Сдают ли в Америке бутылки? продолжение 8

Стоп-кадр
Натан

Тьму читая с листа, ошибаясь,
До начала в конце добираясь,
Вновь на скрипке играет весь вечер
Мокрый ветер с лицом человечьим.
(Н.  Литвинова)

Ай, белая карета! Белая карета памяти. Моя машина времени, знакомая по маминой песне с колыбельного возраста. Карета, уносящая в прошлое и никогда — в будущее.
— Вы поедете на бал?
Помните, была такая игра у наших родителей в начале века, когда отзвук реальных балов ещё не растворился в воздухе. Сел и просто поехал, только не забывай поглядывать на часы, потому что в полночь, по условиям сказки, волшебный экипаж превратится в тыкву. А ягоды этого растения, весьма ценимые диабетиками и больными простатитом, почему-то в народном эпосе несут в себе заряд негатива. На Украине постылому жениху в качестве отказа подносят гарбуза. А англосаксы во время своего праздника Хеллоуин мастерят маски чертей, ведьм и прочей нечисти из той же многострадальной тыквы.
Полночь — неопределённое состояние души и пространства, когда старый день ушёл, умер, а новый ещё не настал. Наверное, про этот миг Гоголь в своих записках сумасшедшего написал: «День был без числа». Неведомый мне почитатель Рудого Панька, талантливый психолог явно из нашего ведомства, придумал заполнять эту пропасть безвременья, эту неопределённость, государственным гимном. Нет ничего — ни вчера, ни завтра, а есть «Союз нерушимый республик свободных».
И навсегда, на все времена, на одной шестой части земного шара!
Мчится белая карета, подрагивая на ухабах, проваливаясь в рытвины. Отщёлкивает вёрсты кнутом крыса-кучер.

-220-

Всё ближе мы к светлому позавчера, обозначенному Вождём народов усилением классовой борьбы, с окончательным уничтожением внутреннего и внешнего врага. И не остановиться, не передохнуть на летнем манящем лугу, под сенью трёх березок. А только припав, приплюснув лицо, к стеклу окошка, наблюдать, как в экране телевизора, размытые чёрно-белые кадры старой хроники. Созерцать бессильно, без шансов «подстелить соломки», без возможности что-то исправить.
Не путешествуйте в прошлое, особенно когда что-то не ладится. Это не даёт ни покоя, ни разумной подсказки. Сломайте карету, прогоните кучера и оставайтесь в безвременье, оставайтесь в безвременье…
«Хорошо идут дела? Голова ещё цела?» — Пока да.
А ведь события в нашей стране развиваются в соответствии с ленинским определением революционной ситуации, когда «низы не хотят, а верхи не могут». Иначе как объяснить трупы на улицах солнечного Тбилиси, издавна веротерпимого дружелюбного города, где в трёхстах метрах друг от друга располагались православный собор, синагога и мечеть, а мулла, раввин и батюшка встречались вечером за преферансным столиком у настоятеля армяно-грегорианской церкви.
Перед этим была резня в Сумгаите, параллельно в Средней Азии буднично, за неделю, перебили часть турок-месхетинцев, оставшиеся бежали куда глаза глядят, побросав нажитое десятилетиями добро. Воистину рыба гниёт с головы!
Даже мне, скромному отставному функционеру из внешней разведки, далёкому от полицейских функций, была ясна ситуация, подогреваемая извне. Зомбировались целые города и посёлки. И ослиные уши дядюшки Сэма торчали за каждой картинкой погрома.
Но ведь было достаточно всего одной команды «Фас». Не потребовалась бы даже прославленная «Альфа». Надроченные конвойные войска с выучкой от незабвенного Лаврентия решили бы поставленную задачу за четыре—пять часов. Но команды не последовало и не будет ни сегодня, ни завтра, ни через год — «Настоящих буйных мало. Вот и нету вожаков».

-221-
А мы, псы великой империи, престарелые, вроде меня, и совсем щенки, которым я читал три года назад курс лекций по светским развлечениям в различных доминионах Грейт Бритэн, оказались никому не нужны. Нас просто забыли. Хорошо хоть, не сдали, как наших коллег из ГДР. И на том спасибо.
Осознание своей невостребованности — страшная трагедия. Человек теряет ощущение социума, рвутся тонкие сосуды, соединяющие с друзьями, любимой, работой. Всё это усугубляется пониманием того, что твои мысли, интуиция, опыт останутся только твоими. И идущие вслед будут вынуждены вновь и вновь наступать на грабли, набивать себе шишки, а это в нашей специфике чревато кровью. В лучшем случае выдадут тело, чаще — просто исключат из списка с отметкой «Пропал без вести».

Стоп-кадр
Место действия — Иерусалим

Выбеленная солнцем, палящим, жгущим, жестоким, улица Аль-Муксуни. Дома без окон, мир-интраверт, мир, обращённый вовнутрь себя. Горячий булыжник на мостовой, которую топтали ещё римские легионеры, воздух сухой до звона. Вялая одинокая пальма напротив опорного пункта местной палестинской полиции. Жуликоватый унтер-офицер, работающий минимум на три разведки. Спасительная прохлада глубокого подвала, где находится тело опознаваемого. Я, по легенде представитель Британского Красного Креста, разыскивающий пропавшего журналиста из БиБиСи, читаю протокол патологоанатомического вскрытия: «Множественные следы инъекций, полное отсутствие крови в теле. Причина смерти — острая сердечная недостаточность». Как будто гигантская пиявка присосалась к Лёшиному телу, белому, как алебастр.
— Не мой, — говорю я и спокойно поднимаюсь вместе с полицейским в комнату, где потолочный вентилятор гоняет смесь из мух, запахов табака, пота и одеколона, а жара такая же, как на улице. — Увы, буду продолжать поиски.
Полицейский дружелюбно скалится.

-222-

Даю ему свою визитную карточку и десять долларов. Бакшиш, так полагается.
Перед глазами меловое лицо Леона Штраля — подполковника Лёши Гридина, который под Рождество поехал покопаться в церковных книгах в одной маленькой деревушке под Берном. А нашли его вчера, второго апреля, через три с половиной месяца за две с половиной тысячи километров. Что-то у меня всё с половиной получается. Но Гридину отнюдь не легче, и не воскреснет он, как Христос, если я, уточняя, скажу, что от Берна до Иерусалима две тысячи четыреста тридцать километров. А работали с ним не палестинцы и не изобретательный «Массад», не швейцарцы, обросшие жирком благополучия. Здесь почерк учеников Аллена Даллеса, C.I.A. — центрального разведывательного управления.
Сижу я в своих Осокорках, отставной козы барабанщик, телефон мой прочно молчит, а до пенсии ещё, как до Киева рачки. Варю из концентрата супчик «Осси», поставляемый местными кооператорами с исторической родины моих далеких предков. Родины, которую никак своей не ощущаю. Не мой там климат и выжженные камни давят на психику тяжестью столетий, и олива в Гефсиманском саду, корявая, вымученная грехом Иуды, не даёт ни тени, ни плодов. Хотя именно сюда пришлось уходить из Новой Зеландии, здесь мне сделали новый юаровский картон, с последующей трансформацией в потомка буров со звучной фамилией Ван Зееленкирхен. Поголландствовал я в Претории восемь лет, занимался обогащённым ураном и чуть-чуть, косвенно, национально-освободительным движением. А вот семьёй и детьми, в силу понятных обстоятельств, как-то не обзавёлся. Любимые женщины — да, и для сердца, и для работы. Учеников же наше государство просто перестало готовить. Перестройка — старое разрушено, а новой концепции создавать некому. Дескать, средств нет и детант на дворе.
Как-то получилось, что воспитание моё прошло вне традиционной еврейской колеи. Обошёлся я без уроков игры на скрипке, без золотухи и субботней молитвы.

-223-

Возможно, потому, что, вырвавшись за душную чёрту оседлости, еврейская молодёжь с головой окунулась в революцию, безоглядно доверяя советским лозунгам. И ведь добились многого! В промышленности, в армии, в литературе, музыке, кино. Поднимите списки лауреатов Сталинских премий до сорок седьмого года, каждая третья фамилия говорит сама за себя.
«Борух эта адонай, элогим» — помню, так молился мой дед, синельниковский шинкарь, скульптор-самоучка, двухметровый гигант, положивший жизнь за други своя. Вытащив из февральской полыньи двух чужих малых пацанят с мамкой и жеребую кобылу (сани спасти не удалось), дед вымок с ног до головы и за два дня сгорел от пневмонии, не дожив девяти дней до своего восьмидесятилетия.
Напрасно я убеждал и вас, и себя не садиться в белую карету, белую карету моей памяти. Тянет прошлое, зовёт.

