РЯША

   Замполиты, политруки, комиссары…
   Ох, как много значили они на флоте в ТО время, ох, как много…
Нет, не для тех, кого они пытались охватить своим «партполитобаянием», а для тех, кто делал ставку на околпачивание и охмурение. И их тихо ненавидели, иногда открыто протестовали, но не очень навязчиво и громко, а иногда - строили козни в бессильной злобе от того, что нельзя всё это сделать перед строем…
Справедливости ради нужно сказать, что иногда среди армии политработников появлялись порядочные мужики, которые за родной экипаж сражались с начальством "до последней капли крови", но они быстро исчезали в недрах политических органов. Их "уходили" в штабы на низшие должности, в инструкторы, пропогандисты или начальники клубов.Но таких было мало...Увы...
   КПСС и СССР - четырёхбуквенные символы эпохи. Символы «уверенности в завтрашнем дне», «политико-морального состояния личного состава», «пятилеток в четыре года» и много чего ещё…
 Кстати, не всегда плохого. Случались в те времена вещи, о которых до сих пор вспоминают с гордостью. А как же? Во все времена бывало всякое…
Но партполитработу и политкорректность тех времён вспоминаю с грустью. А чего было веселиться, когда за справедливо сказанную в центральном посту субмарины фразу, во время автономки,  ночью, в кругу из пяти - шести человек, о том, что «орден Победы дорогому Леониду Ильичу по статуту этого ордена был не положен» - через два месяца, уже в базе, офицера таскали по особым и политическим отделам чуть - ли не в наручниках. И статья светила не из Дисциплинарного Устава, а из Уголовного Кодекса. Да ещё и «политическая», та, что раньше называлась - «враг народа».
А орден-то и действительно не положен был полковнику политотдела. Не нами же было придумано - кому его вручать, а кому - нет.
А партсобрания?
Помню, назначили меня командиром дивизиона в новый экипаж. Ну, назначили и назначили. Но чёрт меня дернул выступить на партийном собрании, где-то недели через две после прибытия в этот новый коллектив. Оно было о том, что через месяц - в автономку. А как мы к этому готовы -  должны были  обсудить в прениях «партейцы» нашего экипажа. Я был тоже «партейцем», молодым ещё офицером, да ещё и только-только назначенным на должность. Ничего «такого» я про экипаж не знал, кроме того, что служил в нём мой закадычный, ещё с курсантских времён, друг. И ходил он, кстати, в диссидентах. Это так называли тех, кто всё время был не в чести у замполитов. Ну, например, сомневался в том, что провизионка к концу плавания опустошалась на столько, сколько говорил интендант. Или, что дефицитные товары распределили по справедливости. Да, ещё и все, а не запрятали для «личного употребления» под корабельным прилавком кое-что... Но я пока был не посвящён во все тонкости и взял слово на том собрании и рассказал всем, о том, что мне бросилось в глаза, как новичку и что бы нужно, с моей точки зрения поправить, чтобы выйти в море без проблем.
Командир корабля - «ПАПА» - постоянно пытался вклиниться в мой рассказ, а я, по простоте душевной, убежденный в действенности «демократического централизма» и «плюрализма мнений» на каждое его «встревание» произносил примерно так:
- Товарищ командир, не перебивайте! Дайте договорить, я же никого не перебивал? У меня есть свои пять минут на выступление.
- Не понял, ты это мне, командиру, такое говоришь?
И замолкал, а я всё вещал на темы «что такое хорошо и что такое плохо».
В очередной раз, когда он повторил фразу про то, с кем я ТАК разговариваю я вдруг, неожиданно даже для себя выпалил:
- А что, на собрании мы все члены КПСС, тут командиров нет!
На эти мои слова «папа» вспыхнул, как пороховой заряд, шея его побагровела, глаза выскочили чуть-чуть наружу, и он вскочил со скамейки.
- ТАК! - выплеснул он тоном, после которого хотелось застрелиться. - Сядь! И считай, что наше знакомство состоялось!
Собрание на этом закончилось, путем ускоренного голосования за какую-то резолюцию.
Я тогда решил, что мне в этом экипаже уже не служить, и карьерную лестницу придётся строить позднее, когда командир смениться или меня уберут. Как в сказке - «или шах помрёт, или ишак издохнет!»
Но, к счастью, «папа» был человеком правильным и ценил больше не слова, а дела. И очень скоро поменял своё отношение к молодому комдиву. НО это «папа», а замполит - «замулёк» - он всё это запомнил. И преследовал меня в своих партполитухищрениях до той поры пока, ишак не издох. То есть - пока не ушёл куда-то на повышение. Правда, я чуть позже малость обнаглел и уже знал как периодически «постреливать» в адрес «замулька» едкими фразами. Так, чтобы на мне это особенно не сказалось.
А наглый был замполит! Ужас!
Иногда мне казалось, что замполитская наглость воспитывается политорганами сильнее всего прочего. Ведь каждый в экипаже подлодки знал, что замполит - это человек, который «по всем тревогам лежит, по боевой - сидит». И всё!
Вся его служба на лодке, кроме  комсомольских и партсобраний заключалась в ленивом передвигании шахматных фигурок в медпункте субмарины с таким же сонным доктором, которому даже по боевой тревоге можно было не вставать.  И ведь знал же, зараза, что всем, до последнего матроса, это его «служебное рвение» известно. Но надувал щеки и важничал, краснея день ото дня своей физиономией. Физиономия толстела в автономках до бесконечности и к моменту возвращения напоминала солидную «ряху». Его так и звали - «Ряша».
