевич за стрельцами знал свойство раздувать панику,  и потому сначала решил разобраться. А, будучи дураком, так сам один навстречу ватаге и вышел.
Унылый Мужик как увидел, что навстречу богатырь какой-то прется, так враз дрын ухва-тил (на предмет необходимой обороны).
А Иван подходит, смотрит на них хмуро и говорит:
-Что ж вы, шпиёны немецкие, кобеля-то не кормите?! Одни ж кости! Смотреть совестно. – Сам пряник из кармана вынул и кобелю протягивает.
Кобель пряник осторожно понюхал, взял, а после Ивану и говорит:
-У-у!
-Надо ж до чего животину довели! Добра не понимает, - сокрушается Иван.
Унылый Мужик подумал-подумал, и дрын отложил. А тут и Василиса выступила.
-Не шпионы мы, Иванушка, - говорит Василиса. – Странствуем в целях медицинских. Змея вон хворого подобрали. И кобель, он не с бескормицы такой, - болезный он.
Глянул Иван на Василису и весь зарделся, как маков цвет. Василиса-то красавицею была, и сияла, как солнце ясное. И была б между ними любовь сказочная (как и положено), но тут Ягу чорт дернул поддержать свое реноме практикующего коновала.
-Чтой-то, Ваня, - говорит Яга, - рожа у тебя красная. Уж не гипертония ли это? Дык, тогда тебе микстурку надобно….
-И клистир поставить, - добавил из задних рядов Змей Горыныч.
Ивана Змей не любил. Как-никак царевич, да еще и дурак к тому же. Можно сказать, вероятный противник. Правда, по жизни Змей старался с Иваном не связываться. Мозгов Змеевых хватало сообразить, что один на один скорее уж Ванька ему клистир поставит. А вот в такой лихой компании можно было попробовать.
Иван покраснел еще больше, а потом сложился пополам, да как заржет! Заливается, аж не может! И, как ни странно, первым его в этом деле поддержал Унылый Мужик. Ну, а потом уж и все остальные закатились. Даже Змей хихикал, хотя, ей богу, так и не понял, чему тут было смеяться.
Вновь обретя дар членораздельной речи сказал Царевич уже совсем другим голосом:
-Ну и веселый же вы народ! Что ж,  милости прошу к нам на Выселки! Живем небогато, но все наше – ваше. А вы к нам что, так просто забрели, али по делу?
-Вестимо, по делу, - пролезая вперед, солидно сказал Алеша Распопович. – Нам Государя-Царя-Батюшку обокрасть надобно.
(Немая сцена).
Тут, пока Иван-Царевич решает, то ли таки драку затеять стоит, то ли взад расхохотаться, следует общее его положение на стройке объяснить.
Одиноко тут царевичу было.
Город построить он сам придумал, и чтобы на реке – тоже сам. По реке-то удобнее купцам иноземным будет в глушь нашу пробираться. И от разбойников спокойнее. Однако ж прочие в государственной верхушке затею его авантюрой считали. Иван-то – дурак, так что ж он умного придумать может?
Царь-батюшка, однако, город строить дозволил, стрельцов легавых дал и кой-какое фи-нансирование. Пусть де Ванька хоть чему научится. Да вот из людей, к делам государственным свычных, отправился с Иваном только дьяк Митрофанушко, и то из вредности. Знал дьяк, что царевич его не любит, вот и отправился, чтобы глаза мозолить да в делах путаться. Прочие ж по разным обстоятельствам ехать отказались: завалит де дурак царево дело, а отвечать – всем.
Поэтому, если совсем уж честно, то Иван приходу ватажников обрадовался. Яга с Горы-нычем, конечно, личности одиозные, однако ж, чем чорт не шутит, вдруг они и впрямь на правую сторону переметнулися? В прочих же увидел Иван людей самостоятельных, и, ежели и не здраво, то хоть как-то мыслящих, а таковых ему позарез не хватало.
И решил Иван в драку не лезть….
Тому свечерело.
Объясняться назавтра решили, покаместь обустраиваться надо.
А на Выселках случайно  кровать культурная была. Одна, правда. Ее с превеликим усер-дием стрельцы легавые для царевича из столицы приперли. Иван же был парнем простым и спал как все – на земле. Тогда кровать в служебное помещение при часовне оттащили (пока храм не построили, так строители в часовенке Богу молилися). Будто бы для попа. Но и поп отдельно от народа на кровати спать не стал.
Вы, небось, уж подумали, будто в ту ночь отдали бы кровать Василисе. Василиса тоже так подумала. На самом деле в единственном на Выселках обустроенном доме, на единственной кровати, посереди невесть откуда выкраденной Алешей Распоповичем перины уныло распростра-нял блох тощий хромой кобель. Кот, было, рискнул с краю пристроиться, так кобель ему такое «У!» сказал, - кота аж понос прошиб.
Иван, значить, сам так решил, чтобы хворый кобель – с комфортом, а поп его одобрил.
Так, околичностями да непонятками, начали ватажники свою жизнь на Выселках. Бывает, как у наших с Иваном поначалу вышло, когда чувствуешь, что иной человек – хороший, а что с ним не скажешь, - все без толку, да по-дурацки выходит.
А может, не будь кобеля, и разодрались бы воры с Иваном, али – Иван с ворами?



ГЛАВА 7,
из коей мы узнаем, почему Новый Град из контрабандного кирпича построен, и немец Иеронимус архитектуру делает.


Наутро Иван Царевич гостям планы свои стал рассказывать.
Вы уже, наверное, подметили, что всякие дела начинаются у нас утром. Это потому, что утро вечера мудренее. Вечером уютнее всего пиво сосиской закушивать. Ночью и вовсе спать надо. А воровать надо днем – когда все работают . День же чаще всего начинается утром.
Вот Иван Царевич планы города развернул и начал пальцем тыкать. Он и раньше так для гостей делал, и гости изумлялись, и план его хвалили зело. Кто не понимал ни хрена, а кто и из вежливости. Только на сей раз случилась у Ивана конфузия.
Первым немец его поддевать начал.
-О, я, - говорит, - это есть хорошо: тут есть баня, тут есть изба, тут есть храм вкривь и вкось поставлен. Только где же здесь есть архитектура?
Иван не понял.
-Ну, изба – это жить, храм – Богу молиться, баня – о здоровье заботиться. Кабак … - без кабака русскому человеку тоже не хорошо. А архитектура-то нам зачем?
Немец на традицию сослался:
-У нас, - говорит, - ин Ойропа, фсекта сначала архитектура делайт.
Иван его было послать хотел, а после вспомнил – батя учил к прогрессивной Ойропе при-слушиваться. И придумал компромисс.
-Ну, - говорит, - Ойропа – это, конечно, хорошо, а только мы люди православные. Мы сначала храм поставим, а уж после валяй свою архитектуру.
И вроде как подходом таким немца Иван обезвредил, потому что немец задумался. У них же (ин Ойропа) храм в архитектуре центральное место занимает, а тут на тебе – храм отдельно, архитектура – отдельно.
Но только Иван немца пригасил, как «союзный ему турок» выступил (честно говоря, как ифрита можно за турка принять, - это только легавые стрельцы знают).
А Хасан еще конкретней немца высказался.
-Мало вас жгли, - говорит джинн.
Иван обиделся.
-То есть как это – мало жгли?
-А так вот, - Хасан отвечает. – Кочевник вас жгли, сосед вас жгли, ви всо дэрэво город строишь!
-А из чего ж строить? – распаляется царевич, - И отцы наши, и деды…
-…нэ имэл мазгов, и у тибэ тожи мазгов нэт! – прервал его ифрит. – Камен нэ горит, камен строит нада!
А тут  и немец влез.
-О, я! – говорит. – У нас (ин Ойропа) даже маленький свинья знает, что дом лучше из кам-ней строить.
Будь Иван помоложе, он бы точно в драку полез. А ныне решил подумать сперва. «А ведь дело говорят проклятые иноземцы, чорт бы их всех подрал!» - думает. И отвечает вежливо:
-Это может быть у вас полна Ойропа камней, а у нас крупнее гальки речной и не сыщешь. А леса – до фига. Вот и строим.
-Да, - говорит Хасан. – Камен у вас нэт. А мазгов?
Совсем Ванюшку заклевали. То есть он, конечно, будучи царевичем и богатырем к тому ж, мог бы их на фиг отринуть, да только чуял Иван, что делу его от того ущерб выйдет, и смирился.
-Знаешь, отец, стишок у нас есть народный, - говорит Иван примирительно, - «Было у ца-ря три сына….»
-Старший – умный был детина, средний был и так и сяк, младший – вовсе был дурак! – радостно продолжил Алеша Распопович с детства знакомый стишок.
-А ведь ты, Ванюша, в семье младшенький, - сочувственно вздохнула баба-Яга.
Иван-Царевич на них посмотрел с выражением, но ничего не сказал – не совсем, видно, был дурак.
-Так что ты, отец, не ругайся, - продолжил он, обращаясь к ифриту, - а знаешь чего, так подскажи.
-Нэ ругаться я нэ магу – пят тисач лэт Шайтан служил, а подсказат можна. У тибэ печь дома есть?
-Здесь-то у меня и дома нет – в палатках пока живем, а дома у бати даже две: одна – для тепла, в другой еду готовим.
-А из чиво тот пэчь сдэлан? – спрашивает Хасан.
Иван задумался. Вдруг лицо у него озарилось, как у Архимеда после ванны :
-Так ты хочешь весь город, как печь, из кирпича сложить?! – воскликнул он, радуясь, что сам догадался. И тут же тень на чело его набежала, и радость Иванова померкла. – Где ж я тебе столько кирпича возьму? – тоскливо спросил царевич.
Немец сказал, что вот это то, как раз и не проблема. Он много ходить эти места, знать, где можно глиняную карьеру наладить, и кирпичное производство организовать запросто может, потому что у них (ин Ойропа) производство организовывать все умеют.
-Однако, - осторожно вступил в дискуссию Алеша Распопович, - Здесь другая трудность имеется. Дело в том, - объяснил молодец, - что на производстве работать придется, а закон воровской работать не только не велит, но и прямо даже наотрез запрещает.
(Иван же царевич к тому времени был уже настолько мозгами запудренный, что и этот резон за чистую монету принял).
И предложил Алеша Распопович хитрую комбинацию.
Пуст немец, при содействии всей ватаги склонит, скажем, Лешего организовать подполь-ный цех по производству кирпича.
-А мы же тот кирпич контрабандой в город переправлять будем, - закончил мысль Алеша и почему-то на Змея Горыныча поглядел .
-Не буду я ни фига летать по ночам с кирпичом на горбу, - возмутился Змей. – А садиться как? Костров же не разведешь – стрельцы легавые заметят.
Однако Алеша его успокоил.
-Ты, Змеюшко, верно кирпич с героином перепутал, - говорит. – Кирпича-то на целый город тебе хоть ночью, хоть днем на горбу вжисть не перетаскать. Мы тропку контрабандистскую сделаем, и кирпич обозами гнать будем. Что, Вань, будешь брать у нас контрабандный кирпич?
-А чего б не брать, если он хороший, - говорит Иван. – Контрабандный – даже дешевле получится.
Тем временем Унылый Мужик представил себе контрабандистскую тропку, по которой Змей Горыныч прет обоз с кирпичом, и задумался. Народ притих, поскольку раздумья эти обычно заканчивались клистиром, и даже стал прикидывать в уме  вероятную жертву. Выходило, что кроме Горыныча некому. Однако ж мужик заговорил совсем о другом:
-Дык ить, эта… только ты, Вань, скажи стрельцам своим легавым, чтобы они тропку нашу контрабандистскую не примечали. А то ведь конфузия может выйти.
Иван так и сделал.
Забегая вперед, скажу, что интересно оно получилось.
Скажем, стоит дозор стрелецкий. Ладно стоит – мышь не проскочит, муха не пролетит. А как увидят, что Змей Горыныч обоз с кирпичом тащит, - враз отворачиваются в другую сторону и девок обсуждать принимаются.
Змей-то по началу старался не топать, не дымить, для конспирации, а потом так обнаглел, что стрельцам в спину стал рожи корчить. И так уверовал Змей в ловкость свою и умение таем дозоры проходить, что даже после всем хвастал, будто великого скрытнопроходца Чингачгука  в его честь назвали.
Так вот и получилось, что град наш из контрабандного кирпича выстроен. А ведь потому и стоит доныне, лишь малого ремонта требует. Небось, из своего кирпича бы строили – давно б развалился.
А через пару деньков принес Иеронимус Ивану Царевичу архитектуру свою. От первона-чального плана, по правде сказать, там один лишь храм остался на месте (потому что его уже строить начали). Прочее же все организовал Иеронимус вокруг храма, так, чтобы в натуре ансамбль получился. И, хотя по Ивановому самолюбию то был очередной плевок, увидел царевич, что по-немецки оно лучше выходит и, матерясь, согласился.
А тут немец и еще одну инициативу внес. Правила уличного движения предложил ввести. Потому как едут, скажем, вперекрест Змей Горыныч с кирпичом и мужик – бутылки сдавать. А кто первый должен дорогу уступить? Ведь они ж до вечера бодаться будут. А то еще и драка случится.
Так что, ездить, оно, конечно, и как деды наши можно, а только по правилам - лучше.
Забегая вперед, доложу, что ввел-таки Иеронимус те правила, хотя и премного баталий бумажных выдержать ему пришлось. И в баталиях тех неизменно Змей Горыныч его поддерживал. Потому как Змея хитрый немец пообещал к многоконным экипажам приравнять, кои на всех перекрестках преимуществом будут пользоваться. И слово свое сдержал.


               





ГЛАВА 8,
в которой между Хасаном и попом Василием возникают разногласия по военно-стратегическим вопросам, а хитрый немец разногласия те улаживает.


После того самого первого у Ивана совещания, когда немец ушел архитектуру рисовать, Алеша с Ягой придумывать стали с какой стороны к Лешему лучше подъехать. Ифрит же полез в бутылку (он там иногда по старой привычке от мира отдыхал) и что-то вычерчивал да высчитывал.
Унылому Мужику не до них было. У него с хворым кобелем и так геморрою хватало. Ны-не ж заели кобеля блохи. Мужик его и полынью натирал (как Яга советовала), и микстурку ему давал, и клистир ставил – блох меньше не становилось. То есть, может быть, где-то их меньше и становилось, да только не на кобеле.
Поэтому, когда через неделю ифрит перед Иваном черчение свое развернул, было оно полною для всех неожиданностью.
-Я тут тибэ абарона нарысовал, - сказал Хасан царевичу, разворачивая невероятных раз-меров свиток.
Царевич над свитком склонился, стал вникать, ибо ратное дело любил зело (это была единственная область знания, в которой Иван не был … - сами понимаете). И чем более Иван вникал, тем более противоречивые чувства отражались у него на роже.
То, что изобразил ифрит, ближе всего походило на «дом смерти», родившийся в нездоро-вом воображении старого самурая. Но «дом» размером с город. Отовсюду что-то выскакивало, всюду иное проваливалось, сверху падало, снизу кололо, выделялись ядовитые газы, и струился жидкий огонь. Короче, чтобы истребить любое неприятельское воинство своей рати  вовсе и не требовалось. Достаточно было подпустить противника поближе к городу, да для верности еще и ворота открыть.
А для сдерживания степняков путем устрашения предложил ифрит мышь дальнего радиу-са действия, коя могла без вреда для здоровья нести до десяти чумовых(25) блох индивидуального наведения.
Долго Иван в изумлении разевал рот, поскольку впервые в жизни его в военной науке уели, а после вздохнул и говорит:
-Эх, папаша! Если б нам всю жизнь только воевать! А ведь нам здесь еще и жить. Ты представляешь, сколь на закладках твоих народу гробанется?!
-Вах, пустой гаварыш, Шайтан пят тисач лет так живет! – решительно возразил Хасан.
-Так твой Шайтан – мусульманин. Ему пить нельзя. А наши знаешь, как упражняются.
Хасан и на это возразил, что, хоть Шайтан, верный заветам Аллаха, действительно вина не любит, а водку так и вовсе терпеть не может, тем не менее, по службе ему богопротивные дела надлежит свершать в полном объеме. Поэтому напивается Шайтан регулярно. А, кроме того, вовсе и не нужно, чтобы все оборонные устройства работали постоянно. Это-де перевод не только пьяного человеческого материала, а и ценных магических субстанций.
Пусть оборонные системы пребывают в режиме ожидания.
При наступлении же особого периода достаточно будет генерал коменданту города при-звать на головы нападающих гнев Аллаха, и все заработает.
Но тут уж насмерть встал присутствовавший на совещании поп Василий.
-Россия, - говорит, - земля православная, территория Господа нашего Иисуса Христа, и никаких Аллахов я тут разводить не позволю! Даже в военно-стратегических целях! Патриарху пожалуюсь и от церкви на фиг отлучу!
Короче, дискуссия зашла в тупик.
В это время немец входит, узнать – почему никто не работать? Немец каждое утро с этим вопросом приходил. Ему уж сколько раз объясняли, что пока царевич совещание не закончит, на стройку не появится и лично всех по матери не поименует, у нас работать не начинают. Не принято.
А тут, сам видишь, дискуссия затянулась.
Иеронимус в суть вопроса проник, дьяка в сторону отозвал, после и говорит:
-Мы с херр Митрофанус соотфетстфующий токумент котофить есть, унд остальным надо арбайтен.
«Ну и зануда же этот Иеронимус, - подумали все. – Ведь, хороший мужик, а зануда!» И разошлись. Не работать, конечно, работать закон воровской не велит.
Немец же с дьяком в бумаге поковырялись и царский Указ сконстролили.
«Мы, Царь Государь (батюшка) и прочая, прочая, прочая, повелеть изволим: случись, на-ступит особый период, вскрыть генерал коменданту Града Нового специальный пакет и действовать согласно содержащейся в нем диспозиции».
 А когда после поп сунулся на предмет религиозно-общественного контроля, дескать, по-кажите пакет, ему честно пакет и показали. И надпись на пакете показали: «сов. секретно».  А у попа допуск по третьей форме .
Так что есть в том пакете Аллах, или же нет его – так и осталось невыясненным.
Немец же, конструкцию сию испридумав, отправился по стройке бродить, выяснять – по-тшему никто не рапотать? А после подходит и Ивану Царевичу и говорит:
-Фы как хочешь, херр Цесаревитш, а только ихь на фашей стройка путет глафный управ-ляющий. Потому что у фас никто не рапотать ни фига.
Иван ему отвечает:
-Да хоть три раза! Только ты тоже с нашим народом умучаешься. Вот уж почитай час их матерю без передышки, а они все равно дурака валяют.
-А если нет материть, унд скасать люди, что он толшен делайт? – спрашивает немец.
Задумался Иван.
Иеронимус же тем временем взялся за дело.
Немца народ сразу невзлюбил.
Скажем, так: нашли мужики на вверенном им под расчистку участке пень. Здоровый пень, в три обхвата. У нас же раньше как было? Во-первых, подход к любому явлению должен быть системно-историческим, не вырывая из контекста. Вот мужики и понимают – что это за пень, каким дерево то должно было быть, как оно росло, да с каким трудом и опаскою его после валили.
Затем свою роль в историческом процессе определят. Нам-де пень этот корчевать.
А как?
Соберутся человек двадцать и в затылках чешут. Потом один  говорит:
-Давайте пень этот обкопаем.
-Это ты верно сказал, - отвечает обчество. – Обкопать непременно надо. А только этого мало.
-Дык ить, эта, - другой умелец выступает. – А что, если корни ему на фиг обрубить?
-Вот, голова, что придумал! – одобряет обчество.
-А после уж конями и вытащим, - третий кричит из заднего ряда. Так торопился для поль-зы дела, что аж вперед пролезть времени недостало.
Вот и решили задачу – всем миром-то. После вспоминать начинают:
-Кто первый сказал «обкопаем»? Ты, Парамон? Так тебе и за бутылкой бежать.
То есть, видна забота о приоритете, зачатки патентно-лицензионной работы. (Между про-чим, ране, чем в Ойропе).
А уж на следующий день и за пень принимаются.
А теперь что? – Двое обкапывают, один корни обрубает, остальные другим промыслом заняты. То есть живую мысль и творческую народную инициативу убил проклятый немец на корню. За что ж его любить?
Правда, город при новом управляющем попер, как грибы после дождя. Каждый день чего-нибудь делали. Так разве ж в этом счастье?
И все это, конечно, хорошо, но занимаемся мы пока откровенной дискриминацией по по-ловому признаку. Поскольку забыли совсем Василисушку нашу, а ведь ей тоже в жизни место свое найти хочется.





