Орками не рождаются! глава4

Глава четвертая.

Технологию Леха усвоил быстро, с первого применения.
 
С устатку, на пустой желудок, эффект был ошеломляющий. Лехе сразу захотелось сорваться в пляс или расплакаться навзрыд под звуки романса виртуозного аргентинского гитариста. Игумнов идею одобрил.
 
Дневального Степушкина срочно отправили на поиски приличной гитары, заправив для скорости водкой. Это не особенно помогло.

К моменту его возвращения с гитарой отцы-командиры уже успели выпить и за ВДВ, и третий, не чокаясь, и четвертый, за приятное похмелье, и прибывали в нравоучительном настроении.

Степушкину велели дыхнуть. Рядовой Степушкин, уверенный в своей безнаказанности, дыхнул. Тут же получил два наряда, один за оставление поста, а другой за пререкания с прапорщиком, и был отправлен к дежурному офицеру для замены его на кого-нибудь трезвого. Степушкин, рассудив здраво «Лешему» до утра не попадаться, убрался.

Пятым был тост за повышение воинской дисциплины во вверенном им подразделении.

Этим тостом командиры переложили всю ответственность за назревающие откровенно непарламентские выходки пьяных десантников на некое высшее существо, поскольку сами они могли только надеяться на лучшее. В любом случае, без помощи сверхъестественных сил при внезапном дефиците офицеров удержать в приемлемых рамках безобразия, назревающие в роте, было невозможно.

Следующим тостом командиры провозгласили «Победу пьянства над алкоголизмом». После этого признались себе, что они уже хорошо опьянели и решили прекратить пить такими дозами, к тому же текила просто кончилась. Колесников попытался изобразить на гитаре красивую испанскую мелодию. Двух уроков игры, полученных им в седьмом классе от старших товарищей, оказалось недостаточно. Игумнов отобрал у него гитару и обозвал бездарем и позором офицерского корпуса крылатой пехоты.

— Товарищ прапорщик! – попытался одернуть его Леха. – Вы с офицером матом разговариваете!
 
Игумнов обиделся:
— Вот ты как заговорил! Офицер, твою мать! Это по российским меркам командир сотни бойцов – офицер не хилого ранга. На нашу неполную роту положено: аж целый капитан – одна штука, лейтенантов разных – четверо, прапорщиков и старшин целая пригоршня, а бардак как был, так и есть. В приличной армии был бы ты обер–фельдфебелем, максимум.
 
Капитан! Два год в этой стране сидишь – до сих пор пары слов на местном языке связать не можешь. Срочники уже по местному балакают. Всех девок в округе перепортили, всех наркоторговцев по именам знают. А ты даже новости по радио не слушаешь, даже по-английски не понимаешь. Уйбуй ты, а не офицер. Ну-ка, на вскидку, назови местного президента и пару министров?

— Да на фиг мне их знать? Я из наших - то, кроме министра обороны только Жириновского с Чубайсом знаю. Что ты до меня докопался – конфликт раздуваешь?

— Да нет, Леха, это я не тебя критикую, я вообще возмущаюсь, системно!

— Иди к замполиту, он таких системных возмутителей любит. Я свое дело делаю, как могу. Политика мне до одного места. Пусть генералы думают – у них лампасы широкие.
 
— Вот и получается, Леха, что ты не высококвалифицированный, - на этом слове прапорщик остановился, подумал и произнес его еще раз, уже по складам, - высококвалифицированный оператор насилия, что из себя, в принципе, и представляет офицер, а, в лучшем случае, атаман!

— Блин, ты чего на меня наехал? Унизить хочешь? Пойдем, берет на берет! – Колесников попытался привстать.

— Спокойно, Леха! Я не на тебя, я на то, что тварь эта нас, как кегли в тире щелкает, а мы сделать ничего не можем! Что это за армия, что за страна такая?

— Слушай, Георгий Михайлович, завязывал бы ты с политикой. Есть, кому думать, наверное.

