ни. Где? 1

Поезд нёс меня на огромной скорости сквозь бескрайнюю равнину снега и пепла, в которую превратилась когда-то жившая земля. Поезд представлял собой жуткое зрелище - вагоны были разграблены, там, где когда-то стояли скамьи сейчас ютились люди, собравшие свои скромные пожитки и тоже решившие уехать.
Я смотрел в запотевшее от собственного дыхания окно. А это навсегда, да? Мир навсегда останется таким? Пальцем я вывел на окне солнышко - таким, как его обычно рисуют дети в садиках - кружок с отходящими от него чёрточками. Наверное, Цу тоже так сделала бы, правда?

Что произошло? Война, катастрофа - уже почти никто и не помнит. Лет 20-30 назад случилось что-то, после чего в мире воцарились хаос и анархия, а природа ушла в мерзлоту. Единственным оплотом цивилизованной жизни стал Город - простой и чистый Город, стерильный Город, Город неведения, Город, за любое сомнение в работе правительства его тебя могли выгнать на мороз за купол, где бы ты и недели не прожил, городская неженка.
Так же и со мной. Хотя, нет, не совсем так. Я сам ушёл, потому, что меня больше ничто не держало в этом Городе.
Родителей своих я никогда не видел. За все свои 15 лет жизни я имел всего двоих дорогих людей - тётю Амалью, которая умерла, когда мне было 10 и сестрёнку Цусаки, которую военные увезли.
Мы жили в Городском приюте для техногенных сирот. Так называли тех, у кого родители из-за климата умерли. Я знал, что это было не так, и убил их вовсе не климат - тётя сказала - но я молчал, потому что тогда меня нас перевели в другой приют, а техногенный был самым лучшим. Нас там любили, уважали, и друзей мы там имели хоть обдружись, и вроде бы всё было прекрасно и безоблачно - я бы пошёл в академию, устроился пилотом, смог бы обеспечить себя и Цу... А потом, в один прекрасный день, нагрянули военные. Всех детей младше 8, как потом говорила директриса, "описали" и увезли "в другой приют". Узнав о том, что Цу исчезла, я обессилел. На пару недель я перестал контактировать с внешним миром - не говорил, не ел, спал ли - не помню, а через две недели социум принял меня обратно.
— Ю, почему ты молчал?
— Потому, что Цу нет.
— Забудь же наконец.
— Цу я не забуду, а ты - уходи. Навсегда уходи, насовсем.
Так я расстался со своей первой, и, как я потом понял, последней девушкой в своей жизни. Как я, опять таки, потом узнал, она вырвалась из приюта, женилась на активисте-оппозиционере и закончила в аннигиляционной камере вместе с мужем и двумя дочерьми, которых она назвала в честь - удивительно! - меня: Ю и Кико.
Удивительная вещь любовь - она может уйти так же быстро, как и нагрянуть, а может остаться шрамом на сердце на всю жизнь - врагу такого не пожелаю, честное слово.

Поезд продолжал движение. Из-за сильной метели он стал двигаться чуть тише, чем обычно. Я вышел в тамбур вагона и закурил дешёвую сигарету - одну из вещей, которые составляли немногочисленный список моего добра, которого я прихватил с собой из приюта. Глаза, как обычно, чуть защипало от едкого дыма.
— Есть закурить? — раздался негромкий голос слева. Оглянувшись, я увидел юношу примерно моего же возраста, тощего, и, как я понял, очень сильно чем-то подавленного.
— Наверное, - я пожал плечами и протянул парню одну из сигарет. Тот прикурил от моей и, испачкав куртку, медленно опустился на пол по стенке тамбура.
— Куда едешь? - спросил он, выдохнув облачко мутного дыма.
— В Кёсо, - ответил я, переведя взгляд с собеседника на дверь.
— В Кёсо? - с каким-то недоумением переспросил парень. В голосе появился явный интерес, - Что тебе надо в Кёсо, там сейчас помойка та ещё.
Мне показалось, что я почувствовал пристальный взгляд на своей заднице.
— За последние года 3 Кёсо стал городом шлюх. Припахают к работе, заставят военных-пидоров обслуживать, а надоешь - на органы или в Кин.
— Кин? Что это за место?
Собеседник ухмыльнулся.
— Кин - экспериментальная станция военных. Они там над детьми эксперименты проводят. Свозят туда отребье всякое - сирот, бродяг, тех же шлюх - и экспериментируют по-всякому.
Когда он сказал о сиротах, моё сердце как-будто поёжилось. Цу? А вдруг именно туда увезли Цу?
— А откуда ты столько знаешь?
— А ты что, ещё не догадался? Я военным жопу свою продаю! - он расхохотался, обнажая белоснежные зубы, - В Город на их тусовку ездил, сейчас обратно. Я шлюха, друг мой. Грязная шлюха. Кстати, не представился - Ноуэр Крис, можно просто Кирсу или просто Ноу.
— Юкико. Фамилии, к сожалению, нет, - я скромно потупил взгляд.
— Так у меня тоже нет. И имени. Я вру. Все врут.
Поезд едет по снегу.

