Кот де Азур

Мы сидим в душной пыльной редакции и мечтаем:  "Завтра летим  на Лазурный берег!"

Поездка за рубеж -  наш ежегодный бонус, учрежденный хозяином-шведом, чтобы усыпить свою капиталистическую совесть.

Со смехом вспоминаем прежние приключения: как Ваня Ромашoв потерял паспорт и не мог выехать со всеми из Будапешта, как в Стокгольме отстал от всех Cеня Строгов, как заблудились в шведском лесу наши девчонки, и там же всех покусал наглый скандинавский клещ.

- В каждой поездке обязательно найдётся человек, который будет всех донимать своими проблемами!
- Так уж и в каждой? - удивляется новенький  Андрей Новоселов.
- В каждой! - подтверждаем мы. - Без исключений!
- Обещаю, что никому не доставлю хлопот, - серьезно кладёт руку на сердце Андрей.
Все хохочут - от этого исполнительного  очкарика, до 30 лет живущего с мамой,  никто и не ждёт геройств.

Как мы ошибались!

В Мюнхенском аэропорту была пересадка на самолет до Ниццы. Все летели по французской визе,  я одна по латвийской. Поэтому всех таможенник пропустил, а мне стал тыкать в  значок LV в паспорте. Cамое страшное - отстать от группы. Аэропорт огромный, как город, душа впала в тихую панику.
- Латвия! Ла-а-а-а--твия! Латви-и-ия! -   твердила я на все лады необразованному немцу. - Вот, думаю, латыши бы расстроились, узнав, как плохо их страну знают в Европе.
- To Nic? - строго cпросил меня чиновник.
Мне показалось, что он произнёс Тунис!
- No, no, no Tunis, - вскричала я, когда мой последний прошедший контроль коллега уехал на эскалаторе.

Таможенник совсем опух — из какой страны летит неизвестно, куда летит непонятно! Вроде билет в Ниццу, но она и это отрицает. Пошел советоваться с напарником, тот видно географию изучал лучше, поэтому при слове Латвия утвердительно кивнул головой.
Мой непонятливый страж, наконец, сдался и поставил штамп, махнув рукой  — To Nic!
На этот раз я сообразила и бегом, опережая едущие ступени, понеслась наверх.

В Ницце шел проливной дождь, прямо как в Питере. Автобус привез нас в пригород Канн  - Ля Бокка. В гостиничном внутреннем дворе всё было залито белым бетоном.  Среди  неестественной белизны  цементных торосов и скал голубели купоросной водой два бассейна изогнутой формы, над ними торчали горбатые мостики.
Перед бассейном строго в ряд стояли белые пластиковые лежаки. Где-то метрах в ста плескалось море, и только полный идиот нашёл бы себе пристанище в бетонном плену.

Художник Митя поморщился: «А ведь для многих людей именно такая картинка является символом отдыха. Ужас!»
И действительно, заманчивая фотография зазывно сверкала на отельных буклетах ультрамариновой водой бассейнов.

Мы с Миленой, соседкой по номеру, распаковали свои вещички.
Мой шкафик быстро заполнился шортами и футболками.

Милена c любовью развешивала свой гардероб. На работе она получила прозвище Герцогиня — за прямую спину, величавую поступь и неизменно высокую прическу.
Миленка обожала  камни и на не очень высокую зарплату дизайнера умудрялась покупать гранатовые серьги, жемчуг, бирюзу. Составляла сама бусы из самоцветов вперемешку с простыми стекляшками. Любила  атласные ленточки и кружева, шила  немыслимые летящие платья.

Я зашла в её комнату — по кровати струился шелковый шарф цвета «пепел розы» - так объяснила Милена.
Около зеркала мерцала обшитая бархатом шкатулка, из неё  слепили глаза Миленкины богатства. Она запустила туда руку, и как Кащей, прямо на моих глазах «чахла над златом».
- Я когда домой прихожу, отдыхаю, перебирая каждый камушек — и все печали дня отпускают. В камнях — сила! - улыбнулась моему восхищению Милена.

