Дар Огневушки. Глава 3. Сватовство

 
 Как жили мать с дочерью на отшибе, так и держались все года особняком. Ни с кем в посёлке  дружбы  не свели. В церковь по воскресениям,  да православным праздникам являлись аккуратно, завсегда вдвоём, а на поселковых празднованиях - гуляниях их селяне никогда  не видели.
 Дочь Ирины между тем незаметно достигла известного возраста. Соседские  девчата, ровесницы Паши, из старательских дочек, иной раз, поначалу-то,  к ним в отдалённую избу захаживали.  Румяные, нарядные, в цветастых ярких полушалочках, да модных городских сапожках (вместо обычных для Сибири грубых валенок)  зазывали с собой Пашу на вечёрки, или весёлые супрядки за околицей  с местными парнями. Мать тихо, но с беспрекословной твёрдостью гостьям отказывала.  А девки, хоть  поудивлялись, да посудачили между собой, жалеючи Параньку, - дескать не весело сидеть в затворницах, однако быстро к ним во двор дорогу позабыли. Так и жила Паша при матери в помощницах, домовничала, да вроде и не больно жаловалась. Взглянет, бывало на весёлую гурьбу молодёжи, которая с песнями, да балалайками, валит мимо её двора,  иной раз повздыхает украдкой - и будет... Однако, жили дочка с матерью, как будто и дружно, и ладно. А дочь перед матерью отродясь не таилась, не скрытничала.

   Да только о том, что Фрол, младший сын старосты Корнеева, глаз на Пашу положил, Ирина всё одно узнала  последней. От самого Корнеева старшего и узнала.
Тогда, когда староста  заглянул к ним в избёнку вечером, в начале декабря…
 
  В тот злополучный год  Фрол первый раз ходил в старанье вместе со старшими  братьями. До этого его по малолетству-то  не подряжали. А минувшей  весной, завербовался парнишка в промывательщики, да и пошёл. А после воротился  Фролка  осенью в посёлок с невеликими деньгами, да вдобавок шибко маясь застуженными ногами и спиной.
  В те времена  рабочие на золотых приисках подряжались в работу  артелями – забойщики( те, что поопытнее, да посильней – тем хорошо платили), свальщики, возчики гальки и песка, да промывальщики – эти стояли всю смену в воде по колено, вымывая в сите примеси из золотой крупицы. Последняя  работа была не всем по силам, шли на неё, надеясь на своё сибирское здоровье, да ловкость рук, да потайной карман. Бывало и, действительно, тем,  кто поопытнее кое-что перепадало. Но в промывальщиках, как правило, подолгу не задерживались.
  Фрол же когда вернулся в отеческий дом –  так сразу и слёг. Корнеевы, не долго раздумывая,  послали за Ириной. Знахарка сразу поспешила к старосте, да не одна,  но вместе дочкой – Пашута уже всерьёз приобщалась матерью к лекарскому мастерству.
   Ирина, осмотрев болящего, ни слова не сказала, а только поглядела ласково, по-матерински, да улыбнулась ободряюще страдальцу. Да тут же и закипела ведовская работа. Знахарка  густо развела в горшке тёртую редьку с горячим, притомлённым  в печке льняным маслицем, а дочь старательно выкладывала обжигающую кашку  парню на спину, да склонившись,  нашептывала заговор на  все болезные места.
 Фрол - на лежанке, полуголый,  без рубахи,  при виде семнадцатилетней Паши оробел, а после и совсем было впал в краску от прикасания девичьих рук. Потом,  покрытый с ног до головы испариной, уже не от смущенья -  от жжения, да жара,  держался из последних сил, стискивал зубы, но не  стонал,  не жалобился.  Тётка Ирина  поглядела на парнишку с одобрением.  Да сказала, поворотившись к дочери : «Мужик! Как есть мужик!» А старосте Корнееву  пообещала, что через недельку непременно встанет Фрол Терентьевич… Так заходили Паша с матерью ещё денька четыре – с ядрёными примочками и  мазями, и оборачивали парню ноги в полотняные бинты с горячей солью.  Фрол же  на Пашу всё исподтишка, украдкою поглядывал…
 