Когда поезд прибыл в Кёсо, на горизонте уже начали появляться первые лучи мутного солнца. Меня разбудил Кирсу - нежно так, нежным пинком под зад. Сквозь сон я пробормотал что-то вроде "не сейчас, воскресенье", а в ответ получил ещё один пинок - покрепче.
— Какое в жопу воскресенье? Ты вообще где? - слегка раздраженно протянул Кирсу, глубоко вздохнув.
— А... точно, - я с трудом встал и мы вышли из вагона, вливаясь в массу людей, покидающих поезд.
Толпа - вещь страшная, с какой стороны на неё ни посмотри. Попав в толпу человек становится лишь частицей, молекулой в огромной амёбе движения в неизвестном направлении. Он теряет своё "я", личность, и просто двигается, выполняя приказы ядра толпы, если имеется такое. Если нет ядра - они идут. Просто идут тупым маршем, сдавливая друг другу кости, ломая рёбра и теряя сознание от нехватки воздуха, гибнут женщины, дети, старики. Гибнут от нелепого падения, затаптываемые толпой, от накачанных рук военных, которые никогда не считали и не считают себя частью толпы. Сама по себе толпа, а особенно неуправляемая - машина смерти, которой всегда требуется оператор.
Поезд был очень длинный, и поэтому толпа, которая из него высыпала была огромна, как очередной митинг у Городского купола. Тысячи три человек маршем двигались к выходу с вокзала - тысячи три измученных временем и условиями беженцев, которым в жизни повезло не так, как жителям Города. Вот мать, укутанная в бежевый шерстяной платок. Она худа, она мерзнет, а за ней бежит укутанная в десяток курток маленькая, лет семи дочка. Глядя на неё, я на мгновение вспомнил о Цу, и моё сердце словно кольнуло острой иглой. Больно.

— Девочку жалко, - заметил Кирсу, обратив внимание на объект в моём поле зрения, - Затопчут стопудово.
Я огорчённо вздохнул и отвёл взгляд.
— Привыкай, - продолжил он, - В этом городе и не к такому привыкнешь. Детишки - лишь вершина айсберга. Ты знаешь, что ей лучше умереть здесь, а?
Я был очень сильно удивлён и напуган. Глаза мои широко раскрылись, а зубы сжались. Я перевёл взгляд на Кирсу. Тот лишь едко улыбнулся.
— Ну, посуди сам. Если она выживет - они с матерью будут бродяжничать, они по виду последние деньги на билет до Кёсо отдали. Мать департирована, значит работу ей не дадут, а значит для пропитания себя и дочери ей придётся...- парень сделал паузу, и, хихикнув, посмотрел мне прямо в глаза, - Торговать телом. Не своим, дочери.
Меня накрыл приступ немой ярости. Я чувствовал, с какой силой бьётся о мои рёбра сердце, как глаза наливаются слезами, но сдержался, чтобы не ударить Кирсу по челюсти.
- Такие малышки тут ценятся гораздо дороже, чем я, - Кирсу посмотрел в небо и провёл руками по своим каштановым волосам, убирая чёлку с глаз, - Гораздо дороже.
Солнце уже полностью показалось из-за границы ледяной пустыни. Я почувствовал, что стало чуть теплее, чем было. Совсем чуть-чуть, чем было. Да.