Я в своих белых брюках и чёрной майке на фоне Милены в струящемся красном платье и золотых босоножках смотрелась обслуживающим персоналом
- Ты что? Гулять так пойдешь? - изумлённо спросила я.
- Да, специально  сшила к поездке! Франция всё-таки, - томно улыбнулась Герцогиня.
- Девчонки, возьмите меня с собой! - пропищал из-за двери тоненький голосок Ирки Чичолиной или ЧичолИны, как все её называли.
Худенькая пигалица со стройными ножками была тонкая, как шамаханская царица. Мужчин  наповал  сражали ее нереальная талия, на вид сантиметров двадцать, комариные плечики и смоляная копна вьющихся волос. В роду у Чичолины числилась прабабушка-китаянка — оттуда и пошла  статуэточность всей высокой фигурки этой 35-летней девочки, матери двоих почти взрослых детей.

Чичолина хронометрировала всё, что попадало в круг её интересов. Она постоянно куда-то спешила, торопила события. Видно в юности тоже неслась по ускоренной программе — сразу после школы выскочила замуж, в 18 лет уже родила дочку, потом быстро развелась и неслась по жизни ускоряющимся пёрышком. Зато рядом с ней становилось спокойно — мы точно знали, что никуда и никогда теперь не опоздаем.

За ужином она снова схватилась за часы. Все уже ушли, а мы при каждой попытке встать были остановлены её вскриками: «Вы что? Еще пять минут осталось!»
Спрашивать до чего конкретно осталось пять минут было бесполезно — у Чичолины особые отношения со временем.

Наконец, пошли по темной Ля Бокке искать море. Оно даже где-то шумело, но все улочки утыкались в каменную баллюстраду. Везде шевелились кучи мусора, около каменной стены  пахло мочой.
- Вот это да! Все манящие картинки вблизи перестают быть красивыми, — грустно подумали мы.
Мимо уличного затрапезного кафе Ирка прогарцевала своей знаменитой походочкой. Итальянцы, сидевшие на открытой террасе, побросали еду и возбужденно начали кричать: «Bella donna! Сеньорита!»
- Вот так! - победоносно поведя плечиком и гордо мотнув головой, заявила Ирка. - Это вам не наши мумиеподобные мужчины.
Мы с Миленкой хмыкнули, нам больше нравились наши.
- Придется сейчас её еще и отбивать, - пригорюнилась Милена,  невесело пошуршав  шелками.
- Я тебя умоляю! - важно заявила Ирка со своим неповторимым южным акцентом. - Я сама от кого хочешь отобьюсь.

Опять уперлись в бетонную стену, хотя на указателе было написано Sear.
Наконец, нашли грязноватый низкий тоннель, который вывел нас в полосу прибоя.
Оказывается, прямо вдоль кромки моря шла автомобильная дорога, вот в неё мы всё время и утыкались. Узенькая полоска крупного песка примыкала к каменной стене, вверху неслись машины. Море накатывало волной и шумело у ног, чёрное, маслянистое. Вдалеке горела яркая цепочка огоньков — Канны, Ницца. Всё побережье изгибалось дугой перед нами. И только в нашей захолустной Ля Бокке было темно. Хотелось туда — в огни и музыку!
Милена горестно посмотрев на свои босоножки упала духом: «Не дойду!»

Ночной теплый средиземноморский воздух вскружил голову, проветренные и усталые побрели в еще пока не родную гостиницу. В тоннеле по-прежнему плохо пахло, итальянцы по-прежнему вскочили и заорали при виде Чичолины, та по-прежнему победоносно взглянула на нас. Милена по-прежнему запереживала, что Ирку придется защищать.
- Если б попой меньше вертела, проблем бы не было, - встряла я.
Но сама поняла,  - это  нереально — Иркина пятая точка живет своей танцующей жизнью.

