Слепой дождь

                СЛЕПОЙ ДОЖДЬ
               



        Светало. Дождь вроде бы прекратился, но утро наступало хмурое и зябкое, скупое на свет. Вера проснулась, и вместе с ней проснулись горькие мысли. Свернувшись клубочком под одеялом, она уже не плакала, а просто скулила тихонько и жалобно, словно никому не нужный, всеми забытый щенок.
         Домик за ночь выстудился, из всех углов веяло сиротством. Казалось, вечный холод непроглядной ночи поселился в нем. И от всего этого еще тяжелей становилось на душе.
         Вере не надо было торопиться на работу, ее сократили, то есть попросту выбросили на улицу, посчитав чем-то ненужным, лишним.
         А несколько дней назад она возвратилась домой совершенно разбитой после бумажной волокиты, сопровождающей каждое увольнение – «по собственному желанию» или против него – и нашла на кухонном столе записку:
         - Прощай, Зайка! Я всё оформил и вылетаю завтра с женой через Москву в Штаты. Спасибо тебе за всё, не поминай лихом. Прости, что не дождался – не люблю прощаний. Целую. Анатолий. - Сверху лежали ключи от дома.
         Вера не считала, сколько дней прошло после этого. Наступало очередное утро её «свободы», омытое дождем и бабьими слезами.
         Неожиданно резко зазвонил телефон. Вера, кутаясь в халат, поспешила на его требовательный голос, рванувшись к чему-то еще живому.
         - Веруня, как ты там? – нарочито бодро приветствовала её подруга Зоя.
         - Как грешник в аду! Только за какие грехи мне такое наказание, не знаю. Может, за то, что чужого мужа привечала? Так ведь я семью не разрушила.
          - Да брось ты каяться! Тоже мне Мария Магдалина нашлась! Я слышала, твой Толичка за бугор рванул?
          - Да, запиской оповестил. Знала ведь, что расставаться придется, часто сердилась на эту его «безлюбую» любовь и короткие встречи, а теперь вот уехал – и плохо мне.
          - Брось хандрить. Это потому, что ты просто привыкла  к Анатолию – и только. А тут ещё с работы распопёрли… Но подумай: всё не так уж и плохо. Пенсионерка ты молодая, по вредности, а мужика другого найдёшь.
          - Не нужны они мне!
          - Так уж и не нужны? Твой-то Анатолий несравненный прямо кладом был: метр пятьдесят в прыжке, женатый, да еще и жмот. Плюнь на всё, скажи себе: «Накласть и розами засыпать!..» Займись делом, сготовь что-нибудь вкусненькое, а я вечерком в гости забегу.
           Положив трубку, Вера зябко повела плечами и, вздыхая, принялась растапливать печь. Огонь аппетитно захрустел дровами и, довольно урча, принялся за свою весёлую работу. Немного согревшись, Вера поставила чайник, умылась и заправила постель.
            Невзирая на её мрачное настроение, жизнь происходила, не переставая начинаться вновь и вновь с каждого определённого утра, как с чистой страницы. Заварив свежего чая, Вера собралась позавтракать, но обнаружила, что в доме нет хлеба: забыла вчера купить. В холодильнике было пусто, как и в её уставшей душе. И если бы какая-нибудь мышка забралась туда в поисках съестного, то, наверное, сразу бы удавилась – с тоски и безнадёги.
             Накормив собаку остатками старого супа, Вера решила съездить на рынок. Наскоро собралась и вышла из дома. На улице снова моросил надоедливый дождь.
             - Если сейчас выглянет солнце, - загадала она, - то мне повезёт.
С молчаливой мольбой посмотрела на небо и, словно повинуясь ее тайному приказу, тучи разошлись. Под ярким солнцем весело заблестели лужи. Волшебство продолжалось недолго, но и этого хватило, чтобы Вера улыбнулась и взбодрилась.
               Назад ехала в трамвае. Усевшись, пристроила пакеты и увидела в уголке за сидением что-то чёрное, меховое. Хотела поднять, но «оно» зашевелилось и оказалось испуганной, забившейся в угол кошкой.
               - Граждане, чья кошка? – громко спросила Вера.
Пассажиры молчали. Кондуктор, пожилая женщина, равнодушно повернулась в её сторону:
              - Ничья она. Мокрая заскочила на остановке, да так и сидит.
              - Может, кому кошка нужна? – не унималась Вера.
Высокий мужчина в серой куртке-ветровке с любопытством оглядел беспокойную спутницу, но ничего не сказал.
              - Вы бы предлагали пассажирам, может, кто бы и взял, - снова обратилась Вера к кондуктору.
              - Мне что, делать нечего? Я бы еще кошек пристраивала! – возмутилась та и посоветовало язвительно, - а вот вы сами и возьмите, раз такая добрая.
Вера опешила, но отступать не стала.
              - Вот и возьму!
Но кошка в руки не давалась, фыркала и царапалась.
              - Иди, глупая, мне сейчас выходить! – досадовала Вера.
              - Позвольте, я попробую, - мужчина в ветровке быстро наклонился и схватил кошку так, что она не могла царапаться, - пойдемте. Они вместе вышли из трамвая.
              - Давайте сделаем так, - мужчина понимающе посмотрел на Веру, - я помогу вам сейчас донести это создание – кстати, это кот. Сегодня у меня ночная смена, а завтра, если вы не против, я заберу его. Мне, одинокому волчаре, кот-одиночка не помешает, только веселее будет. Вам какое мужское имя нравится?
              - Ксенофонт, - мрачно ответила Вера.
              - Вот и чудесно! Так его и назовём кота, пусть будет Ксенофонт, - глаза мужчины смеялись.
              Открыв калитку, Вера загнала в будку рвущегося с цепи дворового пса Жору и пригласила неожиданного гостя:
               - Проходите во двор, с котом в руках мне двери не открыть.
И уже впустив Ксенофонта в дом, спросила:
                - Зайдёте?
                - Нет, простите, сегодня не могу: надо выспаться перед работой. А вы добрая, таких сейчас мало.
                - Вы ошибаетесь, - отрезала Вера.
                - Не думаю. Животные – наш проявитель. С ними мы такие, какие есть на самом деле. И глаза у вас безобманные. Кстати, как вас зовут? А то разговариваем «инкогнито».
                - Акулина, - с вызовом ответила Вера.
Смеялся он солнечно. Смех сверкал и рассыпался на тысячи зайчиков. Она тоже невольно улыбнулась.
                - А я Фёдор, - гость галантно наклонил голову, - но это моё настоящее имя. До свидания, мне пора.


