БЫЛЬ

Своим страшим товарищам
 и добрым знакомым посвящаю

Читать при наличии времени
и плохого настроения






Основано на реальных событиях, свидетелем
которых стал гостеприимный житель Грайворонского района
Лошаков А.П.
Соотношение правды и вымысла 20/80
Имена могут совпадать

(Текст без коррекции)

Итак…
БЫЛЬ


Кузьма Аркадьевич вышел на крыльцо сельского совета с сильным желанием потянуться. Оно не было удовлетворено. Следом выходили его работники, выкатилась секретарша, пряча глаза и  увеличивая скорость движения  мимо впереди стоящего «хозяина».

С утра был дождь, но к обеду тучки разошлись, солнышко весело играло бликами на лужах села Дунькино. По центральной площади диагонально и устойчиво двигалась Мария Гавриловна. Ноги Марии  были облачены в черные, резиновые сапоги и основательно ступали по поверхности огромной лужи.

- Эх, Мария! Как бы ты меня переправила через это море, - щурясь на солнышке, обратился к женщине председатель сельсовета.
Мария вынырнула из своих мыслей, обращенные слова эхом докатились до её сознания, прочитались,  возбудили давно спящее. Женщина жила одна.
- А седайтэ, Кузма Аркадьевич, чего-ж! - Мария подошла к крыльцу, испытующе глядя в глаза.
- Ну!
Кузьма Аркадьевич почувствовал резкий толчок детского озорства, который против здравомыслия понес тело в сторону Марии. Ноги пружинками отскочили от последней ступенки и 62 кило сельского руководства оказалось на широкой спине доярки. Руки Марии с быстротой капкана обхватили колени дорогой ноши. Началось движение. Лужа была большой и глубокой. Страх упасть, равно как и страх уронить  делали сцепку почти мертвой.
Подойдя к краю образовавшегося накануне водоема,  Мария Гавриловна глубоким, полным укора и несправедливости голосом произнесла:
- Шож вы, Кузьма Аркадьевич, все мимо да мимо ходыте? Я и поросенка учера заколола, и горилочка у меня е!

Траектория движения Марии по мере сетований на недостаток внимания руководства медленно менялась в сторону от ранее намеченой точки. Руки доярки стиснули колени Кузьмы Аркадьевича еще сильнее, правая нога стала неметь. Впервые за долгое время председатель почувствовал полную неуправляемость процесса. Рефлекторные движения ногами, вызванные инстинктом сохранения жизни и страстным желанием обрести  свободу на дали результата. Женщина была сильнее.
- Мария! Что ты! Что ты! Мария Гавриловна! – это все, что мужское самолюбие позволило произнести Кузьме Аркадьевичу.

Тем временем, происходящее фиксировалось зоркими молодыми глазами представителя трудной и опасной профессии. Лейтенант Лошкарев  стремился изменить укоренившееся в сознании людей убеждение, что работа милиционера может быть видна только со второго взгляда. Сдержав два мощных порыва собственных ног, которые рефлекторно рвались к месту нарушения «порядочка», инспектор успокоил дыхание и продолжил наблюдение. Причины происходящего были не ясны. Версии отсутствовали. Из роившихся в голове статей административного и уголовного кодексов ни одна не подходила к «непонятненькой» ситуации. Житейский опыт ввиду своей скудности стеснялся что–либо подсказать, однако природная интуиция шептала, что опасности для сельской власти нет.

Калитка двора Марии  была открыта толчком женского резинового сапога.  Пес, дремавший поодаль, поднялся, желая освободить хозяйку от наездника, но тут же был смирен пронизывающим взглядом. «Лишний шум здесь не нужен».  Председатель был внесен в «большую» комнату дома. Комната была не большой. Все как у всех: диван, два кресла, журнальный столик, «стенка» с посудой и старыми фотографиями между чашками.  Телевизор украшала ваза с яркими китайскими цветами. Экран прикрыт кружевом, уголком вниз.
- Кузма Аркадьевич, вы толичко покушаете и все! Я мигом, я сейчас. Вы садитеся. Вот вам газетка наша, вот телевизир. Я мигом.

Мария пару раз крутанулась вокруг собственной оси, словно желая освободиться от липнувших к ней предрассудков и исчезла за матерчатыми занавесками дверного проема. 
В течение 15 минут из-за штор доносились разные звуки: скрип, звон посуды, глухой удар,  кряхтение.