В гостинице коллеги уже потихоньку набрались — отметили приезд. Дорогу преградил не совсем трезвый начальник отдела верстки Трешников. Он безуспешно стучал во все двери в поисках компании. Увидев нас, просто безумно обрадовался.
- Девчонки! - икнув и потирая руки, сказал он. - Идем все ко мне в номер — будем в карты играть.
- На раздевание? - обрадованно вскрикнула вертлявая провокаторша.
Миленка пнула ее сзади. Мы с Герцогиней приуныли: "Вот влипли!"

Вдруг  из-за угла выплыли две юные блондинки-журналистки. Трешников, опять икнул, оглядел нас, потом блондинок с ног до головы. В его мозгу шел важный мыслительный процесс.
- Короче! Ты, ты и ты — ткнул он поочередно пальцем в нас, - спать! А ты и ты ко мне в номер, - приказал  он юным созданиям.
Мы перекрестились от радости и сиганули по длинному коридору. Чичолину затолками в её комнату и велели закрыться на ключ.

- Девчонки, утром я вас разбужу, - пищала та, сражаясь с дверью.

Утром наша Ля Бокка выглядела лучше — чистая, умытая, с маленькими домами из светлого туфа, окна прикрывали деревянные ставни бирюзового цвета. Кругом кипела жизнь, открывались булочные, рыбные и фруктовые лавки, народ шёл, прижимая к груди бумажные пакеты, полные румяных багетов.
Рано утром все французы садятся завтракать — в кафешках было полно народу.

Вдоль дороги по набережной бежали загорелые люди всех возрастов и мастей.  Море оказалось действительно лазурным. В  его воде содержится много лазурита, отсюда необыкновенный цвет волн на побережье.  Желтая полоска песка ярко контрастировала с  изумрудным отблеском воды.

Коллеги бодрые и мокрые, с полотенцами через плечо,  возвращались с купания. Стоял конец сентября — в этих краях уже не сезон. Туристы схлынули, пляжи были почти пустые.

Прилетели мы всего на три дня, поэтому уже сегодня был день экскурсий. Помятые, невыспавшиеся вчерашние блондинки бросились к нам: «Как вам повезло! Достал нас этот Трэш со своими картами, полночи не могли вырваться».

Народ  садился в автобус в кроссовках, джинсах  c фотоаппаратами через плечо. Милена вышла в летящем бюрюзовом платье на лямках, плечи прикрывал шифоновый белый шарф, который, как у Айседоры Дункан, летел по морскому ветру на добрые полтора метра. На ногах опять босоножки на шпильке. Герцогиня одним словом!
-  Целый день на ногах! Ты же не сможешь ходить! - пытались призвать к ее разуму мы с Иркой.
- Cмогу! - загадочно произнесла Милена, придерживая шарф, парящий по ветру воздушным змеем.
И она оказалась права! На фоне прекрасных видов мы выглядели жалкой кучкой туристов.  Милена же стала украшением пейзажа, и почти все старались сфотографировать ее  развевающийся над пропастью шлейф. Она была частью этой красоты!

По дороге в Ниццу посетили парфюмерную фабрику Фрагонад. Женщины наши здорово оживились, запахи стояли вокруг невероятные. Там мы впервые увидели ОргАн парфюмера. Тысячи пузырьков с ароматами стоят по кругу на разных уровнях. Сюда приходит творить сам Нос! Он работает всего пару часов в день, подбирая ароматы. Таких носов во Франции не больше десятка.
Профессия крайне уважаемая, они подписывают контракт и обязуются не курить, не пить. Насморк — страшное профессиональное заболевание. Наслушавшись всего этого каждый из нас стал изображать из себя Носа — принюхиваясь к пузырькам.
Недалеко в горах находился город Грасс -  столица ароматов, где происходили события романа «Парфюмер».
От Грасса тянулись синие лавандовые поля, и казалось ее флюиды витали везде.

Очарованные парфюмерным флёром, накупив каких-то склянок с пахучими маслами и  голубоватых кусков лавандового мыла, мы поехали в Монако.

