Откровение Белой Двери

Вы не верите, что у нас есть глаза, уши и душа?

Или  думаете, что двери не страдают от дурного обращения с ними? А может, вы совсем не думаете о тех, кого касается ваша ладонь? Хорошо, тогда я  вам приоткрою дверь в свою тайну.

Интересно было бы подсчитать – сколько раз за день ко мне прикасается рука человека? Сколько раз меня бесцеремонно толкают, дергают, пинают, придерживают рукой или ногой? Или еще хуже, когда судорожно раскачивают туда-сюда, словно трудно догадаться – в какую сторону я открываюсь?

Моим хозяевам в голову не приходит простая мысль – повесить по табличке или наклейке с подсказкой по обе мои стороны. И людям было бы понятнее, и мне не так больно.

Летом еще терпимо, так как худеют не только женщины, но и двери. Теплый ветер и солнечные лучи творят со мной чудеса, и я становлюсь стройнее и подвижнее, правда, более суховатой. Но это почти незаметно для посторонних.

Конечно, я уже не могу конкурировать с современными дверьми – они изящнее,  откровенно-прозрачны и легковесны. Но я стараюсь изо всех сил не потерять свое рабочее место и остаться без петель, поэтому с готовностью открываюсь от легкого дуновения ветерка  перед всеми входящими сюда.

Мимо меня порхают полуголые и похудевшие женщины, словно разноцветные бабочки. Старики уважительно прикасаются ко мне, бережно прикрывают меня, стараясь не создавать лишнего шума. Одни маленькие дети глядят на меня настороженно, боязливо цепляясь за руку сопровождающих их людей.

Странно, почему малыши боятся белых дверей? Или у них уже имеется первый горький опыт, который напоминает им о том, что за дверью, кроме радости, их может поджидать боль и огорчение? Не могу объяснить этот феномен, но дети часто упираются и плачут, увидев меня. Если бы у меня были руки и сердце, то я положила бы руку на сердце и поклялась бы, что нет моей вины в  детских страхах! А за то, что творится за моей спиной я ответственности не несу.

И так, как вы уже  догадались, летом моя жизнь достаточно прекрасна – народ в большинстве своем  наслаждается летним сезоном и особо не спешит меня беспокоить.

И я любуюсь с одной стороны полупустым коридором, голыми животами местных красавиц, улыбками персонала. С другой стороны я вижу двор, залитый солнечным светом, пышные кусты, шикарные автомобили. И я легкомысленно раскачиваюсь на петлях, испытывая почти неземное блаженство.

Но лето не вечно, почему-то оно всегда уходит быстрее, чем этого от него ожидают люди.

В этом году оно ушло по-английски, не прощаясь. Никто не хотел в это поверить и  по утрам с надеждой все обращали  взоры на термометры. А вдруг лето вспомнило, что подарило мало тепла людям и решило вернуться назад? Но по утрам  небо было похоже на огромный серый зонт, а затяжные дожди смывали  с пыльных тротуаров серых улиц людскую надежду.

К концу лета улыбок стало меньше. По-прежнему на улицах улыбались только дети, не взирая на занудливый дождь. Они с наслаждением шлепали красочными  резиновыми сапожками по лужам и слизывали с губ прохладные капельки дождя. Но стоило им приблизиться ко мне, белой двери, как улыбки сползали с загорелых личиков, и только несмышленные груднички улыбались мне беззубыми ртами.

От сырости я опять распухла и с трудом помещалась в дверном проеме. У меня, как и многих женщин, начиналась Великая Осенняя Депрессия. Они становились ворчливее и раздражительнее, а старалась сдерживать свой скрип, похожий на вопль.

Хорошенькие мамочки, пытаясь войти в помещение,  врезались в меня детскими колясками! Они таранили меня, не обращая внимания на то, что крохотные ножки в колясках  подлетали кверху от неожиданных толчков. Я видела застывшие от страха личики ангелов, слышала оглушительный рев и видела полное безразличие на молодых женских лицах.

Женщины в возрасте и старушки осуждающе смотрели вслед молодым мамашам. А те прихорошавались в вестибюле перед  большим зеркалом, видя в отражении только себя. Вероятно, современные матери тяжело привыкают к присутствию нового человечка в их беспечной жизни. Или в колясках просто лежали  случайные и нежданные дети.

Малышей пугает  большое скопление чужих людей, которые издают непонятные резкие звуки. Они  боятся остаться одни в незнакомом мире, не видя  из  глубоких колясок своих мам и стараются привлечь к себе их внимание писком, криком, ревом. Но никто с ними не хочет общаться – одни матери заняты болтовней по мобильникам, другие беседуют с такими же красивыми и безразличными женщинами.

Мне жаль этих, никому не нужных нарядно одетых деток, и мой скрип похож на стон.

К вечеру коридор пустеет. Последние мамаши спешат домой – прием закончен. Я любуюсь ладненькой стройной  девочкой, которая выходит из  лифта. Она похожа на ангела с длинными белокурыми волосами. В коляске прелестная девочка полутора лет – мамина копия. Она устала и потихоньку хнычет. Может, хочет пить или спать.
И вдруг в тишине коридора раздается жуткий вопль Дьяволицы:

 - Закрой рот, сказала! Засранка! А, ну, заткнись, а то как е*ану сейчас по морде!

Детское хныканье переходит в визг.

 Дьяволица с перекошенным лицом выдергивает маленького ангела из коляски и неистово лупит его по крохотной попке.

- А, ну, спать! Спаааать! Быстро! Спать легла! Кому сказала? Шапку поправила! Быстро, я сказала! Не так! Щас получишь по харе! Глаза закрыть! Быстро!

Девочку не слышно, она молча давится слезами, кашляет и жмурит испуганные карие глазки.

Дьяволица раздраженно поправляет свои густые волосы и катит коляску по пустынному коридору, набирая скорость.
 
Я от страха сжимаюсь.

Бац! Бац!
Коляска дважды с силой врезается в меня. Я отлетаю в сторону, успев заметить ужас на зареванном личике  белокурого ангела. Ребенок боится снова заплакать, а я боюсь за этот агрессивный сумасшедший мир.

И думаю о том моменте, когда повзрослевший маленький ангел превратится в прекрасную молодую чертовку, которая вышвырнет за дверь  дома недееспособную истеричную старую Дьяволицу. Они уходят, я захлапываюсь за ними, едва переводя дыхание.

И вновь  открываются двери лифта.

И опять выходит молодая нимфа с коляской.

И малыш в коляске начинает хныкать.
 
О, боги! Я замираю от ужаса.

И вдруг  эхо пустого коридора разносит ангельский голос, который льет,  словно с небес:

- Не плачь, мой сладенький, мамочка с тобой. Сейчас мы оденемся и поедем на улочку. Тебе жарко здесь, да? Да, я знаю, мой милый. Подержи бутылочку своими ручками, пока мамочка курточку свою наденет. Попил, мой зайчик? Давай, я твои глазки вытру. Вот, какой ты у меня хорошенький, - продолжая ворковать, молодая женщина повезла к выходу коляску.

Я приготовилась к привычному удару ниже пояса.

Но теплая  женская   рука заботливо отодвинула меня в сторону, пропуская вперед коляску со своим желанным сыном, который мне улыбнулся на прощание.

Я долго, до боли в глазах, смотрела вслед  улыбающей  женщине и настоящей матери, увозившей в прекрасный мир свое любимое дитя.