Ностальгия

 Малахитовая тишина. Такая тишина, что собственный голос глохнет. От этой оглушительной тишины страшно. Мы стараемся говорить меньше. Только груженные велосипеды, которые мы тащим рядом с собой, издают лёгкий шум, цепляя ветки. Уже потом, в сравнении, вспоминалась шоссейная дорога в повороте с сопки на сопку, по краю которой мы рядом с автомобилями, не трогая почти педалей, мчались на бешеной скорости километра полтора. Почти в самом конце пути, на ямистом шоссе, голодные ехали впятером в кабине пустой шаланды, велосипеды с багажом в кузове, шофёр пятый, наши жёны у нас на коленях, и слушали весёлый его рассказ как срочно делали прошедшей зимой эту дорогу и как сейчас он участвует в её ремонте. Переход через это болото вспоминается смутно. Хорошо помним местного старика, на которого нам указали, что он доведёт за соответствующую мзду до нужной тропинки. И добавили, что его только колом опохмелить можно. Он чуть пришёл в себя, потом встал и сказал: пошли. И по азимуту пошёл. Мы помчались следом с велосипедами наперевес ломать кустарник. Довёл до начала болота, ткнул пальцем в заметную ложбинку на другом его краю, забрал бутылку спирта и пошёл обратно. Искали к концу дня хоть какой водоём. Местные водоёмы в такой глуши описанию не поддаются. Рубиновоизумрудный от брусники ковёр обнимает маленькую глубокую ложбинку. В ней слезопрозрачная вода. И, по-прежнему, тихо. Тихо! И другое, уже огромное озеро. Другого берега не видно, сильный ветер, прибой такой, что воду для еды брали вдвоём. Один пытался черпануть, другой его держал.

Едем в поезде. Велосипеды в багажном вагоне, мы – в плацкартном, на полках, ночь.