Стариков

     — Здравствуйте! О! Ты сам и печку лепишь, а я думал, что только  топором  тюкать  умеешь,  —  так  начал  разговор Александр Стариков, входя в наше временное жилье, что я               
троил после строил после прихода из армии.

     Старикова люди называли обычно — дядя Саша. В их обращении звучало уважение к его плотницкому и столярному мастерству,  и  благодарность  за  умелые  руки,  соорудившие               
на дворе  колодец,  из  которого  черпали самую вкусную воду многие  жители  поселка  —  отказа  никому  не  было,  но кое-кто обходил этот дом стороной от греха подальше.               
               
      К колодцу  мы  еще  вернемся,  речь  не  о  нем, а о дяде Саше.               
               
      — Пойдет ли дым-от из трубы?
               
      — Пойдет, куда ему деваться, дыма без огня не бывает, а не пойдет, так пусть топится по-черному, — отвечаю шуткой, продолжая работать руками.               
               
      — Хорошо.  Обожду.  Если  дым в трубу — я побегу за бутылкой и отметим это событие. Ты, верно, сказал: дыма без огня  не  бывает!  — он  был  навеселе,  и  чувствовалось  его желание излить душу.               
               
      Дядя  Саша  остался  наблюдать  за  работой,  и  наши безобидные  шутки  постепенно  перешли к очень серьезной теме, которую, к сожалению, я осознал слишком поздно…               
               
      — Ты меня не боишься? — задал очередной вопрос  Александр.               
               
      — Зачем бояться добрых людей?               
               
      — Меня многие сторонятся, порой и поговорить не с кем. Может, и к тебе органы нагрянут.               
               
      — Пусть приходят, проверяют, у нас все в порядке. Я не совсем уловил его мысль.               
               
      — Нет, это очень серьезно. Ты знаешь, как относятся к солдатам 2-й Ударной армии?

      — Слышал.

      — То-то и оно. Хлебнули мы горюшка, многие полегли в Волховских болотах, а я чудом жив остался. Бросил противогаз, сидор, и с одной винтовкой вышел к своим. А кто оружие бросил, тех расстреляли.

      — Как это было, расскажи.

      — Вот так и было. Сегодня мой день рождения, второй, так сказать, в этот день я и вышел к своим… — Он замолчал и горестно вздохнул, устремив вдаль свой взгляд,вновь переживая события столь памятного дня своей жизни. — Вышел, а нас всех предателями назвали. На живых и мертвых клеймо приклеили, «благодаря» Власову.

      — Дядя Саша, расскажи подробнее, где и как.

      — А что рассказывать, много раз вызывали, рассказывал, а что толку. Тебе скажу, может, запомнишь, ты не они.

      …Выходили мы вдоль «северной» дороги, где узкоколейка была проложена. Глушицу прошли еще ничего, а ближе к Полисти — кутерьма началась: стрельба, крики… Всего не скажешь.

      Чувствую — живым не выйти, с мертвыми тоже не по пути.

      Сил совсем нет, еле волочу ноги. Продукты давно кончились.

      Где кусочек конины достанется, а где травку знакомую сорвешь….

      Все. Хана.

      Вдоль дороги такой бугор, не бугор — валик тянется и уходит влево, к высотке, а здесь болото. Беру влево к высотке, и там стрельба. Вот на кромке болота, перед бугром
 и бросил свой противогаз, он и ныне гниет там…

      Над камышами пули посвистывают, а я где в рост, где ползком по жиже пробираюсь в свою сторону… Как вышел к своим, не помню. Сил совсем не осталось. Открываю глаза, оказывается, лежу на спине, целый, а на меня наши солдаты смотрят и разговаривают между собой:
               
     — Вроде живой!

     Хочу ответить им, губами шевелю, а голоса нет, горло перехватило. Слеза покатилась… Вот такие мы «предатели». Волховский фронт — проклятое место…

     Мой рассказчик вновь смахнул рукой непрошеную слезу, выкатившуюся  вместе с  сердечной  болью  из  глубины души.
               
     Помолчали.
               
     — Молодец! Пока я вспоминал, ты трубу вывел. Пойду за бутылкой.
               
     - Всего доброго, дядя Саша!               
               
      Меня  крепко  тронул  бесхитростный  рассказ  бывалого солдата,  и  я  не  думал,  что  он  вернется,  но мои размышления прервал его голос:               
               
      — Ну, вот и отметим мой второй день рождения, а зодно и твой дымок. Ты не обессудь старика, не побрезгуй.
               
      — Дядя  Саша,  да  вы  что, это я перед вами в долгу за рассказ, за ваши страдания. Я угощать должен.               
               
       — Нет! Сегодня я угощаю. Слушай старших и не перечь!               
               
       Беседа наша продолжалась до самых сумерек…               
               
       Придя на работу, я обмолвился с приятелем о нашем вечернем разговоре.               
               
       — Да ты что, с ума спятил! С ним нельзя разговаривать, он предатель, «власовец».               
               
       Я  замял  начатую  тему,  так как слишком беззаботно, как бы мимоходом, было сказано о чужом горе, с огромным равнодушием к чужой беде, но в глубине моей души затаилась какая-то боль, появилось желание побывать в тех краях, увидеть своими глазами места боев, дать свою оценку мужеству защитников Отечества, павшим и живым, облитых               
«черной грязью» правительства своей страны.               
               
       В 1972 году мне пришлось уехать из того поселка где состоялся разговор с дядей Сашей. А в 2000 году тропинка жизни  привела  меня  в те места, где выходил из окружения
 Александр Стариков. Мы, поисковики, подняли останки 354 солдат и офицеров Красной Армии. Некоторых опознали по медальонам.На кромке болота из-под дерна я поднял противогаз,
но, при тщательном обследовании местности, бойца не обнаружил. Словно молния пронзила мысль: неужели я нахожусь на том месте, где уходил в болото Стариков?
            
       Вспомнил в подробностях его рассказ. Место совпадало в  точности.  В  душе появилась  твердая  уверенность — противогаз его. Захотелось встретиться и поговорить с ним или его родными.

       Судьба вновь привела в тот поселок.

       Увы! Под крышей знакомого дома совсем чужие люди.
 
       Пьют воду из того же колодца. Любуются резными наличниками, смотрят через окна, остекленные руками дяди Саши,но о старом хозяине дома, о мужестве простого солдата
никто ничего не знает. Жив ли наш горемыка, а быть может, ушел из жизни с болью в сердце, как и многие ветераны.
       До конца дней своих буду помнить его рассказ и сохраню в душе добрую память. А сам мысленно говорю Александру Старикову:

       — Я все понял. Был там. Хоронили твоих друзей - однополчан спустя многие десятилетия.

       Власти, стараясь скрыть следы трагедии, устроили посадку из елей, пропахивая борозды по старым окопам, размалывая останки воинов гусеницами тракторов, разрывая плугом.
            
        Борозда прошла не только по полям сражений, но еще более глубокий шрам в сердцах живых воинов, их детей, близких. Боль за них сохранится в наших генах.
         
        В послевоенные годы фанфары побед затмили душевные муки народа, а ныне память людская рассеивается как тот дым из новой трубы.               
               
        Низкий поклон тебе, дядя Саша, и вечная память!               
               
        Никогда не думал, что через долгие годы пронесу в памяти один вечер и нашу нехитрую встречу с ветераном войны Александром Стариковым, буду вспоминать его голос.

        Дочка его живет в Челябинске, а в Куртамыше, на улице Гагарина, в доме N 17
живут незнакомые люди.
               

На фото: Мини мина изделие тюменского миниметного завода.