ГЛАВА   9,
в которой Василиса ловит кота, а мы через то узнаем биографию ифрита.


У Василисы в ватаге обязанность была – кота ловить.
Василиса вообще приживалась с трудом, все никак дело себе найти не могла.
То, что ни воровать, ни попрошайничать она не умеет и не научится, ватажники сразу по-няли. Попробовали ее к гаданью приставить. Угадывать-то у Василисы получалось, только она так всю правду клиенту и выкладывала. А за такое гадание кто ж будет деньги платить? Дай Бог, чтоб не побили.
Кинули тогда Василису на хозяйство – Яге помогать. Тут тоже у нее не заладилось. Ска-жем, попросишь Василису кашку сварить овсяную или, скажем, гречишную, а у нее получается то уха стерляжья, то пироги с осетриной, то гусь с брусничным вареньем. Или порты заштопать попросишь – совсем продрались порты – задница светится, так она их и постирает, и отутюжит, и вышивку сделает – в таких портах не то, что на землю у костра, в царском тереме не на каждую лавку сядешь – запачкаться боязно. Или совсем простой пример – попросишь Василису пива принести, так она и тут перепутает: притащит вина заморского. А с него и отрыжки-то не бывает. Короче, совсем бестолковая девка, все из рук у нее валится.
Придумал тогда Алеша приставить ее к делу, которое испортить труднее всего – бабкино-го кота ловить. Потому что кота – его иногда кормить надо, а допрежь как кормить, надо его поймать, потому был Вася-кот большим гуленой и никогда его на месте не найдешь.
Алеша так рассуждал: кот – он не дурак, жрать захочет – сам придет, а девка будет ощу-щать нужность свою и полезность для общества, можно сказать, социальную включенность.
И вот ходит Василиса, кота зовет.
-Вась, Вась, Васенька, где ж тебя носит, Триппер чортов,  куда ж ты запропастился, хрен волосатый?!
А тут ей приятный такой голос и отвечает:
-Дык никуда я не запропастился, на службу спешу, время уже. А скажи-ка, девица, что же ты попа своего так лаешь непотребно?
Василиса глянула – и впрямь поп. А отец Василий из себя видный – говорят, из раскаяв-шихся богатырей – и глас у него звучный и благородный.
-Так я, это, кота ищу, - едва слышно прошептала Василиса и потупилась. – Васей его зо-вут….
-Так и меня Васей звать, - говорит поп.
Ничего они боле друг другу не сказали, поскольку оба были при исполнении и отвлекать-ся не могли, а только проскочила  промеж них искра Божия. И стала с тех пор Василисушка завзятой богомолицей, - ни одной службы не пропускает, - да и поп к ватажникам стал частенько захаживать на предмет работы с массами в форме религиозной пропаганды.
У попа же на Выселках проблемы многие в натуре случались.
Отец Василий по жизни справным попом был – все переводы с повышением, отмечен благодарностями митрополита и патриарха, к царевичу, вона, поповствовать приставили. Здесь же ситуация сложилась беспросветная, честь поповскую беспрестанно ущемляющая. Кругом какие-то лешие, водяные, русалки, болотники, кикиморы – все как один нехристи, и слова Божьего на дух знать не хотят. А тут еще под самым носом поповским живой басурманин Аллаха вовсю прославляет. И решил поп ситуацию эту в корне, значить, изменить. И начать с чего поближе – с Хасана.
Вот однажды сидит поп с ватажниками, чаевничает  и начинает Хасана религиозно рас-пропагандировать.
-Слышь, отец, - говорит поп. – На фиг тебе Аллах твой сдался? Наш-то Господь круче бу-дет. И устав наш православный правильнее.
Хасан на то не обиделся, а только спокойно так и отвечает:
-Ти, поп, помолчи, ти минэ паслушай. Я тибэ старше буду, ти минэ впирот слушат дол-жин. Я тибэ жизнь свой расскажу, а ти уж потом сам рэшишь, чэй Гасподь кручи.
С вашего позволения биографию Хасана расскажу я от третьего лица. Без ифритского ак-цента, значить.
Родился Хасан в пятом году от сотворения мира в семье джиннов-труженников. Отец его был садовником у Аллаха – за яблонями познания добра и зла ухаживал. Мать – из простых сельских гурий, а также труженица прилавка. Отец Хасана был джинном чрезвычайно набожным, без Аллаха шагу ступить не мог. Бывало, говорит своим домашним:
-Завтра буду яблони окапывать, ибо на то воля Аллаха.
А Аллах-то тут причем? Небось, старший садовник Мустафа выпендривается.
Поэтому и получил Хасан воспитание домашне-клерикальное – читать писать не умел, зато Коран знал наизусть. Счету его, правда, маманя обучила, по весам своим служебным.
-Вот это, Хасанчик,  циферка «девятьсот», - учила маманя. – Ты как ее видишь, так и го-вори – килограмм.
-А это что за циферка? – спрашивает любопытный Хасан.
-А это циферка «восемьсот», - маманя отвечает. – Ее увидишь – тоже говори - килограмм. Ты – маленький, тебе ничего не будет. А вдруг да не заметят.
Само собой, что с таким образованием открывалась перед молодым Хасаном одна торная дорога – в военное училище. И поступил Хасан в Школу  ифритов. А Закон Божий в Школе преподавал протеже самого Аллаха талантливый и очень молодой Иблис.
Молодые люди быстро сдружились, ибо были весьма промеж себя похожи – даже люби-мые места в Коране у них были одни и те же. Дружба эта продолжалась и после того, как Хасан Школу окончил, а Иблис пошел на повышение.
И вот, сидят они как-то в саду тенистом, после службы отдыхают, о том о сем беседуют. Иблис и говорит:
-Всем тут у нас хорошо под сенью мудрости Аллаха Высокого, Великого, а только скучно. Куда ни ткнись – или «Слава Аллаху!», или гурий обнаженных показывают. Заплесневеть можно!
И решили друзья устроить восстание.
Рассуждали при этом так: Аллах – Он всемогущ, значит, победить Его все равно не удаст-ся и миропорядок восстанием тем нарушен не будет. С другой стороны, Аллах – милостивый, милосердный, а стало быть, хоть заговорщикам задницу и надерут, но не так, чтобы очень.
Устроили. Хорошее получилось восстание. С баррикадами, с лозунгами на заборах. Даже в легавых ангелов камнями кидались (так, чтобы не попасть).
Аллах, понятное дело, с восстанием по быстрому разобрался, заговорщиков же вызвал к Себе и, после тяжелой продолжительной беседы, обоих понарошку проклял. Иблиса же за проявленную сообразительность назначил Шайтаном. А Хасану велел Иблиса всячески от врагов оберегать, ибо, говорит, вы еще сами не знаете, в какое такое дело вляпались. И будет у Шайтана врагов не меряно.
Всеведущим оказался Аллах – так оно и случилось. Не счесть оказалось всяких мулл да дервишей, которые всерьез полагали, будто напакостив Шайтану могут в рай попасть. А ту еще и Архангел Джабраил, упившись чаю, то и дело пытался с Иблисом старые счеты свести, возникшие еще до сотворения мира, ибо думал, что нет боле над Иблисом милости Аллаха.
Так, в борьбе за дело правое жизнь Хасанова и протекала. Карьера его складывалась впол-не успешно, ходили даже слухи о скором присвоении ему очередного воинского звания «бригадный генерал-бай», что для выходца из простого народа было достижением почти фантастическим, тем более, что генеральскими званиями Аллах особо не разбрасывался. У него сам Архангел Джабраил в полковниках ходил.
Но случилось так, что стал в это время проповедовать Иса.
Хасан доподлинно знал, что был Иса  сыном Аллаха и его любимой жены иудейки Мэри-ам, а потому, будучи Шайтаньим прихвостнем , держался от  Него подальше, однако же, учению Исы весьма сочувствовал.
Говорил Хасан с Исой только раз, когда Шайтан искушал Сына Божьего. Это же Хасан им встречу и устроил на конспиративной квартире. Сначала, понятное дело, Шайтан принялся Ису искушать согласно утвержденного списка. Иса те искушения с честью выдержал. Не особо интересовала Его власть над миром. К тому же хорошо знал Иса теорию управления, и понимал, что мерами сугубо административными целей Своих Ему достичь никак не получится.
А вот во второй части беседы, секретной, в Писаниях не отраженной, искушал Ису Хасан. Уже не по списку, а по доброте своей, а также, исходя из знания жизни.
-Ти осторожнэй там, - говорил Хасан, - сматры, кому проповэдуишь. Они же там всэ – (тут Хасан употребил ифритское слово, означающее «плохие люди»). Хочешь, я тибэ ребят дам? Случай что, раз, два, сорок минут, вэсь Иерусалим бэз свэт, газ, вада оставят нэпригодным для жизни. Им нэ до тибэ будит. Суматоха, бардак слиняишь, дипломатический почта тибэ вивезут. Настоящий апостол, нэ этот твой вахлаки….
Однако Иса и это искушение выдержал.
-Эх, дорогой, - отвечал Иса, грустно улыбаясь (Он-то уже тогда все знал), - кто же после этого в Мою любовь с ближнему-то поверит?
После этого разговора то ли произошла утечка информации, то ли и впрямь был Аллах всеведущим, а только вышел секретный циркуляр, запрещавший отныне Шайтану и его прихвостням в дела Исы мешаться.
Хасан, однако же, втихомолку продолжал за Исой посматривать.
Кроме тех самых дней.
Шайтан занес его тогда в Багдад – бурю в пустыне устраивать.
Оплошал Хасан. На заместителей понадеялся. Тем же воля Аллаха дороже чести воров-ской(28) оказалася.
Вернулся Хасан, узнал – не поверил.
-Бить нэ можэт, чтоби Аллах, милостивый, милосердный, Сын Свой единственный, - вай, такой карош джигит! – отдал на растерзаний шакал пархати! Ны веру! Нэ било этого, нэ било!! Мухаммед – пророк Аллаха, Мухаммед!
При этих словах старый ифрит снял чалму, аккуратно положил ее на край стола, и сильно побился головой об стену. Потом снова надел чалму, проверил, чтобы кокарда оказалась точно посередине лба, и сказал уже совершенно обычным голосом:
-Аллах веру, Мухаммед веру. Давно веру, привык уже.
Осталось добавить совсем немного.
В гибели Исы видел Хасан свою вину и свое служебное упущение.
Напрасно Шайтан отпаивал его водкой и говорил, что Иса, мол, воскрес, и все кончилось хорошо. Напрасно Аллах божился, что была на то Его воля, и извинялся перед старым ифритом за доставленное огорчение. Хасан отвечал им известной русской пословицей, что, мол, на Аллаха надейся, а свой голова тоже зачем-то нужен, притом сильно бился головой об стену, так что несколько стен на небеси даже пришлось штукатурить заново.
(Так, сам того не желая, основал Хасан одну древнюю традицию, бытующую в некоторых странах и поныне, а именно – традицию делать в доме ремонт).
В отставку вышел Хасан исторически сложившимся антисемитом.
Он и Иван-Царевича, на эту тему предупреждал: построишь ты-де город, понаедут сюда купцы, иные ж из них будут семитами. Так они на вас не только татаро-монгол натравят, а еще и устроят вам две мировых войны и социалистическую революцию. Потому как нет у семита иной мечты и иной цели в жизни, кроме как захапать под себя Землю Русскую . Иван его тогда не послушался, а уж что из этого получилось – вы и сами знаете.
Для попа же беседа эта имела эффект совсем неожиданный.
Хасана ему, понятное дело, обратить не удалось, зато, услышав о деяниях Господа  наше-го, можно сказать, из первых рук, поп так укрепился в вере, что словом Божьим недужных стал исцелять не хуже клистира. И с бесями в Новом граде стали твориться чудеса неслыханные. То есть, крупные беси сразу свалили, от конфузии, мелочь же всякая бесовская за попом толпами ходила, требуя побрызгать их святой водой. По святой водой беси покорчились и, приняв через то муки за веру православную, поселились на кладбище, где открыли кооператив ритуальных услуг. Цены бесенята держали вполне Божеские, а неимущих покойников обслуживали и вовсе бесплатно – за бутылку.





ГЛАВА 10,
в которой ватажники идут к Лешему, Змей Горыныч совершает подвиг и появляется обо-ротная волчиха Аленка.


