Нарезка 3. Башне газпрома посвящается

- Садись, - сказал он, - Маша здесь каждый день пол моет.
Я села, и он сел рядом.
Лифт мерно покачивался, и детеныши неожиданно заснули. Октябрин молчал и смотрел в никуда.
- Октябрин, - сказала я.
- Не называй меня по имени, - неожиданно отреагировал он, - Ненавижу свое имя.
- Хорошо, - сказала я, - Я просто хотела сказать, что ты так здорово выступаешь перед людьми, все так слушали, тебе президентом надо быть.
- Смешно! - ответил он.
- У вас тут все отлично организовано, и этот бункер волшебный - ведь это все на тебе держится, - продолжала я, и ведь говорила то, что думаю.
- Не надо меня хвалить, - ответил он, - Я вижу, что совершаю одни только ошибки, и скоро все окончательно разрушится.
- А почему ты ничего такого не предпримешь, чтобы все исправить? - спросила я, - Ты же все умеешь, даже какой-то энергетический купол делать, как все говорят.
Он помолчал и ответил:
- Я ничего, совершенно ничего не могу изменить. Сначала, когда я только начал это понимать, меня это раздражало, я пытался сопротивляться. Но прошло столько лет, и я решил – лучше смириться. Чтобы я ни делал, обстоятельства организуются против меня вне всякой логики. Когда я выхожу наверх, за меня все решает государство. Когда я в бункере - он мне диктует свою волю. Бункер тут сто тысяч лет стоит, или еще больше. А я здесь только на время. Так что сопротивляться бесполезно.
- А что же тогда делать, - спросила я.
- Ну, можно просто жить, чтобы самому не было противно. Вот и все, - ответил он и посмотрел на спящих детенышей, - Положи их на пол.
- А они не замерзнут? - подумала я вслух.
- Нет, они же на снегу могут спать, - улыбнулся он.
- Хорошо, - сказала я и переложила их в угол лифта, с трудом отцепив от одежды их черные коготки.
- Они тебе всю одежду испортили, - отметил Октябрин, - Когда приедем наверх, зомби-Маша выдаст тебе новую.
И еще он сказал:
- Ты у нас осталась не потому, что мы правильно живем. Ты осталась ради меня.
- Да, - ответила я, - Это - одна из причин.
А потом подумала и сказала:
- Нет, это - единственная причина.
И тогда он произнес: «Иди ко мне». И это был единственный раз, когда мы были вместе.
- Да, за такое счастье придется заплатить страшную цену, - сказал он, когда мы вышли из лифта.
- Как это, - не поняла я, перестав глупо улыбаться.
- Скоро узнаешь, - было ответом, - Просто весы настроены не в мою пользу, и за маленькие удовольствия я всегда платил большими неприятностями. А что мне преподнесут сейчас, я даже боюсь себе представить.
И через секунду я поняла, что имелось в виду. Мы вошли в квартирку наверху, и нас встретила зомби-Маша словами:
- В дверь сильно стучат.
- Ну вот, я об этом и пытался предупредить, - сказал Октябрин и пошел открывать.
На пороге появилась и сразу начала быстро-быстро говорить женщина в оранжевом жилете. У нее была высокая прическа в стиле мадам Помпадур, ловко сложенная  из черных курчавых волос. Из-под оранжевого жилета, застегнутого на черные липучки, кокетливо выбивалось белоснежное пышное жабо. Женщина была очень смуглой, и лицо ее напоминало идола острова Пасхи.
-Я – Самира. А вас здесь не прописано. Кто вам эту квартиру сдать мог? Это - мой дом, я – управдом. Дом сносить будут, бизнесцентр строить! Съезжайте с вещами, завтра с милицией приходить буду! Все жильцы дом освободили, все уехали! Завтра дом сносить будем! Взрывать будем!
 Октябрин стоял и ничего не говорил. Женщина оглядела квартиру и увидела меня с лесными детенышами.
- А это что такое? Откуда вы приехали? Почему дети такие страшные?
- Сама такая, - ответила я.
- Исчезни, - посоветовал ей Октябрин, и она ушла, пятясь, и продолжая повторять:
- Завтра с милицией приходить буду!
На лестничной площадке было необыкновенно темно, хоть глаз выколи.