Следующий этап был разбит на три действия.
Первое появление Марии частично преобразили хозяйку и стол предполагаемого обеда. Мебель украсил графинчик с белой прозрачной жидкостью, маленькие граненые стаканчики (стопочки), салфетки и вилки. Из под халата  Марии выступала черная плиссированная  юбка, левую руку туго обвил браслет «змейка».

Второе появление. Стол: соленые огурчики, грибочки, нарезка из коровьего языка, холодец. Мария: черная юбка, красная блузка, туфли «лодочка».

Третий, финальный выход. Стол: выложенное пирамидкой картофельное пюре с кусочками мяса по  окружности. Мария: бусы из нанизанных величиной с грецкий орех зеленых шариков, широкий пояс, напоминавший об атрибутах средневековых пиратов, красные клипсы на ушах.
- Ну вот, - выдохнула Мария, присаживаясь к столу.
Глаза пробежали сервировку, рука уверенно обхватила горлышко графина и направила его в первую «стопку». Наливала Матрена лихо и щедро. Кузьма Аркадьевич боролся. Поединок между мужским самолюбием, уязвленным женской мощью и пока еще трезвым рассудком, говорившем, что это форс – мажор ввел приглашенного ступор. На помощь пришла виновница спонтанного события.
- Кузьма Аркадьевич! Ну, шож вы? – Мария протягивала гостю до краев наполненный  «бокал». В глазах блеснул огонек. Внутренняя борьба Кузьмы закончилась желанием возмездия. Память молниеносно воскресила юные, лихие годы, прежние дозы алкоголя, восхищение  товарищей: «… у Кузьмы желудок с оцинковкой! Литру даванёт и хоть бы что». 
- Спасибо, шо зашли! – протянула хозяйка, всеми силами стараясь уверовать в сказанное.
- Хорошо … я тут …это… - начал мямлить гость.
- За Вас, Кузьма Аркадьевич! – Мария дотянулась до стопки гостя, чекнулась и оправила содержимое внутрь пышущего здоровьем и страстью организма.
- Оййхх!... - вилка наколола масленок, который догнал горилку.
С тех времен, когда Кузьма Аркадьевич мог выпить не одну бутылку горячительного, прошло более четверти века. Женитьба на приехавшей  в село учительнице английского языка его остепенила. Виолетта Юрьевна перевернула привычный уклад селян. Вместе с обилием иностранных слов, появившихся в головах деревенских детей, в головах  их родителей появилось не меньше вопросов о причинах столь жертвенных и оттого таких труднообъяснимых поступков, как переезд из города и замужество за Кузьмой. От непривычно интенсивных мыслительных процессов некоторые Дунькинцы впервые испытали  головную боль.

   Однако, память брала свое. Близость к чужой женщине и желание реабилитироваться в собственных глазах разожгли кровь 58-летнего мужчины. Кузьма встал, сдернул кепку.
- За тебя… тоже,-  и по-военному с  прямым локотком опрокинул «фужер».
Обычно в таких случаях Кузьма Аркадьевич издает звук подавившейся травинкой курицы, но сегодня нужно было выглядеть брутально. Гость нахмурил брови, сипло выдохнул.
«Крепка, зараза, надо бы больше разбавить».
Мария же была вполне удовлетворена началом трапезы, так как опасалась, что мало пьющий председатель попросит воды (вместо самогона) либо будет «макать усы».
- Вы кушайте, кушайте Кузьма Аркадьевич. В тарелке гостя образовалось ассорти из имеющихся яств.

Продавив спиртное соленым огурцом, Кузьма пробовал остальное.  Все было вкусно. Хотя, на самом деле, для таких блюд вкус был обычным. Желудок гостя заурчал, выразив удивление поступившими крепкими и острыми продуктами, так как давно привык довольствоваться полусырыми борщами и овощными рагу на постном масле. Прикосновение к запретному щекотало. Виолетта Юрьевна не баловала мужа кулинарными изысками. Она верила в исключительную полезность сыроедения, недоваривания и недопаривания. От обилия фруктов хозяин рано познал метеоризм, который одолевал с закатом солнца и вынудил молодого мужчину освоить навык освобождения от метана «шпионским методом» (имитируя шелест камыша). Супруга была непреклонна и абсолютно убеждена в своей правоте и высокой миссии по отношению к избраннику. В конце концов, Кузьма и желудок капитулировали, получив взамен избавление от тяжести и изжоги.