Когда проезжали Ниццу нам рассказывали, что здесь жил и творил  Набоков, бывали  Бунин и Толстой, а Чехов вообще назвал это побережье Русской Ривьерой.
Многие знаменитые виллы до сих пор помнят по именам былых русских владельцев - "Апраксин", "Кочубей", "Лобанов-Ростовский".

На крутом повороте гид попросила взглянуть направо.
- А это, между прочим,  замок Прохорова!
Наша директриса Анна Михайловна с криком «Где? Где замок Прохорова? - чуть не выпала из автобуса.
Мы ехали высоко по горному хребту с видом на прекрасную лагуну. Крошечные белые яхты, рассыпанные по этому внутреннему заливчику, напоминали сцену из Гулливера. Как будто он привязал веревками и вывез лилипутский флот в море.
На холме, утопая в зелени, была видна лишь верхушка замка.
- А как на него посмотреть поближе? - встрепенулась Михайловна.
- Ну, арендуйте завтра вертолет — только это очень дорого! - пожала плечами экскурсовод.
- Пусть! - видно было, что Михайловну ничто не остановит. Она хотела поближе увидеть жизнь никелевого короля.
- Да кто такой этот Прохоров?- удивлялась непосвященная в жизнь миллионеров интеллигенция.

Анна Михайловна, как людоедка Эллочка, вела личную войну с Вандербильдами, даже по случаю приобрела два дома за границей. Как-то, купив очередной сувенир для семейных апартаментов, она громко заявила в автобусе: «Этот гобелен я повешу в своем доме в Хорватии». Подчиненным хотелось пнуть её за бестактность и просто из классовой ненависти. Конечно, ей увидеть виллу Прохорова было важней, чем все остальное.
Посмотреть хоть одним глазком, как там у людей?

Машинки во Франции маленькие, смешные, много старых.
Никакой любви к сверкающим мастодонтам, никакого меряния, кто круче.
Милена фотографировала вдоль моря череду разноцветных божьих коровок.

Когде же въехали в Монако — роскошь просто ударила в нос. Шикарные лимузины, какие-то стеклянные лифты, поднимающие  на соседнюю улицу. Огромный зеркальный шар отражал всеми гранями великолепное старинное казино Монте-Карло. Здесь было просто всё напоено  деньгами, причем скорее всего нашими.

- Всё, как я люблю! - с жаром воскликнула Чичолина. - Это моя жизнь! Просто у меня её кто-то украл!
Она долго фотографировалаcь на ступенях казино на фоне шикарных авто, принимая томные позы и надувая губки. Потом настойчиво просила нас отойти подальше, аргументируя:
- Дайте же мне засветиться! Ведь должны у этих Бентли быть владельцы!

Не зайти после всего этого в казино было невозможно. Сначала все хорохорились — сейчас мол ставку сделаем. Но когда вошли, мягко ступая по дорогим коврам, все как-то вдруг заробели. Слишком чинно и пафосно было там. Немолодые крупье с бесстрастными лицами и в бабочках гнусавыми голосами объявляли: "МЕДАМ! МЕСЬЕ!"

На стенах висели портреты известных  миллиардеров. Людей, умеющих делать деньги, здесь чтили. Чичолина тоже почтила стариков своим вниманием.

А в другом зале на всю стену висело огромное полотно с обнаженной женщиной необычайной красоты. Как нам рассказали — это в пух проигравшаяся аристократка  — ей предложили очень своеобразно погасить огромный долг — позировать для этого полотна. Она сияла жемчужной наготой и вызывала размышления о нелегкой доле игрока.
Чичолина, правда, выискала у красавицы целлюлит и заявила, что она cама смотрелась бы здесь гораздо лучше.

Наша группа торчала у столов, где минимальная ставка была пять евро, мы с Миленой углубились дальше. Нашли стол, вокруг которого собралась толпа — минимальная ставка — тысяча евро. Там одиноко сидел немолодой дядечка, явно соотечественник, и с завидным постоянством делал ставки. Каждый раз его проигрыш сопровождался горестным вздохом окружающих, cам же он и бровью не шевелил.