Стоп-кадр
Место действия — юг Украины

Город Запорожье, всё ещё провинциальный. Половина жителей называет его по-старому — Александровск.
«Скажи, Александровск, и, Харьков, ответь: давно ль по-испански вы начали петь?» — ещё одно подтверждение, что поэты обладают даром предвиденья.
Семь месяцев тому назад в эфире прозвучало: «Над всей Испанией безоблачное небо», — и в стране Дон Кихота начался фашистский мятеж.
У Франции был карлик Тьер, расстрелявший Парижскую коммуну. У Испании — генерал Франко, коротышка с вислым носом. Миром правят карлики. Неутолённые амбиции подвигают их на различные авантюры, а жажда власти, большая, чем даже жажда денег и любви, приводит недомерков к трону диктатора.
В клубе завода идёт  театрализованный митинг в поддержку испанского народа. Мама в красной косынке и тельмановской юнгштурмовке запевает:
«Аванти поппола, аларис госса.
Бандера росса, бандера росса».

-224-

А хор, составленный из маминых коллег по заводской лаборатории, подхватывает припев. И летит над клубом, над Зелёным яром, над только построенной плотиной, долетает до Хортицы, до дома специалистов, завораживающие, как заклинание, слова на чужом мелодичном языке: «Да здравствует коммунизм и свобода!».
Заброшены футбол, купания и даже уличные драки. В густых пыльных зарослях полутораметровой амброзии, маскируясь листьями лопуха, интернациональный отряд республиканцев ведёт оборону Сеговии. Командир отряда — Гия Кацхелия, комиссар — Алик Гасанов, гранатомётчики — Том и Питер Рэли, за деревянным пулеметом «Максим» — Николас фон Браунау и Эрнст Кохлер. А я, командир разведки, допрашиваю пленного франкиста Осика Лейкина, толстенького смуглого мальчугана, похожего на испанца больше, чем мы все взятые. Осик кряхтит, потеет, но военную тайну не выдаёт, поскольку её и нет. На той стороне оврага засели двенадцать мальчишек из дома командного состава, сыновья старшин, лейтенантов и даже одного майора-летчика. Сегодня их очередь быть фашистами. Из-за этого каждый раз разыгрывается спор до драки. Но нынче всё решилось по справедливости, на палке, где наши командиры, перехватывая её по длине, мерялись, чей сжатый кулак окажется выше. Гия победил, и мы в этот раз республиканцы.
Брошенный чьей-то меткой рукой камень с той стороны оврага задевает Осику ухо и попадает мне прямо в лоб. Боль неимоверная, из глаз непроизвольно брызжут слёзы, а через пять минут над правой бровью вырастает огромного размера шишка. Ухо Осика багрово-красного цвета, с оттенком синевы. В соответствии с Женевской конвенцией раненых отправляют в общий госпиталь, к ручью, что протекает на дне оврага. Три девочки, одна из которых Рита Марголис, с толстой темно-рыжей косой (Рита мне очень нравится, уже два месяца), промывают раны мне и Осику ключевой водой и прикладывают к синякам медные пятаки с двухглавым царским орлом, запасённые ещё с прошлых игр.

-225-

Пальцы у Риты очень нежные и пахнут земляничным мылом. Боль уходит, и я целую Риту в щёчку, по-братски.
Кто мог знать тогда, в сороковых, что два государства, провозгласившие в качестве конечной цели построение социализма, столкнутся в жесточайшей битве на смерть? И выпускник академии генерального штаба РККА Гейнц Гудериан через пятилетку бросит свои танки к Минску, Смоленску, Киеву, Ростову, Москве и Ленинграду? А немецкий рабочий класс, одетый в серозеленоватую форму, будет жечь, стрелять, грабить и насиловать.
Вот такая гримаса истории. Но оттуда, из детства, мой немецкий, и не просто немецкий, а прусский диалект. Мой английский, грузинский и чуть-чуть испанский. Нет, испанский — это уже позже, из спецшколы, где в классе со мною учились дети политэмигрантов. Оттуда, из детства, любовь к рыжеволосой Риточке, приехавшей на каникулы к своему дяде из неведомого Новограда.
В сороковом году моего отца Арона Израилевича, механика по точным приборам, наградили Сталинской премией третьей степени за какой-то сверхметкий авиационный прицел, а через три недели вызвали в наркомат тяжёлой промышленности и поручили возглавить строительство на Урале оборонного завода. В тайгу по реке выбросили десант из проектировщиков, строителей и механиков-оптиков. Жильё для рабочих и ИТР планировалось оборудовать на месте, в огромных бараках, а пока разместились в палатках.
На семейном кратком совете меня определили в спецшколу с углублённым изучением иностранных языков, располагавшуюся под Смоленском.

Стоп-кадр
Место действия — Смоленская область,
спецшкола НКВД

Серое сентябрьское утро, лужи от вчерашнего дождя подёрнуты тонким ледком. Пылают багрянцем клёны, лукаво желтеют тонкие берёзки по краю плаца.

-226-

Четыреста пацанов от десяти до шестнадцати лет синхронно приседают на счёт раз-два. Обнажённые мальчишеские тела в синих трусах, различной упитанности, но всё больше худые, щуплые белые, смуглые, темно-коричневые. В нашем классе есть несколько ребят — детей иранских коммунистов. В бане, когда мы мерялись письками, Фарибор занял первое место, но член у него не такой, как у всех, головка торчит наружу. Говорит, что так полагается по мусульманским обычаям.
Фу, сделали сотню приседаний, от толпы уже валит пар, а ещё бежать кросс два километра. Урок немецкого, два часа самоподготовки, урок английского, история религий, ориентировка на местности, стрельбище, факультатив по европейской живописи, занятия по радиоделу, рукопашный бой — и так каждый день от подъёма в шесть часов до отбоя в двадцать один тридцать.
Класс минного дела. Я стою у доски и перечисляю характеристики взрывчатых веществ, применяемых в армии противника, в данном случае речь идёт  об Англии. Вчера Рамон Варра докладывал о минах, принятых на вооружение в вермахте. Рамон — астуриец,  отец у него погиб под Мадридом.
Сегодня ещё занятия в танцклассе и вечером вождение мотоцикла. Вообще-то нас учат водить всё, что движется. При школе приличный автопарк и конюшня на семьдесят лошадей. Сено мы заготавливаем сами. Школа располагается на юго-западе Смоленской области в бывшей барской усадьбе. Какие-то князья здесь жили. Прилежащая  территория, где-то около ста гектаров, по периметру оцеплена колючей проволокой и охраняется усиленными нарядами бойцов НКВД.
Разбиты мы по отделениям, взводам и ротам. Классный офицер — Иван Павлович Чингур, младший лейтенант госбезопасности. Ещё есть классный старшина Артём Сидорович, он следит за порядком во взводе, заменяет нам папку и мамку. Спать в трусах запрещается, это тоже проверяет наш старшина. Педагоги и инструкторы все ходят в военной форме без знаков различия. Обращаемся к ним без имени и отчества — «товарищ инструктор». Увольнений никаких.

-227-

На летние каникулы отпуск десять дней, без дороги, так рассказывают старшеклассники. Баня в субботу, в будние дни можно мыться под душем. Воду для бака в душевой, для кухни и лошадей обеспечивает дежурная рота. За полгода я вырос на девять сантиметров, могу подтянуться на турнике тридцать два раза, сто раз отжаться от земли и присесть тридцать раз на одной ноге. И ещё, мы будем принимать участие в майском параде, в колонне физкультурников в Москве. Поедут только отличники, я тоже попадаю в число счастливчиков из нашей роты.
Вчера наконец выбрался с дачи в город. Настал, пришёл, прикатил ежемесячный святой день пенсионера. Ужо разгулялся — прикупил на Владимирском рынке курицу, говяжий филейчик, два десятка яиц и триста граммов подчерёвка — цены кусаются. Заплатил за квартиру, свет, воду и дачу. От моей шикарной полковничьей пенсии осталось чуть больше половины, а ведь жить ещё целый июнь. Не удержался, купил бутылку водки, благо, талон ещё с прошлого месяца завалялся. Нагруженный зашёл сначала в хозяйственное управление своего департамента, там можно было разжиться талонами на моющее и постельное белье, а самое главное — на туалетную бумагу. Ну, не мог я по идеологическим соображениям использовать «Правду», а от «Вечёрки» моя задница, извините, чёрная. Оставил у дежурного прапорщика на вахте свои покупки и поднялся на второй этаж. Подполковник Мартыщенко — начальник хозяйственного управления — развёл руками — талонов на бельё нет. Лично Вам от всех щедрот могу выделить два куска хозяйственного мыла и рулончик финской бумаги. И на том спасибо. Зашёл по старой памяти к кадровикам, разжился трубочным табачком, голландским, между прочим. Ходят слухи, что пенсию чуть повысят, провентилировал этот вопрос, вроде бы должны увеличить, но когда и на сколько — информации нет. Сдал в спецчасть дописанную главу об особенностях игры в тотализатор на бегах в Англии и Франции. Просмотрел обзор свежей диссидентской литературы, составил список, что должны подобрать для меня к следующему визиту. С тем и убыл в свои палестины. Не понравилось мне на службе.