                К вечеру, когда пришла Зоя, кот,  уже обсохший и накормленный, лежал на стуле у печки, блаженно щурясь и мурлыча.
                - Откуда это сокровище? – мимоходом поинтересовалась она.




               - Из трамвая, -  Вера, улыбаясь, рассказала  подруге о Ксенофонте и Фёдоре.
               - Ну, ты и дурочка! Одинокий мужик сам шёл к тебе в руки, а ты его отпустила, даже ничего о нём не узнав.
               - Он придёт завтра ко мне за котом, но я не отдам: хоть кто-то ещё в доме поселился. Я всё равно хотела котёнка брать.


               Ночь пролетела, как одно мгновение. И снова наступило утро, но в нём уже не было обречённости. Произошел рывок жизни, немыслимое ускорение. Вера поднялась рано, и всё в ее руках спорилось. Кот ласково тёрся о ноги хозяйки и проявлял редкую сообразительность: во двор ходил через подпол, ел аккуратно. Вера гладила его и думала, что в общем-то дураков среди животных ничуть не больше, чем среди людей. А память – величина непостоянная, и со временем из «убивающей» превращается просто в убывающую.
              Поставив записку Анатолия в сервант на видное место за стекло – чтобы помнить и не повторять ошибок! – она принялась стряпать свой любимый пирог с яблоками, напевая под аккомпонемент Ксенофонта популярную песню:
              - Я отдала тебе, Америка-разлучница,
                Того, кого люблю. Храни его, храни.
Жора злобным лаем прервал ее рулады, и она выглянула в окно: у калитки стоял Фёдор. Наскоро отряхнула руки, сунула ноги в калоши и выскочила на улицу. Фёдор, засмотревшись на ее раскрасневшееся лицо, улыбнулся:
                - Я пришёл за котом.
                - Я его не отдам! – выпалила Вера.
                - Так я и думал. И захватил гостинец, - он показал пакет «Кити-Кэта», - у Ксенофонта сегодня приёмный день?
Рассмеявшись, Вера закрыла бедолагу-Жору и пригласила Фёдора в дом.
                - Вообще-то я Вера, - сообщила она на пороге, - Акулина – моя подпольная кличка.
                - Будем знакомы, - откланялся Федор, окидывая кухню настороженным взглядом. Задержался глазами на злополучной записке и облегчённо расслабился.
                - Нехорошо читать чужие записки, - нахмурилась Вера, переворачивая листок.
                - Я случайно, не берите в голову. С кем не бывает! Микроб потребления рождает разврат духа.
                - Я могу обидеться, - глаза Веры потемнели.
                - Это не о вас. Мы, мужчины, часто кривим душой. Кстати, давайте угостим Ксенофонта! А что мы стряпаем?
                - А почему «мы»? – съязвила Вера.
                - Я набиваюсь к вам в помощники. Берете?
                - А что вы умеете?
                - Да что угодно! – Им овладела взбалмошная неуправляемость. – Стирать, забивать гвозди, стряпать. Вы фокусы любите? Я – факир по совместительству.
                И, поводив руками над своим пакетом, он извлек оттуда сначала бутылку вина:
                - Это к пирогу, - потом коробку конфет, - это к чаю, - и, наконец, белую розу, - а это вам на счастье.
                - И когда вы только успели?.. Вы ведь, кажется, с работы? – удивилась Вера.
                - Просто если встать очень рано или совсем не спать, можно натворить много милых глупостей.