Однако ж Богу – Богово, а кесарю, сами понимаете, кирпич нужен. И, стало быть, прямая дорога ватаге к Лешему, о подпольном производстве договариваться.
В полном составе и вышли. Василису только в городе оставили. У нее там с попом дела налаживаются, что ж ее зря теребить?
А до Лешего изрядно топать было. Притомились ватажники, да и жрать хочется. Устрои-ли привал. Поляну для того выбрали чистую, светлую, с травушкой шелковой, цветочками вонючими. А над цветочками хрень всякая порхает.
И заприметил тут хромой кобель шмеля.
Стал его нюхать (что ж еще со шмелем-то делать можно?). Примеряется, с какой стороны насекомой этой вредной «У!» сказать будет правильнее.
То ли шмелю не понравилось, что его мокрым носом по спине мажут, то ли он сам «У!» говорить был любитель, а только зажужжал шмель свирепо и на кобеля кинулся. Кобель тоже не сплошал. Короче, они сцепились.
Кобель «У!» говорит и шмеля прикусить хочет, да все промахивается. Однако ж ноги его хромые такие кренделя выписывают, что шмель в него тож никак попасть не может. Стоят они пока на ничью, но ведь у кобеля хворого силы в любой момент могут кончиться!
Унылый Мужик дубину схватил, да призадумался. Шмеля, конечно, удобней всего бить, когда он на кобеля сядет. Но ведь этак и кобеля родного пришибить недолго.
Алеша Распопович рукава засучил: щас де насуем супостату по печени! А где у шмеля печень?
Хасан в это время намаз совершал и, следовано, тоже был вне игры.
Назревала трагедия.
Вот тут-то Змей Горыныч и совершил подвиг.
Змей в это время на правах выздоравливающего в кустиках после клистира отдыхал. А как историю эту увидел, вылетел из кустов, толком не отдохнувши, подбежал и –
-Ху! – дымом на шмеля дохнул.
-Уй, блин! – сказал шмель и брякнулся в траву. Потому как натура у него была пчелиная, а пчелиный народ дыма на дух не переносит. Змей этим дома часто пользовался, когда за медом лазил.
Кобель тут же, понятно, набросился шмеля загрызть, однако ж, его оттащили, объяснив, что по закону воровскому лежачего не бьют. Шмеля же выгнали на фиг пинком в задницу и сказали, чтоб на поляне нашей духу его боле не было.
После Змея хвалить стали – как ловко он это все придумал. А Алеша Распопович и гово-рит:
-Мы его в учениках держим, а он вона какой шустрый.
И произвел Змея в настоящие воры.
Отдохнули  после этого происшествия, кобелю восстановительный клистир поставили, Горынычу – премиальный, и двинулись дальше. А поскольку все на свете имеет конец, то и дорога вышла не вечной, и пришли ватажники к Лешему.
Их еще издали лешачата заметили. Прыгают вокруг, верещат:
-Дяди воры пришли, дяди воры пришли!
-Бабушка Яга, а ты теперь тоже дядя вор?
А самая маленькая кикиморочка с розовым бантиком на хвостике поперед всех вышла и говорит:
-А стрельцы легавые к нам и вовсе не заходят, потому что боятся, будто мы их до смерти защекотим, вот.
А после за других спряталась и пальчиком в ладошке ковыряет.
Облепила ватажников мелюзга лесная. Пуще всех Унылому Мужику досталось, потому что у него настоящий дядя кобель был. Кобель крючился, зыркал вокруг бешеными глазами, и каждому встречному поперечному говорил:
-У-у!
Лешачата в ужасе разбегались, а после вновь подтягивались, ибо каждому лестно было настоящего дядю кобеля погладить.
После, когда уже в леший дом зашли, лешачата и до мужика добрались.
-Дядя, - говорят, - а ты грамоте знаешь? А покажи! Очень уж нам грамоте интересно!
А маленькая кикиморочка тайком от мамки бантик с хвостика содрала, к дяде кобелю подходит и говорит:
-На! – и бантик ему протягивает.
Кобель бантик взял, передними лапами зажал, улегся, и давай его раздирать. А кикимо-рочка стоит рядом - гордая и счастливая, потому что ей – одной во всем лесу! – дядя кобель «У!» не сказал и позволил за ухо подержать.
Из чащи же лесной с подозрением наблюдала за суматохой в лешем доме оборотная вол-чиха Аленка. Чуяла Аленка звериным своим чутьем, что с приходом в лес воров жизнь ее круто поменяется. А вот в какую сторону поменяется – к хорошему или к лучшему – никак взять в толк не могла.
Аленка же в лесу кур воровала.
 То есть, не в лесу, конечно, в лесу-то до Аленки кур как раз и не было. Таскала кур вол-чиха с соседних сел да хуторов. Как прослышит, будто курицу какую в суп определять наметили, так ее и утащит. Целый птичник развела. Перья по лесу мотаются, петухи ни свет, ни заря орут.
Поперва-то жители лесные видели в том одни неудобства и даже возмущаться пыталися.  Но на Аленушку не больно наедешь. Ее сам медведь побаивался. После же увидели лесовики в воровском волчихином промысле откровенную пользительность. Выпала зима тяжелая да голодная, когда многим зверям пропасть бы следовало, ан не пропали. И сами всю зиму яичницей питались, да еще и соседний лес подкармливали. Призадумался Леший и возвел Аленку в закон.
Только раньше Аленушка одна такая была, а теперь цельная ватага воровская в лес при-пожаловала. Было о чем поразмыслить.
В избе же лешей стоял тем временем дым коромыслом.
Унылый Мужик лешачатам грамоте показывал, а сам все боле задумывался. И на сей раз, мысли его носили откровенно клистирную направленность. А уж кому, и в какой форме тот клистир предназначался, так это вы, если сами не догадались, подождите полторы главы.
Алеша же Распопович Лешему про кирпич докладывал. Из чего поначалу даже скандал вышел. Как начал Алеша про карьеру глиняную распространяться, так Лешачиха и взъелась:
-Я тебе давно говорила – карьеру надо делать, а то досиделся лешаком до седых… волос, старый дурень!
-Молчи, поварешка! – орет в ответ Леший, - Не лезь в вопросы научные, потому как из тебя уж скорее кирпич выйдет, чем технолог этого… ммать!.. производства.
С большим трудом Алеше удалось их утихомирить. Ифрит помог – стал лешачихе пока-зывать, как из бутылки злой дух  выпускается. Та и уши развесила –  для самогоноварения-то лучше и не придумаешь. Злой дух вышел – и пей себе для веселья. Никаких безобразий.
Яга в уголке кикиморам на женихов ворожила. Там тож без скандала не обошлось. Пото-му как одна кикимора по описанию внешности вообразила, будто мужика еёшнего другой кикиморе помоложе в женихи прочат. Яга с большим трудом ухватом это дело урегулировала.
Тут Алеша с Лешим видать об чем-то договорились, потому как Леший вдруг подобрел и бабу свою за все простил.
-Давай, мать, в натуре, - вопит, - что есть в печи – все на стол мечи! Пить-гулять будем! Тута воры козырную комбинацию заводят! Дык ить, и лес наш на фиг поднимется.
И пошла у них гулянка.
А как стемнело, вышел Унылый Мужик на крылечко – воздух попробовать. Скоро ведь кобеля хворого на вечерний моцион вести, так не было бы дождя, аль еще какого погодного явления. Обсмотрелся вокруг и видит – в кустах, будто, глаза волчиные горят.
Поклонился мужик вежливо и говорит:
-Здравствуй, девица.
-Леший что ль проболтался? – недовольно ответила волчиха.
-Дык ить, а что ж я, по-твоему, без Лешего уж и красну девицу от суки не отличу? – оби-делся Унылый Мужик.
Вышла Аленка из кустов, девицей обернулась и говорит:
-Что разглядел меня в волчином обличье, конечно, спасибо, а вот «суку» я тебе еще при-помню. Волчиха я.
Однако ж на завалинку садится, и мужику вроде как место рядом оставила. А Аленушка девка ладная была. Росточку среднего, крепенькая, гладкошерстная , масти серенькой, а только на мышь совсем не похожа. Волчиная-то у нее рожа вытянутая была да горбоносая. А девичья – кругленькая, носик маленький, востренький, кверху задорно смотрит. Ну и глаза…. Вот если скажем, у Василисы в глазах было солнышко ясное, так у Аленки – весь набор метеоусловий. От знойного летнего дня, когда только и делать, что на травке кверху брюхом валяться, до бури с градом, когда и в норе заливает, и наружу нос страшно высунуть.
 Присел мужик аккуратно.
-Курей, - говорит, - воруешь?
-Снова сам догадался? – спрашивает Аленка с подозрением.
-Дык ить,… – смущенно оправдывается мужик, - ране ж у Лешего отродясь куря не води-лись. Тут – вона, петухи орут.
-Забавные они, куря, - говорит Аленушка. – Иная дура дурой, а зерно найдет, и, нет, чтоб сожрать, голову склонит – туда, сюда, после товарок скликает, чтобы посмотрели на диво дивное.
-Али, скажем, петух, - девица продолжает. – Вот откуда он время знает, как орать?! А вот на летнее время ни фига не переводится. Может, я у него какой винтик не нашла?
Поговорили они про курей, про иных зверушек лесных,  какие те теплые да пушистые, и почему их сожрать, скажем, жалко очень (прямо даже, невозможно их жрать!). После перешли на личности.
-А ведь ты не простой, - говорит Аленка.
Мужик только плечами повел: дескать, как может человек о себе судить, простой он или не простой? То людям со стороны виднее.
-И кобель у тебя не простой, - продолжает Аленушка.
Вот тут мужик с ней полностью согласился.
-Ой, не простой! – говорит. – Сложный случай, тяжелый, запущенный, можно сказать, новое слово в медицине.
Покосилась на него Аленка, словно раздумывая, и говорит с тоскою смертною:
-Почто мне такую участь приделали? Что бы ни будь одно – я б привыкла. Мотаюсь, как коряга в проруби….
-Хворая ты, - говорит мужик жалостливо, а сам Аленушку за ручку берет осторожно – пульс пощупать, на предмет уточнения диагноза. – Тебе бы микстурку надобно….
-Да не помогает от моей болезни микстурка, - улыбнулась Аленка.
Мужик аж заерзал, и глаза у него в темноте заблестели.
-А клистир? Клистир не пробовала?
Засмеялась Аленушка, всю грусть у нее как рукой сняло.
-Веселый ты, - говорит. – Хорошо…. А только, много хорошо – тоже не хорошо.
Ручку свою у него отняла, встала, потянулась, задней ногой за ухом почесала.
-Пойду, хоть падали нажрусь, - говорит. – Не могу совсем без мяса .
Обернулась волчицею – только ее и видели.
Мужик же так и остался сидеть на завалинке разинув рот, потому как его впервые в жизни веселым обозвали.
А как вернулся мужик в избу – там снова дым коромыслом, чуть не до драки. Потому как Лешему – ему лишь бы прибыль поболе.  Алеша же Распопович чистоделом был, так он Лешему и говорит:
-Чтоб экологию, - говорит, - не трогать! Потому как это – следы, улики, по ним нас стрельцы легавые замести могут. А надо, чтоб следов и не было. Сделали дело – и свалили потихоньку. После пущай эти фраера хучь всю оставшуюся историю разбираются – откуда, мол, кирпич взялся?!
Леший ему и возражает:
-А из чьей доли природоохранные мероприятия финансироваться будут, из твоей, что ли, из воровской?
-Я тебе из доли своей воровской и рожу начистить могу, - резонно возражает Алеша.
Хасану эти два комбинатора за день уже надоели до чертиков. Однако ифрит честь со-блюдал и служебное боевое искусство в личных целях первым старался не применять. А тут  Унылый Мужик входит. И видит все это безобразие. А под столом, меж тем, хворый кобель спит. В суматохе ж на него наступить могут!
Мужик – хвать кочергу. Ифрит обрадовался, за посох взялся.
Народ и притих.
-Давай что ль поровну, на паритетных началах… - примирительно басит Леший.
При такой поддержке Алеша, конечно, мог Лешего и до трусов раздеть, а только честный он был молодец, и согласился на паритетных началах природоохранные мероприятия финансиро-вать.
А замирились, так и дальше гулять стали. Поскольку же Лешачиха по Хасановому рецеп-ту, перед тем как бутыль на стол подавать злого духа из нее выпускала, так на утро и голова ни у кого не болела.







ГЛАВА 11,
в коей ватага от Лешего взад возвращается и находит пограбленный купеческий обоз.

На обратном пути Алеша Распопович предложил еще и до Водяного заглянуть. Порт там всякий, судоходство, фарватер промерить, и углубить, где надо – это ж все по его части. Не дай Бог где обмишулимся, устроит нам дед Водяной с иноземцами торговлю!
Зашли до Водяного, благо недалече случилось, да и Леший провожатого дал. А у Водяно-го, понятное дело, на сухую слова не скажешь. Ну, и русалки там всякие в прозрачных одеяниях для смущения душ православных.
Сидят ватажники, смущаются.
Правда, после третьего стакана смущаться уже перестали. Хасан и вовсе к гуриям этим давно привык, а Змей-Горынычу русалки были совершенно не сексуальны.
Алеша с Водяным карты раскинули, на фарватер гадают.
-Вот тут хорошо, - Алеша говорит, - а вот бы здесь бы его на хрен углубить.
-На хрен углубляйте, - Водяной отвечает, - а токмо не больше, потому что и у меня тож обязательства перед электоратом имеются. У кого нора, а иному и подход к нерестилищу перекопать можно.
-Пласкадони баржа будым строит, - говорит Хасан, - пуст наш баржа визут, фрахт пло-тють.
Решают мудрые люди вопросы речного судоходства.
А только тут хворый кобель к одной русалочке подошел и говорит:
-У-у!
Русалочка как завопит:
-Теперь, как честный человек, он должен жениться!
Унылый Мужик уже не слишком соображал, а понял, что у него кобеля отглотничать хо-чут. Кочерги у Водяного не случилось, так он раковину заморскую в рост человеческий (подарок Водяному от  Морского Царя) - хвать!
Народ сразу сообразил, что к чему и что сейчас будет.
-Ты че, мужик, - успокаивает его Водяной, - пошутила дочка-то. На фиг же ей кобель-то твой сдался?
-На фиг кобель?! – оскорбился мужик.
Насилу его Алеша с Хасаном утихомирили, и решили больше мужику нынче не наливать. А то еще скандал международный получится.
Ну, кому скандал, а русалочки изрядно повеселились, и промеж собой решили тайно му-жику помогать, как случится. А то ведь еще пропадет без мозгов-то на белом свете. А мужик веселый.
Когда ж на следующий день в город товарищи собрались, попалась им на пути волчиха Аленушка. Поздоровалась волчиха с ворами и смущенно так, ни на кого не глядя, и говорит:
-Падаль там, в лесу валяется нехорошая. Вам бы посмотреть.
Проводила их волчиха.
И верно, вышли они на обоз купеческий, кой разбойники грабили, да не дограбили. Аль спугнул их кто, аль еще какая оказия вышла.
И лежат там стрельцы побитые, что обоз охраняли, и купцы побитые, а один – живой еще, только ранетый. И из разбойников ранетый один валяется. То ли иные разбойники за мертвого его посчитали, то ли уходили второпях, а только бросили ранетого товарища.
И, само собой, товары купеческие унести разбойники не успели, так на телегах и валяют-ся, товары-то.
Змей Горыныч, поскольку он вор был молодой, начинающий, предложение внес:
-Давайте, - говорит, - их обворуем, пока кто - помер, а кто - в беспамятстве.
Алеша Распопович ему объяснил терпеливо, что, мол, хворых (а тем более – упокойни-ков ) обкрадывать честь воровская никак дозволить не может.
-Ты вначале вылечи его, в город, значить, доставь, товар его в целости сохрани, а после хучь всю жизнь его обворовывай, - говорит.
А иные ватажники уж и вовсю стараются.
Хасан из подручных средств носилки соорудил – раненых в одно место сложить да по-удобнее, Унылый Мужик кружку Эсмарха  в боевое положение развертывает - ежели кому вдруг срочная операция потребуется, Яга рядом суетится и охает.
Аленка на все это глянула и тихонько исчезла. Дело свое  волчиное она сделала, подмогу падали этой привела, на упокойников же смотреть не любила девица.
Оказали воры пострадавшим необходимую помощь – микстурку им дали, клистир поста-вили, на одной телеге место расчистили и ранетых бережно туда уложили.
Тут отступление надо сделать.
Проницательный читатель, чаю, уже подметил, что от всех болезней лечат у нас микстур-кою  да клистиром, и наверняка уже вопрошает: - а не для смеху ли это? Нет, скажу я вам, уважаемый, не для смеху. Потому как, если тебе клистир поставили, тут не до смеху – добежать бы. А лечат так по самой простой и древней причине – помогает.
То ли в микстурке травка какая содержится, для всех хворей скорбная, типа корешка ки-тайского, то ли ужас, испытываемый организмом перед клистиром внутренние резервы и защитные силы мобилизует, а только помогает.
Если б не помогало, Унылый Мужик кобелю своему вжисть бы такое лечение делать не стал. А уж если кобелю хворому помогает, то остальным – и подавно.
Вернемся же к делу нашему.
Оказали воры пострадавшим первую помощь, стали с хозяйством брошенным разбирать-ся.
Сперва упокойников прибрать надо было. А то не дай Бог звери лесные сожрут душу пра-вославную и тем грех на себя возьмут. Дело сие печальное, однако ж – не всю же жизнь радоваться.
-Жалко, попа нет, - вздыхает Алеша Распопович.
Однако ж он и сам не хуже попа разобрался, поскольку у хорошего вора инструмент на все случаи под рукой имеется.
Почитал Алеша, что положено.
С попом, конечно, надежнее. С попом они бы вроде как с ключами в рай войдут, а так – будто с отмычкою. Но войдут же, ибо невинно убиенные.
С этим делом покончивши за обоз принялись.
Кони обозные со страху частью разбежалися, частью попрятались, так телеги ватажники в один поезд сцепили, и Змея в него запрягли. Коней же нашли и повели в поводу. Потому как у коней стресс был, а клистир для успокоения им ставить Яга не советовала.
-Лягаются, - говорит, - своло… лошадки-то.
 Таким порядком и двинулись в город.
Разбойник же хворый, что на телеге лежал, никак действия их понять не решался. Был это знаменитый о ту пору Фильку Рватый, о коем и указ царев поминал. Никак в толк взять не мог Филька, куда он еще вляпался? Ежели легавые они – так почто лечили? А ежели воры – так почто в город везут, где царевич, дыба да плаха?
Только не вопрошать, ни просить о чем не стал Филька – вжисть он делом этим не про-бавлялся, а пошевелиться да встать и действие какое сотворить не мог – израненный был - почти, что до смерти.
Алеша Распопович ничего такого не замечал, потому как очень доволен был, как они ноне за честь воровскую справно постояли. Хасан подозревал неприятности, но он же сам был не местный, обычаи наши знал плохо и полагал, что Алеше виднее. Унылый Мужик и вовсе раздумывал – не стоило ли вместе с пострадавшими еще и кобелю бы клистир поставить? Хворый же кобель-то.
Только баба-Яга к Фильке подошла и тихонько ему сказывала:
-Ты не дрейфь, разбойничек. Они хоть и тупые, блин, как полено, а только людя-то хоро-шие, в обиду не дадут. И Аллах им какой-то помогает (вроде нашего Бога будет, только добрее )…. Глядь, и выкрутишься.
Не поверил ей Филька. Он бабам давно уж не верил.









ГЛАВА 12,
в которой из-за хворого разбойника Фильки ватажники чуть с Иван-Царевичем не подра-лись.