Мы с Кирсу отправились на поиски ночлежки. Я знал, что скорее всего очень скоро уеду из города шлюх, но чтобы выжить тут хоть пару дней, мне нужен был опытный проводник. Пейзажи Кёсо меня, как Городского жителя, поражали до глубины души. Здания были в большинстве своём невысокими, ветхими развалюхами, сделанными из серого бетона, покрытого грязью, кровью, и ещё чем-то, но я постарался не задумываться о том, что это было. Вдали слышались выстрелы, изредка проходили небольши группы военных с оружием на перевес. При виде них, Кирсу всегда рисовался: игриво подмигивал правым глазом, кокетливо улыбался, посылал воздушные поцелуйчики. Мне это казалось мерзким, но Кирсу было всё равно - это его работа. Похоже, скоро он заработает на новый шарфик. Или ботинки.
На стене одного из домов я увидел зеркало. Как давно я не видел собственного лица - день, неделю, месяц? Отражение встретила меня с образом довольно высокого, худощавого паренька с чёрными короткими волосами, подстриженными абы как и абы где, карими глазами и царапинами по всему телу. Одет я был в странную чёрную куртку, порванную везде где только можно и в сапоги.
Кирсу был ниже меня. У него были тёмно-каштановые волосы чуть длиннее моих, голубые глаза и царапина на правой щеке. Одет он был в длинный плащ болотного цвета и тёмные штаны, на шее у него был повязан шарф.
— Красавцы, - рассмеялся Кирсу, - Я не знаю, сколько за тебя дадут, но, конечно, выглядишь ты недёшево.
Я покачал головой.
— Я собой не торгую.
- А придётся. В этом городе по-другому никак.
Ночлежку мы нашли скоро. Один старый знакомый Кирсу согласился пустить нас к себе на недельку, при условии что каждый день один из нас будет "платить" его дочери.
— Таи-кун, нехорошо же, - наигранно возмущался парень, стараясь не засмеяться, - Я не смогу трахнуть твою дочь.
— Раз жопу военным подставляешь мою красавицу ты трахнешь с удовольствием, - хрипло рассмеялся Таи и они пожали друг другу руки.

Комната нам с Кирсу досталась неплохая - конечно, не хоромы, но и не помои, уж поверьте. Нам досталась выбеленная комната с двумя кроватями и шкафом, а так же старым телевизором и чайником. Своего санузла у нас не было. Штукатурка, конечно, кое-где облупилась, да и мебель была далеко не последней модели, но в целом всё смотрелось довольно уютно. Войдя в комнату, Кирсу тотчас же плюхнулся на кровать, и, вдохнув аромат стирального порошка, исходивший от простыней, прошептал:
- Это, чувак, запах дома.
Я присел на противоположную кровать и посмотрел на Кирсу. Почему я ему доверился? Я знаю этого человека около четырёх часов, но не знаю кто он вообще, как живёт, да что там, я даже имени его настоящего не знаю! Предаст, сдаст военным - что он может со мной сделать? Ждать пока время покажет? Подожду. А оно-то покажет, обязательно покажет...