 А  как поднялся парень на ноги, как  начал выходить из дому, принялся Фролка  подкарауливать Пашу повсюду – то в лавке, то на улице, а то уже и возле самого её дома, спрятавшись от глаз Ирины за забор. Подкараулит, подойдёт, в лицо заглянет, да и  подарочек какой-нибудь ей в руку сунет – то бусы, то платочек, а то кулёчек леденцов. Паше  с того бывало  и неловко и смешно, однако матери она об этом отчего-то  не сказывала.
 А как-то вечером, внезапно появившись из  потёмок, возле избы,  Фрол подошёл к ней,  ухватил за плечи  и,  наклонившись к самому  лицу,   шепнул, обдав жарким дыханием:
-  Мамке скажи, что я сватов пришлю.
Да после сказанного притянул её к себе и впился в губы жадным, страстным неумелым ещё поцелуем…

 Вместо сватов пришёл Терентий Силыч – сам староста Корнеев. Зашёл, снял с головы мохнатую енотовую шапку, встряхнул в сенях… В тулупе сел на лавку в горнице.
- Я до тебя Ирина в мыслях ничего дурного не имею.  Ты ведь и сына моего лечила. За то спасибо.
Корнеев помолчал, помял руками шапку. Договорил решительно:
- Но только не родня вы нам.
Ирина слов его сперва не поняла и,  удивляясь, подтвердила:
- А мы и никому здесь не родня.  Живём и помощи ни у кого не спрашиваем. Да ведь и не напрашиваемся ни к кому.
- Не спрашиваем, не напрашиваемся…- Корнеев усмехнулся как-то недобро, криво.
-  А что ежели дочка твоя Фролку  заговором каким приворожила? Кто знает, что она там нашептала… Шептала, бормотала…
Ирина только покачала головой. На что Терентий Силыч строго поднял палец:
-  И всё моё семейство это видело.
Потом подошёл к побледневшей Ирине и положил тяжёлую ладонь ей на плечо.
-  Фрола  женю. Невесту выбрали,  с роднёю обговорено. Корнеевым ни в одном доме не откажут. А девку свою  в строгости держи.
- Куда уж строже…
- Да я не знаю! Умная ты баба,  и лиха ни себе ни дочери, поди, не хочешь? Уж как-нибудь, а постарайся. С  Фролкой же я по-своему  договорюсь.

    Фрола Корнеева, отчаявшись  уговорить по-доброму,  жестоко выпороли, а после заперли и уж до самой свадьбы со двора не отпускали. Девки, ходившие в «предсвадебную субботу» в дом жениха с подарками – бельём, рубахой, да убранным  яркими лентами  сибирским банным веником, так  Фролку  и не видели, и посидев недолго за столом с хозяйкою, Корнеевой, отправились к самой невесте на девичник.
 Отец сосватал за него чернявую Анфиску, из Пахомовых, девку здоровую, родителям послушную, из вполне себе зажиточной старательской семьи. За ней давали и достойное приданое.

 Да только вышла та свадьба не совсем обычной… Два дня как и положено, примерно отгуляли.
  Сидел Фрол Терентьевич во главе стола колодой, лица не поворачивал к невесте. Да наряжённый в алую нарядную рубаху, казался жених бледнее месяца, будто бы не было в молодых его щеках ни кровинки. Разряженный дружка подливал  украдкой в женихову чарку вина, стараясь не попасть при этом на глаза родителю. А  дружкой  на свадьбе стал  один из братьев Корнеевых, потому как никто из товарищей Фрола под дело это  не вызвался. Да ведь и многие из односельчан  к Корнеевым на свадьбу  не пришли. Иные заходили выказать Терентию Силычу почтение, несли подарки, да после под шумок и уходили. Иные же  вовсе назвались больными. Селяне будто бы чего-то опасались, сторожились. Переговариваясь втихоря между собой, ждали неминучего, дурного.
 Ждали, как оказалось,  не напрасно. Дождались.
 http://www.proza.ru/2009/09/26/722