-228-

Какой-то воздух там тягучий и безразличный, вроде всё здание наполнено инертным газом. И куражу делового ни у кого не отмечается.
Приехал домой, развёл костёрчик, курицу насадил на вертел, предварительно обмазав в майонезе. Выпил полстаканчика водки. Можно сказать, помедитировал на берегу реки и пошёл смотреть программу «Время». Ну, конечно, в стране делать нечего, и Горбачёв укатил в США. Михаил в Белом Доме, в летней резиденции президента, на улицах Нью-Йорка, на трибуне ООН.

Стоп-кадр
Место действия — северо-восток
Смоленской области

Бесконечное ржаное поле, пыль, поднимаемая тысячами ног. Повозки, тележки. Пыль скрипит на зубах, и волосы, обувь, одежда — всё одинакового серого цвета, кроме июльского жаркого неба без единой тучки. Третий день мы идём на восток. Школа эвакуируется своим ходом. Но не все. Двадцать восьмого июня, когда нам на вечернем построении объявили приказ, часть старшеклассников и инструкторов покинула расположение школы на военных машинах.
 И больше я никого из своих однокашников никогда не встречал в живых.
Над колонной разносится команда «Воздух!». Уже шестая за это утро. Привычно разбегаемся от дороги в рожь. Начальник школы и трое сопровождающих нас старшин вооружены личным оружием и трёхлинейками. Автоматов, о которых пренебрежительно отозвался маршал Кулик как об оружии полиции, у нас нет. Хотя обращаться мы с ними умеем. Каждый может разобрать и собрать за пять минут с завязанными глазами. С востока нарастает гул. Над колонной беженцев, над стадом коров и овечьей отарой проносится на бреющем полёте «Мессершмидт». Вслед, повыше, летят четыре Ю-87. В мозгу машинально мелькает: неполные звенья истребителей и бомбардировщиков. Значит, где-то два «мессера» и два «юнкерса» завалили наши сталинские соколы. По крайней мере, хочется в это верить.

-229-

Справа и слева от меня доносятся одиночные винтовочные выстрелы. Самолёты, без видимых повреждений, улетают в сторону Сосницы, из которой мы вышли утром.
— Видать на переправе отбомбились, — говорит Артём Сидорович, выбивая об колено фуражку, седую от пыли.
Команда «Стройся!», и вновь колонна движется на Восток.
«Есть только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог» — так когда-то написал певец колониальных войск Киплинг. И хотя война войне рознь — пыль, холод, грязь и смерть везде одинаковы. Мелькают картинки в телевизоре, академик Сахаров дрючит меченого, а попутно и предыдущих генсеков. Мысли вроде бы правильные, но чисто внешне мне он неприятен. А звезда его героическая, полученная за бомбу, — наполовину результат моей работы в Претории. Да и кое-какие нюансы, связанные с его супругой, симпатии к академику не прибавляют. Щёлкаю переключателем, и на экране возникает красавица Танечка Веденеева, чем-то неуловимо похожая на мою детскую любовь Риточку во взрослом варианте. Рита, Риточка. Я встретил её случайно в Москве в сорок седьмом году. Она окликнула меня в Театральном проезде, бросилась радостно, размахивая ридикюлем, но споткнулась, наткнувшись на мой взгляд и равнодушное выражение лица.
— Извините, я, наверное, обозналась? — И столько горя было в её голосе, горя и надежды!
— Бывает, — спокойно ответил я и прошёл мимо.
Ну, не мог я тогда остановиться и поговорить по-человечески. Не мог, потому что два часа назад прилетел из Берлина на военно-транспортном самолёте и носил фамилию Фишгоф, а имя имел соответствующее — Генрих. И работал переводчиком в хозяйственном управлении американской комендатуры.
Ровно через пять часов, после того, как я сдал письменный отчет и расписался в приказе о переводе лейтенанта Натана Ароновича Скрипника в ведомство Судоплатова, получил за три года оклад и месячный паек, пять суток отпуска, чтоб повидаться с родителями, и бронь в гостиницу «Киев», я бросился в Театральный проезд.

-230-

Я метался по Москве, расспрашивал постовых милиционеров, старушек, дворников, угощал «Честерфилдом» подростков приблатнённого вида. никто не знал, никто не видел скуластую рыжеволосую девушку с чёрным ридикюлем.
Встретились мы через двадцать четыре года в Киеве, тоже случайно, на улице.
— Риточка, моя любимая Риточка!
Постаревшая, слегка огрузневшая, не девочка, но женщина. Всё та же рыжая коса, свёрнутая короной на голове, изящная тонкая шея, молочная кожа с небольшими веснушками.
— Прости меня, Рита! Это я, я был тогда в Театральном проезде, но не мог, не имел права, такова специфика работы. — Обнимаю, целую так, как мечтал в своих юношеских снах в Вологде. — Твоей памятью я спасался от ужаса ковровых американских бомбёжек в Гамбурге, ты жила со мной в Новой Зеландии, Англии, Палестине. И первая женщина моя была похожа на тебя, голландка Хельма. Я искал тебя тогда в Москве целые сутки. Те единственные сутки, которые были у меня в распоряжении.
И Рита, смеясь и плача, трогала меня за лицо, плечи, проводила кончиками пальцев по лбу, векам — так изучают друг друга слепые — и приговаривала:
— Натанчик, я узнала тебя. я нашла! Но тогда, в Москве, мне стало так горько. Я ничего не поняла. Такой франт, в шляпе, заграничном плаще, прямо дипломат и голос твой, а глаза совсем чужие…

Стоп-кадр
Место действия — Вологда, 1943 год

— История современной разведки, со всеми её атрибутами — внедрением, явочными квартирами, агентурной разработкой — начинается с Ветхого завета. Два Ангела, посланные в Содом и Гоморру, по своей сути — маршрутные фланеры фронтового подчинения. А покровителем разведчиков считается римский двуликий бог Янус, одно лицо которого обращено ко входу, а другое — к выходу.

-231-

Сорок третий год. Занятия по курсу глубокой разведки. За окном бывшего коммерческого училища, где размещена спецшкола, метёт злая позёмка. В классе тепло, берёзовые поленья мы заготовили сами ещё с лета. Подтянутый, чуть седоватый преподаватель майор Фрадкин носит на кителе три нашивки за ранения. А на день Красной Армии мы узнали, что у него четыре ордена «Красного Знамени», на винтах, и две медали. У Фрадкина школьное прозвище Нельсон, поскольку он, как и великий адмирал, без глаза и правой руки. Но мужик он замечательный. Рассказчик, каких мало, может ответить на любой вопрос — о глубине Темзы и Дуная, о тактико-технических данных танкового вооружения вермахта, о пунических войнах и битве при Фермопилах, об искусстве превращения любого бытового предмета в орудие убийства. Кроме этого майор обучает нас квалифицированно «щипать», вскрывать любые замки, вплоть до сейфовых. Он же занимается с нами развитием интуиции. Специальные упражнения изложены в его методичке под грифом «секретно».
— Во время первой мировой войны немцы оборудовали в южной Испании базу для своих подводных лодок. Не один английский агент в течение года сломал себе шею, пытаясь внедриться на объект. Но «медвежатник» Фелиппе Сантос (Сэр Овидий Френсис Флеминг), войдя в контакт с местными контрабандистами, очистил сейф командующего базой, прихватив с двумя миллионами песет шифры, карты с маршрутами рейдеров, на которых были указаны координаты рандеву подводных лодок с кораблями немецкого надводного флота. В течение месяца британские эсминцы уничтожили девять германских подлодок и четыре транспорта с горючим, продуктами и питьевой водой. И песня «Правь, Британия, морями», столь милая сердцу англичан, зазвучала на просторах Атлантики с новой силой.
Лекция окончена, по очереди сдаём в секретку свои конспекты, следующее занятие — стрелковая подготовка.
Рождество тысяча девятьсот сорок четвёртого года я встретил в Гамбурге в качестве беженца из Восточной Пруссии.