Я даже не заметил, как моё простое валяние на кровати постепенно увело меня в мир сновидений. Проснулся я под вечер, когда солнце уже начинало постепенно садиться. Кирсу лежал на кровати напротив обнажённый по пояс и смотрел телевизор.
— О, проснулся? - спросил он, переведя взгляд с какой-то порнухи на экране на меня.
— Даже не понял, что заснул, - я зевнул и, наконец-то, стянул с себя куртку. После нескольких часов сна мне в ней стало ужасно жарко, да и вспотел я порядочно.
— Сходи что-ли в душ, - демонстративно зажав нос протянул Кирсу, глядя как я снимаю с мокрого торса майку. Он на третьем - по лестнице вверх и направо. Не ошибёшься.
Захватив из шкафа полотенце, я отправился по адресу, как можно осторожнее наступая на ветхие половицы лестниц. Санузел оказался скромен - змызганные грязью кафельные стены и полы, ненмого ржавая раковина, такие же душ и унитаз. Скинув с себя остатки одежды, я, впервые за, наверное, дня три, встал под тёплые струи воды.
А ведь в приюте я мылся каждый день, да? Загоняют мальчиков по четверо в душевую и заставляют мыться за пять минут -намыливать голову и тело, смывать это. Многие не успевали отмывать шампунь с головы, приходилось делать это в раковине в туалетах. А ведь это был один из лучших приютов Города, по крайней мере так его позиционировали директора и правительство.
Завершив своё рандеву с душем, я, как и положено, отдёрнул занавеску, и, внезапно, тут же её задёрнул. За занавеской оказалась девушка - невысокая, но с виду старше меня. Её рыжие волосы были собраны в неаккуратный хвост - несколько прядей выбивались из него. У девушки были большие, красивые зелёные глаза. Сообразив, что девушка должна быть смущена появлением напротив обнажённого юноши, я понял, что положение ну очень неловкое. Спасла ситуацию она.
— Извини. Я думала, что ты Кирсу.
— А что, он тебя не стесняется? - глубоко вздохнув спросил я.
— Он спит со мной, чтобы здесь жить. Меня зовут Дзюни, я дочь хозяина этого дома.
На несколько мгновений мне стало безумно жаль Дзюни. Но затем я сообразил, что не отцу платят за то, чтобы спалть с его дочерью, а отец платит за то, чтобы его дочь с кем-то спала.
Я опустился на поддон кабинки и повернулся к Дзюни спиной. Колени я прижал к подбородку.
— Зачем ты так живёшь? - спросил я, закрыв глаза.
Дзюни присела позади меня. Я почувствовал её дыхание в своих волосах, и по моему телу на секунду пробежали мурашки.
— Потому, что мне вас жаль, - прошептала она, - Потому, что я не хочу чтобы такие рабы обстоятельств, как вы оставались в подворотнях на ночь. Для меня ничего не стоит с кем-нибудь переспать, для вас тоже, а, однако, смотри как хорошо - мы и удовлетворяемся и не остаёмся без крыши над головой.
Я повернулся к Дзюни. Её взгляд был опущен куда-то вниз, в пустоту. Дыхание было глубоким и ровным, лицо - спокойным и как будто бы немного грустным.
— Тебе же это не нравится, - шёпотом сказал я, проведя рукой по мягким рыжим волосам Дзюни, - Ты же как и все девушки хочешь любви до гроба, счастья... любви...
Дзюни не ответила. Она закрыла глаза, и из их уголков медленно потекли тонкие полосочки слёз. Я встал с поддона, бесцеремонно сорвал с карниза занавеску, обмотался ей, и, вздохнув, сел рядом с Дзюни, приобняв её рукой.
— Не плачь. Всё будет. Всё будет хорошо.
Она прижалась мокрым лицом к моей груди и заплакала ещё сильнее, ещё горьче, и каждая её слезинка была для меня словно серная кислота.
Значит, спать с кем угодно, чтобы их спасать?
Глупая ты, Дзюни.
Глупая.

— Что-то ты долго, - сказал Кирсу, не отводя взгляда от своего отражения в выключенном телевизоре. Очевидно, парень куда-то собирался - он был в верхней одежде, и, глядя на себя в экран, навадил марафет, как школьница перед первым свиданием.
— Да так... надо было кое-кому помочь, - вздохнул я, падая на кровать.
— Ты что, дрочил что ли? - рассмеялся Кирсу, наконец отстав от несчастного телевизора.
— Идиот ты, Кирсу.
— Да знаю я. Что идиот. Извини.
И с этими словами, Кирсу вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Хлопок был такой силы, что с потолка на меня, как одинокие снежинки, упали несколько крупиц штукатурки.
— Что это он? - вслух спросил я, покачав головой.
Я встал у окна. Оно оказалось не как я надеялся, на улицу, а на небольшой внутренний дворик, где стоял массивный мусорный контейнер. У него возилась Дзюни, выкидывая мусор из огромных чёрных мешков. Бедная, надо будет ей в следующий раз помочь. Обязательно помогу.

Ночной Кёсо - это оплот порока и грязи в терминальной стадии. Как только солнце опускается за обледеневший горизонт и зажигаются неяркие уличные фонари, на улицы как будто фанаты со стадиона высыпают все возможные проститутки, торговцы наркотой и органами, контрабандисты и революционеры, в общем все, кого правительство считает отбросами общества. Кирсу выглядел гораздо приличнее чем большинство публики ночного Кёсо, но по сути оставался всё тем же дитятей разврата. Остановившись у какой-то стены, он прислонился к ней спиной, и, согнув левую ногу, молча закурил. Стоять ему пришлось недолго - скоро мимо прошли три довольно здоровых мужика, один из которых был военным в ужасным шрамом на правом глазу. "может быть, знакомый?" - подумал Кирсу, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. На той тусовке военных, куда он ездил в город спиртное лилось рекой, нюхали, курили, кололись, и по этой причине почти весь тот день и часть следующего начисто вылетели из головы юноши.
— Привет, детка, - бархатным голосом протянул шрамированный, растянув губы в дьвольской ухмылке, - Хочешь прокатиться с большими дядями?
- Конечно, - сухо ответил Кирсу, втоптав сигарету в ледяную землю, - Конечно, не бесплатно.
- Сколько хочешь, шлюшка?
- Сегодня мне нужна информация. Для знакомого.
- Для знакомого? - собеседник Кирсу удивился, - Анархист что ли?
- Нет. Брат одного ребёнка, которого увезли в, предположительно, Кин?
- Хорошо. Расскажу кого туда в последнее время увезли. Но только если я тебя оттрахаю хорошенько и ты мне понравишься. Нет - пулю в голову и поминай как звали. Зовут-то тебя как?
- Ину. Просто Ину.
"Никогда не называй своего имени. И одинакового имени дважды", - подумал Кирсу. "Эх, достанется мне сегодня. Ю-кун, ты будешь мне по гроб жизнью обязан. Ю-кун..."

