Страдания Молодого Уховёрткина

        Миша Уховёрткин сидел на скамейке перед белой дверью и сосредоточенно что-то строчил в блокноте.
        – Войдите, – донеслось из-за двери. Уховёрткин с сожалением закрыл блокнот и поднялся.
        Окулист, сидя за столом, тоже что-то строчил. Он жестом пригласил пациента садиться и надел на него страшную черную конструкцию с двумя линзами.
        – Читайте.
        – Не могу, – сказал Уховёрткин.
        – А теперь? – окулист поменял обе линзы.
        – Шкоро, – прочитал Уховёрткин, – Буквам. Медленно. Настанет. Конец...
        Окулист протер глаза, пытаясь понять, где это написано.
        – Я так вижу, – пояснил Уховёрткин.
        – Известное дело, – согласился окулист. – К психиатру талончик не хотите?

        – Что это за гадость? – спрашивал Уховёрткина верный друг Андрюха, перелистывая кипу бумажек под общим заглавием «Волна/Камень».
        – Это не гадость, – оскорбленно говорил Уховёрткин. – Это история любви Онегина и Ленского.
        – Тьфу, – сомневался верный друг Андрюха.
        Уховёрткин морщился, но писать продолжал.

        – Миша, – говорила Зоя, – я так больше не могу. Я уйду к другому.
        – Иди, – отвечал Уховёрткин, кропая при свете мобильника последнюю главу трехтомника о насилии в детских садах Поволжья. Зоя наклонялась и кричала:
        – Ну что ты пишешь?! «Он нажал на педаль, и луна осталась позади». Миша!
        Уховёрткин качал головой.
        – Ты неправильно читаешь. Тут нельзя ничего менять, здесь душа всего романа.
        Зоя теребила листки.
        – Мрак. Почему все так грустно? Миша! Откуда в тебе столько негатива?
        – Не хочешь, не читай, – говорил Уховёрткин. – Ты видишь только слова.

        Ночью ему приснился китайский покровитель литературы Куй.
        – Я вам, сударь, вставлю метафоры Пришвина, – строго сказал он.
        – Ах, – слабым голосом возразил Уховёрткин, – неужели Пришвина?
        – Несомненно, – сказал Куй. – В такие места вставлю...
        Уховёрткин проснулся от собственных междометий.

        Он попытался исправиться и написать повесть о наркоманке и проститутке, которую случайно снял разлученный с нею в далеком детстве брат, который тут же ее узнал, подарил ей большого плюшевого мишку и обещал, что когда они наконец покинут этот жестокий мир и станут ангелами-хранителями, но на этом месте верный друг Андрюха от умиления потерял сознание и вывалился в окно.
        – Да, – сказал верный друг Андрюха, потирая ушибленное плечо. – А здорово, что ты живешь на первом этаже.
        – Что, повесть совсем плохая? – спросил Уховёрткин.
        – Михаил, – честно ответил верный друг Андрюха. – Позитив – не твое.
        Глаза Уховёрткина злобно вспыхнули.
        – Посмотрим, – сказал он.

        Он смешал метол с гидрохиноном, добавил воды и стал опускать в получившийся раствор свои рассказы, бормоча «позитив... позитив...». Затем окунул рассказы в фиксаж и, прошипев «будет вам наутро позитив», цинично утопил их в теплой ванне, где багровые лучи лампы окрашивали воду в таинственно-кровавый цвет.
        Он заканчивал экзекуцию, развешивая несчастные листочки на бельевой веревке и трясясь в ужасе от содеянного.

        – Михаил! – сказал верный друг Андрюха. – Твой язык значительно улучшился, – он потряс девственно-белым листом, на котором когда-то располагалась первая глава «Волны/Камня».
        Уховёрткин сидел и грыз ногти, отплевываясь и почесываясь. Когда верный друг Андрюха ушел, Уховёрткин собрал все листочки и сжег. При этом он адски хохотал и неистово крестился. Через неделю Уховёрткин исчез.

        Зоя полагала, что Уховёрткин попал в сумасшедший дом, и там из него наконец сделают человека.
        Но это вряд ли. Верный друг Андрюха говорил, что Уховёрткина забрали американцы для создания Прибора Негативного Видения.
        Нанотехнологии, понимаешь.