Осколки бухарского фольклора

МОЕМУ НАСТАВНИКУ...



          В самом начале 90-х годов прошлого века в нашем доме мне часто доводилось видеть худощавого, но довольно жилистого и крепкого старика. Хотя, сказать по правде, до "старика" он маkенько не дотягивал. Впрочем, это обстоятельство нисколько не умаляло его образа в глазах окружающих. Мне казалось, что лет ему было 60 - 65, не больше. Чем-то, он напоминал мне старика-Хоттабыча, из одноименного фильма нашего детства, но только без бороды: такой же добродушный, с острыми, проникающими в душу выразительными глазами и кротким нравом.
         Самое интересное заключается в том, что я так и не удосужился в своё время выяснить у родителей - кем приходился нам этот странный милый старикашка. Ни имени, ничего...(1) Помнится только, что меня почему-то всегда тянуло к нему словно к магниту: я искал любой предлог, чтобы только побыть рядом с ним, послушать его удивительно ладную таджикскую речь, его глубокие и мудрые высказывания.
         Это был коренной бухарец, прекрасно владеющий не только персидской поэзией, литературной речью, изысканными манерами, но и - что немаловажно - умением держаться просто и скромно, но с достоинством. Не дутое высокомерие, не пренебрежительность, не показная ложная скромность, а именно: скромно и одновременно с достоинством. Так держится человек достаточно твердых убеждений и знающий себе цену.
         Звал я его просто, Амак (дядя).
         Более всего, я ценил его высказывания - хлесткие, часто неприличные, короткие по форме, но ёмкие по содержанию, обобщающие конкретную ситуацию или явление и доводящие их суть в форме афоризма. Иногда, эти реплики были на грани богохульства и могли даже кое-кому показаться кощунственными. Чувствовалось, что за внешней грубостью скрывается глубокая народная мудрость, метко отражающая суть той или иной проблемы.
         Известно, что в дореволюционной Бухаре не знали, что такое замОк, поскольку за воровство просто-напросто могли отсечь руку. Едва заслышав голос муэдзина, призывающего к молитве, купцы опускали на прилавок тонкие занавески, отделяя, таким образом, товар от покупателя, а вместо замка завязывали дверь на тонкий шнурок и ... шли в мечеть. Словом, духовное стояло на первом месте.
         С приходом советской власти, бояться бога стало считаться предрассудком, потому что коммунизм был уже не за горами. А потому, это незнакомое прежде явление (воровство), словно эпидемия стала распространяться по всему бухарскому региону. Вскоре, огромные амбарные замки будут "украшать" собою изящные ажурные двери тонкой и филигранной работы. Но ситуация от этого нисколько не улучшится.
         Амак по этому вопросу выразится вполне лаконично:
         - Аз инкилоб пеш, мохо кулф-у-калита немедонистем-у, лекин инсоф буд. Акнун, кулфхои к#си амбем барин халка халос намекунад. ("До революции мы представления не имели ни о каких замках и ключах, однако сознание и совесть ещё присутствовали. Теперь же, даже такие огромные замки, как п#зда моей тёти, не в состоянии спасти этот народ.")
         Ещё короче, он отозвался о бухарцах в целом:
         - Одами Бухоро - содда: соддая г#йдан савоб... ("Бухарцы - простодушный и доверчивый народ: поиметь простофилю - богоугодное дело...")
         Всякий раз, вспоминая его, я испытываю стыд за то, что не сумел выполнить его просьбу.
         - Там, у вас в Ленинграде есть фабрика "Красный треугольник", изготовляющая прекрасные галоши. - обратится он как-то ко мне. - Будь любезен, разузнай. Ну, никак не удаётся мне их тут найти... ходить уже не в чем...
         Я пообещал, но так и не сходил на "Красный треугольник". Поленился...
         Более всего, меня поражала его начитанность: он знал несметное количество народных баек, притч, афоризмов и стихов. Последние, кстати, довольно часто фривольного содержания. Очень жалею, что почти ничего не запомнил. Из его пикантных штучек, память удержала всего лишь единственную, которую и предлагаю читателю.