Я молча лежал на кровати, устатвившись в потолок уже наверное часа два или три. Так как я выспался днём, а на улицу ночью выходить мне запретила Дзюни, мне ничего другого не оставалось, как остаться в комнате.
Кирсу, где же ты?
Я понимал, что он знает Кёсо как свои пять пальцев, понимал, что это его профессия, его бизнес - продавать тело, но кто, кто знает что никто сегодня не засадит ему в горло пулю? Каждая минута капала мне на нервы, как раскалённый воск, каждая секунда отрывала кусочек надежды. Это как когда увезли Цу. Первые пару дней ты надеешься, что её вернут, потом злишься, потом пытаешься торговаться, пытаешься вымолить у бога, чтобы тебя забрали вместо неё, а затем, наверное, миришься с реальностью. Как это называется, четыре стадии принятия? Да, наверное так.
— Он вернётся, - послышался тихий голос со стороны двери. Я приподнял голову. Оказалось, в дверях, оперевшись на косяк, стояла Дзюни. Она смотрела куда-то вверх, словно надеясь там что-то найти.
— Такие как он не пропадают в начале. Он вернётся.
— В начале чего? - я слегка наклонил голову набок и приподнялся на локтях.
— Пути. Вашего пути. Ты же в Кёсо не просто так, не так ли?
Я кивнул.
— Ты не такой, как Кирсу. У тебя есть вдохновение, душа, цель. Ты ищешь сокровище, и ты обязательно его найдёшь.
Мне показалось, что зрачки зелёных глаз Дзюни сузились, а говорить она стала немного быстрее.
— Найдёшь, обязательно найдёшь, ты найдёшь, а потом потеряешь, но ненадолго, на чуть-чуть, - с бархатного низковатого голоса голос Дзюни сорвался на сопрано, - На чуть чуть, на недолго, на немного, а потом вы снова будете, да, будете, да, да, да! Спаси меня, спаси её, да!
Внезапно, Дзюни упала на пол и задёргалась всем телом. Руки, ноги, всё тело девушки дрожало, словно в конвульсии, словно через неё пропустили ток. Голосовые связки несли полный бред, вперемешку со словами "найдёшь", "спаси", "да" и другими, которые присутствовали в её связнном монологе.
Я бросился к Дзюни с графином холодной воды. Подлетев к ней, словно коршун к мыши, я залпом вылил на неё весь графин, а затем отпрянул. Конвульсии и бред прекратились. Дзюни лежала на полу, тяжело дыша, грудь девушки то высоко вздымалась, то опускалась, зрачки снова выросли, осталась только мелкая дрожь в руках.
На крики Дзюни прибедал её отец и горничная в спортивном костюме.
- Что с ней, что с Дзюни? - хозяин дома бросился к своему сокровищу и положил ладонь ей на лоб - девушку мучал жар.
- Наверное, приступ, - я пожал плечами и отошёл к окну. Не увидев ничего нового, кроме мусорного бака в новом свете, я скоро вернулся обратно в постель. Дзюни унесли в её комнату и вызвали врача, а я снова остался наедине с самим собой.

Через час я вырвался из мрака полудрёмы благодаря скрипу двери.
- Кирсу! - рефлекторно выпалил я.
Но, наверное, то, что я увидел было вовсе не Кирсу, правда?
Что-то измученное и грустное, с незачёсанной каштановой чёлкой на лице. С изорванной одеждой, шарфом, царапинами на лице - теперь уже свежими.
Я мгновенно соскочил с кровати, подбежал к юноше - и, наверное, вовремя же, потому, что именно в этот момент от усталости у него отказали ноги. Кирсу упал на меня, обхватив меня за плечи.
— Ю-кун, - роняя слёзы жалобно протянул он, - Это было ради тебя, Ю-кун. Честное слово.
Каждый звук, вылетавший из горла Кирсу, был для меня, словно нож.