Иван-Царевич, как про несчастье с купцами прослышал, в тот же день проведать раненых пришел. И может быть все и обошлось бы, ибо полицейскими функциями Иван не шибко интересовался, да приперся с ним эта старая сосиска дьяк Митрофан.
Царевич, понятное дело, к хворому купцу сперва подошел. Оказалось, что знал он его.
-Здорово, дядька Афанасий, - говорит.
-Здравствуй, царевич, - хило так купец отвечает. – Вишь, как не повезло мне?! Побили, пограбили, лежу – помираю.
-Так уж и помираешь? – царевич говорит. – Ты, дядька Афанасий жить еще долго будешь, еще за три моря сходить успеешь. И не пограбили тебя, скажи вон ворам спасибо – у них весь товар твой в целости.
Купец как услышал, что товар его у воров, чуть взаправду не помер.
Тут Иван ему все и поведал – и про честь воровскую, и про то, что обокрасть-то его, вер-но, обокрадут, да только не сейчас, а как поправится.
У купца чуть от сердца отлегло, снова он стал на жизнь жаловаться.
-Забери меня, - говорит, - царевич, отсюдова, Христом-Богом прошу! Замучили они меня вовсе. Где ж видано, от ран боевых клистир ставить?
-А где ж это видано, чтоб человек, почитай вусмерть пораненный через сутки лечения на выписку просился? – парировала Яга, которая при них была за сиделку.
Тут в спор этот медицинский дьяк вмешался.
-Иване, - говорит голоском паскудным, - а поди сюда, что покажу.
Подошел Иван.
-Видишь рожу эту разбойную? Так это ни кто иной, как Филька Рватый, душегубец, о ко-ем и Государя Царя Указ имеется.
-А… - говорит Иван мрачно. – Вот он каков, Филька. А знаешь ли ты, воровской оный Филька, что давно уж дыба по тебе плачет, и плаха ей вторит?
Душегубцев Иван не любил и жалости к ним не испытывал.
-Так что собирайся, Филька, ноне стрельцы за тобою придут.
Посмотрел Филька сквозь царевича и ничего ему не сказал. Дыба, плаха, какая разница? Вся жизнь Филькина была в натуре одним затянувшимся несчастным случаем.
«Вона, Господь наш безгрешен был, а и Его на дыбу взяли, - думал Филька. – Мне ж за грехи мои и подавно».
Яга было туда, сюда, - да что от бабы проку.
И быть бы Фильке на дыбе, а после – на плахе, не случись в то время в госпитальной па-латке Змея Горыныча. Он там, на правах выздоравливающего после клистира отдыхал.
Змей Фильке сочувствовал. То ли потому, что клистир они вместе принимали, то ли луч-ше других понимал Змей судьбу Филькину кривую, а только сочувствовал.
Вылез Змей из места отдохновения и говорит:
-Ты как хошь, Иван-Царевич, а токмо Фильку мы тебе не отдадим. Наш он, разбойный, а своих выдавать нам эта,… как ее,… честь воровская не дозволяет.
И аж покраснел от удовольствия – как складно сказать получилось.
-Это то есть как это – «не отдадим»? – хмуро спросил Иван. Очень он не любил, когда ему Змеи перечили.
«Нет, ну чорт меня за язык тянул? – думает Змей. – Мне же ушкуйник этот по-хорошему-то на хвост не облокотился. Что ж я из-за него башку свою подставляю, да еще и не одну, а три сразу?»
Думает так, а сам и говорит наглым таким дрожащим голосом:
-А вот так вот и не отдадим. Вусмерть биться будем, а Фильку не отдадим.
И дыму пустил для солидности.
На дым все сбежались – и стрельцы, и ватажники, и мастеровые.
Ватажники – потому как знали, что Горыныч зря дымить не станет. Стрельцы подумали, как бы царевич по простоте свой пожару не сделал и сам не угорел. А  мастеровым интересно сделалось – куда это все бегут.
Все, понятно в палатку не поместились, так что и хода дискуссии не слышали. А дело бы-ло так.
Алеша Распопович, понятно, Змея поддержал.
-Ты, Вань, - говорит, - извини, а только прав Змей-то. Не можем мы своего, воровского, выдать.
Унылый Мужик за Фильку вступился.
-Хворый же он, - говорит и в Фильку пальцем корявым тычет. – Куды ему на дыбу? Ему ныне микстурку надобно дать, а после – клистир поставить.
И на Ивана смотрит укоризненно: дескать, что же ты? – простых вещей не знаешь, а ле-чить берешься!
-Так ведь душегубец ваш Филька, - говорит царевич. – Бояр Подхвостьевых с челяди по-читай под корень извел.
Ватажников Иван не шибко-то забоялся. Во-первых, богатырь он был, и драку любую по-читал забавой молодецкою, а потом был он дурак, а дураку бояться по артикулу не положено. Не может он понять, чего бояться-то надобно.
Однако ж Иван призадумался.
«Наши дьяки да бояре токмо доносы друг на друга царю пишут (кто грамотный), а воры за своего вусмерть биться готовы. Нету ли в той чести воровской какой правды?»
-Дык ить, иного боярина и извести не грех, - в запале отвечает царевичу Алеша Распопо-вич, - потому как все они паразиты, нигде не работают, а по ночам выходят пить кровь трудового народа.
И только он размахнулся изложить основы теории прибавочной стоимости, как в палатку немец  втиснулся. Вообще-то он пришел узнать – почему никто не работать? Однако, разобрав-шись в ситуации, счел своим гражданским и человеческим долгом правду сказать.
-Это тшелофек не есть распойник, - говорит Иеронимус. – Я фстречать его в лесу, мы пить пиво унд кушать сосиска, абер он меня грабить нет . Унд вообще, он плохо говорить по-русски, - я думать, он есть иностранец. Я рекомендовать в дипломатический миссия обращаться.
А Филька и впрямь по-русски мало слов знал. В основном те, которые в книжках по по-нятным соображениям не приводят. Потому что только эти слова он от людей слышал, и, стало быть, лучше других запомнил.
После того, как немец выступил, Иван вообще перестал хоть что-то понимать и разъярил-ся.
-Тихо все! – говорит. – Я сейчас царское дознание производить буду.
И к купцу обращается.
-Скажи, дядька Афанасий, как напал на тебя воровской оный Филька?
-Дык ить как, обнаковенно напал, - степенно отвечает купец. – Вышел из кустов.  «Чичас, говорит, я вас, сволочей толстопузых, грабить буду». Так прямо и сказал. Ну, стрельцы охранные, понятно, за сабельки похватались, а он тогда вынул кистень и напал.
-Так он что ж, один был? – спрашивает Иван озадаченно.
Купец на Фильку скосился, несколько раз в уме его пересчитал для верности, чтобы не ошибиться – царевичу все же отвечает, и говорит:
-Выходит, что один.
-И один всех стрельцов охранных перебил?
Вздохнул купец, а что ж поделаешь? Против правды-то не попрешь.
-Выходит, что перебил, - говорит.
-И тебя, честного купца, чуть не перебил?
-И меня, честного купца, чуть не перебил, - сокрушенно вздохнул Афанасий.
-А и не скажешь, - протянул Иван и посмотрел на Фильку как-то странно, с уважением, что ль….
-Так, значить, - говорит царевич. – Поскольку Филька оный воровской на купцов напал честно, отдаю я вам, ворам, его на поруки. А токмо, ежели что, так вы пред Богом и Царем за него ответчики.
-А ты, дьяк, скажешь, коль спросят, - обознался, мол. А донос на меня Царю напишешь, так я тебя на фиг пришибу, и батя меня простит, потому как с дурака и спросу нету.
С тем и вышел,  сердит зело, ибо не знал – хорошо поступил, аль плохо, а только по-другому не выходило никак.
-Слыхал, Филя? – сказал ушкуйнику начитанный Алеша Распопович. – Так что, не будь Хрюшей.
На этом перевоспитание хворого Фильки и закончилось.
Филька же в хорошее ни фига не верил. «Небось, про казну разбойну пытать будут». А только день проходит, два проходит, микстурку ему дают, клистир ставят исправно, а про казну никто не спрашивает. И стал Филька задумываться.




ГЛАВА 13,
 в коей поп в лесу школу открыл.


Помнится, про клистир я вам обещал рассказать. Так вот, вечером того же дня он и слу-чился.
Приперся, значить, опять к Василисе поп.
Унылый Мужик его в дверях перехватил и елейным таким голоском и говорит:
-Вась, подь сюды на минутку, дело есть….
Поп же на ласковый тон  его не поддался, ибо шестым поповским чувством  загодя клизму ощутил – козырную, патриаршею.
Так оно и вышло.
Только уединились они, мужик и говорит:
-Перед Василисой срамить тебя не хочу. А только что же ты, чортов поп, с сексом своим о работе думать забыл. Лешачата, вона, грамоте хочут, а в слове из трех букв семь ошибок делают. Кто их знаниям учить будет, часослов, псалтырь им показывать? Змей Горыныч?
Поп стоит весь красный, как рак, и чувствами противоречивыми раздирается. С одной стороны стыдно ему – верно ведь мужик говорит, а с другой – едва от радости поп не подпрыгива-ет.
Он же к народу лесному сколько подход искал, а тут мужик ему этот подход прям на блю-дечке преподносит, да еще и вместе с клиентурой.
Мужик видит, что поп в смущении, пожалел его.
-Ты, Вась, - говорит, - ныне с инициативой выступи, а я тебя поддержу.
-Неудобно, - говорит поп, - ты же придумал, что ж я твою заслугу себе возьму?
Мужик улыбается. Это хорошо, когда у попа совесть есть.
-Во-первых, то не я, а лешачата придумали, - говорит. – Так и сказали: тащи попа. А во-вторых, ты, Вась, у Бога на службе, а не в патентном бюро, чтобы выяснять, кто первый выдумал. Скажи просто – хорошо бы школу в лесу открыть, а то лешачата, верно, грамоте хочут. Потому как не мы с тобой им то хотение приделали.
Так поп и сделал.
Василиса радостно вокруг забегала: как хорошо, говорит, это ты придумал! А я бы там девочкам-кикиморам ручной труд преподавала, потому что, если они еще и руками делать ни шиша не умеют, так кто же их тогда, кикимор, замуж возьмет?
Ватажники, конечно, на это поулыбались, но критикой обижать девку не стали – вдруг у нее и впрямь талант педагогический?
Только заминочка вышла.
Это может, в каких других сказках попы на «Мерседесах» ездят, да в усадьбах живут. А у нашего попа жалование было небогатое, прихожан он обирать стеснялся (хоть и с ворами дружбу водил), а школу построить – это ж не просто так. Это ж сколь средств надо!
Пригорюнился поп.
Тут Змей Горыныч вылез.
-Доля-то наша воровская, - говорит, - есть в кирпиче. Может, ее отдадим на школу?  (Змею лешачата очень понравились).
Алеша Распопович аж подпрыгнул – вот ведь как ловко Змей придумал.
Переглянулись ватажники, хмыкнули, а после Алеша общее мнение и высказал:
-Легко пришли – легко ушли! Еще наворуем! Забирай, батюшка, нашу долю. Зато жите-лям лесным радости-то будет!
А Змей нахохлился и в угол забился.
«Нет, думать, что ли вдругорядь допрежь говорить? – размышляет. – Я ведь че полагал: ну, скажу глупость, поругают чуток – не побьют же…. А они долю нашу воровскую попу отдали!»
Допоздна ватага гуляла – отмечала удачный воровской почин. Только поп почему-то смурной был. Ему бы боле других радоваться, а он сидит, пальцем что-то по столу ковыряет, под нос себе бормочет. Даже на Василисины кунштюки реагировал вяло. А под конец таки не выдержал.
-Слушай, уважаемый, - Унылому Мужику говорит. – Не получается! Никак придумать не могу, как в слове из трех букв семь ошибок сделать можно!
-Так это потому, что ты грамотный, - мужик отвечает. – Лешачата, они же – как? Как го-ворят - так и пишут. Попросишь его, скажем, «дом» написать, он прикинет, как бы он слово это сказал, и пишет: «дык ить, эта, дом, в натуре». А сколько тут ошибок сделать можно?
Развеселился поп. Народу земно кланяется.
-Спасибо вам, - говорит, - люди добрые. Ныне вразумили вы меня, недостойного. По всем статьям вразумили!
А сам и думает:
«Неужто ж Господь мир столь премудро организовал, чтобы гордыню поповскую усми-рять?»
Взад к Лешему смотались, обговорили дело, школу строить стали, а покаместь лето, так поп уроки на свежем воздухе проводил.
Только поп и не подозревал поначалу, какой геморрой на себя навлек.
Ему ж в городе в храме служить, на совещаниях у царевича присутствовать, всякие собы-тия да праздники без попа тож не обходятся. Да еще и в лес пять раз в неделю в школу мотаться.
Похудел поп, осунулся, а куда ж на хрен деваться? Он же Богу служит. Это у царевича можно в отпуск отпроситься или больным сказаться, а тут-то как быть? Уж Василиса попа как могла подкармливала, тем он и держался. Еще со Змеем ему повезло. Вроде как оказия подвернулась. С утренним Змеем – в лес, с вечерним Змеем – из лесу.
Вечером-то, когда Змей с кирпичом ехал, там особо не до разговоров. Змей пыхтит, ту-жится – тяжело ему, поп сверху на кирпиче кряхтит, на каждой кочке подпрыгивает, все зад старается об кирпич до смерти не убить.
А вот утром обоз пустой идет, Змей веселый, отдохнувший, воздух свежий, пташки раз-ные щебечут. Благодать. Самое настроение для задушевной беседы. А чтобы приятное с полезным совместить, решил поп путем беседы среди Змея религиозную пропаганду вести.
Только, не рассчитал чуть-чуть.
Змей – он тупой был. А поп Василий так задушевно ему про Отца, Сына, Деву Марию рассказывал, что Змей решил, будто он о родственниках своих печется. И в оборот ему про своих родственников рассказывать стал.
Со стороны это выглядело так, будто два ученых богослова наперебой вслух читают. Только один – Евангелие, а другой – Апокалипсис.










ГЛАВА  14 ,
в которой Новому Граду кислород перекрыли, а мы знакомимся с историей болезни Ко-щея Бессмертного.


По заведенной традиции каждое утро ватажники к царевичу на пятиминутку заходили дела воровские на текущий день обсудить – как град лучше в этом дне строить. И вот однажды собрались они поутру, и входит Иван-Царевич мрачней тучи.
-Все, - говорит, - построили мы город!…
Унылый Мужик ему тут же в оппозицию встал.
-Ты че, Вань? Стены еще только от фундамента поднялись, за избы и не принимались. Как так – построили? Ты не захворал часом? Так тогда тебе микстурку надобно….
Но Иван-Царевич его очень даже невежливо перебил.
-А вот так вот и построили. Царь-батюшка финансирование нам прекратил. Не выдержи-вает, грит, казна вашего строительства….
Все и притихли.
Унылый Мужик, правда, еще сопротивлялся.
-Дык ить, захворал, наверное, Царь-батюшка, раз решение такое неразумное принял, - го-ворит. – Ему бы, эта, микстурку надобно. И клистир поставить.
Однако Иван предложение это отверг.
-Батя, - говорит, - дело свое хорошо знает. Действительно, стройка наша из казны все соки выпила.
-А ежели к купцам обратиться? – Алеша Распопович предложил. – Им же от Нового Града торговые пути и прямая выгода. Пущай инвестируют.
-Купцы твои год будут бородами трясти, - царевич отвечает. – А я вот сегодня деньги по-следние раздам, а завтра уж и мастеровые сойдут. Стрельцы еще неделю потопчутся, и тож сойдут. Пока снова всех соберешь – тута заново лес вырастет. Вот и выходит, что опять я дураком оказался. Да токмо не того жалко – это дело привычное, - град наш жалко недостроенный, аж до слез.
-Дык ить, эта… - послышался вдруг незнакомый хриплый голос. Собрание подпрыгнуло и обернулось.  А это Филька заговорил. Его голоса-то никто не слышал, потому, как не говорил он ранее. Все уж думали, что не умеет.
-Дык ить, эта, - хрипел Филька, потея, краснея и глядя в пол, поскольку боле всего на све-те не любил при скоплении народу речь держать, - дык ить… казна разбойна … в лесу зарыта… царевичу… город строить….
А ведь положение Филькино было щекотливым до крайности. Он же условно отпущен-ный был. На поруки, значить. И, хоть и вправду хотелось Фильке о городе порадеть, а что люди могли подумать? К царевичу, мол, легавому  подлизывается, честь воровскую порочит! Чтоб взад не посадили. Так что трудно было Фильке эти слова говорить.
-Ай, молодец! – воскликнул Алеша Распопович и хлопнул Фильку по спине, что тот аж икнул. – На доброе дело казну разбойну не пожалел! Легко пришли, легко ушли. Вот это по-нашему, по-воровски!
Царевич тож оживился, надежда в глазах его блеснула.
Только Яга опять все испортила.
-Перебиться то оно, конечно, поможет, а только не думаю я, чтобы Филькиной казны го-род построить хватило….
Призадумались ватажники.
-Обокрасть бы кого, - мечтательно протянул Алеша.
А Яга уже прочно инициативу взяла в свои руки.
-Кощея бы потрясти, - сказала ведьма. – У него денег – до фига!
-Да ты хоть соображаешь, что говоришь? – возразил ей Горыныч, бледнея. – Кощей же, он….
-Тихо все, - сказал Алеша (не иначе, как у царевича манеру дела вести перенял). – Давайте по порядку. У нас тут вроде сход воровской получается, так давайте чин блюсти и обсуждать по спокойному.
Иван-Царевич, как про сход воровской услышал, засмущался.
-Так я, - грит, - тады лучше выйду….
Но Унылый Мужик его успокоил.
-Сиди уж, Ваня. За кирпич-то ты с нами по одной статье идешь….
На том Иван и остался.
-Ну, выкладывайте, что вы про Кощея знаете, - Алеша Распопович бабку со Змеем вопро-шает.
Змей на бабку спихнул.
-У нее складнее получится. Да и родичи оне с Кощеем дальные.
Бабка пообсолидничалась, да и пошла сказывать.
Кощей, он сам не из наших был – из иммигрантов импортных. Сын состоятельных роди-телей. То ли от  напастей коих они сюда сбегли, то ли по делам службы их занесло, того бабка уже не помнит. Токмо были родители Кощеевы занятыми весьма, а Кощеюшке маленькому няньку для  успокойствия  наняли.  С этого все несчастья их и начались. Потому как няня та была рукодельни-цей великою. Вечно она то шьет, то вяжет, то вышивает. И случилось однажды так, что сел маленький Кощей на нянюшкино рукоделье. И иголка одна вошла ему прямо, извиняйте, в яйцо.
Сами понимаете – неприятность, можно сказать – беда.
Родители Кощеевы сразу самого лучшего профессора по этому делу вызвали. Приехал профессор. Осмотрел Кощеюшку. Трубочкой его выслушал, пульс пощупал, пальчиками грудь-спину простучал, даже язычок показать велел. И говорит:
-От той иглы смерть Кощеева случиться может. Будем ампутировать.
Направление на операцию выписал и уехал.
Повезли Кощея в клинику коновальную на операцию.
Да только как пациенту наркоз дали, так и обнаружились разночтения. Потому как в на-правлении про иглу ничего сказано не было. А сказано было – «ампутация левого яйца». А с какой стороны левого?  Потому что, если от Кощея смотреть, так левым одно будет, а если от коновалов смотреть – так совсем другое.
Думали коновалы, думали. Даже спиртику выпили, чтобы думалось удачнее. И решили монетку кинуть.
Только не ладно выпала та монетка.
Ампутировали Кощею здоровое яйцо.
Озлился Кощей – страсть. Все боевые искусства превзошел. Уроки злодейства брал у ве-ликих мастеров. Все состояние родительское на это спустил. А после людям мстить начал.
Сколько царств разорил – не счесть. Сколь молодцев добрых сгубил – и подумать страш-но. А уж сколь девок красных в полон заточил – то и вовсе неведомо. Сокровищ собрал – уйму. И помирать отказался.
-Вы, - говорит, - сволочи, меня уморить хотели, так я вам назло теперь вовсе ни хрена не помру!
Такая вот история.
-Токмо, крутой он, Кощеюшка, это Змей верно подметил, - напоследок бабка упредила.
-Ну что ж, - сказала Алеша Распопович. –  Крутой – не крутой, а вроде как боле вариантов нету. Пошли, значить, Кощея …
«Мочить», «лечить» и «обворуем» друзья произнесли одновременно.
Только Хасан промолчал.
Когда же его аксакальского мнения отдельно поинтересовались, высказался ифрит в смысле, что проще три тысячи жен удовлетворить, чем переспорить один маленький ишак.
Народ задумался,  изыскивая в этой притче скрытую восточную мудрость. Наконец Алеша Распопович решился прокомментировать.
-Видел я ишак, - говорит. – Серенький, на маленькую лошадку похож, только ухи длин-ные и хвост, как у беса.
-А что это с ним спорить так сложно? – спросила Яга. – Умный он шибко, или эту, дис-куксию вести выучен?
Хасан аккуратно снял чалму, положил ее на край стола и троекратно сильно побился го-ловой об стену. Потом надел чалму обратно, проверил, чтобы кокарда приходилась точно на середину лба, и сказал совершенно нормальным голосом:
-Поутру и вийдэм, значить.
-Дык ить, поутру не выйдет, - рассудительно заметил Алеша Распопович. – За казной Филькиной съездить надобно, дела малые завершить. Ныне ж давайте распланируем, что да как во время отлучки нашей будет твориться.
Порешили так.
Завтра Змей с Филькой и Унылым Мужиком за казной разбойной поедут, заодно Змей от Лешего кирпича привезет.
После же отправятся ватажники к Кощею.
Змей их в тридевятое царство отвезет, значить.
-Отвезти то я вас отвезу, - говорит Змей, - а к Кощею – это уж вы без меня….
-Струсил, - ехидно его Яга подкалывает.
-Может, и струсил, - отвечает Змей, - А только лучше два дня трусом побыть, чем всю ос-тавшуюся жизнь – покойником. Я Кощея получше вашего знаю….
Алеша особо Змея уговаривать не стал. Отвезет – и на том спасибо.
Ивана на хозяйстве оставили. Должен же кто-то за кирпичом следить, иные долговремен-ные проекты воровские курировать. Опять же, если царевич куда денется – шум будет, стрельцы легавые понабегут, а такой шум любому воровскому предприятию вреден зело. Так что, как ни хотел Иван богатырем себя проявить, а пришлось ему уступить общему благу.
Потом-то (в кулуарах) Алеша и иной резон выдвинул. Иван де, он – дурак. Его взять – драка будет.  А это не воровство – разбой. Разбой же не в пример меньше ценится, нежели по-умному провернутое чистое дело.