Ба даста гиттам (гирифтам) гўза *,
Аз пой кашидам мўза,
Аз шаб задам то рўза
джик-джики-джик мошоба**

___________

* гўза - не до конца распустившееся соцветие, бутон.
** Мошоба - похлёбка из маша.


Горсть набрав младой листвы,
Скинул с ног я сапоги,
С ночи вдарил до зари
джик-джики-джик мошобы





         Вообще, следует признаться, что сам по себе, перевод - вещь довольно непростая. И уж, тем более, когда речь идёт о таком жанре, как фольклор, включающий в себя довольно тонкие и специфические нюансы, которые сложно адекватно перенести в иную социо-культурную среду. Это касается таких сложных элементов, как самобытные варианты говора, оригинальные обыгрывания слов, некоторые междометия и ещё куча всего...
         Тем не менее, я рискну совершить попытку и попробую перевести смысл для российского читателя.
         На первый взгляд, это безобидный стишок, описывающий поглощение обычной крестьянской похлебки. Однако, здесь, как и в большинстве жанров народного творчества скрывается сексуальный подтекст, связанный с плотскими удовольствиями. В данном случае, имеется в виду секс с любимой "с ночи до утра". 
         Естественно, как и в любом переводе, прелесть оригинала утрачивается почти наполовину.




БАБУШКА



         Моя бабушка (со стороны отца) была горной таджичкой (кўистони). Отца её звали кўр-Ашур (слепой /одноглазый/ Ашур). Знаю ещё, что у неё был брат - Гаюр.
         Семейное предание сохранило историю её замужества.
         Незадолго до революции, мой прадед Саид, по обыкновению, отправился в подведомственный ему округ (вилоят) в один из южных районов Бухарского ханства (совр. территория Таджикистана), для сбора налогов. Являясь официальным чиновником эмирата, он добросовестно справлялся со своими функциями: в его обязанности входило взимание традиционных податей с местного населения.
         Так уж, получилось, что бедный Ашур не смог выплатить дань. В качестве компенсации, он предложил моему прадеду свою единственную дочь Рахиму, которой едва исполнилось девять лет. Девочка приглянулась Саиду, который давно подыскивал для своего младшего сына Абдуллы покладистую супругу. Сделка состоялась и таким образом моя бабушка очутилась в столице эмирата, досточтимой и благородной Бухаре.
         Вскоре была совершена помолвка. "Жениху", то есть моему деду на тот момент было всего тринадцать лет, "невесте" - неполных десять. Пройдёт ещё немало лет, прежде чем они вступят в законный брак. До этого времени они вместе будут играть в куклы и различные детские игры.
         Оставаясь преданной и образцовой женой, бабушка была на редкость бойкой и строптивой: видать кровь вольнолюбивых горцев давала о себе знать. Между прочим, она будет одной из ярых активисток, отстаивающих женские права, кто бесстрашно отважится в числе первых бросить в большевистский костёр свою паранджу.
         Мою любовь к ней она испытывала своеобразно.
         Однажды, когда мы остались с ней вдвоём, она прикинулась безнадежно больной (а может быть, и в самом деле слегка приболела). Лёжа на кровати, она закатила глаза и стала декламировать жуткие для меня строчки, красноречиво свидетельствующие о том, что моя бедная бабуля вот-вот готова отправиться в иной мир:
         - Тобути сурх-у сафед... ("Красно-белые погребальные носилки...")
         Восьмилетний я, в ужасе заламывал свои руки и слёзно просил её прекратить эту "лебединую песнь". Едва дождавшись отца, который пришел с редакции на обед, я тут-же чистосердечно всё выложил ему.
         - Она! Шарм намекунед ми: дачи бачая метарсонед?! ("Мама! Как Вам не стыдно: зачем пугать ребёнка?!")
         Бабуля в ответ довольно улыбалась, гладя меня по головке: "экзамен" на проверку чувств был выдержан мною на "отлично"...
         К старости в ней проснётся властность: довольно часто моему миролюбивому и одновременно озорному деду, страдающему различного рода чудачествами, будет доставаться от строгой супруги.
         Нас - внуков - она любила, но при этом была чрезвычайно строга, поскольку всегда и во всём она уважала порядок. Завоевать её симпатии было нелегко.
         Тем не менее, в редкие минуты расслабления, она, растрогавшись, предавалась откровениям и рассказывала нам свои детские истории.
         Вот она расправляет мою детскую ладошку в своей пухлой руке и медленно водит по кругу указательным пальцем, неторопливо приговаривая:



Хавзак, хавзак
Гирди ин заб-зард.
Ин гав кушад,
Ин пўст канад,
Ин пазад-у соз кунад,
Ин хурад-у ноз кунад,
Ин аляки бенасиб ким-гуджо
Гирифта бу-у-урд...



         Ну совсем, знакомое любому россиянину:

Сорока-воровка,
Кашку варила,
Деток кормила...


         И в конце, точно также, взяв за мизинчик, бабушкина ручка взлетает высоко вверх. Мы с бабулей заливаемся смехом, нам весело и хорошо...
         Мне запало в душу лишь единственное её стихотворение, которое, почему-то, запомнилось полностью. Как я понял, это очень старый фольклор, который бабушка сохранила в своей памяти ещё с детских времён. По всей вероятности, он не сохранился даже на её исконной родине. Я имею в виду такие центры Таджикистана, как Оби Гарм, Дасти Шўр и Файзобод.


Э кутали дамгирак
Дами маро гир,
Э бачаи амаки
Дасти маро гир.
Э бачаи амаки
Хеши падарум,
Чил гўшаи марворид
Банди жигарум.
Чил гўшаи марворид
Обу овардаст,
Маро бе гарибиро
Худо овардаст.



О девчонка-егоза,
Сними мою усталость.
О дочь родного дяди,
Возьми меня за руку.
О дочь родного дяди!
Родственница по отцу.
Уши, которой, в жемчугах,
Родная кровиночка.
Уши, которой, в жемчугах,
Воды мне принесла.
Меня, позабытого
К Богу привела.


 
         Моей бабушки не станет 2-го марта 1984 года. В тот самый день, когда я, находясь в четырёх тысячах километров от неё, в Ленинграде, буду справлять свою свадьбу.
         - Горько! Горько!! - будут кричать мои новые родственники.
         А утром мне позвонит сестра и мне действительно станет горько.









НЕМНОГО  ОБ  АХМАД-И  КАЛЛЯ (1827—1897)


         Я помню чудное мгновенье,
         Передо мной явилась ты...
         (Из стихотворения "К..." А.Пушкин)



