О настоящем...

Он накрыл себя тёплым коричнево-бордовым покрывалом и уткнулся в подушку. На прикроватном столике парил чёрный кофе, рядом лежал томик Чехова и сладкая булочка с маком, покрытая шоколадом. Время тикало, стрелки спешили, догоняя одну за другой… Было слышно отдельно секундную, минутную… Тяжёлые тёмно-малиновые шторы с золотистым узором висели грузно и мрачно, хотя и были предназначены вещать о состоятельности хозяина дома. Тусклая лампа позади дивана, чёрно-зелёные подушки разбросанные по полу… За окном уже не лето и не день…
Стемнело. Кофе больше не манил своим ароматом. Он уже не томился в думах, а тихо спал.
Короткий, но пронзительный звонок будильника. Сонный и неотдохнувший он встал быстро. Накинул халат, воткнулся в тапки. Глоток ледяного кофе и ванную.
Пройдя минуту по переходу в жутком освещении, с обскобленными стенами, мусором на полу, он понял, что вокруг него ничего, пустота, ненужность, неважность… Всё, что примыкало к его взгляду было абсолютно безнадобным.  Он думал о лете, о прекрасном месте на земле, где птицы поют, а не стонут от боли, где воздухом дышишь, а не задыхаешься, где минута – сказка, а жизнь – наслажденье. Поднявшись на улицу, он поднял воротник куртки, немного съёжился и, переступая лужи, пошёл на работу на автопилоте. Глупо было мечтать, что и здесь возможна жизнь. Суету, мелькание машин, мигание светофоров, вспышки неона, шум отовсюду нельзя называть жизнью. Жизнь – это совеем иное, совсем… Совершенство зелёного цвета в вековых елях, свежесть воды в реке, запах скошенной травы, скрип половиц в избе… Вот жизнь!
Минуя большую половину пути он по-прежнему был в размышлениях, на лице читалось разочарование и негодование.
Та изба стояла в самом центре деревни, тогда ещё большой и густо населённой! Его бабушка была юной и скромной девушкой, за которой ухаживало несколько парней. Но выбор был за ней. Родились дети. Один из которых захотел другой жизни. Рванул в город. Где по сей день и живёт, считая своё существование жизнью. Его же сын не видел ничего естественнее фонтана на ВДНХ, не ел ничего вкуснее ход-дога, и максимальная вылазка на природу заключалась в прогулке по Царицынскому парку до поездки в деревню в возрасте 18 лет. Какого же было его удивление, когда он оказался вплотную к природе. Когда его губ коснулось белое холодное молоко не из пакета, когда выйдя в овин, по щекам потекло солнечное тепло, а в ушах слышно было жужжание оводов, когда местные ребята позвали его на сенокос и он узнал что такое бянка… тогда он понял, что вовсе не жил. Что тупое времяпрепровождения в офисе, в клубах, за компом ему не приносили таких эмоций! Столько невмещающегося счастья, бескрайних ощущений чего-то настоящего, большого и чистого. Несравнимо с любовью к вещам, к впечатлениям от загранпоездок, от писем восторженных читателей и рецензий других писателей. Да, он был писателем. Молодым, никому ещё неизвестным. Писал о том, что его волновало, что вскруживало голову, что заставляло биться сердце сильнее. Но теперь он понял, что всё прежнее пустое. Не стоящее внимания. Теперь он знал, о чём писать. Что будет действительно кричать, трогать, вызывать бурю эмоций. У кого-то от ностальгии, у других от новизны…
Оказавшись в офисе, сразу включив компьютер, не снимая верхней одежды, он заварил себе кофе. Минуту смотрел в окно, представляя себя там, где ему было хорошо. Мгновение и строки побежали чернить лист Вордовского документа.
А потом его узнают. Непременно узнают. И все будут понимать какой он молодец! Но только поймут ли его?