-232-

По легенде — отец погиб на Восточном фронте, мать — во время бомбёжки. Мой щуплый вид, небольшой рост и медицинская карта с диагнозом «порок сердца» дали возможность уклониться от призыва во вспомогательные войска. Надо отдать должное немцам, при всей военной неразберихе служба учёта, трудоустройства и социальной помощи действовали практически до последних дней Третьего Рейха. На заводе, где делали вакуумные лампы для радиостанций, я занимался выбраковкой. И сколько нормальных ламп, имевших незначительный дефект, ушло в стекло-бой, знаю только я. Главным было обосновать всё документально.
Фраза «социализм есть учёт» оказалась приемлема и для нацистской Германии, может быть, даже в большей мере, чем для России.
Естественно, все это время я был на связи с резидентом и дважды выходил на радиоконтакт с центром, заменяя штатного радиста группы.
Приход американцев ознаменовался появлением чёрного рынка, тушёнки с бобами, джаза и моим грехопадением. При нацистах за связь с иностранкой можно было угодить в концлагерь. Хельма, работавшая в соседнем цехе «Колбен-верке», явно симпатизировала мне, и на прощальной пирушке, устроенной по поводу возвращения в Голландию, всё и произошло. Сам процесс меня впечатлил настолько, что последующие сорок лет протекли в перманентном состоянии повторения, в различных точках земного шара и с особами разного вероисповедания, но предпочтительно рыжеволосыми.
Знание английского помогло мне устроиться на работу переводчиком в хозяйственном управлении оккупационной комендатуры Гамбурга. Кроме того, я посредничал во всех доступных торговых операциях, а америкосы активно меняли горючее, продукты и сигареты на картины, антикварную посуду, мебель. На чёрном рынке на меня работала целая команда, и дневной оборот иногда доходил до десяти тысяч баксов. Часть денег, с позволения центра, я оставлял себе на оперативные расходы, а две трети отправлял по различным адресам во Францию, на юг Германии, в Палестину, в Швецию и даже несколько раз в Латинскую Америку.

-233-

Ко времени знаменитой фултонской речи Черчилля, возглавившего объединённый антикоммунистический фронт холодной войны, мне рекомендовали перейти на работу в английскую администрацию. Центр очень заинтересовался делами в туманном Альбионе. Но перед этим меня вызвали в Москву.

Стоп-кадр
Место действия — Вологда, июль 1944 года

— Английская экспансия, по своей сути, превзошла к началу двадцатого века устремления Тамерлана, Османской империи и Испании вместе взятых. Три четверти земного шара находились в сфере интересов или работали на Британию — Ближний Восток, Индия, Непал, Афганистан, Иран, часть Африки, Канада и Австралия, Балканы. Спецслужбы Соединённого Королевства хозяйничали на Аравийском полуострове и в Бухаре, как у себя дома. Единственной реальной силой, противопоставившей себя Англии, был Советский Союз.
Английский экспедиционный корпус, высадившийся на севере России в восемнадцатом году, разгромили по ходу гражданской войны. Басмаческое движение в Средней Азии было подавлено к двадцать восьмому году. Перед этим успешно ликвидировали остатки шпионской сети Сиднея Рэйли в Петрограде и Москве. Томас Эдвард Лоуренс, руководитель координационного центра «Интеллидженс сервис» на арабском Востоке, очень мешавший нашему влиянию в этом регионе, вовремя, повторяю, вовремя погиб в автокатастрофе.
Молодая советская страна, в лице доблестных органов ВЧК, от оборонных действий перешла к активному наступлению ещё в девятнадцатом году. В мае двадцатого года по инициативе товарища Сталина на иранском побережье Каспия высадился российский десант. На освобождённой территории была создана Гилянская республика под руководством Кучук-хана. Политкомиссаром при правителе и основателем иранской компартии являлся бывший начальник секретного отдела ВЧК — ОГПУ Яков Григорьевич Блюмкин, работавший потом в Монголии, Палестине и Сирии, в Австрии, Германии и Франции под псевдонимом Живой.

-234-

 Его расположения добивались Луначарский и Рерих. С ним дружили Есенин, Гумилёв и Маяковский, — Фрадкин переступил с ноги на ногу, поправил повязку на глазу. — Но это всё лирика. Итак, запишем тему занятия: «Методика создания агентов влияния в англоязычных странах».
С Риточкой у нас образовались стабильные отношения, чуть более, чем дружеские, но до брака дело не дошло, хотя я предлагал оформить всё в официальном порядке. То ли разница в нашем социальном статусе — Риточкина жизнь сложилась не очень удачно —, то ли за последние тридцать лет я стал изрядным педантом и брюзгой — коммунальная квартира семьи Яшник действовала на мою психику. Может быть, Ритуля стеснялась взрослого сына? Хотя с Сергеем у меня возник хороший контакт. Бойкий рыжеволосый парень крутился как мог, тянул семью, помогал матери. При самых неблагоприятных ситуациях не терял чувства юмора, то есть обладал, как говорят моряки, солидным запасом непотопляемости. Хотя жизнь периодически всаживала его кораблю по торпеде, и всё ниже ватерлинии.
Рита умерла тихо, как и жила. Произошло это в осеннюю ночь, в тот промежуток безвременья, когда старый день ушёл, а новый ещё не наступил. Об этом я писал раньше, но вы уж простите старика за повтор.
Года через три после того, как мы похоронили Риту, объявился Сергей. Он собирался уезжать в Америку. Задача втащить его в английский язык и среду обитания была сложной, но разрешимой, чем я и занимался последующие пять месяцев.
Лекционный курс, практикумы, зачёты — всё как в настоящем институте, только интенсивней раза в четыре, плюс кое-какие навыки, вынесенные мною из спецшколы.
Светлой памяти мой учитель — майор Фрадкин! Если и существует Рай, то, наверное, ангельский спецназ натаскивает одноглазый и однорукий Архангел по прозвищу Нельсон!
Я очень ценил старания Сергея в постижении языка, но не менее мне нравилось его искреннее, подчеркиваю, искреннее желание помочь быту и существованию пенсионера, иначе никаких подарков я бы от него не принял.

-235-

Рацион мой разнообразился до неприличия, появилась даже чёрная икра и пармская ветчина в исполнении мелитопольского мясокомбината. О зелени я уже и не говорю. А датский «камамбер» и английский эль, трубочный табак, покруче, чем тот, что дали комитетские кадровики! На прощание Сергей подарил мне пару зимних сапог фирмы «Саламандра», норковую шапку, очень приличный финский костюм и замечательный зонт-трость. Я был счастлив, я был нужен, от моих способностей педагога зависела успешная адаптация чужого, но родного мне парня. Это был самый счастливый год моей отставной жизни.

Стоп-кадр
Место действия — Новая Зеландия, 1956 год

Начальник научно-исследовательского центра Австралийского бюро Интеллидженс сервис профессор Роберт Мэйнард картинно вскинул ружьё, и четыре тарелки из пяти, выброшенные в воздух, рассыпались на мелкие осколки.
— Чарльз, Вы химик от Бога. Не спорьте, я разбираюсь немножко в этой науке. Но мне не понятно, почему Вы, талантливейший учёный, всё свободное время тратите на этих туземцев? Я вчера ознакомился с Вашей публикацией в журнале Королевского географического общества. Недурно, но Вы должны понять, что времена Стэнли и Левингстона давно прошли. Мир стоит на грани третьей мировой войны. Кого волнует судьба каких-то маори? Я Вам уже дважды предлагал возглавить лабораторию токсикологии, а Вы всё находите второстепенные доводы для отказа.
Я перезаряжаю свой винчестер и, дождавшись вылета пластиковых дисков, стреляю от бедра. Пять из пяти.
— Пиво за Вами, профессор.
Как объяснить сэру Мэйнарду, что моё честолюбие учёного простирается отнюдь не в сторону изобретений новых вариантов отравляющих веществ нервно-паралитического действия.

-236-

 И должность заведующего секретной лабораторией — это дополнительная проверка и совершенно новый, более серьёзный, уровень обеспечения моей безопасности. А это отнюдь не способствует интересам центра. Всё, что мне нужно знать, я и так знаю. Иначе зачем существует стрелковый клуб, партии в гольф и корпоративные вечеринки? Начальник местной полиции, с моей подачи, работает на центр в полной уверенности, что сотрудничает с американцами. А разочаровывать его я совершенно не собираюсь. Наоборот, в этот уикенд мы вместе поплывём на яхте к Большому Рифу. Подводная охота там изумительная. А лабораторию пусть возглавит сэр Сидней Хоггард-младший, чей папа археолог опекал когда-то Лоуренса Аравийского. Тесен земной шар, куда ни ступишь или реальные имена, или знакомые лица. Тьфу, тьфу, чтоб не накликать беду.
Рядом соляным столпом стоит бой с подносом, беру стаканчик виски, щипчиками вбрасываю два кубика льда. Профессор доливает себе содовой. Чокаемся.
— За будущего доктора наук баронета Чарльза Эдварда Монтгомери.
То бишь, меня. Да, да, наша семья состоит в дальнем родстве с героем второй мировой, маршалом Монтгомери. По крайней мере рекомендательное письмо маршала было подлинным. Чья это была заслуга, Филби или другого соратника из Кембриджской пятёрки, мне до сих пор неизвестно. А что касается Королевского географического общества, то членство в нём помогает мне общаться с многочисленными географами-любителями, среди которых я лично знаю двух резидентов центра.
В таких вот приятных минутах, которые связывались в часы, дни и годы, при хорошем питании и чистом воздухе, потихоньку создавая психотропное оружие массового поражения (какой парадокс — самый чистый в мире воздух вокруг гнойника, способного заразить весь мир!), я провёл около девяти лет. Пока кукурузный недоумок (Господи, как за державу-то обидно!) на трибуне ООН объявил, что коварный британский империализм готовит по такому-то адресу смертельное оружие для всего человечества.

