Имя дома

   У него была кружка… такая, знаете, большая, вместительная, с толстыми стенками. Кажется, керамическая, и точно помню - крашеная в спокойный тёмно-синий цвет. Её было приятно держать в руках… И хоть у меня никогда не наблюдалось привязанностей к вещам, но эта кружка, наверное, исключение. Шероховатая на ощупь, она как-то по-особенному отдавала чайное и кофейное тепло – медленно, бережно, почти ласково, словно успокаивала… и при этом прогревала руки аж до самых косточек…
   Обычно он заваривал мне чай с молоком по традиционному индийскому рецепту, в специальной кастрюле. Добавлял туда оранжевую приправу, сахар, помешивал чай деревянной палочкой, а потом процеживал через сито… Я же брал заветную кружку, обхватывал её, горячую, обеими ладонями и устраивался в старом кресле у окна слушать его истории. Он много путешествовал и много знал. Сейчас я не вспомню и половины из рассказанного, а тогда хотелось всё это как-то запечатлеть, проиграть самому, записать в крайнем случае на плёнку… ну, или на бумагу… Но я не знал, с чего начать, как сделать это правильно, как передать мои, слушателя, мысли и чувства, как достойно описать его.
   Рядом с креслом, на газетном столике, у него стояла картонная коробка с красками – множество разноцветных тюбиков, настоящая пластиковая радуга… хотя он, кажется, совсем не рисовал. По крайней мере, я ни разу не видел его с кистью или карандашом. Он всё время собирался что-то начать – или закончить? – но, насколько помню, из той коробки открыл один лишь тюбик – серебряный… И этим серебром, слегка небрежно, он писал на своей кружке названия городов и мест, где довелось побывать. Там был «Amsterdam» и «Helsinki», «Beirut» и «Berlin», «Praha» и «Cook Islands»… Ещё там было много незнакомых мне названий, странных, и порой я даже спрашивал, где находится то или иное место. Я плохо знал географию и боялся показать своё невежество. Его мысли, его мнение обо мне были так важны, что я часто лукавил, желая показаться умнее и интереснее…
   Он рассказывал о женщине, читавшей «Историю древнего Рима» в старом немецком трамвае, о доме на узкой улочке, который был похож на шикарный торт со взбитыми сливками, о смешном контролёре в пригородном поезде, который всегда одевался с иголочки и улыбался каждому пассажиру, пусть даже в шесть утра по понедельникам. Он замечал удивительные вещи, простые, но удивительные… обычный человек в спешке, в суете, не обратит на подобное внимания. Но он – другое дело. Однажды он сказал мне: «Жизнь состоит из мелочей»… или же: «Счастье в мелочах», точно не вспомню… однако смысл был ясен: люби жизнь, люби мир, в котором ты живёшь, не уставай удивляться ему, наслаждайся каждым моментом. Не позволяй своим глазам закрыться… Не позволяй желанию погаснуть. Просто держи это состояние и всё. Сделай его частью себя, таким же важным, как, например, дыхание или биение сердца, и тогда ты проживёшь поистине счастливую жизнь.
   Мне кажется, именно этого он и боялся… Потерять интерес к жизни, какое-то особое, чуткое, её видение и понимание. И, наверное, поэтому он так часто путешествовал. Возможно ли, что его преследовал страх остановиться и… привыкнуть? От перемены мест слагаемых сумма не меняется, так учили нас в школе, но что если изменить сами слагаемые?
Иногда, заслушавшись и забывшись, я царапал ногтем надписи на кружке – они были немного выпуклые, и сама кружка от этого казалась рельефной. Он просил, чтоб я этого не делал, говорил «Прекрати» или «Не порть!», впрочем, он не сердился, а именно просил. Я спохватывался, замирал на мгновение, и следующие несколько минут рассказа напрочь выпадали у меня из памяти. От страха. От стыда за свою неловкость. А просить повторить, что же там произошло, как всё закончилось, кто, что и кому сказал, я стеснялся…
Порой он брал кружку с собой в поездку, что-то вроде талисмана, охраняющего и приносящего удачу. Ну и, конечно же, в дороге с ней много чего происходило: царапины, насечки, трещинки, прилипшая грязь, въевшаяся краска. Самое интересное, что кружка не разбивалась, хотя он совсем не упаковывал её и вообще никак не заботился – бросал в сумку куда-то между свитерами.
   Но зато со временем она менялась… Нет, не просто старела и покрывалась царапинами, а именно менялась, жила. Названия городов и мест, где он побывал, или же отдельные буквы в словах стирались, откалывались, превращались в другие. В общем, на мой взгляд, творились чудеса. «P» превращалось в «I», «m» в «n» и так далее… «Stockholm» видоизменялся в «…holm» и пересекался с «Koenig…», а Берлин вступал в странные отношения с Латинской Америкой. Или же Куба перемещалась вдруг в Северный Ледовитый Океан…
Одним словом, кружка эта казалась мне не только очень вместительной для чая и приятной на ощупь, но ещё и волшебной. Для меня, девятилетнего, она была словно карта сказочного мира… Он же, кажется, относился к ней серьёзно. Когда стиралось название целого города, он говорил, что это знак, и что возвращаться ему туда не следует. А иногда… Иногда мне казалось, что названия пропадают сами собой, но это, наверное, очередная глупость, и я просто фантазировал, удобно устроившись в старом кресле.
Постепенно кружка заполнялась буквами и словами и вскоре стала почти вся серебряная. Только кое-где виднелись тёмно-синие островки и полоски, будто бы моря и реки, пронизывающие материки.
   Даже сейчас, спустя годы, когда я вспоминаю все эти истории, наши посиделки на кухне, его старое огромное кресло и газетный столик… я, кажется, чувствую на ладони шероховатую её поверхность… Как странно всё-таки устроен человек – всё помнит, ко всему привыкает. Если забывает мозг – вспоминает тело, и порой даже против твоего желания…
Я держал в руках керамическую кружку, мне было девять с половиной лет, на дворе – солнечное, тёплое лето, а я смотрел на синие реки и серебряные материки и фантазировал… Я придумывал свои миры, множество миров, я очень хотел верить, что они существуют в действительности, на других планетах, в параллельных измерениях… Миллионы историй каждый день приходили ко мне в голову, стоило только взять кружку с чаем. Пираты, маги, удивительные животные, опасные приключения, верные друзья, прекрасные принцессы…
Не понимаю, почему он не оставил её мне… Почему не подарил? И почему вообще не сказал мне, кто он… Кто он на самом деле. Хотя… разве изменилось бы что-нибудь?..
   Да. Если изменить сами слагаемые, сумма тоже изменится.
   Раньше я никак не мог понять… что же случилось… Но теперь я объясняю всё довольно просто: однажды, во время какой-нибудь длительной и опасной поездки, например, по Восточной Африке… или по островам Тихого Океана… он повредил свой талисман, и с кружки стёрлось наше название. Нашего города. Имя Дома. Поэтому он его забыл и больше не вернулся… И больше не было историй по вечерам, не было индийского чая и красок, не было кресла и не было его самого… Такого странного, всегда куда-то спешащего, такого далёкого и в тоже время… оказывается… очень близкого.
   Того, что творил волшебство из мелочей.



9.08.09