«Ряша» надувал щеки всегда. Когда мы стреляли ракетами и он сидел в уголке центрального поста с видом героя Советского Союза, без которого ни одна ракета не взлетит. Когда командование награждало особенно отличившихся в походе,  и его не забывало. Когда партийное собрание избирало президиум, который без него таковым быть не мог. Когда делили дефицит на всех по  «честному». Щеки «Ряши» всегда были раздуты и важны.
Всегда, только не при авариях, происшествиях или когда нужно «через день на ремень». Тут он исчезал куда-то под очень уважительным предлогом. Важно проплывал по пирсу в сторону городка и бодренько ускорялся, как только его силуэт начинал таять вдали.
Надо сказать, что наш «Ряша» был не потомственный комиссар. То есть он не заканчил, как многие его собратья, политического училища, а одолел электротехнический факультет одного из училищ, а потом, по воле судьбы, попал в «ряши». Я тоже закончил этот факультет, и, исполняя свои «электрические» обязанности, иногда, в порыве экстатза бросал в сторону замулька что-то типа:
- А если последовательно подсоединить эти два стабилитрона? Характер сигнала поменяется? Как Вы думаете, товарищ капитан второго ранга?
- Ты что? Очумел? Ты меня сейчас зачем спросил?
- Так нас ведь всего двое на лодке. Электриков-то. Вы, да я!
После чего я подвергался обструкции с его стороны и ретировался в закутки, коих на субмарине много.
Наглость…
Ну, а как по-другому назвать вот это:
Автономка за спиной, впереди отпуск. Суматоха, радостное состояние всего, что окружает экипаж. Даже казарма стала как-то светлей и уютней. Вся «братия» завтра убывает в «очередной».
Осталось всего-то  -  оставить рубль помощнику командира на случай срочного вызова в базу телеграммой, зафиксировать адрес места проведения отпуска и получить отпускной билет и … в путь.
Вот опять чёрт дернул меня, записывая свои «отпускные координаты» в специальную книгу, обратить внимание на то, что написано против фамилии «Ряши». А там было всё то же самое, что и у меня. И дата начала отпуска, и место проведения (Тула - у меня, Москва - у него), а, значит, количество суток на дорогу, и количество дней отдыха. Ну, всё! Кроме одного.
Дата возвращения стояла у него на 10 дней позже.
Всё это я «проглотил», записал свои координаты, получил отпускной билет и развернулся на «выход в отпуск». И лоб в лоб - «Ряша».
У меня аж всё зачесалось внутри и снаружи. «Ну, я сейчас всё ему…» - мелькнуло в сознании.
Еле-еле выдержав паузу, во время которой «Ряша» заполнил в книге свою строчку, я повернулся к нему, глаза в глаза сказал.
- А Вы не подскажете, чего это у нас с Вами всё одинаково. И даже суток в отпуске ровно 68. А я - прибываю десятого, а Вы - двадцатого? Или помощник ошибся? Или писарь?
(В голове мелькнуло - « Или служба не мила? Или армия мала?»)
Замполит налил глаза, покрасил в багрянец щеки и лоб, озираясь как нашкодивший шкет, похватал перекорёженным ртом воздух канцелярии и выдохнул:
- Потому что… Я… У меня…. Это…. -  и замолк, отыскивая варианты.
Народ в канцелярии напрягся в ожидании «сатисфакции». Все давно мечтали поставить зама в «пятую позицию», но не все решались. А тут, свершилось. Хоть что-то он должен был при всех аргументировано возразить. Уши слушателей шевелились в тишине.
- А я…. А у  тебя… - опять набух мыслями «Ряша". И выпалил на одном дыхании - А у Вас матросы пьют! … Вот!!!
Народ хором вдохнул, создав вакуум в канцелярии экипажа, и оторопел…
Всё. Сказать в ответ было нечего. И я, посрамлённый, поехал в отпуск, силясь периодически понять простую вещь:
Почему же за то, что мои матросы «пьют» мне не прибавили к отпуску десять суток. Точнее - не лишили меня ничего, даже не наказали. А взяли и  прибавили, как награду, всегда сияющему  «Ряше», который в первую голову отвечает за морально-политическое состояние матросов, дарственную в количестве десяти дней. Может мне нужно самому пить? Тогда накажут замполита? Или, что скорее, все равно накажут меня. Только не на десять суток, а страшнее. А «Ряша» опять будет отдыхать  дольше….

«Зам сказал, что много дел.
И ушел в политотдел!»
Такой стишок знают все. Не только на флоте. Когда нужно напрягать силы, здоровье, нервы и всё остальное - замы почему-то «убывают». В политотделы, на конференции, по обмену опытом, на проверки казармы «на предмет состояния Ленинских комнат»…
Или просто в отпуск. Но на десять дней больше, чем все, у кого в подчинении есть матросы, мичманы или офицеры. Потому как все они могут ПИТЬ! И не всегда мало! И ещё они попадаются. Все!
Кроме замполитов, которым от всего этого очень уж нужно иногда отдыхать. Дней десять, как минимум.
А то, вдруг, война, а он не загорел….