Нельзя опубликовать свою запись в чужом дневнике

в частном секторе с Садовыми, Большой и Малой - да-да, теми самыми, которые находятся на уровне пресловутой Б-у-л-о-ч-н-о-й, на перекрестке улиц с аккуратными дачными домишками и виноградно увитыми заборами, стоит телефонная будка. Внутри висит единственный в Одессе по-прежнему бесплатный телефон-автомат, с диском, весь расписанный и грязно-алкоголический. Стекла в будке давно выбиты, но в солнечную погоду блестящие металлические детали придают ей на удивление привлекательный вид, сельский киберпанк. Кажется, четыре, а может быть пять дней назад я там был. Я позвонил бы на мобильный, потому что на домашний - есть риск, что снимет не она, но восьмерка в автомате на халяву запрещена, так что выбора не было. Со мной была бутылка противного вина и пластинка гидазепама, который я собирался донести сюда, но не подозревал, что окажусь там. Автоматизм снял, нажал на рычаг, набрал номер - пока я опускался на железную перекладину в проеме, где раньше было стекло. И больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы никто не снял, чтобы никого не было дома и повесить трубку и уйти оттуда. она сказала - алло. Я поспешно повернул микрофон вверх, избавляя себя от соблазна утерять контроль и вступить в диалог, я думал, что она поаллокает и положит трубку. а она помолчала, я слышал как она дышит в трубку. а потом она сказала - приезжай. или хочешь я приеду, если скажешь куда. и вообще скажи что-нибудь, ты, трусливый ублюдок. мне нудно. да, мне здесь нудно. и я очень давно тебя не видела. ты хочешь, чтобы я забыла, как ты выглядишь?
она явно облизнулась. мокро и шумно, как всегда по телефону. она часто это делает. Мне поплохело, но пока она не клала трубку, я не мог перестать слушать. я приложился к бутылке, пока она говорила - и малая заболела, так что вот сидим и делать дома нефиг. были в кино на хрониках нарнии. если тебе вдруг придет в голову пойти - не ходи, ничего стоящего.
малая. у малой тоже веснушки, но не такие страшные. они мелкие и не очень яркие. она опять замолкает и я представляю, как она дышит. как поднимается ее третий размер и эта впадинка между ключиц - съезжаю с перекладины на выстланный какими-то пережившими дождь картонками пол и лезу в карман куртки за гидазепамом. провод грюкает об аппарат - если из динамика так хорошо слышно, то слышно наверное и в микрофон. стараясь не шуметь, выжимаю два колеса и закатываю, заливая вином.
да приезжай, говорю, где ты там щелкаешь.
в тоне у нее появляется некоторая растерянность - она с той стороны тоже ерзает, а когда говорит - я думаю, что ты ошибаешься на мой счет - пришепетывает немного невнятно, а потом клацает - это она закуривает. когда курит - часто выдыхает через нос. сейчас, наверное, перешла на что-то покачественнее, а в свое время была поражающе верна лаки страйку.
она опять что-то говорит - я заглатываю еще одну и прислушиваюсь скорее к тому, как она говорит, чем к содержанию - потом отвлекается. на заднем плане слышно, как лепечет ребенок, чего-то хочет.
я сказала и-д-и-о-т-с-ю-д-а, командует и шум стихает - дочка у нее, видать, послушная. красивая.
да. недавно меня напрягло, что я не такая, как раньше. я имею в виду, внешне. но, ты знаешь, лида - хорошее средство. правда плющит как маму из Реквиема, но если не увлекаться то помогает как надо.
когда она молчит - это она заполняет свой монолог мыслями о том, что я мог бы сказать здесь, если бы. о том, что - если бы - она уже не думает, потому что ей так проще. потом заговаривает снова, шумно выдыхая, с раздражением - и если ты вот думаешь, что я теперь такая домохозяйка, как все эти, то ты неправ, знаешь. и халата я тоже не ношу, и это слово, как ты там говорил - широкодырная, да, широкодырности у меня тоже нет, она кесаревская, а у него - она коротко фыркает - не такой уж у него и большой.
мне жарко и холодно, солнце падает сбоку, свет яркий и сочный, зелень вокруг очень интенсивная. мимо проходит какая-то старушка, глядит внимательно - я вытираю лицо рукавом, стараясь не встречаться с ней взглядом - ничего не говорит, продолжает путь. сердце бьется громко, редко и с перебоями. в трубке трещит, я некоторое время не могу решить - закатывать ли дальше, а колесо оказывается во рту автоматически. я опрокидываю бутылку, которую поставил на пол, и часть вина киношной кровью растекается по картону. она что-то говорит, я лезу за сигаретами. пытаюсь закурить, но зажигалка не зажигается. она замолкает, прислушивается, а потом твердо - ты куришь. ну, хоть вены не режешь, и на том спасибо.
я наконец затягиваюсь, все происходит не спеша и помимо моего на то желания. вены? я не взял с собой необходимого инвентаря. прости, любимая. вертится на языке, но микрофон убежденно застрял в воздухе над моей макушкой. я никак не могу сосредоточиться и уловить суть, только слово "это" она повторяет так же часто, как и я - это, это, это, ты знаешь, это, это, это, как ты там говорил, это, это, это.
я пьян - да ты сама пьяна. только не надо врать, что нихт ферштейн. я то ли смеюсь, то ли плачу, то ли и то и другое, все это не имеет смысла. лай собаки за кадром я слышу громче, чем ее голос в динамике. ирландский сеттер у них, дружелюбный и холеный, отличная собака. резко тренькает дверной звонок, и она, помолчав, так вот в-и-н-о-в-а-т-о говорит, что кто-то пришел. потом она повторяет, чтобы я приезжал, а потом она опять говорит э.т.о.
 в трубке короткие гудки.
вроде бы я съел четыре, а в конвалюте отсутствует шесть или семь. подняться сразу я не в состоянии, и некоторое время слушаю, прежде чем отпустить трубку - она беспомощно виснет на растянутом проводе, доставая почти до пола, и скучно раскачивается. я смотрю по дороге вниз, в палисаднике через дорогу растут яркие красные маки. там, если пройти квартал, а потом повернуть, есть что-то вроде детской площадки под ивами. вино кончается. Я как-то туда иду и все собаки за заборами истошно лают, когда я прохожу мимо. Хотя расстояние короткое, преодоление его почему-то занимает утомительно долгое время, и когда я, наконец достигнув пункта назначения, сажусь на скамейку, выясняется, что оставшиеся колеса я проебал. Мне совсем херово и я блюю под иву, вином и одним невсосавшимся колесом, потому что с утра ничего больше не ел. на этой сраной скамейке я сижу, впав в ступор, и меня не попускает, не попускает, не попускает.
и я не знаю, куда от этого деваться.