-237-

И что самое обидное — адрес лысый кретин назвал совершенно точно. Это был провал, абсолютный, без вариантов.
Центр и британские газеты сообщили мне об этом почти одновременно, с разрывом в два часа. Пришлось срочно утонуть на подводной охоте. Яхта, двухэтажный коттедж, выплаченный в прошлом году, двенадцать тысяч фунтов — всё отошло в пользу моих гипотетических родственников Монтгомери.
Пусто стало в Киеве после Серёжиного отъезда. Пусто, неприятно и очень зябко. Последняя родная душа (отец с мамой умерли в один год, когда я химичил на секретную английскую службу) отчалила из родных пенат. Мальчик, с которым мы прожили эти полгода на одном дыхании, уже в Нью-Йорке, «копейка» моя верная стоит в гараже. Ездить мне практически некуда. Продуктов Сергей перед отъездом завёз на два года вперёд и денег оставил в размере, двадцатикратном моей пенсии.
Открыл для себя Ли Бо, китайского Данте, певца античного мира времен Конфуция.
Ступени из яшмы
Давно от росы холодны
Как влажен чулок мой!
Как осени ночи длинны!
Гостем я проживаю —
А мысли мои как в тумане.
Через силу гляжу на цветы —
А болеет душа…
В Киеве, красивейшем городе, где воздух пропитан энергетикой языческих богов, варяжских и русских князей, дивных панночек и украинских гетманов, а подземелья хранят нетленные мощи православных старцев, в Киеве, где похоронена моя первая и последняя любовь, мне плохо. Я снова и снова сажусь в белую карету, другого мне не дано.
Заболел я сильно. Так оно обычно и бывает, при недужной тоскующей душе вяжутся вдруг какие-то болячки, на которые в обычном состоянии и внимания не обращаешь.

-238-

В многотомном труде по медицинской истории Отечественной войны неоднократно отмечено, что в период больших душевных напряжений, на высоте эмоций все хвори отступают, прячутся в свой чёрный «ящик Пандоры». По материалам статистики тысяча девятьсот сорок шестого — седьмого годов заболеваемость язвенной болезнью, холециститами, ангинами и пневмониями выросла среди личного состава вооружённых сил в три раза. Ну, понятно, на фронте часть больных не обращалась, считая хворь незначительной по сравнению с победой над врагом. Это одна треть, в крайнем случае, половина. Но статистика особа не эмоциональная, оставшаяся часть больных в абсолютных цифрах — это сотни тысяч людей.
Итак, в здоровом теле — здоровый дух и наоборот.
Лежу себе кашляю, температуру меряю, ноги в горчице парю, а стимула выздоравливать нет как нет. Ломит виски, слабость и одышка при ходьбе, и аппетит отсутствует. Добралась ко мне врач из нашей ведомственной поликлиники. Добавила к лечению антибиотики, мёд, смешанный с соком редьки. Да где эту редьку возьмёшь? Сосед Михалыч, такой же отставник, молоко через день заносит, хлеб, новости городские излагает в своём штабном виденье. Он полковник из общевойсковых. Харчи нынче принёс со стопкой военных мемуаров. Он ещё там живет, под пулями; перевоевать по новой, что ли, надеется. Эх, у каждого, видно, своя карета памяти.
На прошлой неделе подсунул мне книгу «Аквариум». Это, говорит, откровения нашего бывшего разведчика. Посмотрел я для порядка. Справку—объективку на автора я на службе читал, лет восемь назад. Не скрою, слог хороший, факты «жареные», а суть одна — оправдание своего предательства.
«Каждый выбирает для себя дьяволу молиться иль пророку».
Абелю американцы дали почти пожизненное в тюрьме строгого режима, но сломать так и не смогли, а фигурой он был куда как более значительной, чем «добыватель» Резун, которого взяли англичане на гомосексуальной связи.

-239-

Ну, это для разведки обычный приём. Моллс — личный секретарь шефа Британского казначейства — также по этой части проходил, но работал на нас с такой отдачей, какую не каждый кадровый офицер комитета даст. Но Юрию Михайловичу я, естественно, этого сказать не мог. Он меня тыловиком считает, а, впрочем, так оно и есть. Под бомбёжкой я только в сорок первом был и через три года в Гамбурге. Стрелял только на полигоне, в тире и в стрелковом клубе. А за лично обезвреженного диверсанта-парашютиста в тысяча девятьсот сорок третьем году получил нагоняй, поскольку во время задержания сломал паршу шею. Как сказал майор Фрадкин, вывезший нас на стажировку в фронтовую полосу: «Такую песню испортил». Хотя особенно не ругали, одной боевой единицей у врага стало меньше. Даже потом к медали представили «За отвагу». Висит она в шкафу на моём пиджаке, в компании с двумя боевыми медалями и пятью орденами, в том числе и «Ленина». Это мне в порядке компенсации за утраченный Рай Новой Зеландии вручили по возвращению. Орден «Льва» от братского ангольского народа, две Звезды и Знамя за гамбургский период. Десяток юбилейных наград я храню в ящике письменного стола. Это, когда помру, пусть на подушечках несут перед гробом.
Думаю, а потом сам себя одёргиваю. С таким настроением действительно отдать концы можно. И тут раздаётся телефонный звонок в два часа ночи, я только задремал. Длинная такая трель, явно междугородная. Поднимаю трубку, и голос Серёжкин:
— Натан! Ты мне нужен!
Никаких тебе расспросов, как дела, здоровье, погода? Нужен и всё!
— У тебя паспорт заграничный есть?
— Откуда?
— Тогда к тебе завтра подъедет мужик от меня. Поможет быстро оформить документы. Дашь ему пятьсот рублей. Я жив, здоров и очень в тебе нуждаюсь.
— Рыжик, ты что, куда-то влип?
— Нет-нет, Натан, ничего экстремального. Дело закручиваю, и нам твой светлый ум потребен.

-240-

Вот бардак в нашем государстве творится! Мне, пожизненно невыездному, паспорт оформили за четверо суток. Подписал я контракт на пять лет с «Балкан электроник интернешнл». За это время где моя болезнь делась? Как молодой конь, к нотариусу, в посольство американское, в агентство аэрофлота, — на одном дыхании. Записался на приём к своему начальству. Пришёл в контору, а там ликование — в кои века шпиона китайского контрразведка задержала! Пресс-конференция идёт , а как же — гласность. Генерал-лейтенант Малеев сразу на ты ко мне.
— Знаю, правильное решение. Здесь делать сегодня нехер, а завтра и подавно. Я докладываю в Москву ежедневно, что националистические тенденции уже перешли в реальность и отделение Украины от СССР — дело нескольких месяцев. А мне отвечают, это неважно, читайте, мол, работу Ленина «Детская болезнь левизны в коммунизме». И, вообще, по возрасту пора подумать об отставке.
— У меня память не отшибло. Из наших архивов я знаю, что Сталин получил только по каналам внешней разведки семьдесят два сообщения с точной датой начала войны. Зорге, Радо, Шульце-Бойзен, Харнак, Гричулевич, Филби — все называли двадцать второе июня. Не меньше информации пришло по армейским и дипломатическим линиям. И что? Голову в песок, жопу наружу. Вот и долбанули немцы, как хотели. Восемьдесят процентов приграничной авиации сожгли на аэродромах. Демонтаж укрепрайонов наши закончили за две недели до войны, что не смогли демонтировать — просто взорвали.
Это мне-то в отставку? Нет уж, я в своём кресле буду сидеть до последнего и автомат в руки возьму, если понадобится. А ты езжай, ты своё уже отстрелял. И с конторой не связывайся, документы и ордена оставь кому-нибудь из надёжных друзей. Живи под своей фамилией. Она нигде не засвечена. Твоё личное дело заберу себе в сейф. В случае чего, он у меня с секретом. Там пиропатрон заложен, в закрытом пространстве больше тысячи градусов даёт. Никаких следов, даже пепла не останется. В Нью-Йорке, Вашингтоне и Сан-Франциско отдам тебе по человечку — это «почтовики».