                У Веры закружилась голова.
                - Вы за мной ухаживаете?
                Федор улыбнулся:
                - Когда я шёл к вам, меня тревожила мысль о возможном существовании законного супруга: ведь тогда мне пришлось бы его убить. А теперь я спокоен и говорю открыто: да, я ухаживаю. А что, не получается?
               - Да нет, получается, и даже очень оригинально. Меня всегда раздражает в подобных ситуациях, когда он изображает индюка, а она – павлиниху. А с вами это даже интересно!
Вера вытащила из духовки ароматный пирог. Фёдор взял ее испачканную в муке руку и поцеловал.
              И тут порыв ветра распахнул дверь, которую они едва прикрыли. Оглушительный раскат грома расколол небо, дождь за окном повис сплошной завесой. Вера и Фёдор одновременно бросились исправлять положение, и руки их неожиданно встретились. Придавив спиной дверь, Фёдор обнял Веру и нашел прохладные ждущие губы. В душе её словно что-то оттаяло, приятная истома разлилась по телу, пробудив полузабытые чувства: острое желание счастья и надежду. Она притихла в его руках, боясь спугнуть эти ощущения. Смех Федора прозвучал неожиданно отрезвляюще. Резко отстранившись, Вера упёрлась в его грудь руками:
              - Что тут смешного?
              - Ты целуешься, как галчонок, - ответил он и снова потянулся к её губам. Но она уже пришла в себя.
              - Пора есть пирог и пить вино.
              - И правда, -  радостно согласился он, - всё есть в наличии: пирог, вино, даже кот. Чудесная женщина рядом со мной, а мы ещё неприлично трезвы.
              И тут же, открывая вино, спросил мимоходом:
              - Ты меня совсем не помнишь?
              - А разве мы встречались раньше? – удивилась Вера.
              - Да, это было год назад на банкете, посвященном Дню химиков.
Вера сразу вспомнила тот вечер, очень грустный для неё, потому что Анатолий был с женой. Она тогда немного посидела за столом, потом ее пригласили танцевать…
              - Это был ты?..
              - Конечно, я. И ты мне тогда ещё очень понравилась
Услужливая память вернула ревнивый взгляд Анатолия, расстроивший её. Это-то и стало причиной поспешного бегства домой.
              - Ты тогда куда-то исчезла, как сказочная Золушка с бала. Анатолий – мы с ним были соседями – сказал, что у тебя тяжело болен муж, и, вероятно, поэтому ты ушла.
              - Даже так? Муж?! – у нее от негодования перехватило дыхание.
              - Забудь, все в прошлом. Теперь-то мне всё понятно. - Федор ласково погладил её руку, - хорошо, что судьба нас снова столкнула. Я тебя в трамвае сразу узнал, а из записки понял остальное. Давай выпьем за счастливую встречу. И я хочу, наконец, попробовать пирог. Я страшный сладкоежка!

              Прорвавшееся сквозь тучи солнце осветило комнату, а дождь продолжал идти, потому что был слепым и не видел наступившего благополучия. Над землёй встала радуга обещанием счастья, которое, может, и не сотоится сразу и для всех, но уж здесь и сейчас – обязательно.