(Однако, вернемся). Доза домашнего алкоголя притупила остроту нерешенных вопросов местного значения, подчеркнув их бренность и суетность.
- Вкусно, Мария -  выговорил Кузьма, разжевывая тупым железом кусок мяса.
- Стараюся.
«Для кого – ж стараешься-то интересно?» про себя отщелкнул Кузьма.
Мария становилась все привлекательнее. Кузьма знал о трюках «зеленого змия».  Мозг отчаянно сопротивлялся напору гормонов.
- Я сейчас – хозяйка суетливо выбежала в спальню, откуда послышались знакомые звуки. В комнату был торжественно внесен граммофон «ПТ – 3». Игла коснулась винила и Муслим в тысячный раз посвятил свою песнь влюбленным.

Жест, приглашающий кавалера на танец, был уверен и дерзок. Так подают руку альпинисты, когда вытаскивают товарища из разлома.  Энергия Марии поглотила партнера в вихре танца. Потом было несколько подходов к столу, здравицы и пожелания. Самогон без остатка переместился из стеклянного в живые сосуды. Соотношение доз было примерно одинаковым, однако разница в весовых и возрастных категориях сыграла роковую роль.

Кузьма попал  в узкое кресло  с деревянными подлокотниками только благодаря направляющей руке Марии. Горизонт плыл,  столы, стулья и Мария виделись по диагонали.  «Не по уровню» подумал Кузьма. Но, почему-то, ничего не катилось и не падало. Хозяйка напомнила Кузьме Игоря Кио с его невероятными трюками. Кузьма проваливался, медленно летел вниз спиной, но это не пугало. Перед глазами проявлялись улыбающиеся лица работников сельского совета, уборщица с граммофоном, начальник отдела по строительству  с уровнем в руке. «Надо бы подправить, Кузьма», назидательно говорил он председателю. Кузьма ощутил движение вверх. Поддон из под кирпичей устланный матрацами поднимал и нес в сторону. Крановщик Гриша, одетый в клетчатый пиджак директора районного дома культуры, работал бережно. Груз опустили на железнодорожную платформу такую же мягкую и уютную. Платформа докатилась до берега моря. Он лежал у самого прибоя, который шевелил ноги и руки. Волны нежно шептали «Кузма-а-а-а, Кузьма-а-а-а». Но отозваться было выше сил.
Наяву и крановщиком и морем была Мария. Платформой была  кровать со множеством подушек.
 
К вечеру стол был накрыт заново, а из закромов родины извлечены кофе и шоколадные конфеты.
- Кузьма Аркадьевич, пойдемте чайочку - кофейочку  попьем, - робко прикасаясь к плечу гостя проговорила Мария. Кузьма смачно всхрапнул  и повернулся на спину,  распластав руки и ноги как отдыхающий пляже.
- Кузьма Аркадьевич! Кузьма Аркадьевич! Уже вечер! Просыпайтесь, пожалуйста! – неясные звуки и причмокивание.
Мария приподняла руку гостя, отпустила её и земное притяжение подтвердило бесполезность дальнейших попыток привести кавалера в чувство. Безжизненная плеть упала туда, откуда её взяли.
«Ну вот…..» - выдохнула Мария. Слова свалились двумя тяжелыми мешками, набитыми сожалением и обидой.

*  *  *

Призывное мычание коров заменяло сельчанам рёв заводского гудка. Мария спешила на работу. Внутри все перегорело. На дне души, еще пока молодой женщины, толстым пластом лежала нерастраченность, на которую опускался еще один темный слой. Мария уже не спрашивала себя «почему?». Привыкла.   Наступило тяжелое смирение, восприятие произошедшего как данности,  «нормальной» только для неё. Работа и разговоры с деревенскими женщинами подействовали анестезией.