-241-

Дальше уже пошла узкая специфика, которая читателю и вовсе неинтересна. Но, понял я, что комитет, при случае, мне поможет, ну, а я от корпоративного братства никогда и не отказывался.
— На первых порах вот номер счёта. Там тысяч семьдесят, — Малеев наклонился и достал листочек-закладку. — Запомнил?
— Спрашиваешь. Память нам ещё в спецшколе так натренировали, что я номер своего личного карабина могу сказать через сорок семь лет.
Генерал-лейтенант написал на чистом листе название банка, пароль, потом достал зажигалку, поджёг листик, а пепел размешал в пыль.
— По возможности счёт пополни. Знаешь закон тайги: пришёл на зимовье, оставь что-нибудь из продуктов. Вдруг понадобится следующему путнику.
Обнялись мы с Малеевым, и было у меня чувство, что оставляю я товарища отход прикрывать. И шансов у него выжить один на тысячу.
Лето девяностого года в Нью-Йорке выдалось жарким, почти как в Палестине. Кондиционеры из тысяч контор и офисов изливали наружу зданий струйки воды, которые испарялись, не долетая до земли. Встретил меня Сергей в аэропорту и отвёз сразу в отель «Уолдорф Астор». Сутки дал на адаптацию. Слава Богу, в эти двадцать четыре часа меня никто не тревожил, только три раза привозили в номер еду, довольно вкусную, я вам скажу, а фрукты и напитки обнаружились при поселении. За те полтора десятка лет, что я вернулся с «холода», Запад хуже жить не стал, а каналов телевизионных явно прибавилось, в том числе и пару московских программ удалось найти.
Разница во времени давала о себе знать ещё дня три, но, несмотря на это, мы успели с Сергеем обсудить его дела. Правда, осмотрев мой гардероб, Рыжий скептически хмыкнул, и мы отправились одеваться и обуваться. Попутно я отослал три открытки в Нью-Йорк, Вашингтон и Фриско с совершенно безобидным текстом. Ужинали в японском ресторане, захотелось мне сашими, рыбки фугу, да и супчик мисо с кусочками сои оказался в радость.

-242-

В Союзе-то с морепродуктами сплошная напряжёнка, да разве только с этим?
Серёжин план поражал с одной стороны масштабностью, а с другой — абсолютной наивностью, доходящей до идиотизма. О чём я ему не преминул высказать. Ведь игру он затеял не больше и не меньше, чем со страшным налоговым ведомством. А фискальная система в Штатах — империя даже более могущественная, чем ЦРУ. И сроки тюремные за уклонение от уплаты налогов не меньше, а чаще даже больше, чем за преступления против личности. Сергей меня внимательно выслушал и сказал: «Вот для таких моментов ты мне и нужен».
Человечек нью-йоркский, которого Малеев мне рекомендовал, связал меня с кем нужно, и начал я решать кадровые вопросы. Паула, Грешем, Фил — отдел спецпланирования. Ещё пять человек личной охраны и дюжина секьюрити на подхвате. Ребята все не простые, кто в спецназе служил, кто школу охранную окончил. Грешем, тот и вовсе, в прошлом офицер полиции, но после того, как был ранен в живот, поменял профиль детектива на охранника. Вроде работа у нас поспокойнее.
То, что Сергей фирму «Балкан электроник интернешнл» сделал совершенно независимой и чистой, я одобрил полностью, предложил, правда, ещё создать несколько компаний, в том числе и брокерскую. Там, где крутятся деньги в обе стороны, легче уходить от налога. Кроме того, решил я поиграть на бирже, хотя бы с той же нефтью. Опыт у меня был, навыки ещё не потерял, а новые нюансы я за неделю постиг. С комитетского счёта взял двадцать тысяч. Через три месяца вернул тридцать. И потом по две—три тысячи туда сбрасывал для «путников». Сняли для меня на Лонг-Айленде коттедж за счёт фирмы. Нашли домоправительницу, добрую толстую тётку, чёрную, как голенище моего первого курсантского сапога, и стал я вживаться, связями обрастать, прессу читать биржевую и политическую, компьютер осваивать. Не без того, чтобы Серёгу периодически повоспитывать. По приезду смотрю — каждый вечер банкет за банкетом. Да с хорошей поддачей. Намекнул к концу второй недели, так, небрежно.

-243-

— Американская ментальность настроена на достижение цели, европейская — на процесс достижения, а русская — на непрерывное обмывание процесса достижения цели.
Малый намёк уловил с полуфразы. Кончились пирушки в одночасье. Да и мы с ним вдвоём больше бывать стали. Собирались обычно у меня вечерком, я ему кое-какие премудрости рассказывал, учил считать все факторы риска на пять шагов вперёд, делился результатами анализа геополитической обстановки. На примере нескольких краткосрочных прогнозов, которые исполнялись на сто процентов, в чём Яшник убедился лично, заставил его думать, думать и думать. А кому как не Риточкиному сыну, дважды вытащившему меня из прозябания, я мог отдать свой разум?
Первая заповедь разведчика — организуй три круга вокруг себя из доверенных, прогнозируемых людей. Естественно, чем дальше от эпицентра, тем менее должна быть степень информированности. У нас таких кругов оказалось пять. Это тот запас, который карман не тянет. Немного волновали меня две подруги Сергея, но они в число посвященных не входили. Состоялся как-то у меня с Рыжим разговор на эту тему.
Ещё патронировал я (не только по долгу работы) своего шефа, директора «Балкан электроник интернешнл». Толковый мальчик, продвинутый в компьютерных технологиях, дремучий в общем образовании и не менее дремучий во всех конкурентных и житейских битвах. Такой вот получился у меня первый круг.
Рыжий вроде сына и Володя Стафич вместо внука. Связующим звеном между первым и вторым кругом стала Паула. Мир всё-таки тесен. Сергей в первые месяцы по приезду спас соседа по дому, вытащил буквально из-под колёс машины. А Паула, которую мне рекомендовал малеевский агент, оказалась племянницей того самого спасенного. Это потом уже выяснилось. Я, конечно, проверил всё досконально. Не в моей природе верить в такие совпадения. Но всё оказалось чисто. И девочка очень толковая, с гибким умом и хорошей профессиональной менеджерской подготовкой.

-244-

А Малеев застрелился, двадцать пятого августа тысяча девятьсот девяносто первого года. Оставил записку: «Честь дороже. Мертвые сраму не имут». Так что, не напрасно меня предчувствие мучило, когда мы с ним прощались.

Стоп-кадр
Место действия — Южная Африка

Запах, кисловатый запах сгоревшего пороха, запах смерти.
Выжженная саванна с редкими кучками низкорослого кустарника. Над головой кружат несколько грифов, дожидаясь падали. Очень неприятно думать, что этой падалью станем, по всей вероятности, мы: средних лет бур Магнус Ван Вейк — водитель компании по добыче урана, я — представитель концерна «Тиле», занимающегося обогащением урана в Йоханнесбурге, и два молодых сопляка в форме войск Претории, выделенных нам для охраны в поездке. Меткая очередь из родного автомата Калашникова разворотила оба передних колеса. Солдаты даже не успели схватиться за оружие, как вокруг джипа стояла, с автоматами наперевес, толпа партизан, одетых в разномастную одежду — от набедренной повязки, до полного камуфляжа натовского производства.
Пить хочется неимоверно. В перекошенном джипе осталась двадцатилитровая канистра родниковой воды. Но, похоже. в планы наших хозяев сервисные услуги не входят. Рослый фиолетовый здоровяк с нашивками сержанта МПЛА, листает наши документы, потом небрежно бросает их на землю. Формально мы находимся на территории ЮАР, но кто считается с этими формальностями? Дело приближается к развязке. Неожиданно к сержанту подбегает радист, выпаливает несколько фраз на местном наречии. Здоровяк туповато смотрит на солдатика с рацией, сплёвывает на землю и поднимает наши бумаги. От термитной кучи, вернее, глиняного конуса, к нашей четвёрке, раздетой до трусов, обозначается дорожка насекомых.

-245-

Если дело так пойдёт дальше, то и патронов не понадобится, сожрут нас термиты живьём. На горизонте появляется облачко пыли, впереди облака маленький юркий «ГАЗ-69» в военном варианте с крупнокалиберным пулемётом на турели. Минут через десять газик тормозит. В машине трое местных бойцов в шортах хаки и один белый, в полном камуфляже, но без знаков различия. Чёткая команда. Нас по одному подводят к белому офицеру. Краткий допрос, и двух моих солдатиков отводят в сторону термитника. Следующая очередь моя. Офицер неожиданно дёргается, хлопает себя по шее и матерится на чистом русском. Сержант со своей бандой смеётся, и в этом смехе чувствуется лёгкое пренебрежение к белому человеку, не умеющему переносить боль от укуса какого-то безобидного насекомого.
— Имя, должность, цель поездки и звание?
Всё это произносится на плохом африкаанс.
— А пошёл бы ты на х..., — отвечаю ему на чистом русском, но негромко, чтоб не услышали солдаты и мой водитель.
Реакции на лице у офицера никакой. Только жестом приказал всем отойти дальше. Выхода у меня нет, поскольку только что за термитником прозвучали два автоматных одиночных выстрела.
— Свяжись с первым и передай 3.12.46.
Это мой сигнал нештатной ситуации. Вопросов не следует, значит, я вычислил правильно. Офицер из команды советника. Спецназовец с диверсионно-разведывательным уклоном. В это время мой бур делает попытку подняться и получает от сержанта здоровым ботинком в бок. Водитель заваливается на спину. Кажется, он совершенно отключился. Офицер подзывает радиста, набирает вызов и произносит в микрофон набор цифр. Приказывает сержанту дать мне воды и привести в сознание бура. Пью с жадностью тёплую воду со вкусом специфического обеззараживающего средства. Этот вкус знаком мне ещё со спецшколы.
— Допаминат? — спрашиваю я, показывая на воду.
Офицер не отвечает. Для него я пока никто. Через пятнадцать минут рация оживает. Мой водитель уже пришёл в себя, изредка бросает в мою сторону тревожный взгляд.

