Лаковые места

Пётр Сергеевич долго сидел на берегу, пытаясь найти хоть что-то прекрасное в кругах на воде. Он бросал плоские камушки, нарушая водную гладь. Его мысли были о ничтожности одной отдельно взятой человеческой жизни. Потеряться в истории после своей кончины – вот всё, что суждено человеку. Кто-то останется на страницах книг, кто-то сам эти страницы напишет, а чьё-то имя со временем сотрёт косой дождь с надгробной дощечки.
Степан Игнатьич и Василий Егорыч не были любителями терять время. Они, вооружившись охотничьими ружьями, с десяток патронами и воодушевленческим видом, отправились бродить по лесу в поисках добычи. На них нагружались, теряясь в темноте тайги, вывернутые с корнем деревья, под сапогами хрустящие ветки показывали дорогу, полевые фиалки смотрели на них своими яркими лепестками и будто шептали: «Сорви букетик!..», над головами их склонялись тяжёлые тёмно-зелёные ветви вековых елей, будто бы укрывая охотников.
От праздного любопытства Пётр Сергеевич искал в отражении реки звёзды. Ещё только смеркалось, но в августе в это время суток звёзды уже хорошо видны. С одной стороны небосвода уже горела оранжевым отражённым светом луна, с другой ложилось спать солнце. Облака окутывали и укутывали светило, помогая ночи наступить скорее.
Охотники стали выбираться из чащи леса. Степан Игнатьич, полный, краснощёкий мужичок, с непритягательной улыбкой и маленькими глазками, перекатывался через коряги, а за поясом у него была пострелянная утка. Он тяжело пыхтел, старясь успеть до заката к реке. Ведь там уже и костерок, и лежанка из войлока и Пётр Сергеевич должен был сварить уху.
Сам Пётр Сергеевич пребывал в унынии. Ему было не до ловли рыбы, не говоря уже об ухе. Его внезапно осенило, что костёр уже прогорел и надо бы подложить дровишек. Но и за хворостом он не ходил, а идти сейчас смысла не было. Всё отсырело. Пётр Сергеевич озяб, и что-то надо было делать, ведь его оставили за кострового. Судорожно он стал метаться и собирать еловые шишки, бросать их в костёр. Однако, его попытки развести костёр заново были тщетны.
Тёмная высокая фигура показалась у кромки леса. Это был Василий Егорыч. Его мощные руки обхватывали  ствол старого сухого дерева, а практичность и  запасливость повлияли на то, что бревно он всё же дотащил до их места дислокации.
- Замечательно, Василий! - воскликнул Пётр Сергеевич, - Это как раз очень кстати, дорогой!
Василий Егорыч был приятно удивлён тому, что его поступок оценили. Он просто подумал, что старая берёзка пригодилась бы в качестве сидушки. Его всегда осуждали, указывали на чрезмерную скурпулёзность, сверхпунктуальность, педантичность, экономичность, прагматичность, продуманность и бережливость. А тут он просто притащил деревяшку, и его не просто не попрекнули в том, что он что-то припёр, а ещё и дали неоднозначно понять, что это весьма кстати.
Его глаза стали ярко красными, когда трухлявая берёзка оказалась в костре, пламя воссияло и всем стало теплее.  Степан Игнатьич спешил освободить утку от перьев, дабы приготовить её на ужин, поскольку уха отменилась из-за томных воздыханий и долгих размышлений Петра Сергеевича у воды. Котелок весело покачивался над огнём, вода в нём закипала.
- Петруш, завари чайку! – учитальским тоном Степан Игнатьич.
Пётр Сергеевич достал из рюкзака заварку, бухнул всю её в котелок. Наш запасливый добытчик Василий Егорыч достал из своего кармана веточки брусники и листочки земляники.
- Добавь, Петруш! – указывая на котелок пробасил Василий Егорыч.
Пётр Сергеевич был помладше своих друзей на пяток лет, потому в их ёмкой компании уже давно было нормальным, что доминировали Степан Игнатьич и Василий Егорыч. Пётр Сергеевич смотрел на костёр, подносил руки к огню, надеясь скорее согреться. Стрекотали кузнечики, те, что ещё не спали, туман начинал струиться по реке, звёзд в отражении водной глади уже было не видать, жёлто-розовая полосочка неба над рекой ещё не давала пейзажу стать холодным. Пётр Сергеевич резко повернулся к реке и шёпотом проговорил: Лаковые места!..
- Почему лаковые? - спросил Степан Игнатьич.
- Не знаю, просто выразить словами эту красоту, передать запах, ощущения этой секунды я не в силах иными словами. В голову бъётся: «Лаковые места».
Друзья приготовили утку, согрелись у огня, расположились на войлочных лежаках, укрывшись брезентом, окунулись в себя. Их умы здесь отдыхали. Но каждый уделил внимание странной характеристике Пётра Сергеевича этого места.
- Лаковые места… - думал про себя каждый, - почему лаковые?..
С мыслями о прекрасном небе, чудной реке, волшебном лесе, тёплом от костра войлоке, о дружеской спине рядом, о времени, которое они могли подарить только себе и о том, что эти места лаковые они потихоньку заснули… И лишь один Пётр Сергеевич мучался своим извечным вопросом о ничтожности человеческого существования, ему представлялись круги на воде, туман, тяжёлые громадные ели, радостные глаза Василия Егорыча, приятная только ему улыбка Степана Игнатьича. Вспомнилась жена, молодая, красивая… Она, наверно, теперь читала у камина в натопленной гостиной. Весь их маленький домик был окружен ныне садовыми ромашками и цветами топинамбура. Василина Аркадьевна была душевным и очень чистым человеком, и скоро уже готова была подарить мужу сына. Она робко ждала своего супруга из похода.
И рядом дружеские плечи. Друзья детства. Они спят. Возможно, уже спят.
- Что может быть ценнее и прекраснее? – думал Пётр Сергеевич. На его лице появилась улыбка, и он понял, глядя на небо, что всё самое важное в его жизни есть, а после его смерти останется его сын и тёплые воспоминания о нём самом.