Октябрин закрыл за ней дверь и сказал:
- Пойдем, проверим. Не может быть, чтобы все съехали. Я же вчера бабку-депутата видел, она ничего про переезд не говорила.  Наоборот, хвалилась - мебель приобрела. Приглашала меня к себе новую обстановку смотреть, и еще селедкой хотела меня угостить, - «Жирная, - говорит, - Пощупай!» Я еле отвязался.
 Мы вышли на лестницу. Дальше все было, как в страшном сне. На черном потолке висела паутина, краска на стенах облупилась, только неприличные надписи напоминали о редком появлении здесь людей. Детеныши страшно испугались запаха гари, водили своими короткими носами во все стороны, до крови впивались в меня через одежду. Все двери квартир были открыты, внутри зияли темные, нежилые, абсолютно пустые помещения, некоторые - со следами пожара. Иногда нам на глаза попадались брошенные предметы, невинная абсурдность которых усугубляла ужас происходящего. В одной квартире была натянута веревка, и на фоне разбитых окон сушились красивые клетчатые носки. Переступая через следы прибывания здесь бомжей и собак, мы вышли через настеж открытую дверь на улицу. Мы отошли от подъезда и поняли, почему во всем доме, кроме квартирки Октябрина, было темно. Весь огромный «сталинский», некогда прекрасный дом был затянут в безобразную зеленую сетку с огромным плакатом - «Реконструкцию дома-памятника ведет жилищное агентство «Маленький принц». И только наши окна были целые, чистые и свободные от сетки. Ко всему прочему, на дворе стояло лето. В отличие от лесных детенышей, я сохранила полное спокойствие. А Октябрин вообще не удивился, он же предупредил, что призойдет что-нибудь страшное.
- Сколько же времени мы пробыли в бункере? - спросила я, не надеясь на ответ.
- Ну, мы это узнаем, если телевизор работает, - ответил Октябрин, и сам себе возразил, – Нет, конечно, не работает, антенну срезали. Еще надо понять, почему это произошло. Может, дед Матвей что-то намутил. Он же все рвался на шестой ярус, а у него и ключи от него могли быть. И еще надо понять, что случилось за это время с остальными нашими.
Так что возвращаемся.
Не только в бункере, но и в квартирке наверху все было так, будто со вчерашнего дня прошел только один день. Маша у плиты варила суп. А посреди комнаты стоял Федя, который спросил:
- Вы куда ходили?
- Скажи, - вместо ответа сказал Октябрин, - Ничего странного не произошло?
- Когда? - удивился Федя.
- С тех пор как закончилось собрание, - пояснил Октябрин.
- Ну, мы редис прореживали. Еще усы у клубники обрезали. Даже Леня Голиков присоединился, и это действительно странно.
- И больше ничего не произошло? - продолжал допрашивать Октябрин, - А дед Матвей где был?
-  Он стоял над душой у Зины Портновой и что-то ей говорил непрерывно, - ответил Федя, - А потом мы захотели есть, и я пришел Машу торопить. И еще мы гулять хотим, вот бы на лыжах покататься.
Как в замедленной съемке Октябрин  опустился на кушетку, схватился за голову и еле-слышно произнес:
- Федя, в окно посмотри…
 У меня нервы сдали, я не могла смотреть, как Федя посмотрит в окно. Я села рядом с Октябрином, слегка придавив одного из детенышей, и стала разглядывать маленькую дырку в линолиуме.
- Не могу больше проводить собрания… Поручу Феде всем рассказать… - шепотом сказал мне Октябрин.
 Между тем Федя не издавал ни единого звука. Я, наконец, посмотрела на него. Он стоял у окна, вцепившись двумя руками подоконник, и продолжал смотреть на улицу, где шелестел молодой листвой убогий худенький тополь.
- Лыжи! - сказал, наконец, Федя, - Ха-ха! Лыжи!
Сказав это, он со всей силы надавил пальцами себе на глаза.
- Прекрати, а то без глаз останешься, - посоветовал ему Октябрин.
- Я использую старинный способ распознавания галлюцинаций, - сообщил Федя, продолжая давить на глаза.
- Лучше теперь выйди в коридор и посмотри, что там происходит, - велел ему Окябрин.
Федя послушно вышел, из-за приоткрытой двери послышался мат.
- Вот, плохая наследственность, - сказал Октябрин, - Я его этому не учил.