Третья жизнь

Третья, по счету моя одинокая ночь, без него.  Занавесив сознание ресницами, я пытаюсь не помнить о надвигающейся цифре 65. Мой трижды шестьдесят пятый день рождения, еще не виден глазу, но корабль не свернет с курса и не промахнется. Жесткий толчок выбросит меня на неизвестный берег. И вот я не сплю и вижу сны, как видят болезнь.
Однажды, был залитый солнцем день, моего первого детства и тощий белый старик среди цветов.
Воздух дрожал и переливался в небо. Очень удачный фон для картины, должной помниться всю жизнь, все жизни. Графично вычерченный старик уходил от меня и становился все меньше, а небо все больше, пока, наконец, малое не растворилось в большом.
Что же дальше? Мое первое путешествие?  Отъезд в город Nn.  Юности нет дела до мировых проблем. Вас волнует судьба Наполеона? Вот и я мало помню о нем, о той войне, хотя и застала закат этого человека. Но я четко вижу свою ножку, в городском ботинке, ступающую на сходни корабля.  Моя первая модная пара.
А вот сейчас, я предпочитаю все стандартное, унифицированное, как фирменный позывной телефонов Nokia. Чтобы было красиво и как у всех.
Мне нравится, что я как все. Внешне конечно. А может уже и внутренне. Что во мне от прошедшего?
Несколько образов. Знание, что есть заветные дни, к которым следует прийти подготовленной и повторить прыжок в детство.
Мой Nokia засветился и разлил фирменное благозвучие.
- Привет, разбудил?
- Нет Тэйнен, я не спала, я думала о тебе.
Это не вранье. За, без малого 48 лет, я так слилась с ним, что его образ всегда где-то во мне. Висит, парит, давит камнем, так что подкашиваются колени, растворяет грудь и дарит крылья.
- Я просто хотел спросить, во сколько ты меня завтра заберешь? Просто чтоб я не ждал и еще меня уже не накормят обедом, выписка в одиннадцать, поэтому не положено.
Я терпеливо слушаю ночной монолог старого мальчика, он прекрасно знает, что мне все это известно, просто хочет внимания, и хочет,  чтоб все было так, как он хочет. Он вдыхает воздух и я впрыгиваю в эту секундочку
- Буду к десяти.
- Ну,  торопиться тут тоже из-за нас никто не будет.
- Ничего, помогу собраться. Я захвачу термос с травяным чаем и бутерброды, навестим нашу беседку по дороге домой.
- Минуту назад, мне было семьдесят, и меня волновала простата, сейчас мне сорок и меня волнует свидание с любимой.
- Минуту назад мне было шесть лет, сейчас я быстро взбежала по ступеням и остановилась на сорока.
- Значит, мы сравнялись. До завтра. Целую.
- До завтра Тэй. Целую.
Улыбаюсь.