ГЛАВА 15,
в коей корова Маруся чуть всю шайку в болоте не потопила.



Следующим днем спозаранку, по холодку Змей обоз пустой за кирпичом погнал, и Уны-лого Мужика с Филькой до Лешего подбросил. Само собой, что и кобель с ними увязался – куда ж он мужика-то своего бросит?
Выехали – так еще толком и не рассвело, только первые петухи зенки продирали, да орать готовились. Дорогой особо ничего не случилось, кроме дождика малого, - так кобеля от того дождика рогожкой прикрыли, а о прочем стоит ли время терять?
Прибыли к Лешему.
Горыныч с дороги пирогами отдыхает, вольница лесная кирпич грузит, Унылый мужик с Филькой веревки да мешки собирают – за кладом идти. А только вбегает тут лешачонок малый.
-Ой, дядечки воры! – кричит, - Аленка пропала. Куря с вечера не кормленные, мечутся, рычат . Я им через забор жратвы побросал, а заходить боязно. А самой ее и нету нигде.
-Не иначе – в болоте потопла, - всплеснула руками лешачиха. – Она с вечера корову воро-вать собиралась. А уходить, грит, мы с Марусей болотом будем – туды не сунутся.
-Дык ить… - разинул рот Унылый Мужик. Оно и впрямь – диво дивное, чтобы волчиха в родном лесу в болоте потопилась. А токмо Филька ему времени удивиться-то и не дал. Знал он это болото. В нем не только волчиха потопиться могла.
Схватил Филька веревки, два топорика – один за пояс, другой – мужику сунул, и мужика со Змеем обоих едва не взашей наружу выпер. Змею еще на ходу знаки делает – заводи, мол!
Кобель сам за ними выскочил.
Змей как стартанул – мужик с Филькой с него чуть не попадали. Кобеля-то они пристег-нули  (хворый он был), а сами пристегиваться не стали. Потому что Змей всегда взлетал плавно, и не заметишь, как Герой Соц. Труда из Шереметьево. А тут как рванул на форсаже – аж дым пошел! Беспокоился, значить, Змеюшко.
А с Аленкою вот что приключилося.
Прослышала Аленка, будто на хуторе корова Маруся по старости доиться бросила, и ее через то в котлеты будто бы определить собираются. Аленка и думает:
-Что ж это – все куря и куря? Волчиха я все-таки. Пора на КРС  переходить.
И решила она по волчиному артикулу корову ту утащить.
Утащила. Куда идти ей рассказала, а сама пошла погоню отводить. Только корова старая сослепу да в темноте с дороги сбилась и стала в болоте тонуть. Волчиха ее по голосу разыскала, потому как тонула Маруся истово, с удовольствием, со всеми положенными состоянию сему причитаниями и жалобами на судьбу.
Аленка успела под корову две жердины подсунуть. Маруся от того совсем тонуть не пере-стала, а токмо делала это теперь степенно, не торопясь, как возрасту ее и положено.
Аленка рычит, Марусю за веревку тянет, да разве может волчиха корову из болота выта-щить. Только сама по брюхо провалилась. Так что теперь они уже вместе тонуть стали.
Маруся плачет, причитает:
-Брось меня. Дура я, все равно пропаду!
Аленушка ей в ответ:
-Я тебе пропаду, скотина безмозглая! Ты б хоть на себя посмотрела – какая из тебя, на фиг, падаль?! Приличные ж люди об тебя зубы сломают. Об других бы подумала!
А сама рычит и веревку тянет.
Тут сверху голоса послышались. Корова вообще в истерику впала.
-Погибли мы, сгинули, - рыдает. – Прости меня, Аленушка, сама я дура, и тебя погубила! Вона уж голоса свыше – то ангелы Господни по души наши слетаются!
Перестала Аленка рычать, прислушалась… и засмеялась.
-А только где же это ты, Марусенька, слышала, чтобы ангелы Господни так матерились? Это уж скорее Чип и Дэйл спешат на помощь! – потому как, хоть и лесная жительница была Аленка, а культуре не совсем чуждая.
И хохочет, заливается. Надо ж глупая девка – в болоте сидит, тонет – и смеется!
А наверху Унылый Мужик Змею орет: садись, мол!
Змей ему в ответ:
-Я тебе что, винтокрыл? Где я здесь сяду?
Филька ж ничего не сказал, сунул Змею веревку в зубы и на ходу прямо по ней вниз сига-нул, как десантник. Об дерево, правда, по дороге приложился, ну, да и хрен с ним – в разбойную свою бытность Филька и не такие трюки в духе Фанфан-тюльпана примерял. То дерево его даже на мысль навело: ведь раз оно, об Фильку ударившись, не упало, значить, на твердой земле растет, на островке болотном, и об него веревку обвязать можно.
Унылый Мужик высоты боялся – страсть. Даже, когда немец Иеронимус в сортирах заме-сто дыры в полу стал прогрессивные толчки ставить, мужик на те толчки залезать отказывался – высоко, мол, голова кружится. А тут посмотрел мужик вниз, после на кобеля, и побледнел весь – ведь ежели кобель этот проклятущий первым вниз сверзится, кто ж его там ловить-то будет?!
Сунул мужик Змею в зубы другую веревку, и – вниз, за Филькой.
Змей, правда, мужика пожалел. Он хоть и не винтокрыл, а крыльями затрепетал, ровно колибри, - на месте завис. Так что вниз мужик свалился без приключений. И сразу рожу кверху задрал – не летит ли там кобель, ловить его.
Змей ему орет:
-Делом занимайся! Держу я кобеля твоего!
И верно: пытался кобель вниз сверзиться, да Змей поймал его и держит поперек брюха. Кобель ногами сучит, рычит этак жалобно, Змея укусить пытается, все попасть не может.
Ну, вдвоем-то Филька с мужиком быстро дело справили. Жердей нарубили, под корову подсунули, перестала тонуть корова. Аленку на раз-два веревкой  вытянули. Стабилизировали, значить, ситуацию. А раз стабилизировали, стало быть, надо ее выправлять.
Филька мужику знаком показал, куда Змея сориентировать, мужик Змею переводит (зна-ков-то Филькиных Змей сверху не видит):
-На севере поляна твердая есть, три сосны растут, там садись, а мы к тебе выйдем.
-Ладно, – отвечает Змей, - а где это – на севере?
Ну, тогда уж ему мужик пальцем показал.
Улетел Змей. Мужик с Филькой трясину до ближней тропки гатят, Аленка им помогает. Под корову постромки завели, Филька из двух дерев крепких да веревок скотопульту соорудил. Вылетела Маруся из болота – только вымя чвакнуло. Качается корова меж деревьев на постромках, на каждом подпрыгивании только и говорит:
-Уй, блин! Уй, блин!
Сняли корову с подъемника, утвердили на тропинке, пообещали вымя отгрызть, ежели еще куда свалится, дура, и вывели потихоньку к полянке Филькиной, где Змей с кобелем их уже дожидалися.
По дороге болотник малый им встретился. Как узнал болотник, откель они корову выта-щили – не поверил.
-Там, - говорит, - место такое, что царь болотный  птиц на лету засасывает! Где ж вам ко-рову у него увести!
Филька тож кивает, с болотником соглашается. Где, мол, нам, дуракам, с болотным царем тягаться?! Вот тут-то все и испугалися. Змей побледнел, затрясся, дыму пустил для маскировки.
-Летим, - грит, - отсюда на фиг! Знаю я этих царей болотных! Еще прямо из-под  лап твердь выдернет!
Тут взад корова взъерепенилась. Мол, на дереве она качаться согласна, а на бесовском Змее летать – уж увольте! У Аленки уж сил боле не было на антилопу эту рычать! Кобель выручил. Подошел к Марусе, понюхал ее, со всех сторон рассмотрел, и говорит:
-У-у!!!
-Ой, да что ты! Лечу, лечу, это я так, пошутила, - отвечает корова, а сама все четыре ноги поджимает, чтобы не тяпнул.
В тот день без клистира никто не ушел. Кому от хвори клистир сделали, кому – от стресса, кому – для профилактики. Даже лешачонку, что вовремя тревогу поднял, поставили премиальный клистир.
А на следующее утро спросил Унылый Мужик  у Лешего косу. Потому как корова, - это не курица. Ей зимой жрать надо. Ей даже по нормативу  две тонны сена вынь да положь. Где ж девка лесная столько сена возьмет?
К мужику и Филька подключился. Потому как закон воровской работать не велит, а так иногда сделать чего хочется – сил нет! А тут оказия подвернулась: вроде они и не работают, а подельнице своей помогают в деле воровском. Поправили мужики косы, да и пошли. А руки так по делу соскучились, - чуть весь лес на фиг не выкосили! Не только Маруське, а и лесным коровам будет, чем в стужу зимнюю перебиться.
После квасу выпили, репой закушали, сидят, шум лесной слушают – ровно дома….
Тут и оказия Змеиная в город поспела – обоз изготовили.
И полезли наши ватажники заместо травки на кирпич – зады отбивать.
А казна разбойна? Что ж казна? Как на склад сходили – туда, обратно. И говорить неинте-ресно.
Вот на обратном пути, как деревню проезжали, - так слух слышали: завелся-де в лесу вол-чина огромадный, корову целиком уволок. Прямо тигра какая-то. Крестьяне с той поры в лес мене, чем сам-двадцатый не ходили – и то вдоль опушки.
А Унылый Мужик всю дорогу до города хихикал и Фильку в бок пихал:
-Аленка-то наша теперь – тигра!





ГЛАВА 16,
в которой Кощея Бессмертного так обокрали, что он аж имидж сменил.