-246-

Ну, да, жить ему после меня минут десять. Обмоченные трусы (вот чего он рыпнулся) высыхают буквально в считанные минуты. Офицер снимает наушники, подходит ко мне и неожиданно бьёт с правой в живот. Успев сгруппироваться, я падаю, удар прошёл почти по касательной. Он орёт на африкаанс:
— Звание, какое у тебя звание? — при этом добавляет мне довольно чувствительно ногой, обутой в сандалию явно советского производства.
Имитирую сильную боль. Ору:
— Я инженер, простой инженер компании!
Из нашего джипа забирают рацию, канистру с водой и другую, тёмную, с бензином. Снимают два колеса и запаску. В горловину бензобака засовывают тряпку, поджигают. Через пару минут раздаётся взрыв, и к небу взлетает чёрное облако копоти. Меня с водителем волокут в газик, бросают на пол. Сверху усаживаются бойцы. Как раз под моим носом босые ступни радиста. Рассматриваю его ногти, поражённые грибком, с вниманием доктора. По всей видимости — эпидермофития. Как и все болезни, она интернациональна. Это, отнюдь, не мешает солдатику проехаться пятками по моему лицу. Ван Вейну ещё хуже, на него уселся, как на табурет, здоровенный сержант. Судя по запаху, мылся он ещё в прошлом веке. Через полтора часа непрерывной тряски машина остановилась на окраине селения. По всем приметам это Умбуру, здесь располагается базовый лагерь МПЛА. Нас с водителем разводят по разным хижинам. Меня вталкивают в более приличную, где, судя по охране у входа, находится штаб. За деревянным столом сидит белый мужик в рубашке-гавайке и светлых шортах, слева на столешнице лежит пробковый шлем и наш пистолет Макарова в армейской стандартной кобуре.
— Свободны, — бросает моим конвоирам гаваец на кафрском наречии.
Развязывает меня, пользуясь десантным ножом.
— Подполковник Малеев, — представляется он. — Давайте решать, как выходить из положения. Приказано организовать всё лучшим образом.

-247-

— Может, сначала дадите попить?
— Извиняюсь. Чай наш, сухумский, горяченький, будете?
— Буду, — коротко ответил я, рассматривая жёлтеньких ящерок, нахально бегающих по потолку вопреки всем законам тяготения.
Через полчаса всё было решено. Нас запрут в одной хижине с буром. В левом углу будет лежать пустая бутылка, разбив которую мы освободимся от пут. Третья и четвёртая доски стены на гнилых гвоздях. Эта стена обращена к саванне, дальше домов уже нет. В тридцати метрах от хижин будут стоять два газика с ключами зажигания в замке.
— Это не специально, — говорит Малеев. — Так наши вояки оставляют машины всегда. Охрана будет под хмельком. Устроим сегодня дегустацию русской водки. К ней народ местный не приучен, перебиваются в основном кокосовым и банановым вином. За сим — прошу в острог. Еду и воду вам принесут. Удачи, коллега!
— И тебе, Малеев, удачи!
Помянул я вечером генерал-лейтенанта. Настоящий был солдат и ушёл из жизни по-мужски. Серёге я ничего, конечно, рассказать не мог. Просто молча выпили бутылку водки и расстались.
— Любой человек, появившийся в сфере вашего внимания, рассматривается через наши стереотипы, сложившиеся в процессе жизни в мозгу. Субъект, подсознательно напомнивший вашего отца или друга, автоматически получает преимущество при общении. Это называется «симптом переноса». Открытые жесты, невольное копирование ваших движений, доверительность в бытовых подробностях располагают к контакту. Решение же, принятое только на основании «переноса», может быть ошибочным, ибо возможности имитации у человека так же велики, как и у пересмешника или обезьяны. Существенную помощь в определении психологического портрета контрагента окажет определение репрезентативной системы, системы восприятия информации. Существует три основных вида: аудиальная (восприятие через слух), визуальная (через органы зрения) и кинестетическая (посредством ощущений). Для каждого вида существует свой поведенческий алгоритм.

-248-

Вот такой психологический ликбез провожу я для первого и второго круга общения. За те четыре десятка лет, что прошли с момента издания методички майора Фрадкина, основные постулаты не изменились. Кое-что расширилось в понятиях негласного тестирования, конгруэнтности, а так всё то же.
Послезавтра по плану у меня встреча со Стафичем, хочу поставить ему задачу просчитать срок оптимального функционирования нашей фирмы. Конечно, не «Балкан электроник», а той части, которая завязана на горючем. Набрасываю для Володи факторы риска, а их получилось более тридцати. Конечно, у меня свой прогноз уже готов, но пусть и мальчик поработает на компьютере. А пока ему о личных выводах говорить не буду.
Володя, кстати, собирается жениться. После его кризиса с предыдущей невестой я очень боялся, что мальчик сорвётся. Пришлось организовать компанию реабилитации. Из бывшего Союза мне выслали фотографию Володиной матери. Ребята из моей службы провели поиск по образу и подобию. И на уровне третьего круга нашли хорошую девочку, виолончелистку, внешне очень похожую на Милицу Стафич. Правда, немного далековато, в Швеции, но зато родную сестру нашей сотрудницы из «Балкан электроник». Под Новый год я этот подарок нашему Президенту и организовал.
Конечно, поведение девушки до свадьбы — это всего лишь демонстрационная версия. Но версия оказалась вполне приятной, тем более, что использовали мы девочку втёмную. Форсировать ситуацию необходимости не было.
Счёт покойного генерал-лейтенанта я к Новому году пополнил до ста тысяч. За прошедший год никто им так и не воспользовался. Семье Малеева, по моей просьбе, друзья Сергея в Киеве передали десять тысяч гринов, под предлогом возврата долга. Иначе могли бы и не взять. Закалка в семье ещё та.

-249-

Вчера позвонил мне «почтовик», попросил встречи. Пообедали вместе. К концу десерта к нам за столик присел явный англичанин. Уж я своих земляков чую за милю. Связной представил нас. Отрекомендовал гостя электронщиком, специалистом по компьютерным коммуникациям. Договорились, что завтра он оставит своё резюме у Паулы в приёмной. Если все по моей линии будет нормально, организую ему разговор со Стафичем. Англичанин вежливо попрощался и ушёл, видно писать резюме. Я достал кредитную карту на предъявителя и сказал, обращаясь к собеседнику:
— Здесь десять тысяч. Мне необходима информация с подробной раскладкой, кто, где и как занимается бизнесом с горючим. Наши эмигранты, кубинцы, итальянская семья — всё подробнейшим образом. Кто прикрывает, какие суммы идут на это. Периодичность проплат, характеристики юристов, курирующих этот бизнес, слабые и сильные стороны руководителей и так далее.
— Это стоит двести тысяч. Вы же представляете объем работы?
— Не возражаю. Вас интересует, конечно, кэш?
— Нет, можно пятьдесят на пятьдесят. У меня же детективное агентство. Какой срок?
— Думаю, дней десять вам хватит. Плюс минус два дня.
Пожали руки и разошлись. Я, облегчённый на десять тысяч, мой собеседник, отяжелённый серьёзным заданием.
Крутил я одну идею уже месяца три. При всём при том что в Америке, что в Союзе, что в Европе — когда имеешь дело с полузаконным бизнесом, необходимо продумать и пути отхода, и варианты сохранения капитала и выбрать жертвенного барана.
В ходе первого этапа реабилитации Стафича выплыла одна интересная семейка эмигрантов. Трухлявая, но очень амбициозная, а по своей подлючести просто замечательная! В понедельник мне должны организовать знакомство с женой младшенького — Мошки Криссера. А через неё мы найдём место всем троим орлам. Такой вот расклад вытекал из того, что Дана была женой Мошки формально, а периодически спала с папой и старшим братом.