Улыбаюсь и смотрю, как горький ветер зимнего моря треплет его седые волосы. Мой мальчик достал к моему травяному чаю, травяной бальзам.
-Я за рулем, я пожилая дама!
- Мы нацедим по капельке в чай, потом по две, потом выпьем чистого и дойдем пешком, а за машиной пошлем Меньдика.
Смеётся.
Хорошо сидеть вдвоем, чувствуя как чай с алкоголем побежал по трубам системы отопления наших старых домов, смотреть вдаль и молчать. Я плачу, и мы не утираем моих слез, делая вид, что это просто ветер надул.
 Мы и эта беседка, помним друг – друга многие лета и зимы.  В каком же году мы побывали здесь впервые? Кажется, это был 1964 и мы были юные, бедные и голодные аппетитом самонадеянной молодости. Хотя я бывала здесь и раньше. Тогда.
 Тэй еще не существовал, а беседка уже стояла.
 Мне идет новый 65 год и от воспоминаний уже не укрыться. Давно, лет уже сорок назад, я закрыла на ключ память, что набежала в меня до Тэйнена. Но в этот, наш последний общий год, память отворилась, словно давно прочитанная книга, бросив беглый взгляд на страницы которой, с удивлением обнаруживаешь, что, несмотря на время, помнишь.
Я прожила 147 лет до него, и полных сорок семь с ним.
Когда-то, в далеком 1820 году, белокурая девочка, шести лет от роду, играла на развалинах старого католического монастыря и нашла… 
Нет, не клад и не сокровище. Старого монаха сидевшего в подземном ходе, прорытом из кельи, двери которой были замурованы. По логике монах должен был быть уже лет 100, как мертв, но он был жив, светел и отрешён.  Тем, что его подземный ход неожиданно окончили, вкопавшись снаружи, он, видимо, ни мало не удивился. Поморгал на солнышко, походил, потом вернулся к маленькой спасительнице и сказал
-Запомни все до слова, что скажу тебе. В день, когда исполнится тебе шестьдесят пять, должна ты снова на это место встать и я верну тебе детские годы. Ты снова станешь шестилетней девочкой. Ты можешь возвращаться сюда в каждое свое шестидесятипятилетие и обретать детство и новую жизнь. То, что сказал сейчас, никогда не забудешь. Живи с Богом. Но знай, с кем бы не пришла сюда, ребенком уйдешь только ты, с другими ничего не произойдет. Это твоя великая тайна, береги её.
Сказал так, поцеловал в губы, перекрестил и ушел не оборачиваясь.
А я смотрела ему вслед и чувствовала, что случилось нечто великое. Чудо. И я его единственная и полноправная обладательница.
С обыкновенного неба, на меня смотрело обыкновенное солнце, и я была самая простая девочка, с этой минуты ставшая не такой, как другие люди. Потом я повернулась и пошла домой. Шла, шла, упала, разбила коленку и заплакала. Потом был вечер, я сидела утешенная мамой и слушала, как она рассказывала нам сказку про двухголовую Амфисбену. Теперь таких историй никто не знает, в этих тварей давно не верят и люди перестали их видеть. В те же времена мир был населен разнообразно и причудливо. Отчасти, по этой причине, я приняла свою чудесную встречу со стариком довольно просто.
Потом я училась в монастыре, но выросла на удивление своенравной девицей. Причина была проста. Над остальными висел мешок песку с маленькой дырочкой в которую сыпалось и сыпалось их время. И пока весь песочек не просыпался, необходимо было выполнить определенные действия в строгом соответствии с планом. Выйти замуж, родить и вырастить детей,  дожить в достатке и покое и умереть в окружении любящих потомков. Но мне торопиться было не надо. Не в этой жизни, решила я. И будь что будет.
Поэтому, в 1831 году, семнадцати лет от роду, я села на корабль в Nn порту и покинула свой дом и семью.

- Знаешь, а я влился в больничную жизнь! Когда-нибудь, из меня получится заправский больной.
Я улыбнулась Тейнену, аккуратно раскладывая бутерброды на тряпочке, и промолчала. Мне понятно, на какие мысли навела его больница. Мой муж представил  дни своего угасания. И ему еще не известно, что в эти дни, меня рядом с ним не будет. Я к тому времени стану маленькой девочкой.
Тэй  улыбнулся всезнающе и печально.
- А знаешь, что я всю жизнь пытаюсь в тебе разгадать,  поймать?
- Не знаю, говори.
- Что в тебе за секрет спокойствия? Ты, наверное, единственный известный мне человек, живущий в сегодняшнем дне.
Все знакомые мне люди всю жизнь бегут, как будто на плечах у них черт. Сидит и настегивает скорей, скорей, не успеем!
- Значит жизнь, это забег ? Занятная картинка – мы лошадки, а гонит нас дьявол!
- Ну, тебе- то видимо удалось его сбросить.
- А может мне просто не досталось наездника? Секрет прост…
- Нет, ты похожа на эту твою любимую беседку. Величественна, постоянна, и как-то одинока.
- Я с тобой милый, я впервые в жизни не одинока.
- Странно ты говоришь, в нашем случае ведь верней сказать – я не одинока всю жизнь. Мы ведь встретились не вчера.
- Пожалуй. Хотя не вчера ли?
Ну вот, он уже улыбается по-другому, без горчинки, и смотрит заинтересованно. Держу пари, в душе Тэй перемахнул почти полсотни лет и почувствовал себя моим молодым кавалером.
- Ух, ты с рыбкой, с яйцом! Давай-ка это забальзамируем.
- Мне только с чаем, пожалуйста, не хочу очень крепкое, ладно?