Мы вернулись к своим, вздыхая и робея, поставили по десять евро. Проиграли, и на цыпочках вышли из этого вертепа на свет божий.

Потом посетили княжеский дворец, на площади как раз шла смена караула — гвардейцы в белоснежной форме чеканили шаг под отрывистые команды.

В сувенирных лавках продавались портреты принцессы Грейс, голливудской актрисы Грейс Келли, матери Каролины и Стефании — монакских принцесс.
Рассказывали, как после очередной ссоры с неуправляемой Стефанией, мать села за руль и трагически погибла на горной дороге.
C портретов смотрело невыразимо прекрасное светлоглазое лицо настоящей принцессы.

Когда вечером приехали в гостиницу, оказалось, что тот самый дизайнер Новоселов исчез.
Причем бесследно.

На следующий день выяснилось, что скромный тихий очкарик так и не покинул пределы казино. Ставя по пять евро бесконечное число раз, он просидел до глубокой ночи, даже не заметив отсутствия товарищей. Дух Достоевского овладел забитым и безвольным офисным клерком. К ночи деньги кончились, правда, на что-то он все-таки успел напиться, полностью потеряв представление, где он находится, и куда ему надо ехать. Ночной полицейский патруль  пытался  помочь парню, но тот даже не помнил, как назывался отель.
Язык жестов тоже не способствовал пониманию. Поэтому, всё, что мог делать бедняга — бить себя в грудь с криками  - Раша!
Ничьих телефонов он не знал, и позвонил единственному человеку, который мог ему помочь в этой ситуации — маме в Петербург.
Испуганная мама, как все мамы перед поездкой всё аккуратно записала — где будет жить её сынок, когда приедет.
- Андрюша, соберись, - заплакала мама на том конце. - Твоя гостиница называется Пьер Ваканс.
Полицейские обрадовались, но рано, так называлась сеть гостиниц по всему побережью. И они стали ездить из одного городка в другой, предъявляя портье опухшую физиономию Новоселова. Все отказывались от нашего героя.
К утру они добрались до Ля Бокки. Где прямо в фойе спал верстальщик Громыхалов, радостно бросившийся на грудь пропавшему. Новоселов без сил рухнул с ним рядом.

Утром можно было ехать самим по собственному выбору. Нам понравился рассказ про средневековый город Антиб. Кто-то решил махнуть в Ниццу, кто-то в Грасс.

Мы долго бегали по насыпи, пытаясь найти остановку электрички. Наконец нашли, не без труда  купили билеты. Французы в провинции практически отказываются говорить по-английски. И даже наши зачаточные знания тут растворились за ненадобностью. Корректор Лена, с детства изучающая английский, горевала, - впервые в жизни осталась безоружной.
А нам понравилось, мы были с французами на равных — они не знали и не хотели учить чужой язык, поэтому стояли с нами на одной ступени.Первый раз в жизни пригодился разговорник. Спрашиваешь — подбегает человек пять и начинают без остановки рассказывать по-французски и махать руками в разные стороны.

Электричка, размалеванная граффити, наконец подошла. Внутри оказалось не очень уютно — какие-то плюшевые ниши, ободранные скамейки, специфический запах, внимательные взгляды арабов, которых здесь в пригороде большинство.
Остановки объявляют, но так мудрёно и в нос, что почти ничего непонятно, но мы со смехом пытались угадывать.
- Антиб, — удушенным голосом произнес громкоговоритель. Мы загалдели и выскочили.

Маленький вокзальчик, сзади горы — аромат трав и цветов, море и яхты, яхты, яхты.
Cегодня выходной, и все они отошли от берега. Это как наша дача, поднял парус, ушел в море и отдыхаешь — только картошку сажать негде.