-250-

Но кое-какие детали данной операции (Дана и данная — ишь какая игра слов получилась!) нуждались в уточнении. В ролевые игры придётся поиграть по ходу событий.
Всё о работе и о работе. Можно подумать, что только этим и живу. Ничего подобного. Гольф-клуб, верховая езда, стендовая стрельба, спортзал. Раз в месяц визит к врачу. Дважды в неделю ужин с Яшником, иногда к нам присоединяется Стафич. Симфонические концерты, работа в библиотеке. Ну, вот, опять работа, правда, для души, а не для бизнеса. Отдых на озёрах, периодические интимные приключения для поддержания нормального физиологического уровня. Нет, жизнь у меня весьма насыщенная и очень интересная. Серьёзные знакомые появились на бирже: парочка конгрессменов, художник-сюрреалист, несколько «акул пера» и приятели Серёжины из четвёртого и пятого круга нашего общения, для души.
Стафич принёс распечатку диаграмм. Молодец мальчик, нашёл ещё четыре фактора риска, не учтённые мной. Хотя, в общем, лежали они на поверхности. Наглядный урок старику, что уж говорить. Но выводы совпали с точностью до двух месяцев. Система может работать стабильно ещё два года, если, конечно, планово предупреждать все случайности. Этим я, собственно, и занимаюсь. Но не без того, чтобы заработать пару копеек на бирже для себя и «Балкан электроник».
На совещании, проходившем в моём коттедже, Стафич подробно разъяснил присутствующим свои диаграммы, кое-что добавил в подробностях я. При этом Серёжа хмыкнул:
— Я всегда говорил, что жадность фраера губит.
Я довольно резко отпарировал:
— Здесь не сходняк, а совещание. Кроме того, фирмой уже интересуются итальянцы и бывшие наши граждане. Причём достаточно интенсивно. На наших заправках работают два представителя итальянской семьи Гамбино, три человека от Марковица — еврейской мафии. За последний месяц нас трижды проверяли по качеству реализуемого горючего экологи и налоговая служба штата. Это очень часто.

-251-

— Натан, если Вы знаете, кто трудится у нас «кротом», почему не уберёте?
— Серёжа, зачем делать дурную работу, вычислять новых внедрённых рабочих? Гораздо проще обеспечить существующих дозированной информацией и попутно сливать им дезу.
Далее я пространно изложил содержимое справки в шестьдесят листов, обошедшихся фирме в двести тысяч. Но бумаги стоили этого. Тем более, что половину суммы мы списали официально в затраты «Балкан Электроник» и «Балкан Петрол» на маркетинговые исследования.
Картина, по данным доклада, вырисовывалась отнюдь не идиллическая. После наркотиков, азартных игр и торговли оружием рынок горючего находился на четвёртом месте по уровню доходов. Практически здесь сталкивались интересы всех криминальных структур Нью-Йорка. Периодически объединяясь между собой, расходясь, враждуя, вплоть до заказных убийств, они постоянно делили рынок, «перетягивая одеяло» каждый в свою сторону. Совершенно не удивительно, что «Балкан Петрол» изучался криминалитетом вдоль и поперёк. К этому добавлялся ещё интерес федеральных служб. Но пока по всем направлениям в отношении нас активных действий никто не проводил, масштаб, я так понимаю, у нас ещё не большой, всего-то семь заправок. И на чём мы делаем реальные деньги, было непонятно ни федералам, ни «кротам», работавшим на мафию.
Моих соратников эта информация как-то не вдохновила, Сергей отрешённо поглядывал в окно, а Стафич что-то набирал в своём ноут-буке.
— Володя, всё, что здесь говорилось, — это не для компьютера, даже если у тебя всё защищено пятью паролями.
Стафич послушно кивнул и проделал маленькую манипуляцию с клавишей.
— Что будем делать, Натан? — Сергей вновь вернулся в рабочее состояние.
— Строить громоотвод.
— ?
— Откроем контору «Рога и копыта».

-252-

— Это ты всерьёз?
— А я что-нибудь делаю несерьёзно? Мне нужно тысяч восемьдесят для создания дублирующей структуры. Деньги, которые мы получаем с заправок, они уже чистые, так? Свой профит мы имеем на уровне хранилищ. Вот чистыми деньгами будет заниматься наш дубль. Кандидатура жертвенного барана, вернее баранов у меня есть. Детали вам не важны, а мне важно ваше принципиальное согласие.
— Что ж, Натан, мысль разумная. Но всё таки кто будет «Фунтом»?
— Мошка Криссер. А в роли Балаганова и Паниковского — его папаша и старший брат.
— Обоснуй, Натан!
— Пожалуйста. Немного истории. В ноябре тысяча девятьсот шестьдесят второго года папаша Исаак проигрывает в секу восемь тысяч рублей достаточно известному киевскому валютчику Уманскому. Обещает расплатиться в течение недели. Дабы не возвращать карточный долг, пишет одновременно два анонимных доноса — в милицию и комитет. Во время обыска у валютчика изымают три тысячи долларов, одиннадцать тысяч дойчемарок и около килограмма золотых изделий. Исаак проходит по делу как свидетель. По ходу допросов завербован в качестве осведомителя. Псевдоним — Кошка, я так понимаю, ассоциация от обратного (крыса — кошка).
Уманский получает подрасстрельную статью. У меня есть ксерокопии уголовного дела. Оно было довольно шумным. С ведома ЦК материалы публиковались в центральной прессе. Попутно Криссер под видом оказания материальной помощи входит в доверие к жене Уманского, сожительствует с ней и, одновременно, с их несовершеннолетней дочерью. При натурализации в Штатах предложил ФБР сотрудничество в том же качестве.
— Сожителя?
— Нет, Сергей, осведомителя! Ещё что-нибудь по Исааку? Или перейдём от папы к старшему брату?
— Что, и у этого рыльце в пушку?

-253-

— Как говорят англичане, «у каждого дома есть свой скелет в шкафу». Блуд и мелкое хулиганство по пьянке мы в расчёт не берём. Заказные статьи для обкома партии тоже. В конце концов, не даром же спорят, чья профессия древнее — проститутки или журналиста?
— Поменьше философии, Натан. Есть что-то конкретное за Лёвой?
— Шантаж с использованием компрометирующих фотографий, организация во время перестройки канала по переправке девушек в публичные дома Израиля.
— Натан, это бизнес. Не очень чистый, но бизнес. Чем на крючке будем держать журналиста?
— Есть маленькая зацепочка. В прошлом году засветился наш герой в одной сомнительной операции по отмыванию денег. И сумма-то была не очень большая — два миллиона, но деньги грязные — таджикская наркота. У него в этом регионе связи с юности остались. И кличка соответствующая — Альпинист. Свою долю — восемьдесят тысяч — Лёва хранит в абонируемой ячейке. Естественно, никаких налогов с этих денег он не уплатил.
— Ну, это уже серьёзно, — Сергей встал, потянулся, потом, оглянувшись на Натана, извинился — устал чертовски. Что это мы всё время негатив и негатив. А положительное что-нибудь в этой семье есть?
— Да, реакция Вассермана у Альпиниста! — ответил я на полном серьёзе.
Сергей расхохотался, вспомнив старый анекдот. Володя же в нашем веселье участия не принял. Напоминание о фиаско, полученном в недавнем прошлом от семьи Криссеров, никак не добавило ему оптимизма. Да и кому было бы приятно в такой ситуации…
— Что ж, предложение дельное. Володя, ты за? Тем более, что Натан предлагает для них расплату за подлость в рассрочку. Когда начнёт функционировать контора?
— Организовывать процесс буду постепенно. Первый этап через две—три недели. А возникнут «Рога и копыта», ну, скажем, за восемь—девять месяцев до критической точки, обозначенной на Володиной диаграмме. Моя интуиция подсказывает, что подставятся Криссеры сами. Такова ментальность семейки.

-254-

Начнут химичить с качеством бензина, со счётчиками, отмывать через фирму «левые деньги». И, в конце концов, лягут под мафию или ФБР. Но шанс оставаться порядочными джентельменами мы даём пятьдесят на пятьдесят. Так что совесть нас мучить не должна. «Балкан Петрол» же через полтора года должна принадлежать «Рогам и копытам». Иначе с двенадцатым ударом часов карета превратится в тыкву!
Зачем я это сказал? Ребята явно не уловили аллегории. Какая карета? Какая тыква? Чудит старикан!
— Натан, а если не следовать твоему сценарию и оставить всё как есть?
— Володя, нам криминальной войны не выдержать. Силы уж больно не равны. И ложиться под мафию или под федералов я лично не желаю. Копают и те и другие достаточно глубоко. Думаю, что и Сергей придерживается такого же мнения.
— Принято, — Сергей резко встал с кресла. — В субботу прошу ко мне на ужин в ресторан по-домашнему, неофициально.
Володя молча кивнул. Не понравилось мне его сегодняшнее настроение в конце совещания. А, может, и он просто сел в свою карету памяти?
Ах, белая карета! Белая карета… Вы поедете на бал?

-255-