— А тебе думать не надо? Ты единственный офицер. Тебя, вроде, сегодня не достанет эта сука. Меня тем более. А кого сегодня убьют? Кого? Не знаешь? Не думаешь, что матери написать придется «погиб смертью храбрых, выполняя долг». А это неправда! Это не смерть храбрых, это твоя и моя недоработка. Или правду написать? Дорогие мама и папа, вашего сына грохнули потому, что весь мир бардак… А ведь придется писать. Она и сегодня стрелять, сука, будет. Она не может не стрелять. И не промахнется, она не промахивается, нелюдь. Уж можешь мне поверить, она не промахивается.
 
Никогда раньше не видел Леха Игумнова таким пьяным. И таким испуганным тоже никогда.

Даже когда полтора года назад попали они в засаду и, скрывшись за горящим "Уралом", отстреливались, зная, что помощи не будет. Сам он тоже был сильно пьян, но понял, что прапорщик знает больше, чем говорит. Он решил продолжить беседу, но тему не менять и не задавать наводящих вопросов, чтобы не спугнуть старого вояку.

— Ну, сегодня-то ей ничего не обломится. – Колесников тоже стал называть неизвестного стрелка в женском роде. – Все сидят за стенами. Бойницы на ту сторону закрыты, наблюдатели, если не перепились еще, пользуются перископами. По слепым целям она лихо бьет, но сквозь стены пулю послать еще никому не удавалось.

— Ой, не зарекайся. Ты просто не понимаешь, о чем говоришь.

— Это я понимаю, что не понимаю! Не понимаю только, чего я не понимаю. И не понимаю, что сделать надо, чтобы я и дальше не понимал, а ребята мои живы остались. Зато я понимаю, что ты все понимаешь, но не хочешь, чтобы я понимал. Боишься, что я много знать буду. А ты не бойся. Я русский офицер, мы ленивы и нелюбопытны. Ты просто скажи, что делать надо, а вопросов я задавать не буду. Без всяких вопросов – грохну тебя, если узнаю, пойму, заподозрю, что ты помочь мог, но этого не сделал. Ты меня хорошо понимаешь?

— Вот за это я тебя и уважаю. И бойцы. Подозревают, что они для тебя не просто мясо. Темный ты, как пим сибирский, но справедливый. Только ответь мне, согласен ли ты свои звезды майорские, года на два отодвинуть?

— Это, типа, шутка такая, да? Ты, что, сука, думаешь, я своих ребят на звезды поменяю? – Колесников подскочил.

— Согласен, значит?

— Да!

— Хорошо. Значит, завтра с утра поеду я в город. Позвоню кое-куда, и нам пришлют священника. Высококвалифицированного – это слово опять далось прапорщику не с первого раза – высококвалифицированного специалиста по нелюдям. Он проведет необходимый обряд. Он это дело, снайпера, в смысле, быстро прекратит, но с тобой у особого отдела будет на эту тему особый разговор. Отправление культа в расположении боевой части очень плохо скажется на твоей карьере. Хотя тебе и так лампасы генеральские не светят. Крови ты не любишь…

— Плевать. В Генштабе и без меня от дебилов не протолкнуться. Только если все так просто, чего же ты раньше молчал, сволочь мексиканская? Давно бы попа позвали. Ради такого дела я не то, что службу отстою, я весь личный состав, включая Мамедова и Давлетшина, окрещу к чертовой матери в принудительном порядке. Делов - то… Чего ты ждал? Когда трупов побольше наберется? Эстет, блин, высококвалифицированный! – Леха старательно дважды повторил последнее слово.

— Не кипятись, Леха. Не все так просто. Все совсем не так просто. Я когда понял, как Тихонова сняли, сразу про эту тварь подумал. Но мысль эту от себя погнал. Испугался потому что. Потому, что это самый глухой вариант. Хуже просто не может быть. Решил я ничего не делать. Вдруг показалось и пронесет. А сегодня утром, когда Коваленко погиб, понял, что зря надеялся. Сам начал обряд, но не по силам она мне оказалась. Вообще-то я уже завалил пару таких тварей, но эта слишком сильная оказалась. Да и я моложе был, сильнее. Найти её след нашел. А как стал проклятие произносить, она в ответ меня так шарахнула, еле жив остался!