Город крошечный  - весь на высоком берегу. Море бьется о скалы где-то внизу обрыва.
На центральной площади воскресный блошиный рынок. Каждый торговец называет тебя мадам и приглашает к своему лотку. Лавочки оформлены со вкусом, каждая в своем стиле.
Наши блошиные рынки выглядят жалко — они отрыжка нашего долгого сиротливого советского быта.

Здесь каждая вещь жила в чьём-то уютном доме, наполненном такими же красивыми штуковинами.
Cтоловое серебро, старинный фарфор, полотняные старинные скатерти и кружева, картины, украшения, утюги и медные лампы. Забытые предметы старого быта.

Наш коллега Роман потом похвастался — приобрел  медный барометр, и загрустил, укушенный змеем антиквариатства. «Ведь я столько стран объездил, мог много интересного купить!» -  грустно склонив голову, смахнул он набежавшую слезу.

Меня тоже пронзила эта выставка французского уюта, но купить так ничего и не решилась, бегая от утюгов к посуде, от ламп к кованым замкам.
Потом почти плакала вместе с Ромой от упущенных возможностей.

Герцогиню мы нашли естественно в кружевах и украшениях. Она выбрала громадные серьги из потемневшего жемчуга в серебряной оправе, тонкий браслет на плечо, десять метров какой-то тесьмы и была абсолютно счастлива.

Зашли на небольшой продуктовый рыночек и были пронзены ароматами. Прованс всё-таки — родина трав! Пучки неведомых растений, синие букеты лаванды, сыры с плесенью и без. Убойный запах мясного отдела просто парализовал мозг. И все: мадам, мадам!
Купили особенно пахучий сыр — мясо не посмели — все в плесени, под мясом картинка — кабан, осел. Кто такие? Неужели ослятинка?
Cыр, правда, дома тоже никто есть не смог. «Устойчивый запах старых портянок!» - сказали мои мужчины.
Вечером, когда проходили мимо того же продуктового рынка были удивлены — всё убрано, стоят длинные столы с сине-белыми скатертями. Официанты. Одно мгновение — и это уже ресторан — французы придут сюда ужинать. Только запах ослятинки немного  витал в воздухе.

Но пока ещё только обед! Пошли по узким каменистым улочкам вверх, голубые облупившиеся ставенки приоткрыты. Там за ними гремят посудой, зовут детей, окна расположены низко и оттуда плывут невероятные ароматы — у каждой кухарки свои секреты, воздух просто напоен изысканными пряностями.
- Может постучимся? — взялась я за львиную морду на синей двери, гремели ложками где-то совсем рядом и запах незнакомой еды волновал душу. - Так хочется хоть одним глазком посмотреть, как они там живут, что едят? Смотрят из-за этих голубых ставней на лазурную воду, поливают из жестяной лейки красную розу, свисающую с балкона, на котором болтается чье-то кружевное бельишко, идут на рынок за рыбой, которую сейчас готовят, мажут маслом свои багеты, которые заботливо и в большом количестве закупили с утра!!!
- Пошли уж, мечтательница, — еле оторвала меня от двери Чичолина.- А то скажут — русо туристо, облико морале!

По узким улочкам вышли к какой-то рыбной лавке, за столиками семьями сидели французы и обедали.
Хотелось повторить то ощущение, которое поймали у дома с синей дверью.
C  трудом смогли заказать официанту устриц и мидии. Больше мы, к своему стыду, ничего и не знали. За соседним столиком веселый старикан с аппетитом уплетал морских ежей.
Наш заказ принесли на зеркально-металлическом высоком блюде, на льду, и всё  абсолютно сырое. Верхнее даже практически живое.

C завистью посмотрели на старушку, перед которой поставили большую кастрюльку, открыли крышку, и аромат накрыл всех присутствующих своей божественной природой.

Хорошо хоть нам дали три багета с маслом, и мы набросились на хлеб. С ужасом я поковыряла ледяную устрицу, капнула на нее лимонный сок и с отвращением съела  -«уплочено же».

Мимо прошли девицы-редакторши, которых до этого мы встретили в пивной с какими-то сосисками в тесте в руках. Они так призывно махали нам оттуда, что расплескали пиво.