* * *

В кабинет участкового инспектора, лейтенанта милиции Лошкарева постучали. Это случалось редко и было началом чего–то неординарного.
- Можно? – из-за дерева, оббитого дерматином, высунулась половина высокой прически и такого же лба, очков, подведенных губ. По этим признакам страж сельского правопорядка узнал Виолетту Юрьевну.
- Да, да, заходите, Виолетта Юрьевна.
Оказавшись в помещении, учительница вернула дверь в исходное положение и даже более. Так плотно дверь закрывалась только самим участковым, чтобы вогнать ржавый ригель в пазуху косяка.
- Слушаю, Виолетта Юрьевна. Да вы присаживайтесь, - инспектор небрежным жестом указал на стулья. Виолетта Юрьевна села на ближний.
- Понимаете, Кузьма Аркадьевич пропал! – голос  дрогнул.
- Он обычно в обед приходит и к ужину, даже если потом возвращается в сельсовет, - в голову Виолетты Юрьевны некстати влезли мысли о несвежести приготовленных накануне овощных изысках, втиснутых в холодильник «Океан». (В холодильнике Виолетты Юрьевны и Кузьмы Аркадьевича всегда хранилось больше, чем требовалось и кажется, больше, чем он мог вместить. Виолеттой Юрьевной сооружались немыслимые башни из кастрюль,  тарелок, кружек и чашек. Башни стояли под большим наклоном, чем итальянское чудо света,  но не падали. В «Океане» предавалось забвению многое.  Оставленное без внимания давало знать о себе через обоняние хозяев, после чего проводилась тщательная зачистка глубин драгоценной бытовой техники. 
- Так. Ну… и? – вопрос захлопнул дверцу холодильника и вернул учительницу в кабинет.
- Он не пришел ни в обед, ни вечером. И до сих пор его нет. Я вчера вечером решила сходить в сельсовет, но света в окнах не было и дверь закрыта.
Жена председателя заметила, как губы инспектора тронула улыбка.
- ?
- Виюлетта Юрьевна, а разве он вам ничего не сказал. За ним вчера транспорт из района срочно прибыл, - при слове «транспорт» лейтенант  обнажил крепкие молодые зубы.
- Там из обкома товарищ приехал, ну и потребовал к себе некоторых председателей. Кузьма Аркадьевич, на ходу уже, мне говорил, что, скорее всего, вернется только завтра и что оставит Вам записку, но видать домой даже не заезжал. Так что, не волнуйтесь, никуда он не пропал, а временно, так сказать, покинул пределы населенного пункта. На последнем предложении инспектор встал из за стола, давая понять, что вопрос исчерпан.

Глядя в окно, милиционер дождался, пока учительница скроется за поворотом улицы, взял  папку и пошел в противоположную сторону, чтобы встретить Марию.
На обед Мария шла быстрее чем, обычно. Помимо присмотра за хозяйством, нужно было как-то и что-то решать с «затворником». В голове крутились фразы разных сценариев выхода из положения. Уверенности и спокойствия  придавало то, что не осуществился её дурацкий, как она себе признавалась, план. Она поражалась себе вчерашней. Вот уж точно «Ч...меня дернул!».
Поток рассуждений прервал металл голоса власти.   
- Мария Гавриловна! Одну минуточку!

*   *   *

 Луч солнца наполз на глаз Кузьмы и вместе с криком петуха вытащил его из дурмана. Шевеление головы вызвало боль в правом полушарии, сухой язык не лип к губам, вздрагивала печень. Огляделся. Успокоился вспомнив что, где, когда. Тишина. Раздет. Костюм аккуратно висит на   спинке стула. Натянул брюки, «по приборам» пошел на кухню. Фляга с водой, алюминиевый ковшик на крышке. Много раз ловил себя на мысли, что вода самый вкусный напиток. Убедился еще раз. Вышитая  салфетка прикрывала стол с  блинами, вареньем и конфетами.

Кузьма подошел к умывальнику, поднял глаза на прикрепленное  зеркало. Попытался вспомнить, когда в последний раз видел что-то подобное на своих плечах. Перед глазами прощелкали годы, которые говорили, что это было где-то, когда-то и совсем случайно. Лицо требовало воды и мыла,  легкие свежего воздуха. Кузьма не осмелился взять висевшее белоснежное, махровое полотенце, проверил задний карман брюк – носовой платок на месте. Покачиваясь и мягко ступая, направился к выходу. Небольшое усилие – не открывается, чуть приложился плечом – «пошла-а!», но, ровно настолько, насколько позволила расслабленная петля с массивным навесным замком. Во дворе глухо «булькул» пёс.
-  «Ёк–макарёк!!! Заперла!!!» - стук в висках, испарина на лбу.
 - «Ага....приплыли!» - выдохнул Кузьма и опустился на стул у двери.  Мысли подгоняли друг друга. Больше всего Кузьма боялся звонков из района. «Ладно, Колмыков мужик нормальный, если что - отбрехается», - пытался успокоить себя Кузьма, вспоминая про зама. «Надо будет его пригласить потом на «чаёк». Слабое утешение давала мысль о том, что половина районного руководства в отпусках.