         Теперь, разве что только ленивый не помнит, как одно время обмусоливали строчки из письма Александра Сергеевича к своему другу, где великий русский поэт хвастается:
         "...Сегодня, с божьей помощью, уёб Анну Керн."
         Боже мой! Сколько копий было сломано из-за этих строчек... Спрашивается: чего ради? Нормальный мужик был, этот самый Пушкин! Ну, совсем, как любой из нас, живущих сегодня. И к чему сравнивать поэтический образ, созданный в порыве вдохновения с жизнью самого поэта? Конечно же, немножечко некрасиво как-то получается: с одной стороны, вроде, "как гений чистой красоты", понимаешь, а с другой - вот так, вот, грубо взять и - вдуть... по самые, понимаешь, помидоры...
         Однако, ничего не поделаешь, придётся смириться. Как-никак, одно дело - высокая поэзия и совсем другое - жизнь.
         Пример этот приведён мною не случайно. Потому, что в Бухарском эмирате тоже был свой "Пушкин". Причём, следует отметить, что помимо составления виршей и романов, он был ещё и выдающимся просветителем и реформатором своего времени. Если верить имеющимся сведениям, то проект Аму-бухарского канала предлагался этим ученым за пол столетия вперёд, но тогдашних правителей, погрязших в роскоши и протекционизме, естественно, это интересовало мало.
         Звали его Ахмад-и Дониш ("Знающий") или, по-простому, Ахмад-и-калля ("башковитый Ахмад"), за его умную головушку.
         Как и многим талантливым личностям, ему довелось намного опередить своё время. Его жизненный путь пришелся на время правления последней мангытской династии: он успел "зацепить" царствование трёх правителей Бухары - Насрулло-хана, Музаффар-хана и Ахад-хана.
         Как это случается со всеми неординарными личностями, в конце он попадёт в опалу и остаток своих дней проведёт покинутый всеми, позаброшенный и невостребованный двором.
         Достойное описание его богатого наследия, оставленного потомкам, ещё ждёт своего талантливого биографа. Здесь же, хочется только привести лишь куцые отрывки, которые дошли до меня и позволяющие составить некоторое представление об этом уникальном человеке.
         Нет необходимости говорить о том, что это был очень образованный человек, прекрасно знающий не только историю родного края, но и владеющий многими иностранными языками. Он искренне переживал за упадок нравов и коррупцию, приведшие некогда образцовую Благородную Бухару к её теперешнему незавидному положению. И, открыто выявляя недостатки, смело бичевал пороки, навлекая на себя гнев правящей верхушки. При эмирском дворе его терпели только за то, что он в совершенстве владел искусством дипломатии и не раз выручал бухарскую миссию из довольно щекотливых положений.
         Лично до меня (со слов друга - известного краеведа) дошла следующая история, рассказывающая о том, как бухарское посольство, игнорируя установленные правила этикета, намеренно опаздывало на премьеру оперы, одну из главных ролей в которой исполняла известная в то время мировая итальянская звезда оперной сцены Аделина Патти (1843 - 1919). Российские власти жёстко проучат надменную восточную делегацию, ровно в установленное время, начав представление.
         Какова же была ярость и одновременно стыд, охвативший представителей бухарского посольства, когда их встретят не так, как они того ожидали, вследствие чего, они вынуждены будут довольствоваться оставшимися местами и язвительными усмешками  со стороны остальных гостей. И всё это несмотря на то, что Ахмад Дониш предостерегал руководство от излишней гордыни и самонадеянности. "Тут вам не дома, - вероятно, вдалбливал он своим несознательным соплеменникам, - здесь существует незыблемое правило и нарушать установленный этикет не принято. Оставьте свои штучки на потом, когда приедете домой..." Но, куда там...
         В результате, по окончании представления, дабы хоть как-то спасти положение и выйти из мало приятной и щекотливой ситуации, мудрый дипломат выступит с экспромтом, посвятив Аделине Патти стихотворение, ошеломив всех присутствующих и растрогав главную героиню вечера.



"Вот легкою стопой, чуть приподнявши платье,
Венерою в мехах идет актриса Патти.
Все замерло, она лишь бровью повела -
И звуки полились по золотой палате.
И мы вздохнули все. Вдруг трепет серебра
Из горла соловья, на сладостном раскате,
Пронесся по толпе, как по ночным садам...
И сердце гурии гремит сердцам: «Пылайте!».

(пер. И.Сельвинского)



         Многогранная одаренность этой воистину уникальной личности, была по достоинству отмечена самим российским Императором, который подприт Ахмаду Донишу кольцо с внушительным бриллиантом. Позже, руководитель делегации отберёт этот перстень у законного владельца, мотивировав это тем, дескать, что оно предназначалось лично для самого эмира Бухары.
         Возвращаясь к началу нашего разговора, хотелось бы отметить, что даже такому человеку, как Ахмад Дониш, "ничто человеческое было не чуждо". Вот, всего лишь один из его многочисленных экспромтов, явившихся на свет благодаря исключительной наблюдательности учёного, почерпнутой из жизни.



Зан нагардад гирди марди некбахт,
Гирди он гардат, ки дорад к#ри сахт.


Не стоит обольщаться внешностью мужчины,
Надёжней с тем водится, у кого крепка дубина!

---------------

Примечания:



* - К счастью, копаясь недавно в своих бумажках, наткнулся на информацию об этом старике: его звали Ориф Хамроев, да покоится он с миром!