На другой день Змей Горыныч отвез ватагу в тридевятое царство.
Честно говоря, народ был порядком таки разочарован.
Царство, как царство, ничего в нем тридевятого нет. Далеко только, и транспорт плохо ходит. Если бы не Змей, фиг бы когда сюда добрались.
Сориентировались на местности, определили направление на замок Кощеев и пошли. Только, непонятность получается. Вроде бы направление взяли верное, и замок уж черный вдали виднеется, а только стоит неподалеку от замка изба, и мужик какой-то в поле ковыряется.
Чтоб Кощей подле себя мужика терпел?!
Сначала, по привычке, Змею решили клистир поставить: дескать, куда ты нас завел?
Змей отбивается:
-Куда надо, - грит, - туда и завел. Я эти места знаю, с малолетства тут. А на мужика про-сто внимания не обращал. Не помню, был он тут раньше, аль нет. И то – велика важность – мужик?
Решили ватажники приблизиться и уточнить на местности, путем вопрошания.
Приблизились.
-Здравствуй, мил человек, - Алеша Распопович говорит. – Можно тебя от дел важных ото-рвать на предмет уточнения дороги? А то мы сами не местные….
-И вам по-здорову, - мужик отвечает. – К Кощею, что ль идете? Это вы зря. Не в духе ны-не Кощей. Взад у него яйцо разболелося.
-Да мы ненадолго, - Алеша говорит, - обворуем его и обратно. Он и не заметит.
Мужик на то с сомнением головой покачал.
-А скажи-ка, любезный, как так получилось, что ты под самым носом Кощеевым прожи-ваешь, а он, супостат, тебя не трогает? – спросил Унылый Мужик, потому как вел он с собой кобеля хворого, и слабые места и особенности встречных супостатов знать хотел  (на предмет необходимой обороны).
-Дык ить, все с маманьки моей началось, - охотно ответил мужик. Одиноко он тут жил. Из Кощея собеседник – сами понимаете, а поговорить хочется.  – Ей ведьма какая-то нагадала, что если назовет она меня именем, извините, Санчо, так я через него в Историю попаду. Ух, попалась бы мне гадалка та! – сказал мужик с самым зверским выражением лица. При этом баба-Яга почему-то встала в тень Змея Горыныча. Наверное, солнышко ей голову напекло – жарко в тот день было.
-Ну и как? – участливо спросил Алеша Распопович, который стал уже кой о чем догады-ваться. – Попал в историю?
-Дык ить, почитай, каждый раз, как на кабак заходил, и попадал в историю, - вздохнул Санчо. – Все с именем этим проклятущим. Иногда били, чтоб не выпендривался, но чаще по национальному вопросу. Как хохла били, как цыгана били, как жида, прости Господи, били (уж и не знаю, что слово это означает, а только доставалось крепко). А один надумал: «Что-то, - говорит, - рожа у него помятая. Наверное, чеченский террорист!» Еле ноги унес – думал, совсем убьют. Спасибо Кощеюшке, приютил, разрешил здесь поселиться.  «Оба мы, - грит, - с тобой, Санчо, от людей обиженные. Так ты уж хозяйство веди, а я за нас двоих поквитаюся».  Вот и живу.
Подивились ватажники на историю его неслыханную, а только надо и дело делать.
-Пошли, что ль, к Кощею? – Змей говорит.
-Так ты ж вроде с нами идти не хотел? – подколол его Алеша.
-А ты вообще-то наши сказки русские народные читал? – огрызнулся Змей. – Знаешь, кто такой Змей Горыныч? Тупой я. А ты хочешь, чтобы я в действиях своих отчет отдавал. Не хочу я идти к Кощею. Кощей, он пострашней любого Ивана будет. Иван, хоть и здоровый, а дурак. Добрый он. С ним схитрить можно, изгильнуться, поплакаться, - он и пожалеет. У Кощея ж, робяты, жалости нет ни к кому. Как же я вас одних к душегубцу такому пущу! – воскликнул Змей в отчаянии. – Вот и приходится иттить.
-Ничего! – успокаивает Змея Яга, а у самой зубы стучат. – Я уж его по-родственному по-прошу, чтобы допрежь выслушал. А ты, Алешенька, речь какую подготовь задушевную. Глядишь, сговоримся. Все ж человек он, хоть и бывший….
А че ж трястись, стоя на месте. Побоялись, да и пошли.
Вошли, значить, в замок Кощеев, в лабиринтах его плутают, путь в главную залу ищут, ибо сказала Яга, что только там Кощей де посетителям показывается.
Унылый Мужик посмотрел на кобеля свово, да и подумал:
«Кощей. Душегубец, значить….» И прихватил, походя с полки подсвечник медный фунта на три (на предмет необходимой обороны).
И вот входят они в залу центральную.
Огромная, надо сказать, зала. Посередь стол дубовый председательский под зеленым сук-ном, за столом с иной стороны трон золотой, на нем Кощей восседает, меч-кладенец на коленях держит.
-Пришли, делегаты… - говорит Кощей с недоброй иронией. – И ты, Яга с ними. Перемет-нулась что ль?
-Ты погоди серчать, Кощеюшко, - осторожно отвечает бабка. – Послушай сперва, что лю-ди добрые скажут. Не за тем они пришли, как обычно….
Усмехнулся Кощей.
-Что ж, говорите. Я на своем веку много глупостей выслушал, могу и еще потерпеть. Только, недолго.
Вышел тогда вперед Алеша Распопович и сказывает:
-Мы, Кощеюшко, обокрасть тебя пришли, потому как нам город строить денег не хватает. Но сперва мы тебя должны вылечить, ибо хворого человека обкрадывать честь воровская дозволить никак не может.
-Хорошо, - говорит Кощей. – Во всяком случае, честно. Только у меня встречное предло-жение будет. А что если я заместо этого вам всем секир башка устрою?
Тут Унылый Мужик Кощею в оппозицию встал.
-Это ты не подумавши сказал, - возражает, - потому что - хворый. А раз хворый, тебе, эта, микстурку дать надобно… и клистир поставить. А секир башка при твоем диагнозе вовсе никак не помогает, сколько не делай.
Кощей как про клистир услыхал, побледнел бледностью нехорошей, которая иным злобу заменяет, и меч из ножен потянул. Хасан посох перехватил поудобнее и воззвал к Аллаху, ибо один из всех до конца понимал, с каким страшным противником придется сразиться. Змей Горыныч сказал тихонько: «Но, но, не замай!» (и дыму пустил для солидности).
И неизвестно еще, чем бы все это кончилось, но в это время друг Хасана Шайтан Иблис подстелил Кощею свой жилистый облезлый хвост, и тот поскользнулся . Ибо, проходя по рядам, испепеляющий взгляд Кощеев коснулся тощего хромого кобеля. Кобель взвизгнул и отпрянул.
В тот же миг тяжелый подсвечник управляемый умелой рукой опустился на череп великого злодея.
-Уй, блин! – сказал Кощей и обмяк.
-Наркоз дали, - деловито сказала баба-Яга. –  Готовим больного к операции.
Сыскала Яга цепь заколдованную, из которой, согласно каноническому тексту Кощей ос-вободиться не мог (покуда ему дурак воды не даст), привязали Кощея той цепью к столу хирургическому, стали аппаратуру настраивать, к операции готовиться.
Ну, кружку-то Эсмарха Унылый Мужик всегда с собой носил, ибо, кто знает, когда в пути клистир пригодится …. Однако тут случай был тяжелый, запущенный, решили, что кружкой не обойтись. Сварганили из подручных средств бадью Эсмарха и впиндюрили Кощею клистир.
Во время операции пациент пришел в себя.
Кощей так орал, что из Лысой горы выпали последние волосы, а все дети в радиусе десять миль остались бы заиками, если бы нашлись глупые дети, согласные так близко к замку Кощееву подойти.
И от крика того и связанного с ним напряжения, игла из яйца Кощеева потихоньку выхо-дить стала, и вовсе выскочила прямо в посуду медицинскую, кою баба-Яга рядом держала.
-Ну вот, - сказал Унылый Мужик. – Прям, как в сказке: игла поперва в яйце, после – в ут-ке .
Переглянулись ватажники и вздохнули с облегчением – успешно прошла операция. И цель достигнута, и пациент живой. Злой, правда, орет, дык ить – связанный.
-Ты, Кощеюшко, тут полежи пока, отдохни, - говорит Яга. – После клистира всегда отдох-нуть надобно. А после мы придем и тебя развяжем.
Оставили Кощею утку и вышли.
Хасан с Унылым Мужиком задержались – меч Кощеев рассматривали. Силен меч, ничего не скажешь, мастера его делали.
-Хорош ятаган, - говорит джинн, - сам в руку просится.
После на Унылого Мужика поглядел, и мысль свою закончил.
-Велик же Аллах и славен, ибо сотворил Он премудрого твоего кобеля. Без этот кобель много бил би пастрадавши.
Мужик аж расцвел.
 То есть, он, конечно, и раньше предполагал, что кобеля Аллах творил лично (у другого бы так не вышло). Но получить подтверждение, да еще из авторитетного источника!…
Побродили ватажники по дворцу Кощееву, нашли залу, где он, супостат, пищу принимал. Там и расположились. Пробуют аккуратно яства разные невиданные. Хасан потихоньку  воздухом подышать вышел, да о вечном подумать. Совсем расслабились.
А у бабы-Яги привычка была дурацкая – перед тем, как фрукт какой сожрать, катать его по тарелке. Она говорила, будто с того с ней ясновидение происходит. И вот катает Яга по блюдечку яблочко наливное, и вдруг прямо вся в лице поменялася. То есть, я не хочу сказать, что красавицей стала, а только в лице поменялася, что и не узнать. И говорит не своим тихим голосом:
-Кощей из цепей освободился.
Змей Горыныч весь побледнел.
-Бегите за Хасаном, - говорит, - он, верно, в огороде цветочки нюхает. А я уж Кощея за-держу,… может быть,… если получится….
Грудью в дверях стал и дыму пустил (для солидности).
Филька Рватый ничего не сказал. Крякнул, на руки поплевал, кистень за пазухой нащупал и рядом со Змейкой встал (потому как кореша они были). Только Змея в бок пихнул – подвинься, мол, размахнуться неудобно, - да подмигнул ему по разбойницки: не робей, Змеюшко, где наша не пропадала! Авось и нынче пронесет… без клистира!
Тут-то и входит Кощей.
Чистенький такой, благостный, в новом халате бархатном. И улыбается.
Поклонился ватажникам земно и говорит:
-Спасибо вам, люди добрые. Я уж и время-то такое забыл, когда б у меня ничего не боле-ло. А вы ж и в правду меня излечили. Я и не думал, что от людей чего хорошее быть может.
-И злодействовать боле, - говорит, - я, наверное, совсем не буду. Как дальше жить – еще не решил, а только по-старому уж мне и противно. Так что,  коли надобно вам – забирайте дворец мой и сокровища. И девок краденых забирайте. Они мне более не потребны.
-Располагайтесь, - говорит, - избавители мои, как вам удобнее, а вечером пить-гулять да праздновать будем!
Аналитический ум Алеши Распоповича в речи Кощеевой ущучил главное:
«Девки. Не потребны. Непотребные девки».
-Ох, и гульнем, братаны! – радостно воскликнул молодец.




ГЛАВА 17,
из коей мы узнаем про девицу Настеньку, а также настоящее имя Кощея Бессмертного.


Наутро Унылый Мужик с большим трудом кобеля смог выгулять. Ходит, мается. Алеша Распопович тож не в себе сидит. Мужик его с трудом и вопрошает:
-Че, тож вчера перебрал?
-Да нет, хуже, - Алеша отвечает.
-Куда уж хуже, - говорит мужик, а сам за голову держится.
-Да есть вот куда хуже. Девица мне тут одна глянулась, Настенькой звать.
-Дык ить, че ж в этом плохого? – хрипит мужик,  - Молодец ты видный, как говорится, совет вам да любовь….
-А то плохого, - Алеша отвечает, - что, во-первых, закон воровской жениться не велит….
Мужик, борясь с похмельем, задумался.
-А во вторых? – спрашивает.
-А во вторых, если я на непотребной девке женюсь, меня же мамка из дому выгонит.
Мужик рыгнул, с трудом удерживаясь от более решительного поступка, и попытался еще раз задуматься.
-Дык ить,…  ты вроде говорил, что из дому убежал?..
-Так, когда сам убежал – это одно. А когда мамка выгонит – это, не в пример, другое, - тоскливо сказал молодец.
Тут уж мужик не выдержал.
-Человек никак поправиться не может, а ты с фигней пристаешь! – хрипло возопил он, прислоняясь лбом к холодной стене.
И тогда Алеша Распопович проявил истинно воровское мужество, ибо забыл о своих не-взгодах и, безошибочным воровским чутьем определив, где Кощей хранит пиво, повел своего хворого друга поправляться.
Попив пива, Унылый Мужик почувствовал некоторое облегчение, однако же, мнения своего не изменил, по-прежнему утверждая, что Алешины страдания есть фигня, то есть – дело поправимое. А, проведя все необходимые для жизнедеятельности хворого кобеля утренние процедуры, уточнил у Алеши - как звать девицу оную Настеньку, и на кого она из себя похожа, и пообещал разобраться.
Прихватив еще пива, Унылый Мужик отправился на поиски Настеньки и, нашед оную, имел с ней тяжелую продолжительную беседу, прерываемую частыми отвлечениями обеих сторон в отхожее место (после вчерашнего).
Путем беседы, околично и не называя имен, мужику удалось установить следующее:
Алеша Распопович Настеньке также глянулся. В воровскую сущность его девица ни на грош не верила, а почитала  Алешу мужем веселым и благородным, за коим век коротать всякая девка сочтет удачею.
Сама Настенька непотребной девкой ни в коем случае не была, и Кощею за помыслы его охальные не раз доставалось сковородкой по хребту, чему и другие девки подтвердить могут. Происходила же девица Настенька из древнего рода бояр Хреновых, бывших ответвлением могучего боярского древа Мышкиных-Норушкиных, кои в нынешнее царствование всю Думу собой засидели.
Ответвление сие произошло так: однажды Великий Царь-Государь и основатель Всея Ру-си, чье имя всуе и упоминать-то боязно, обнаружив Порфишку  Мышкина-Норушкина-младшего на кабаке среди самых горьких питухов пропившимся до креста, сказал ему в сердцах:
-Эх, ты, боярин хренов!
Порфишка же, царским вниманием возгордившись, из прозвища того фамилию себе сде-лал. Так и пошли – бояре Хреновы.
Боярский род Хреновых был в настоящее время в меру захудалым  - ровно настолько, чтобы союз с купцами Распоповичами представлялся привлекательным для обеих сторон. Хреновы, на деньги Распоповичей, могли восстановить разрушенное долгим управлением свое боярское народное хозяйство, купцы Распоповичи же, породнившись с древним боярским родом, вполне могли рассчитывать на звание «Поставщик двора Его Императорского Величества».
Что же касается воровских законов, то Настя и здесь проявила себя девицей чрезвычайно здравомыслящей. Молодцу, - считала Настенька, - все равно перебеситься надобно. Так пусть уж лучше до свадьбы, чем потом всю жизнь ходит жареным петухом заклеванный. Она же, Настенька, и подождать согласная, ибо замуж не торопится, - ей и в девках весело.
С полученной информацией Унылый Мужик отправился к Алеше Распоповичу и, обстоя-тельно рыгая после каждой значительной фразы, о проделанной работе ему доложился.
Алеша в ладоши захлопал, запрыгал, ровно маленький, радуется, значить.
-Теперь бы Царя скорей обокрасть! – говорит. Дескать, после этого и на покой можно.
Ближе к вечеру пришли в себя ватажники окончательно и собрались чуток позавтракать. Только, хозяина дома никак найти не могут. А как без него за стол садиться, - неудобно.
-Где Кощей? – друг друга спрашивают.
Яга за всех отвечает:
-На конюшне Кощей. Коня перекрашивает.
Хасан сразу смекнул:
-А, - говорит, - перекрашивает, номера перебивает. В угоне конь числится.
Яга возражает:
-Не стал бы Кощей на чужом коне ездить. Свой у него конь, с жеребеночка выращенный, человечьим мясом выкормленный. (Оттого и злой такой – кони, они больше травку жалуют.) А перекрашивает потому, что вороной масти конь, злодейской. Кощеюшка же ныне имидж сменить решил, и конь для того ему белый надобен.
Заинтересовался народ.
Тут и сам Кощей входит.
Сели за стол, а уж за трапезой Кощей и мыслями своими поделился.
-Я, - говорит, - хочу рыцарем странствующим стать, подвиги свершать за ради прекрасной дамы. Потому как злодействовать обрыдло мне ноне, а, кроме как воевать, все равно я ничего не умею.
Яга с любопытством вылезла.
-А скажи, Кощеюшко, как имечко то зазнобы твоей, для ради которой ты в подвиги соби-раешься?
Кощей честно ей и отвечает:
-Покамест я этого сказать не могу, ибо злодей я, хоть и бывый, и устами моими погаными имя ее даже и подумать нельзя. А вот подвиги разные благородные наделаю, тогда и узнают все имя сие прекрасное, ибо иной такой козырной дамы боле и нет на свете.
Тут Санчо с репликою выступил.
-А я? – говорит. – На кого ж ты, Кощеюшко, меня бросаешь?
-А я тебя и не бросаю, - говорит Кощей. – Хочешь, поехали со мной. У меня и конь запас-ной есть.
-Хотеть-то я хочу, - Санчо отвечает, - а только на коня твоего я ни фига не полезу. Здоро-вый он. С него как сверзишься – яма будет.
-Это вэрно, - говорит Хасан. – Дехканин на конь нэ ездит. На конь джигит ездит, бай ез-дит. А дехканин альтернативный транспорт требуется. Савсэм с вами бэз бороды останусь, - проворчал ифрит и, что-то пробормотав, выдернул из бороды три волоска.
-И-а! И-а!! – дурным голосом заорал альтернативный транспорт, с корнем выдернутый из солнечной братской республики .
Лица собравшихся исказила напряженная работа мысли.
-Да это же ишак!!! – вскричали они хором, ибо так было животное похоже на ишака, что узнали его все, даже Филька, который ишака не только в глаза не видел, но и не знал, что такие бывают.
-Вэрно, ишак, - подтвердил ифрит. – Самий подходящий для дехканин альтернативный транспорт. И падат нэвисоко, и в дороге нэ соскучишься.
Наутро Кощея в путь дорогу провожали.
Поклонился Кощей обществу:
-Прощайте, люди добрые. Не поминайте лихом.
За всех ему Алеша Распопович ответил.
-И ты прощевай, - говорит, - благородный дон Алонсо .
-Дык ить… как?! – дружно икнула изумленная ватага.
-А вор, он голова бирот, чтоби думат, - за Алешу ответил Хасан.
Сокровища Кощеевы ватажники пересчитали, что на город надобно – отделили, прочее девкам, что у Кощея в плену томилися, раздали на приданое. Ифрит вызвал грузовой ковер-самолет 16х24, долю свою ватажники на него погрузили, только ковер после этого сам летать не смог. Подняться еще может, а лететь – ни фига. Пришлось в него Змея запрягать.
Забрали с собой девицу Настеньку, да в Новый Град и вернулись.
Иван-Царевич сокровища Кощеевы увидел, ходил-ходил около, да как скажет!
Дьяк, что за ним с пергаментом ходил, Ивановы речи для истории записывать, аж обом-лел. Никак понять не может, как же слова эти в письменный вид перевести. Только Иван дьяка выручил.
-А это, дьяче, не для записи, - говорит.
Так что в исторических хрониках эпизод сей кончается словами: «Иван же Царевич, со-кровища Кощеевы увидев, выразил полное свое удовлетворение».
А после Иван ватажников и спрашивает:
-Долю-то свою воровскую отделили?
Переглянулись ватажники. Забыли они долю-то свою воровскую отделить! Вот незадача. Да только Алеша Распопович махнул рукой и выразил общее мнение:
-Легко пришли, легко ушли! Еще наворуем!
Девицу ж Настеньку изъявил желание Алеша Распопович лично родителям доставить. Иван-Царевич его, однако, до этого не допустил.
-Ты, - грит, - наших бояр не знаешь. Загнешь чего-нибудь про честь воровскую, потом век не отмажешься. А как жениться надумаешь, я дело это тебе сам устрою.
И отправилась Настенька домой с сопроводительной грамотой, в коей помимо прочего указывалось, что нашел ей Царь-Государь жениха, да только обождать требуется, ибо жених тот ныне о пользе Отечества радеет тайно. Формулировку, понятное дело, немец подсказал. Так, чтобы и по правде вышло, и честь воровская  не пострадала, и бояре чего плохого не подумали. А еще лучше, чтобы и вовсе не подумали.
Ой, блин, я ж про кирпич рассказать чуть не забыл!
Ведь когда Змей ватагу в тридевятое царство повез, Иван на кирпич мужиков-возчиков бросил. Стрельцы же легавые про Змея предупреждены были, а про мужиков – нет. Они, вестимо, контрабандистов тут же под микитки взяли и к сотскому своему поволокли.
А возчики закона воровского не знали и сразу всех позакладывали: «Царевич, - говорят, - велел».
Сотский, понятно, на царевича дело заводить не стал, а только сообразил, что и шуму из-за контрабандного кирпича никто поднимать не будет.
-Везите, - говорит, - тот кирпич ко мне на дачу.
Возчики, они – что? Люди подневольные. Куда сказано, туда и повезли.
Забегая далеко вперед, отмечу, что история эта продолжение имела. Потому как Иван со временем обучение закончил и на повышение пошел – царем стал. И вот уж все десятские, что под тем сотским ходили, в генералы выбились, а он все сотский да сотский. Видно, совсем неспособный к науке воинской оказался.







ГЛАВА 18,
в которой в лесу справляют Рождество.