Кузьма осмотрелся. Окружавшее вытаскивало из памяти вчерашнюю атмосферу. Вернулся к умывальнику. Бачёк полный, ведро под мойкой пустое.  Хорошо. Вода вернула порцию бодрости телу, частично упорядочила мысли. Алюминиевой расческой, уложил «остатки роскоши». Отражение в зеркале приобретало сходство с привычным обликом. Попытка улыбнуться отозвалась болью в прежнем месте.

Кузьма прошел в «залу». Ходики на стене показывали 9:10, рядом висела черно белая фотография. Родители. На журнальном столике две подшивки «Работницы» и «Крестьянки». Кузьма опустился во «вчерашнее кресло», взял одну из  них, начал машинально перелистывать. Некоторые страницы, особенно в местах рубрик кройки и шитья аккуратно вырезаны. На полях рассказов сделаны пометки. Это было неожиданно.
-«Ну и маскарад! Зачем? Выставляет себя «простухой - толстухой». Кому это надо!? Её «подруги» и буквы–то давно забыли, если и знали вообще. А все: «…давай Машка! Давай! Молодец!» подбивают её на дрянь всякую, а потом смеются да пальцем тычут. Подруженьки – етить вашу за ногу! Да и голова твоя где, Машка!? – начал он разговор с воображаемой  хозяйкой, -  годочки-то ить тикают, а не при мужике все. Читаешь ведь рассказики, думаешь о чем-то. Скольких мужиков уже отпугнула то! На пролом все! Напролом! Вот и наломала, дальше некуда. Аж на советскую власть покусилась! – Кузьма внутренне рассмеялся. Дальше заговорил первый секретарь райкома: «Плохо ты знаешь людей Кузьма Аркадьевич! Не вникаешь,  так сказать в их повседневную жизнь, не интересуешься!» Разыгрывая остаток воображаемой встречи с райкомовским боссом, Кузьма откинулся на мягкую спинку и задремал.

 Резкий хлопок калитки сдернул Кузьму из невесомости в кресло. Послышались торопливые шаги, звук вставляемого в замок ключа. Кузьма быстро встал, посмотрел на место где сидел, по привычке проверяя, не вывалилось ли чего из неглубоких карманов,  глянул на свой силуэт в стекле и двинулся к выходу.
Мария  заходила  в дом  опустив голову, и когда глаза набежали на стоящие председательские ботинки, женщина вскинулась.
- Ой, Кузьма Аркадьевич, я думала вы еще …. – мысль о том, что уже обед оборвала начатую фразу. 
- Да, нет, я уже …. ты… это… Мария извини, перебрал я вчера малость.
- Ой, да что Вы! Вы меня простите, Кузьма Аркадьевич, Вы! – голос Марии дрогнул, глаза блеснули, - дура я, дура! – крупные слезы скатились по щекам. Мария отвернулась и отошла в сторону, вытирая  глаза накинутым на плечи платком.
- Дура – уже тихо выдавила женщина.
- Так, Мария ты… это… прекрати – мозг лихорадочно перебирал слова и фразы, которые могли бы прийтись к месту -  безрезультатно. Нестандарт ситуации, женские эмоции и собственное дурацкое  положение образовали огромный сумбур в похмельном мозгу Кузьмы Аркадьевича.  Выручил страдающий организм.
- Маш ….ты …. это… чайку поставь, а? –  произнесли нокаутированные  внутренние органы.
- Ага, сейчас, я мигом. –  Мария скрылась на кухне. Кузьма медленно пошел следом, соображая как можно объясниться с женщиной. Мария зажгла газ  и на секунду замерла, и прежде чем поставить чайник … - Я участкового встретила.
Сердце Кузьмы Аркадьевича подпрыгнуло, волнение подкатило к горлу. Глаза кричали: «что случилось???!!!».
- Он сказал передать, шо вы в командировке в районе, будете в селе после обеда. Жена, Виолетта Юрьевна к нему обращалась, потеряла вас.
- Понял,- Кузьма нахмурился и опустил голову.
- Кузьма Аркадьевич, вы не волнуйтесь, участковый все там вроде правильно ей сказал, как надо. С района не звонили, сказал.
- Спасибо, Маш. 
Затянувшаяся пауза рождала сочувствие. «Все у неё на местах, руки золотые, дом как на картинке». Может быть и сам бы женился если бы холост был, да помоложе. Кузьма находил в ней то, что ему самому остро не хватало - простого порядка и уюта в доме. Может от того и проявилось искреннее сопереживание к судьбе этой женщины. Он понимал, что его проблемы –  это легкий дымок, который вырвавшись наружу, вмиг растает, а она останется с еще более утяжеленным грузом женской тоски.
- Ты это…,Маш….я вот что хотел сказать – Кузьма неестественно кашлянул в кулак, - ты хорошая баба…ну женщина, у тебя все на местах,- Кузьма окинул глазами вокруг, - все как надо. Ты будь собой что-ли, не гляди на подруг своих. Да и не подруги они тебе…а так …  И не баба ты вовсе, а женщина  умная и красивая.
Если бы заговорил её хряк Борька, Мария удивилась бы меньше, чем услышать такое от председателя.
- Я только хотел сказать, что с мужиком не так дело иметь надо, мужик  таких пужается.
- Каких? – протянула Мария, присаживаясь на край стула. Слёзы стояли в глазах.
- Ну-у… понимаешь, нельзя вот так - «на аркане и в загон». Мы ведь хошь топором рублены, но все-ж люди. Ведь мужик должен хозяином быть, сильнее бабы. Дай ему это, хотя бы спервоначалу, а потом уж дело ваше.
Мария опустила глаза, руки перебирали оборки платка.
- Я пойду,- Кузьма поднялся, застегнул пиджак и направился к двери.
- Вы дворами можете.
- Спасибо, Мария.