Прапорщик сорвал тельняшку. Все его тело от груди вниз представляло собой свежий ожог, густо покрытый почему-то бело-зелеными язвами. В неверном лунном свете казалось Лехе, что из каждой язвы выглядывала шевелящиеся головки червей, змей или чего еще хуже.
 
Карьера капитана Колесникова складывалась вполне благополучно. Нельзя было сказать, что он был совсем забубенным десантником–рубакой. Но и серьезных передряг выпало ему в достатке. Порой бывало обоснованно страшно за собственную жизнь. Иногда было еще страшнее, хотелось только умереть быстро и по возможности достойно.
 
Но так страшно, как стало ему сейчас, не было еще никогда.

Холодный ужас стиснул не только низ живота. Холод охватил воздух в легких, кровь в жилах. Ему стало очень холодно, но почему-то он весь покрылся мелкой испариной. Еще он понял, что все прошедшие двое суток ему было страшно до полной усрачки. Слезы сами собой просочились из глаз. Он не мог ничего сказать, пока обожженный прапорщик не налил ему в два стакана ром и водку. Капитан, стараясь сильно не стучать зубами, выпил и то, и другое, и не почувствовал вкуса, как будто выпил два стакана воздуха. Но холод отпустил.

Капитан закурил. Когда сигарета сгорела, он внимательно посмотрел на прапорщика, надеясь, что все им услышанное окажется пьяным трепом, однако ожоги и язвы никуда не делись. А самым поганым были глаза Игумнова.

Приходилось Лехе раньше видеть и сумасшедших, и лжецов. В глубине их глаз ему всегда тлела темная муть.

Глаза прапорщика выглядели так, как и должны выглядеть глаза очень пьяного, очень испуганного и очень честного человека. Леха надеялся найти в словах собутыльника хоть какое то несоответствие логике, какую-нибудь непоследовательность. Не мог он поверить. И не поверить не мог.

— Как же ты сам обряд начал? Разве ты священник?

— У Бога много служителей. Служат по-разному… Кто, проповедуя слово Божие глухим, кто творя добро тем, кто добра не понимает. Кто есть пастырь добрым христианам. Я – воинства Христова рыцарь и, в некотором роде, священник. Храм мой есть перекрестие меча. Жизнь моя лезвие меча. Я меченосец Ордена Тамплиеров, храмовник.

Лехе очень захотелось посчитать Игумнова сумасшедшим. А что, обычное дело… Война, расхлябанный от жары и безделья гарнизон, хитрый, опытный снайпер, даже съехавший на религиозной почве ветеран - все это не выходило за рамки привычного обыденного кошмара. Жаль только, что не объясняло это двух офицеров, убитых через преграду, странных ран на теле прапорщика, и, главное, не объясняло, почему все эти дни Лехе было так утробно страшно. К большому Лешиному удивлению прапорщик и сейчас совершенно не выглядел сумасшедшим. Наоборот, он стал похож на честного человека, сбросившего тяготившую его тайну.

— Я так понимаю, в подробности меня посвящать не станешь?
— А ты их хочешь знать, Леша?

— Ну, только в плане личного развития. Не каждый день видишь живого крестоносца. Хотелось бы вкратце получить представление, так сказать…

— А что крестоносцы? Их не так мало, как ты думаешь. Хотя ты, жертва гномьего произвола, думаешь мало. Про другие Ордена многого сказать не могу. Ордена очень неохотно делятся информацией. Наш представляет из себя некое интернациональное братство воинов. Послушание исполняем, неся на себе тяготы военной службы. В разных армиях. В интересах общего дела поддерживаем связь между собой и с центром. Естественно, оказываем помощь тем, кто воюет за правое дело. Во всяком случае, стараемся сократить потери. Вот, например, если на той стороне решат снести наше укрепление 152 мм гаубицами, ловить здесь станет нечего. Мой коллега сообщит это нашим. Они нам. Я выведу людей. Если тут камня на камне не останется, какой смысл губить полсотни человек?

— А тем, кто не за правое дело – нож в спину?
 
— Это полезно. Чем раньше они потерпят поражение, тем меньше будет потерь.

— И нам, тоже, если, что, нож в спину?

— Кому, вам?

— России.
— А ты за Россию воюешь?

— А то за кого же?