Эта глава получается традиционная. Получается, что без нее никак нельзя. Потому что, ежели какую книжку взять, то там обязательно Рождество справляют. Даже если книжка про папуасов, али про первобытных каких, что до Рождества Христова жили, то Рождество справляют все едино. Без него литература не считается.
А тем более, жители лесные Рождество первый раз справляли, потому как ранее у них по-па своего не было.
Готовились задолго, еще с осени, поэтому и подарки вышли пречудесные. Но я вам только про два расскажу.
Самый лучший подарок преподнес обчеству тощий хромой кобель. Потому что он как раз под Рождество в сугробе последнюю блоху утопил. Народ вздохнул с облегчением, и чесаться перестал.
А получил самый лучший подарок поп.
Жители лесные уже давно из контрабандного кирпича часовенку  втихаря строили. А под Рождество попу открылися и потребовали часовенку ту освятить и службу в ней торжественную сбацать. С музыкой.
Поп от радости аж прослезился.
Понятное дело, что праздник получился у всех, кроме попа.
Все веселятся, гуляют, пьют-едят от души, а поп мотается, как электровеник. На Рождест-во же не одна служба полагается, а несколько. Вот поп в городе отслужит – в лес бежит. В лесу отслужит – снова в город, к следующему служению поспеть надо. И так все праздники.
Хорошо хоть Змей его пару раз лётом подвез, а то бы помер поп с натуги на радостях.
Ватажники Рождество в лесу встречали.
Тут же тебе все сразу -  поп, и свежий воздух, и вино лешее кабацкого не в пример полез-нее. И грибки соленые, и варенье.
И свои все тут, воровские, ни одного легавого.
Аленка с лесу пришла в обличии волчином.
Обожрались все до невозможности. Подняться уж и сил нет. Унылый Мужик с кресла ле-шего плетеного свисает, а по обе стороны от него кобель да волчиха расположилися. И мужик, значить, с двух рук их чешет.
Кобелю хворому очень хотелось волчихе «У!» сказать, да харю было лень поворачивать.
Вдруг Аленка ощетинилась, рычать стала.
-За ухом, - говорит, - за ухом давай, а то ишь моду ухватил, порядочной девушке сиськи чесать!
Однако ж не укусила.
А ведь оно как получилось-то? Пёски и волчки там разные любят, чтобы им брюхо чесали. Мужик по привычке и чешет. А у Аленушки, согласно волчиному уставу, там и впрямь сиськи расположены . Конфузия вышла.
Мужик сидит весь красный, как рак, не знает, как сквозь землю провалиться. Кобель его выручил. Потому что этого кобель уже не выдержал, морду обожратую к волчихе повернул и говорит:
-У-у!
Аленка и притихла, потому как кобель-то - хворый, ему же вредно волноваться.
А как прочухался народ да поправился, были танцы.
И уж сколь сговоров у леших  молодых с кикиморами да русалочками в тот вечер про-изошло – и не счесть.
Кстати, молодежь лесная опосля танцев по русскому обычаю драку затеять собиралась, да только на Унылого Мужика оглянулись и раздумали. Потому как знали его привычку за вещи разные хвататься, а кочергой по башке на Рождество никому не хотелося. Так и прошел праздник – по усеченной программе.










ГЛАВА 19,
в которой после Рождества наступает голод.


А как в городе остатки праздничного стола подъели, так и оказалось, что жрать-то боле и нечего.
Иван-то Царевич как думал? До Рождества, мол, еды хватит, а там и до весны недалеко. Авось перебьемся. И никто его в мыслях тех не поправил. Ни дьяк, ни немец. Дьяк – из вредности, поскольку готов был хоть сам с голоду помереть, лишь бы царевичу нагадить. А немцу – так в голову не пришло, что и об этом не подумать у Ивана тоже получится.
И разразился в Новом Граде глад великий.
Даже немецкие пиво и сосиски кончились. Потому как, если в погребе сосиски нет, то и в саквояже ей появиться неоткуда. Наша-то скатерть-самобранка, небось, изгильнулась бы как-нибудь, через своих достала бы, а немецкая механика – ни шиша.
О том годе урожай по всей стране был небогатый. Столица, и та бедно жила. Так что по-мощи ждать было неоткуда. И ведь что обидно – сокровища Кощеевы еще оставались. Деньги есть, а жрать нечего. Иван хотел было Иеронимуса ин Ойропа наладить, на предмет закупки продовольствия. А потом и смекнул: закупить-то можно, а только по нынешнему состоянию дорог пока снег не сойдет да не подсохнет – все одно обозы к Новому Граду не пробьются.
Начитанный Алеша Распопович и говорит:
-В таком случае иные политические лидеры по окрестным селам продразверстку учиняли.
Однако Иван, с опытом историческим ознакомившись, меру такую отклонил.
-Не по-божески это, - говорит, - в голодный год у мужика последнее отнимать. Потому как, если мы с тобой, Алеша, помрем, - так оно конечно обидно, а только в национальном масштабе дело это поправимое. А вот ежели через ту продразверстку весь народ на хрен вымрет, так кто же тогда будет Землю нашу Русскую населять? Как-нибудь уж перебьемся.
Сидят, перебиваются. Иных уж шатать стало. Попа ветром носит, в лесной приход уж и сил нет добраться.
Ватажники, понятное дело, в любой момент к своим, в лес уйти могли, а только не дело это –  помимо товарищей пищу принимать. Честь воровская того никак не позволяет. А весь город жители лесные не прокормят.
Так бы к весне и повымерли, если б не Змей Горыныч.
Змей по-прежнему в лес за кирпичом мотался. Только стали лесные жители подмечать, что и с обозом Змей не так резво бегает, и не дымится уже давно, и шатает его иногда (когда никто не видит), а винного духа нет от Змеюшки. А волчиха Аленка стала за Змеем прямо таки следить.
И вот однажды Змея в обрат повело да об лешачиный сарай и приложило. Аленушка тут как тут. Еще пару раз приложила Змея об сарай для верности и вопрошает:
-А скажи-ка, Змеюшко, что это тебя ветром сносит? И поп уже третью неделю в школу не ходит. Колись, гадюка, что это в городе у вас творится?
Змей – он же вором был – ясное дело, сразу в несознанку ушел.
-С чего это ты взяла? – говорит беззаботным слабеющим голосом. – Ничего в городе у нас не твориться. Совсем ничего. Даже завтрака, обеда и ужина – и того не творится.
А Аленка девка хитрая была и сразу обо всем догадалася.
-И что же ты, сволочь, раньше не сказал? – ласково так Змейку спрашивает. – Али мы ва-тажников своих не прокормим?
-Да, - говорит Змей (он тож не совсем тупой был, понял, что прознала Аленка от кого-то про их беду, и боле запираться бессмысленно). – А стрельцы легавые? А мастеровые? Как же получается? Город строить – так вместе, а помирать – так, кто как умеет? А всех вам не прокормить, только сами сгибните.
Тут видно нервы Змеевы, недоеданием истощенные, и вовсе сдали.
-А всей пайки, что на ватагу выдают, только и хватает – кобеля кормить, - сказал Змей и заплакал.
Аленка боле с ним говорить не стала, лешачиху кликнула.
-Подкорми, - грит, - гадину эту, покуда с ним обморока голодного не случилося, я же пой-ду зверей собирать. Беда в городе.
Лешачиха все мигом ухватила, ручками всплеснула, яичницу спроворила, кашку гречиш-ную, репу пареную, квас с погреба принесла. Змей трясется весь, аж зажмурился, чтобы жратву эту проклятую не видеть.
-Не буду, - говорит, - помимо товарищей пищу принимать.
Тут уж Аленушка его укусила.
-Уй, блин! – застонал Змей.
-Жри, зараза! -  рычит волчиха. – Совсем хвост отгрызу, пока ты хилый! Всех прокормим. У меня, может быть, к тому интерес поболе твоего имеется!
А сама и думает:
«Всех-то мы, конечно, прокормим. Вот только – как?»
Собрала Аленушка перед избою лешей всех лесных зверей. Иных, кто в спячке пребывал, прямо за шиворот из норы вынула. Медведя только трогать не стала. Во-первых, мишку тащить тяжело, а потом, он в зиму запасов не делает, токмо лапу сосет. А горожане и без мишкиных советов третью неделю этим промышляют.
Ввела их волчиха в положение дел, совета спрашивает.
Первым – от подшефного хозяйства – петух выступил. Залез на пень, как на трибуну, да как заорет:
-Мы, куря!.. Все, как один!!… Перед лицом великой беды!!!… Обязуемся!!… Увеличить яйценоскость … вдвое!
Народ аж зааплодировал. Ловко это петух сказал.
Куры для виду повздыхали – хорошо, мол, петуху яйценоскость увеличивать. А только отказываться от слова петушиного им честь воровская  не дозволяла. Нестись – так нестись. И понеслись.
От мелочи всякой лесной барсук выступил. Барсук в спячке пребывал согласно уставу. В спячке и выступал – по бумажке. А бумажку ему лиса подсунула. Вот барсук и читает:
-Мы, белки и бурундуки, делаем на зиму запасы. А поскольку мы звери от природы жад-ные, то запасаем с излишком, чем и поделиться готовы. То ли дело – барсук. Он мужик справный, и лишнего ничего у него в хозяйстве не сыщешь.
В зале началась нездоровая реакция. Настолько нездоровая, что барсук проснулся почти до половины и заново перечел, что он сейчас сказал. После чего продолжил уже без бумажки:
-Ах ты, стерва рыжая! Да я, как проснусь, тебе весь хвост повыдеру! Это у меня-то из-лишков нет?! Да я, может, боле вас всех поназапасал! И лучше вас всех поделиться могу!
А лиса по снегу катается, ножками дрыгает, веселится – аж не может. Барсук ведь жадный был до изумления. И чтобы он сам поделиться решил – это ж как его разозлить надо было!
Короче, весь лес перетрясли, подсчитали… и огорчилися. Перебиться, конечно, хватит, а до весны не дотянуть. Пригорюнились жители лесные. У Аленки вид и вовсе – хоть топись. Только тут Маруся вперед вылазит.
-А есть ли промеж нас коровы лесные? – вопрошает Маруся, ибо она не только дура была, а еще и не видела ни шиша.
-Есть, как не быть, - отвечают лосихи да оленухи.
-А хочете, - продолжает корова, - я вас доиться научу?
Потому как, если у самой уже не выходит, только и остается – других учить.
Переглянулись лосихи да оленухи. А что? Дело-то полезное, в жизни пригодится.
-Хочем, - говорят….
К вечеру Змей Горыныч так обожрался, что дышать не мог. А наутро замест кирпича по-гнал в город обоз с продовольствием. Весело бежит, с дымом, с посвистом. Даже про конспирацию забыл, что контрабанду везет. Стрельцы-то, как Змея увидели, по привычке отворотилися, а он им кричит:
-Эй, стрельцы легавые, че рожу воротите?!  Нынче жрать будем!
А на самых больших санях, закутанная в шубу, шапку, валенки и рукавицы, сидела ма-ленькая кикиморочка с розовым бантиком на хвостике. (Ей мамка новый бантик сконстролила взамен разодранного.) Кикиморочка цепко держалась за тюки и зорко смотрела вперед. Потому как она одна в город ехала и другу своему подарок везла – уцелевшую с Рождества настоящую немецкую сосиску.
Слух по городу разлетелся мгновенно. Змея встречали с песнями, плясками, как Деда  Мороза. Кикиморочка переждала, как успокоятся, чтоб в толпе не подавили, слезла с саней, подходит к кобелю и говорит:
-На! – и сосиску ему протягивает.
Кобель вначале всю сосиску сожрать хотел, а после передумал. Отъел половину, а иную половину коту отнес. Кот совсем отощал, ветром его колышет. Яга уж его мышей ловить посылала, так кот ни в какую.
-Мышь, - говорит, - она живая. Что ж я, душегубец, что ли?
Ухватил кот сосиску, когтями вцепился, зубами дерет и орет:
-Мя-я-ясо!!!
Кобель хворый стоит рядом и говорит:
-У-у!! Чтоб ты подавился моей сосиской, хрен полосатый! Ведь, мог же и отказаться из благородства.
А кикиморочка сияет, точно солнышко, потому что довелось ей увидеть невиданное – как дядя кобель кота кормит.
С того дня горожане зажили. Не то, чтобы там хорошо или припеваючи, а только зажили. И, хоть на полную пайку помощи лесной все ж не хватало, а до весны никто не помер. И весной никто не помер. А как река вскрылася, пошли по ней лодьи купеческие, потому как в порту уже первый причал был построен, и склады товарные.
С того дня о жратве уж и думать перестали, а думать стали о вечном.
Скажем, Иван интересоваться стал, что, мол, это за девица лесная Аленушка, коя всех нас зимою из голоду спасла. Посмотреть бы. А при том интересе Унылый Мужик случился. Поглядел мужик на Ивана, на кобеля, снова на Ивана и думает:
«Нет, ну не может же Ванька хворого кобеля обидеть. Что ж мне тогда по башке-то его так треснуть хочется?»
И загрустил мужик окончательно, поскольку перестал сам в себе разбираться.





ГЛАВА 20,
в которой строительство на финишную прямую вышло, а мы узнаем, почему Государя нашего никак нельзя обокрасть.