Теперь они остолбенели, увидев наш стол, сервированный практически  серебряным блюдом на трех высоких ногах с устрицами в кристалликах льда. Герцогиня надменно рассматривала коллег сквозь бокал с белым пузырящимся вином. Ирка, пытаясь изобразить неземное удовольствие, выковыривала очередную холодную тварь из ее убежища.
 
Девицы были посрамлены со своими сосисками в тесте, хотя за пару горяченьких сосисок я бы сейчас многое  отдала.
- Побывать во Франции и не попробовать устриц! — отставив манерно мизинец, цедила вино Герцогиня  и перекидывала через плечо свой шелковый шлейф.

Официанты во Франции держатся с некоторым апломбом, они строго выполняют свое дело, но не стелются перед клиентом. Нам это понравилось. Меня пугает,  когда мне уделяют излишнее внимание. Оно меня утомляет, ведь все мы люди, выросшие  в советское время.  Не баре в общем! Французы нам приглянулись — загорелые, узколицые, с надменно опущенным носом и немного брезгливо поднятыми губами, но они безумно жизнелюбивы, любопытны, импозантны. Особенно старики!

Наши старики — горький знаменатель нашей жизни. Какая жизнь такой и знаменатель! Французские старички хорошо пожили. Бабули с накрашенными губами и седыми буклями в туфлях на каблуках и с песиками в руках! Днем они отдыхают у моря, вечером гуляют по набережной.

В крошечный древний Антиб мы просто влюбились. В его стены с обсыпанной штукатуркой, окна с голубыми ставнями, подштанники, летящие парусами со всех балконов в сторону моря, ароматы еды и крошечный рынок. Маленький тихий приморский городишко с лоскутными одеялами в витринах и картинками, изображающими уходящие за горизонт лавандовые поля. Алые цветы среди каменных улиц, старые разбитые Реношки по краям тротуаров. Свой особый мирок!

А на следующий день мы, наконец, доехали до так близких нам Канн. И порадовались дню вчерашнему — если бы мы не побывали в Антибе, Канны не дали бы нам ни малейшего представления, что такое настоящее Средиземноморье.

Нас подвезли к кинотеатру, в котором проходит Каннский фестиваль, к красной ковровой дорожке. Бетонная коробка кинотеатра выглядела простой стекляшкой и была похожа на недавно снесенный в Питере кинотеатр «Зенит».

Все постояли на лестнице, наша Герцогиня в лимонных шелках смотрелась на ней особенно по-звездному. Почитали росписи около отпечатанных в бетоннной плите рук. Я приложила пальцы к нагретым  ладоням  Депардье и умилилилась. Они оказались такими маленькими и беззащитными по сравнению с его огромной и грузной фигурой.

Забрели в верхний город, прошлись наконец по так манившей огнями набережной Круазетт. От мачт и флажков на яхтах набережная даже днем казалась яркой и праздничной. И побрели пешком в свою далекую Ля Бокку.

Пляжи из крупного привозного желтого песка, не такого как в Юрмале, но что-то  в сердце отозвалось. Морская дуга и изогнутое побережье — вон там как-будто Кемери, а там Лиелупе,  здесь Ля Бокка, а там вдалеке Ницца.

Пляжные полоски не перегорожены, идут сплошной линией. Волейбольные сетки, песок, если хочешь уединиться всегда найдется местечко вдали от всех. Народ чёрный, загорелый — идут на пляж с полотенцем на плече и не надо занимать никаких лежаков. Киоски с мороженым, арабы, гуляющие по пляжу и продающие эти яркие полотенца. Мы шли навстречу солнцу,  и народ не спешил — гулял, загорал, купался, читал, бежал. Может в сентябре так тихо — потому что не сезон, но казалось здесь всегда так cпокойно и умиротворенно.
Пенсионерский рай!