— Разговор этот длинный. Сперва тебе надо узнать, что такое Россия на самом деле. Потом понять, в чем её интересы, и, только потом уже разобраться, правое ли это дело или опять здоровые амбиции очередного великого кормчего. Можешь не нервничать, на этой мелкопоместной войне никто не бьется за правое дело.

Генералы и правители мочатся за большие бабки. Один день войны позволяет им украсть пять-десять лимонов. Зеленых бабок. Остальные, в основном крестьяне, влезли в кровь по глупости и просто не знают, как отмыться.
 
Всякие бывшие почтальоны, участковые, микроначальники, недобитые интеллигенты, насосавшись крови и выросшие в своих глазах без меры в полевых командиров, просто сбрендили от крови и тоже не знают, что делать дальше. Поэтому по привычке продолжают жечь, насиловать, грабить. Ну, еще упыри, конечно, и прочая нелюдь.
 
На любой войне они вылезают из всех щелей и пользуются моментом. Война эта идет сама. Я могу честно поглядеть тебе в глаза. Наших ребят я нигде не продал, не подставил. То, что я магистрату отчеты о воровстве генеральском, так наши генералы особо не прячутся. Дурак не заметит.

— Да фиг с ними. Амнистию себе у особиста выпрашивать будешь. Меня интересует тварь, что у нас завелась. Кто эта падла?

— Называется она Мертвая эльфа. Получается она, если черному колдуну удается похитить душу эльфы. От этого она умирает, но становится его вечной рабой.

— То есть, это мертвец на курок нажимает? Однако, бодрый какой покойник! – Колесников попытался подтвердить слова каким-нибудь залихватским жестом, но только резко качнулся в сторону.

— Тело живет. Ходит. Делает, что скажут. Все физиологические функции выполняет, в том числе и на курок нажимает, а душа умерла. Любить и чувствовать, волю свою иметь не может, только приказы выполняет.

— Типа зомби.

— Типун тебе на язык, деревня! – Прапорщик резко перекрестился. - Ты радуйся, что не видел пока этих зомби! И не увидишь, если повезет. Эльфа эта нечисть, конечно, но не злая она. Она по приказу стреляет.
 
Зомби убивает сам по себе, плевать он хотел на колдуна, который его оживил. Он его приказы, если и выполняет, то только за отдельную плату. Чем с ним колдун рассчитывается – лучше не знать.
 
Скажу только, если бы на нас зомби послали, они бы эти хороводы со стрельбой не водили. Поперли бы буром и порвали голыми руками. И учти, зомби в отличие от эльфов предпочитают автоматическое и реактивное оружие. И пользуются им виртуозно. Зомби сами по себе зло. А эльфы, они почти люди и зло творят вынужденно. Приедет сильный священник, проведет обряд упокоительный, душа её из рабства вырвется и отмучается страдалица проклятая, сука этакая.

— Ладно. По одному из нас точно казенный дом с хмурыми санитарами плачет. С этим тоже потом разберемся, по кому конкретно. Если моих ребят убивать перестанут, я хоть с самим чертом договорюсь!

Прапорщик молча снизу в челюсть, а потом локтем в затылок, на добивание, напомнил капитану, что поминать нечистого в присутствии крестоносца по крайней мере невежливо.
 
Капитан возразил, используя в качестве аргумента последний в роте табурет и бутылку из под текилы. Скоро командиры пришли к консенсусу, поставив на место мебель, пережившую их беседу, и выплюнув оказавшиеся лишними зубы.

— Как я понял, – как ни в чем ни бывало, продолжил капитан, распечатывая бутылку виски, - ваша фирма занимается истреблением всяких эльфов и зомби по предварительным заказам и с выездом к клиенту?

— Любых нелюдей, если они мешают мирным христианам. Без всякой пощады!

— Это хорошо.

— Полезно. – поправил прапорщик.

Командиры чокнулись и, естественно, выпили.

— Короче, прапорщик. Ты мне больше ничего не объясняй. Пусть все останется, как есть. Нюансы вашей шизофрении можете оставить себе. Только ребят моих от смерти глупой избавь. Звони кому хочешь, пиши, по батарее перестукивайся. Пусть твой специалист приедет и изведет эту пакость. Со своей стороны гарантирую уважение и содействие.