Почитай пол-лета в текучке пролетело, и приходит раз Ванюшка на планерку утреннюю радостный, довольный, чертеж городской под мышкой несет.
-Ядрена мать! – говорит вместо «здрасте». – Все! Вчерась Иеронимус последний пунктик округлил, ныне ж комиссия из столицы едет – граду нашему госприемку делать.
Развернул чертеж – и верно: стены и оборонительные сооружения готовы, порт, склады, общественные здания. Частная застройка осталась, так то уже не царево дело.
А заявок на городские участки у дьяка уж валяется видимо-невидимо. Про то Алеша Рас-попович по своим каналам осведомлен был. Потому как все купцы да лавочники, как заявку подадут – следом к Алеше с подношениями являются – о крыше договариваться. До конца эту хитрую механику Алеша так и не просек, однако ж, отказываться и тем добрых людей обижать не решался. А потому весь лес летом исключительно пряниками медовыми питался. Даже встал вопрос о кариесе. Ну, как с этим бороться, дело-то известное.
Радостно у всех на душе стало.
Хоть и шло строительство в полном соответствии с планом (с тех пор, как немец распоря-жаться взял), все равно никто до самого конца поверить не мог, что им, дуракам, город под силу выстроить. А тут – вот те на – получилось!
Иван-Царевич взялся на радостях Алешу подъелдыкивать:
-Вона-де, уж стрельцы легавые первый обоз с деньгами, от купцов полученными, в столи-цу снаряжают. Когда, мол, царя-то обворовывать пойдешь?
Алеша аж обиделся.
-Ты что, Ваньша, рыбного супа обкушался?  – говорит. – Мы ж с тобой по корешам. Как же я могу батю твоего обокрасть? Того честь воровская никоим образом допустить не может.
Иван призадумался.
-А как же мечта-то твоя? – спрашивает.
-А! – махнул рукой Алеша. – Что, на наш век царей не хватит? Иного обворуем.
Так вот по всему и выходило, что в путь-дорогу ватажникам собираться следует. Если уж совсем честно, так всерьез этому никто и не радовался.
Алеше от Настеньки вдаль уезжать не хотелося, у Яги тут практика коновальная завелась, Василисе и вовсе поп предложение сделал.
Хасан, и тот уж подумывал участок под застройку получить, поставить там лампу аль бу-тылку , и осесть. Старый он уже был – по свету мотаться. Да и город новый глаз его радовал – хороший город, каменный. Лет триста пройдет, технологии разовьются, так и вовсе вокруг ни деревца не останется – пустыня будет, совсем, как у него на родине.
И Змей тут пообвык. Все стрельцы знакомые, на кабаке Змея уважают, дело у него появи-лось, работа нужная – контрабанду возить.
И Унылый Мужик ходит, мается.
-Че, Змеюшко, в лес что ль съездим? - говорит. – Кирпичный-то промысел заканчивается, надо б Лешему что про подпольное производство подсказать.
Змей над ним по-дружески потешается.
-Лешему… - говорит. – Да Леший в подпольном производстве уже давно боле вас всех разбирается. Он об этом годе вареньем контрабандным, почитай, всю Ойропу завалил. Я ж с обозом езжу. Там кирпича давно поверху в один слой – для видимости. Тута с Ойропы к царевичу гонец тайный приезжал – Лешего посадить просил. Потому как он им всю экономику на фиг подрывает. Скажи уж прямо – Аленку свою повидать хочешь.
-Какая она моя? – отмахивается мужик. – Волчиха дикая. Царевич, вона, за ней ухаживает.
-Так ты что, так ничего и не знаешь? – веселится Змей. – Верно, ходил за ней Ванька. А Аленка – она девка хитрая. Чтобы и молодца не обидеть, и с царевичем на неприятность не налететь, она с виду сделала, что и не против, а только приходила на каждое свидание аккурат нажравшись падали.
-Весь лес на Ванькины страдания усыхал. Большая видно у него склонность была к Але-нушке – два месяца выдержал. Только теперь Иван даже мимо помойки спокойно пройти не может – сразу его крутит да выворачивает.
-То-то у нас чистота такая в городе, даже в мясной лавке тухлым не воняет, - говорит му-жик, а сам глупо так хихикает, ровно дурачок, коему палец показали .
И отправились они в лес.
Сначала, ясное дело, к Лешему зашли (для конспирации). О контрабанде поговорили. Мужик Лешего надоумил, что, мол, не только в Ойропу чего гнать можно, а и оттуда тож.
Про дурь поговорили, как ее из мухоморов извлекать, и стоит ли с тем дело связываться. А после, как бы невзначай, Змей и про Аленку спросил:
-Где, мол, волчиха-то? Тож к ней дело есть воровское.
-О, - говорит Лешачиха, - Аленка-то в лес ушла, в самую чащу глухую. Даж курей забро-сила, Маруся за ними ходит. Мне, говорит, от людей надобно отдохнуть, да в себе разобраться.
Пригорюнился мужик. Вот и съездили.
А тут же не сегодня-завтра и вовсе уходить надо – иного царя обворовывать. Свистнул кобеля, и пошли они к на речку – погрустить, да и воздух свежий хворому кобелю полезен зело.
Сидят, мужик задумчиво камешки в воду бросает, кобель блох выкусывает. Тут вылазит русалочка.
-Ты, - говорит, - мужик, с камнями-то того, полегче.
-Ой, извиняйте, - говорит мужик, - не подумал. Не буду боле.
-Да ладно, - смеется русалочка. – Это я так, пошутила. Может, что Аленке твоей передать?
От слов этих русалочкиных голова у мужика закружилася, а по ней блохою мысль скачет:
«Русалка…. Передать… Потопилась Аленушка».
Побледнел мужик, стал сознание терять.
Русалочка водой на него побрызгала.
-Ты че, мужик? – говорит.
После видно смекнула, засмеялася.
-Да жива, невредима твоя Аленка. К ручью пить приходит. Каждый день ее вижу. Так чего передать, или дальше будешь в обморок падать?
-Передать, - слабым голосом мужик говорит, чуть в себя приходя. – Скажи, что б себя бе-регла. По болоту пусть ходит осторожно. На падаль сразу пускай не набрасывается – сперва понюхает. Иную ж падаль и отравить могут. Вот еще передай, - полез мужик в котомку и извлек главное свое сокровище – импортную кружку Эсмарха, фирмы «Байер», новенькую, в упаковке. На крайний случай берег, и не говорил никому, что есть у него такая.
-Скажи, для здоровья очень помогает.
А мужику по жизни, может, дороже кружки той только кобель хромой стоил.
Смутилась русалочка. Первый раз в ее практике такое случалось, чтобы девице в знак привязанности сердечной клизму дарили. Однако ж обещалась передать.
Посидел еще мужик у реки чуток, понял, что боле вряд ли чего высидит, да и дождь соби-раться принялся. Поднялся, кобеля от дел оторвал, и пошел к Лешему. И сам головы не поднимает, и кобель следом еле ноги волочит. Лешачонка встретили, так  кобель ему даже «У!» сказать забыл.
Обратно в город дорога длинною показалась. Кобель от дождя под рогожкой жмется, му-жик рядом с телегою бредет, для отвлечения. Ведь, когда под ноги смотреть приходится, думать-то вроде и некогда.
Один Змей пылит-дымит веселый.
То ли из вредности, то ли знал Змей нечто такое, чего мужику не сказывал.
Тем временем комиссия в город приехала и работу свою начала.
Иван-Царевич о ту пору в столицу уехал, чтобы присутствием своим на комиссию давле-ния не оказывать, да и родных повидать. Так председатель комиссии думный боярин Квашнин от ортодоксальной оппозиции совсем обнаглел.
Как план городской со всеми подробностями ему показали, он и фыркать начал:
-Нет, надо же, что наш дурак учудил? Город, недотепа, выстроил. Так верно аль не на мес-те, аль от плану косо?
А рядом дьяк Митрофан стоял – протоколом ведал.
-Это кого ж сей хвост поросячий дураком именует? – соображает дьяк. – Это не моего ли царевича?
А боярин пуще прежнего разошелся:
-А как ведь рисовать-то дурак наш выучился! – над городским чертежом надсмехается. А план и впрямь Иван сам рисовал. Тут уж у дьяка последние сомнения разошлись, и его переклинило.
То ли с ворами дьяче переобщался, то ли дождиком голову ему намочило, а только попе-рек чинопочитания схватил Митрофан чернильницу и оприходовал боярина в самую харю.
-Слово и дело Государево! – кричит дьяк визгливо. – Оскорбление Царского Величия!
Тут, ясное дело, стрельцы легавые – боярина под микитки и в поруб.
И надо вам доложить, что боярин испугался зело, да и иные члены комиссии тож. Потому как у дьяка было свойство одно пренеприятнейшее – ему Царь верил. Митрофан же вредный был, и из вредности завсегда правду говорил, даже, когда доносы писал. Вот Царь ему и верил.
А покаместь дьяк голосил да чернильницей размахивал, он чернилами все бумаги казен-ные забрызгал, так что иные набело переписывать пришлось, а за иными и взад в столицу ехать. И приемка города еще на две недели затянулась. Как видите, и впрямь был дьяк для Иван-Царевича самым, что ни на есть вредителем.
Боярину ж Квашнину ну очень крупно не повезло, посколь давно уж сидел он у Государя-Царя занозой в заднице. Чтобы с судом и следствием не маяться, провел над ним Царь по-быстрому экспертизу, каковая и решила, что лишь ненормальный может премудрого нашего царевича (что Новый Град выстроил) дураком хаять.
И упекли боярина в Сычевку , а оттель, ежели люди и выходят, то этому уже совсем не радуются.
Зато новым председателем комиссии назначил Царь, дабы конфузии не повторилось, боя-рина думного от правящей партии Петрушку Мышкина-Норушкина. Тот Петрушка как в Град Новый приехал, так и вопрошает:
-А где тута у вас кабак?
Потому что боярин он был изрядный, о народе заботился и понимал, с чего инспекцию начинать правильнее.
А покуда боярин Пётра кабак инспектировал, Иван-Царевич из столицы вернулся. И сразу к ворам. А там и Фильку спрашивает.
-Филя, поди сюда, дело есть. И прочие, не расходитесь, послухайте.
Филька подошел неохотно. То есть, Иван-то ему даже симпатичен был, а токмо по воров-ской привычке старался Филька от власть предержащих царевичей сторониться.
А за царевичем дьяк Митрофан список преогромный тащит.
-Чти, дьяче, - говорит Иван.
Дьяк список неторопливо разворачивает и начинает:
«Мы, Царь-Государь (батюшка) и прочая, прочая, прочая, по доброте нашей и мудрости Царской по делу воровского оного Фильки прозвищем Рватый доследование на предмет установления истины произвести соизволили».
«Мы, Царь-Государь (батюшка) и прочая, прочая, прочая, по доброте нашей и мудрости Царской по делу воровского оного Фильки прозвищем Рватый доследование по первому эпизоду воровства воровского оного Фильки прозвищем Рватый на предмет установления истины произвести соизволили».
«Доследованием по первому эпизоду об истреблении воровским оным Филькой прозви-щем Рватый бояр Подхвостьевых с челяди установлено было следующее:
братья Гришка да Петрушка Подхвостьевы с челяди собралися воровским путем женку Фильки оного Рватого Марфу силком свести со двора. Филька же оный Рватый в ту пору допрежь времени с кабака вернулся и пребывал, следовано, в состоянии необходимой обороны».
«Мы, Царь-Государь (батюшка) и прочая, прочая, прочая, по доброте нашей и мудрости Царской по делу воровского оного Фильки прозвищем Рватый доследование по второму эпизоду воровства воровского оного Фильки прозвищем Рватый на предмет установления истины произвести соизволили».
Иван бросил на дьяка нетерпеливый взгляд.
-Дык ить, сорок один эпизод, Иване, поболе, чем в «Звездных войнах», - злорадно ответил дьяк.
-Ладно, буде честь, своими словами скажу. Рассмотрел Царь дело твое, Филя, и постано-вил, что в коем ты невинен, а в чем повинен, так за то наказание уже получил. Так что Царь-Государь тебя прощает, судимости с тебя, значить, снять велел, и селиться тебе отныне, как честному человеку можно, где хошь – хучь в столице.
-Хрена себе!.. – только и смог сказать потрясенный Филька, но видно было, что очень он царевичу и бате его благодарен.
(И ведь не то потрясло Фильку, что его простили. Прощать там, или не прощать, - это дело царям привычное, и ничего такого в том нет. Поразило Фильку, что Государь не погнушался в деле его разобраться и судить по справедливости.)





ГЛАВА 21,
из которой мы узнаем, как по вредности дьяка Митрофана встретились два старых това-рища.



А как город комиссия приняла, и акт о том подписала, Иван и вовсе разошелся. Приходит к ватажникам и говорит:
-Каждому награды – это отдельно будут , а вот я хочу вас всех на фиг почетными горо-жанами сделать.
Замялись воры – неудобно как-то выходит. Они ж вроде и не сделали ничего такого.
Алеша Распопович аккуратно царевичу возражать стал:
-Вань, где ж ты это слышал, чтобы вор почетным горожанином был? Это и для чести во-ровской сомнительно, и тебе после накладно будет. Вот если бы ты меня в розыск объявил…. – закончил Алеша мечтательно.
Но тут уж Иван уперся. Дескать, кореша своего в розыск объявлять ему честь воров…, тьфу, чорт! – царская честь никак позволить не может.
Унылый Мужик тож от горожанства почетного увильнул.
-Я ж, - грит, - и вовсе не при чем. Уж если кого и увековечивать, так кобеля. Потому – хворый же наскрозь, а как за правое дело стоял!
Ивану мысль эта понравилась.
-Увековечим мы кобеля, обязательно увековечим. Иеронимуса попрошу, выпишет он с Ойропы мастера преискусного.
Так и сделал. Приехал с Ойропы друг немца нашего херр Йохан и с кобеля изваял статуй. Тот, что нынче на площади стоит.
Славно изваял.
Стоит бронзовый кобель совсем, как живой, даже прислониться к нему боязно – того гля-ди – полиняет. А знающие люди сказывают, будто под Рождество, да на Ивана Купалу скачут с него бронзовые блохи, и оттого все памятники окрест чесаться начинают.
Так Унылый Мужик от славы и отвертелся. Мы и имени-то его до сих пор не знаем – Унылый Мужик, да Унылый Мужик….
Баба-Яга тож отказываться стала.
-Поперва, царевич, ты об дитях малых не подумал, - говорит Яга. – Они же сказки про меня слыхали? Слыхали. А после скажут им – Яга, мол, почетная горожанка. У них же крышка сразу съедет, и будет у нас тут не Земля Русская, а филиал Кащенко.
-И еще резон привести могу, - продолжает ведьма. – Бабу в почетные горожане возвести – это, в натуре, пренцендент. Подумай, что дале-то будет? Они ж тебе после жить не дадут! Все в почетные горожанки полезут.
Призадумался Иван – а ведь верно Яга говорит.
Вот и пришлось Хасану со Змеем за всех отдуваться.
Ну, со Змеем-то все ясно было – его хрен с кем спутаешь. Один он у нас такой. А вот на предмет Хасана вредный дьяк Митрофан фамилию-имя-отчество запросил. Дескать, может у них там все – Хасаны? Как потом разберешь – кто почетный горожанин, а кто – … и нет ?
И приперся дьяк с бумагою, Хасаново имечко полностью отражать.
Ифриту куда ж деваться? Дьяк Митрофан почище банного листа будет. Он дьяку честно и отвечает:
-Пиши, мол, Хасан Абд Арр Рахман….
А пока он Митрофанушке втолковывал, как Абд Арр Рахман пишется, Унылого Мужика мучила работа мысли.
-Слышь, Хасан, - воскликнул мужик, придя к некоторому успокоению, - а ты не Хоттабов ли сынок будешь?
Присутствующие с изумлением увидели, как у ифрита отвисла челюсть. Чуть совсем не отвалилась. А мужик и продолжает:
-Знал же я батю-то твоего. Мы ж пацанами в сад к нему за яблоками лазили. Он еще все грозился из Божьего Грома солью в задницу, да так и не стрельнул ни разу – добрый был. Ты с какого года-то будешь?
-С пятого, - растерянно ответил ифрит.
-А я с семнадцатого.
Хасан наморщил лоб. Быть не может, чтобы память его подвела!
-А ти сам-то чей будишь? – спрашивает.
-Ну, батю моего ты, наверное, не упомнишь, а вот дядьку знаешь наверняка. Одноглазый Копейщик.
-Ядрона мат! Самий врэдний в Школ прэподаватэл! Више тройка никто нэ ставил.  «Ти, гаварыт, копьё или палка свой рука дэржишь?» Многа я ему патом благадарын за наука бил!
Тут видно у Хасана все ж таки память профессиональная сработала.
-А вед ми с табой знакоми! Лэтний лагер  в трыдцат втаром помнышь?
-Так это ты, хрен моржовый, меня в болото спихнул?! – радостно вскричал Унылый Му-жик.
Тут почтенные люди вскочили, стали друг друга по плечам, по спине хлопать – пыль ве-ков выбивать – обниматься по восточному обычаю.   Восклицания всякие издавать стали. Иные настолько удачными оказались, что стали афоризмами, и по сей день старые друзья, после долгой разлуки, словами такими друг друга приветствуют.
Например:
-Сколько лет, сколько зим!
-Вот ведь, где свидеться довелось!
-Кто бы мог подумать!
-А ты совсем не изменился, я тебя сразу узнал!
А уж за ради такого дела какая гулянка в ватаге пошла! Даже непьющий дьяк Митрофан разговелся и набодался по самую хрюшечку.




ГЛАВА 22,
в которой жизнь все, и даже памятник, ставит на свои места.

 
Попили, погуляли, да надо и честь знать.
Пришла пора ватажникам в путь-дорогу собираться, царя-государя иноземного обворовы-вать.
Только они с утра поправились, стали котомки увязывать – Иеронимус приперся. С сак-вояжем.
-Гутен морген, майне камераден, - говорит. – С фаш помощь стелать я сфой предназначе-ний. Фаш Кайзер наш курфюрст про трушба наротоф унд майн скромный вклад ф это тело написать. Унд господин курфюрст нынче мне баронский патент прислать.
-Компаньонен мои тоше теперь есть отшень покатый унд уфашаемый тшелофек, - про-должает немец. – И нато пы мне нах фатерлянд фосфращаться, абер скучно зело. Я уж прифык по мир с саквояж бродить.
-Так пошли с нами! – говорит Алеша Распопович.
-О, я, я, натюрлих! – говорит немец, радуясь, что его правильно поняли. А ведь «натюр-лих» - это по-ихнему «в натуре» будет. Как же мы раньше-то не приметили? Наш же немец, воровской!
Так что заместо выбывшей замуж Василисы ватага немцем пополнилась.
Собрались воры в дорогу, пошли с товарищами своими прощаться.
А уж все и провожать их столпились.
И Иван-Царевич, и поп с Василисою, и стрельцы легавые, и мастеровые, и купцы.
Поперва, как и положено, царевич выступил.
-Я, - говорит, - все думал, куда статуй кобелиный поставить. Поп надоумил. Давай, грит, прям напротив храма, на центральной площади.
-Так то не я, то Василисушка, - скромно отводит поп. – Я, грит, там его кажный день гла-дить смогу (живого-то кобеля Василиса после покуса побаивалась), и пыль с него стирать буду.
Поклонились ватажники обчеству за такое дело, а тут и Василиса встряла. Пива им подносит.
-Примите, - говорит, - перед дорогой дальнею.
Хлебнули ватажники, и заулыбались. Такое гнусное пойло и на кабаке-то не каждый день сыщешь. И отрыжка с него мерзостная – точно дерьма нажрался. Переглянулись товарищи – а ведь выправляется девка, доброй хозяйкой будет. Вот что любовь-то с человеком делает.
И поп стоит рядом, сияет, видит, что продукция женки его экспертизу прошла и всеобщее одобрение заслужила.
Много еще было слов сказано, а только мы с вами не на митинге. Сократим это дело. Скажем только, что шли воры в скитания, дом свой позади оставляя. А ведь это не каждому вору дано, чтобы у него дом был.
Покланялись ватажники царевичу да народу, да и пошли.
Идут, идут, и грусть расставания с них потихоньку сползает. Дорога впереди. А дорога – это жизнь. Про то еще один умный мужик оченно давно высказался .
Хворому кобелю годы здоровья не добавили, и идти, как все ему было трудновато. Так ему тележку сконстролили, чтобы ехал, как фон-барон, а после Унылый Мужик со Змеем Горынычем чуть не передрались, кто кобеля на тележке катать будет. Решили – по очереди.
Кобель все с телеги слезть порывается и своим ходом идти, прочим же «У!» говорит. Му-жик его обратно запихивает и ругается, а Змей телегу тащит.
Уж и город из глаз скрылся, по лесу отмахали изрядно, а только видят – девка из кустов выходит. В сарафанчике дорожном, через плечо – котомка да лапти запасные.
-Надоело сидеть на одном месте. Постранствовать решила, - говорит. – Али возьмете с собой?
-Дык ить, эта,… а куря? – Унылый Мужик спрашивает.
-Да ну их к Лешему!
-Это как это – к Лешему?
-А вот так вот. Лешему я их отдала. Он – мужик домовитый, в подсобном хозяйстве толк понимает. И Маруся ему помогать будет.
-Дык ить, … - не унимается мужик.
-А вот ежели «дык ить» - вернусь, и его самого сожру! Так ему и сказала. Ну, так берете меня, аль нет? – сердито спрашивает Аленка.
-Берем, конечно, - деликатно отвечает Алеша Распопович, а баба-Яга мысль его недели-катно продолжает:
-Только скажи-ка, девица, что ж это от тебя несет, как из помойки? Может, ты хворая? Так тогда тебе микстурку надобно…
И впервые в жизни Унылый Мужик с подходом таким медицинским не согласился.
-Не в том дело, мать, - говорит. – Это она, верно, падали накушалась. Волчиха ж все-таки, трудно ей совсем без мяса.
А сам сияет, ровно самовар начищенный.
И прямой и светлой показалась мужику их кривая воровская дорожка. А в конце той дороги в мрачном холодном замке с облупившимися стенами на облезлом покосившемся троне сидел тощий голодный царь, которого (предварительно к тому подготовив) следовало обокрасть.









ИНТРОДУКЦИЯ.

Всепушистый ждал Маленького на лесной развилке.
Маленький сразу узнал Его и радостно кинулся навстречу.
Теперь у него ничего не будет болеть, он сможет носиться, задрав хвост, по зеленым лу-жайкам Вечности и собирать всю помойку!… Никто не будет таскать его на веревке, матерно ругать, вливать горькую вонючую микстурку и ставить натощак клистир….
Но Маленький вдруг с ужасом понял, что это его совсем не радует. Напротив, вдруг стало настолько тоскливо, что он остановился, сел, нерешительно поджав хвост, и тихонько, по щенячьи, завыл….
-О, Отец Всех Собак!.. – начал Маленький….
-… Во, зырь, братаны, кобель какой здоровущий! – сказал знатный воровской атаман Алеша Распопович.
-Дык ить …как его … переросток, - авторитетно определил ситуацию Унылый Мужик, и его лицо исказилось напряженной работой мысли. И видно мыслительный процесс был успешен, поскольку новое действующее лицо обрело свое место в его системе мироздания.
-Хворый, небось, - сокрушенно покачал головой мужик. – У них, у крупных, завсе со здо-ровьем нелады….
Он снова задумался. Видно было, что хочет человек помочь больному животному, облег-чить его страдания, и ищет для того наилучший путь.
Наконец Унылый Мужик сызнова вздохнул, но теперь уже с некоторым облегчением, и решительно снял с плеча котомку.
-Ему бы, эта… микстурку дать надобно,… а после клистир поставить! – пояснил он своим товарищам.
Всепушистый жалобно зарычал и попятился.


КОНЕЦ