Вечером была вечеринка в кабаре в Ницце. Которую господин Новоселов посетить не смог — а зря, наконец-то поел бы хоть парень. Везунчик надолго застрял в отельном лифте.
А для нашей Герцогини это был звездный час — апофеоз ее модельерских изысков.
Мы наслаждались бесшабашным французским канканом, невероятным энерджайзером конферансье, который два часа нам что-то рассказывал по-французски, мы ничего не понимали, но все попали в сети его бешеного обаяния.

Туалет был общим с персоналом, прямо за кухней — из кабинок со всех сторон торчали хвосты и перья танцовщиц.

На огромных тарелках подали крошечный кусочек чего-то с капелькой черного соуса. Это была знаменитая Фуа-гра.  Невероятный вкус!
Следующее блюдо тоже было крошечным плевком на тарелке — мы даже озаботились, как бы не остаться голодными. Но только такие порции и давали насладиться сполна каждой изюминкой шеф-повара. И скажу вам честно — это был высший пилотаж!

Между блюдами принесли сорбет — зеленую гадость, наполненную льдом  в рюмке. Ее надо было пить между мясными и рыбными блюдами, чтобы отбить вкус предыдущего. Но все это, к сожалению, мы узнали только потом — подивившись горьковатому зеленому напитку.

Все вкусовые рецепторы были в экстазе, и каждый ощутил сполна апофеоз французской кухни.

Что-то я уже почти полюбила этих слегка надменных людей — как им удалось окружить себя таким лазурным морем, такой вкусной едой и вином, душиться такими прекрасными духами, стать законодателями моды? Полюбила за бесконечные полоски пляжей,  за яхты вместо дачи, за морского ежа, заеденного булкой, за кусочек их дома — блошиный рынок, за ароматы из окон и букетики лаванды, развешанные и изображенные повсюду, даже случайно закравшиеся на мою серую блузку, купленную в Антибе, за выгоревшие голубые ставни на каждом окне.

Наша молодежь расстроилась, что было мало развлечений, а нам всё пришлось по душе.
Когда кто-то потом пожаловался на рай для пенсионеров — им ответили знающие люди: "так вы сидели небось в каких-нибудь Антибах!"
- Хуже — мы сидели в Ля Бокке!

В самолете на обратном пути господина Новоселова пробило — выпив пару стаканов разносимого стюардессами вина, оголодавший дизайнер впал в транс.
Залитый алкоголем и тоской по родине мозг подсказывал ему страшные апокалиптические картины. Он бился в кресле, закрывал лицо руками и с надрывом кричал: “Я не хочу умирать!» — видно вчерашнее сидение в лифте его доконало. Хватал за бедро пробегающих стюардесс и требовал позвать пилота.

На него с любопытством смотрела, свесившись с кресла, маленькая француженка лет пяти.
Родители ей что-то негромко объясняли.
Новоселов всё вызывал кого-то на связь: «Аэропорт двадцатка! Аэропорт двадцатка!» Видно, его там не принимали.

- Это ваша последняя поездка, - скорбно поджав губы, сказала ему насмотревшаяся особняков Анна Михайловна.
- Да пошла ты на х..., - завопил распоясавшийся в конец Новоселов.  - Всё равно все погибнем!

После того, как он неудачно сходил в туалет и практически «заминировал» его, у трапа нас  всё-таки ждала мюнхенская полиция.


Приехав в Питер, Милена спрятала свои шелка в дальний шкаф, Ирка разослала всем знакомым свои фотографии на фоне казино и познакомилась в Интернете с итальянцем, а я с бешеной энергией затеяла ремонт в стиле прованс. Голубые ставни на кухонных шкафах, каменный пол и лазурные стены. Водопроводные трубы обвила зелеными лианами, а на  стену водрузила пронзительно синий букетик лаванды. Выцарапала у свекрови старинные вышивки  - теперь натягиваю их на рамы.

Но за окном  - пыльные стены соседского дома, свинцовое небо над головой и грустные нахохлившиеся люди.
Инъекция Францией оказалась болезненной.
Как теперь жить без нее?!