* * *

Кузьма Аркадьевич вернулся домой без четверти три по полудню. Передвигаться пришлось скрытно,  перебежками, нырять в тень деревьев, выжидать. Появлению хозяина искренне обрадовался все прощавший пёс «Пушок». Жена была в школе. 
Быстро привел себя в порядок, оценил отражение в зеркале. «…ять!» - порезал подбородок. Коричневых лезвий «Нива»  хватало на два раза – сегодня третий. Смочил носовой платок «Красной Москвой»  - подарок Виолетты на юбилей, прижег бордовую полоску на коже. «Ладно, пора!» Достал из под нависавшей в прихожей одежды портфель,  обмахнул его рукавом не убранного с весны пальто и вышел во двор.

*  *  *

Утаить в селе  какое–либо событие невозможно. Информация просачивалась как вода из сколоченного наспех корыта. Вариаций  произошедшего была масса. В итоге жители Дунькино разделились на два оппонирующих лагеря. По версии одного, в котором преобладала сильная (а справедливее сказать -  мужская) половина, говорили, что председатель настоящий мужик, раз смог укротить Марию. Другая группировка,  преимущественно женская, превозносила Марию за её качества – «захотела и взяла – молодец девка!». Однако никто из селян  до конца не верил, в то, что что-либо «этакое» могло произойти. Сомнения усиливались нетипичным поведением Кузьмы и Марии: они не прятали глаз и не оправдывались.
Жизнь возвращалась в привычное русло, однако коллеги Марии и не только они,  стали замечать изменения. Мария стала больше «походить на женщину, а не на БТР» -  шутили селяне. Похудела, ушла мужиковатость движений, взгляд мягче, голос спокойнее.

*  *  *

Тракторист – машинист  широкого профиля (и как тогда иронизировали «узкого заработка») Иван Черпаков спрыгнул с подножки лязгающего бортами «полстатретьего». В колхозе его ждали.
- Ну, принимай хозяйство – сказал глава хозяйства, отечески хлопнув по плечу, - всё «на ходу!».
Перед Иваном стояла уставшая дружина техники. Многочисленные битвы за урожай  утомили металл и раскрошили стекло. Почти под каждым трактором с мятыми «крыльями» и вырванной проводкой блестела лужица нефтепродукта. Механизатор-передовик  медленно обошел виновато–сгорбленный строй. 
- «Да-а… довели вас… работнички».   
 
*  *  *

Клёны прицельно сбрасывали последние листья на редких прохожих. Кузьма Аркадьевич с крыльца сельсовета оценивал почти идеально разровненный щебень на главной  площади села Дунькино.
-  Теперь ровно. Молодец, Ваня! – перекричал шум бульдозера главный сельский строитель.
Кузьма был наслышан о новом механизаторе. За полгода он реанимировал колхозный парк техники, был выдвинут на бригадира.
- Да-а…теперь всё ровно, - отстраненно, с едва заметной улыбкой согласился Кузьма Аркадьевич.  На столе у председателя лежало приглашение на свадьбу.
- ….может быть,- добавил он  и скрытно применил «шпионский метод».

 Леонид Пекарь


2009 год