— Утром съезжу на почту, позвоню, – согласился Игумнов.

— А, что, только с почты звонить можно? Они, эти твои специалисты, если незнакомые номера видят, не берут трубку?

— Ты, наверно, Леха, до четырех считать научился, когда капитана получил! До этого только до трех умел. А еще раньше до двух. Про единицу и вовсе не в курсе…
 
Откуда они номер почты знают? Это диспетчерская, как «01». Они на все звонки отвечают, трубки берут. Только разговаривать будут, если пароль правильный назовешь.
Иначе ни за что не сознаются, что они не международная служба доставки. Это у них крыша такая. Даже рекламу по телеку крутят. Там длинный телефонный номер и слоган. Из этого слогана берешь буквы и складываешь, вот тебе и пароль для сочувствующих лиц и организаций.

— Так тебе еще и рекламу поглядеть надо?

— Нет. У меня свои пароли доступа. Я же мечник. Это как старший лейтенант. Почти… - Прапорщик почему-то вздохнул.

— Ну и звони отсюда. Я номер подсматривать не буду.

— Я тебе как на рации номер наберу?

— Зачем на рации? На телефоне.

— Лешенька, посмотри на меня, соколик! Нету у нас телефона. И телевизора у нас нет тоже. У нас даже унитаза нет.  Потому, что мы не абы кто. Мы звучим гордо, блин. Мы – русские солдаты, а не какие-нибудь американские пидоры. Мы презираем комфорт и человеческие условия жизни.
Если нам дать пожить в комфорте, мы умирать отвыкнем, и тут нас сразу все победят.

— Один-то раз попользоваться телефоном можно. За один-то раз нас не победят. Один раз - не пидарас.

— Леша, задумайся, а стоит ли тебе пить? Повторяю, у нас нет телефона. Телефона у нас нет. Дер телефонен ист нихт. Но телефонос, компаньеро Колесников!

— Для хорошего человека у нас и телефон найдется.
 
— Где? – Рука прапорщика, разливавшего спиртное, замерла в воздухе.

— Ты конкретно отстал от жизни, старый! У каждого второго духа, не говоря о контрабасах, есть сотовый. По нашим временам не роскошь. А в глаза такое количество средств связи не бросается, потому что только у меня есть переходник. И я свой сотовый регулярно подзаряжаю от дизель - генератора. Час потарахтит, ведро солярки схавает, и у командира есть сотовая связь. Цивилизация, мля!

— Это тост?

— Поддерживаю, Георгий Михайлович!

— Ну, тогда, за цивилизацию, в хорошем смысле этого слова.

Выпили.

— А междугородняя связь у тебя есть?

— Нет! – обиделся капитан. – Только местная. Как в пищеблок иду, так звоню Стаканюку, чтобы тетрадь учета прятал. Конечно, есть у меня междугородняя связь. Даже международная. Звони сколько хочешь. Я все равно собирался менять оператора…

— Полезно телефон иметь. – Прапорщик взял аппарат. – Код России подскажи.

— На фиг тебе код. 8 – 800, без кода.

— А ты откуда знаешь? – с подозрением посмотрел на капитана Игумнов.

— От верблюда. Старого, облезлого и в прапорщицких погонах. Ты же сам про международную службу доставки рассказывал.

— Старею, – сказал Игумнов. И тут же начал орать в трубку. «Алле, алле», потом поглядел на капитана, сказал мимо трубки «чуть не забыл» и коснулся указательным пальцем Лехиного лба.
 
Капитан рухнул в темный бездонный пустой сон.

Так и должен засыпать человек, выпивший на пустой желудок два с лишним литра крепкого алкоголя и получивший болезненный удар по мировоззрению.

В спиртовом бреду виделись ему батальоны моторизованных зомби, наматывающие на гусеницы легкую эльфийскую пехоту. Снились ему сожженные деревни и отрезанные головы, одетые на колья. Одна из голов принадлежала старшине Харчистову. Она ругалась на языке, похожем на русский, харкая темной густой горячей орочьей кровью.

Продолжение http://www.proza.ru/2009/09/25/817