18 марта

   Ах, Ира ты, наверное, все забыла. Неспешные наши разговоры, мимолетные прогулки и путаницу в мыслях посреди весны. Мы не были друзьями. Мы не слишком часто оказывались вместе, и почти никогда вдвоём, но мягкое тепло твоего ускользающего взгляда, чувствовал я всегда и ветвью дерева тянулся навстречу.
  В нашем общем доме – лицее, брошенные случаем встречи были не в счёт. Все они дружно сливались в одну, когда каждое распахнутое окно встречало тебя живительной свежестью, пока ты шла по коридору. Доплывали до второго этажа обрывки фраз, а ты всё плыла, и улыбка пленительных губ рассвечивала томительный в ожидании, замерший вместе со мной день.
   Завидев тебя в обществе подруг, я скромно приветствовал привлекательную легкость в поступи удивительно стройных ног, обаяние, что никак не могло спрятаться в тебе, а украдкой, вырвавшись наружу, обнимало округлые женственные плечи, манившие к себе мягким прикосновением. Шарфом невидимых поцелуев, окутывало шею, и порхнув, алой росписью остывало на губах.
   В тетрадке моей не хватало места пустым строчкам. Ничего я не писал. Пары пролетали во мгновение ока, ради того, чтобы в три часа дня подарить мне возможность обычной или самой невероятной встречи с тобой.
   После учёбы, влетая с друзьями по ступенькам Дома культуры лицея, где проходили репетиции. Спокойно пройдя через весь зал, где танцевала ты, я не успев как следует прикрыть невысокую двустворчатую дверь за собой оглядывался в привычном поиске. И накатывало, обдавая бесконечным теплом, смятение, порыв в неизвестность, от присутствия рядом всё захватывающего в себя чувства порхнувшего к твоим ногам. Уплывала тоска усталой птицей, вслед за ней почему-то и радость, хотя ещё медленней и неспеша. Оставался только слепок обрисованной мечты, й скомканный от неправдоподобного желания быть вместе.
   Не помню всех движений, расплавленных кистями рук, загорелой кожи живота, золотящейся в вырезе короткого белого платья. Не помню силу энергии, брошенной звонким ударом каблучка и разнёсшейся по нервам зала. Ты и танец. Ты и твоё круглое милое личико, немигающие глаза обращённые в цель немого пластичного совершенства…
   Оборвался измученной песней жаворонка, наш первый и увы последний вечер наедине, после танцев. Ты совсем не чувствуя усталости, поднялась этажом выше, где  делал вид, что уже битый час играю с приятелями в настольный теннис. Все дружно обрадовались вдохновению, что шло и лучилось впереди тебя, и вскоре куда-то разошлись по только им известным делам. А мы остались. А мы почти неосознанно поднялись на опустевшую и тоскующую по актёрам сцену. Она тихо пожаловалась стоном половиц под моими неловкими шагами, о безразличии реальности к её деревянным подмосткам. Удручённое пианино в правом углу, казалось, само ещё целый век назад открыло крышку, и пыльные мраморные клавиши с нетерпением ожидали удара. Он не последовал. Вместо него дребезжащий, начавший плыть, медленно упавший звук. И неловкая смешная улыбка с ямочками на щёчках – мол не умею я играть. Ты присела на софу без спинки, мирно дремавшую рядом, потом повалилась словно на кровать и дотронулась взглядом до высокого, какими они обычно бывают в театрах потолка.  Очень хотелось идти неспеша, но я почти подбежал, я стал на колени, как верный паж. А ты не отрываясь, искала на потолке узоры из разбросанных на штукатурке точек и линий, собирая их в пейзаж, и высоко поднимая подбородок, ведала мен силу своего воображения.   Тоненькая жилка под ключицей в уголке шеи билась невидимой жизнью. Мне так хотелось тебя поцеловать. Пустые кресла жадно ждали поцелуя. Они в сумеречном зале, где остатки света почти не проходили сквозь тяжёлые портьеры, наверное встали если б могли. И даже сподобились бы на скупые аплодисменты, а  ни на это полушёптывание, поскрипывание, как по цепочке передающее нескончаемые впечатления.
   Как же мне тебя поцеловать. Есть ли в нашем сценарии, такой трагично-сладкий момент, или сейчас мы сами его пишем. А может, кто-то третий записывает уже после, когда всё случается. Антракт.
   Мы встаём. Уходим со сцены. Нам и в жизни хватает препятствий. Глубина зала провожает презрительной прохладой обдающей спину.
В коридоре подоконник у тебя вместо стула. Обеими руками ты опёрлась на его край и немного подалась вперёд. Ласково глядишь на меня, с нотой жалости и непонимания. Я совсем рядом. Я очень рядом. Ладони мои ложатся пуховой шалью на чуть напряжённые, тронутые томлением плечи. Подушечки пальцев, распускающим лепестки цветком, пролетают от шеи до поясницы. Ты молчишь, задумчиво прислоняясь щекой к моей груди и может закрываешь глаза. Губы мои осторожно падают в волосы. От тёмных прядей веет морем. А потом и на твои губы. И вот он наш первый, тонкий, неуверенный поцелуй, осыпанный холодным жаром начинающейся весны. За ним следует ещё один такой же. Нежнее пуха летящего на ветру. И твоя щечка снова на моей груди… Закат