Тэй, со своими стальными глазами и пепельными седыми волосами сидит в беседке напротив меня, на фоне неба. Небо сегодня необычно густого, богатого тона и похоже на серо-синий  шелк. Беседка стоит на крутом, высоком берегу, далеко внизу море. Небо спускается к нему, чем ближе к горизонту, тем светлее. Вода же похожа на мятую серебряную упаковочную бумагу. Зеленая жизнь на берегу потемнела, отяжелела и прижалась к земле. Прохладно, сыро и моросит. Но в нашей беседке нам легко, мы согреты. Нас греет тепло нашей близости, нашего единства.
Так уже сложилось, что с годами, внутренний монолог Тэйнена  проистекает вслух и при моем участии. Я больше слушатель, чаще согласный слушатель, но мои редкие замечания дают новый поворот и развитие его мыслям. Даже свои научные работы он всегда обдумывает при мне и вслух .  Мой муж импульсивный человек  и всем что в нем возникает ему необходимо делиться немедля. Ему необходим зритель. Причем не какой-нибудь, а заинтересованный и восхищенный. Таковым зрителем при нем всю жизнь присутствую я. И мне это не надоедает.
Внезапно, в нависшем небе вытопился ход – колодец, из которого полились солнечные лучи. Почему-то для нас это послужило сигналом двинуться к дому.
Идти, можно было вдоль трассы, по которой мы приехали, либо тропинкой вдоль обрыва над побережьем. Несмотря на то, что тропинка сейчас сырая и местами на пути разлеглись широкие мутные лужи, мы пошли по ней. Двигаясь здесь, мы остаемся в уединении с природой и морем.
По тропинке, минут через тридцать, мы подходим  к дому со стороны внутреннего дворика и террасы, поднявшись по ступеням которой попадаем в так называемую гостиную, которая является основным местом нашего обитания.
Изначально, она планировалась, как кабинет Тэя. Муж хотел работать в просторном помещении, с выходом в сад и к морю. Поэтому у нас на первом этаже кухня и его огромный кабинет, а на втором детская, наша спальня и салон для приема гостей.
Но, со временем, нижняя большая комната стала сердцем нашей жизни.
Там лежит светлый, от времени истершийся и продавленный паркет, который  я не хочу менять. Ведь он хранит шаги нашей молодости. Потолки на первом этаже у нас очень высокие и почти вся эта комната под потолок завешана книжными полками
Если вы входите из прихожей парадного входа, то первое, что бросается в глаза это выход на террасу в обрамлении широкого витражного окна. Весь простенок слева от окна также увешен книжными полками и на их фоне породисто установился рояль, на котором у нас, впрочем, играют редко. Но красавец, что ни говори, задает некое настроение комнате. Задает друзья мои, ведь правда? И, наконец, справа от входа расположен камин, а в полутора метрах от него, вглубь комнаты огромный угловой диван, который обычно разложен и на его ленивые просторы наброшено тяжелое покрывало. Здесь мы спим. Еще в нашей комнате есть два блуждающих кресла и столик. А к приезду гостей из прихожей закатывается и раскладывается необъятный стол для приемов.
Рабочий же стол мужа, перекочевал наверх, в нашу пустующую спальню. Там теперь его мини кабинетик.  А бывшая детская, теперь гостевая спальня.
Вот такие перестановки в нашем доме устроила жизнь.
У нашего жилища есть еще одна необычная черта – месторасположение.  Парадным входом  наш дом стоит на городскую улицу, метрах в ста от нас, выливающуюся на центральную площадь. Это самый старинный раиончик нашего городка, со смещенным центром, который улегся подковой вокруг университета, где работает мой муж.
Город раскинулся перед нашим домом, но земля за домом, до беседки и немного далее принадлежит нам, и здесь никакого строительства пока мы есть не будет. Через дорогу земли муниципальные, но места здесь курортные и охраняются законом, поэтому город растет в противоположную от нас сторону.
Так и вышло, что выходя из дому в одни двери, мы попадаем в горд, а выходя в другие – загород.

После прогулки Тэй направился вздремнуть, а я решила заняться обедом, но память вдруг унесла меня в годы молодости. Во времена нашего знакомства Тейнен, был худощав, темноволос и наиболее выдающейся его чертой был нос, а наиболее привлекающей меня – глаза. Сине-серые, а в них сияла нелепая душа чудака. Он походил на почку, к которой с гудением устремились из земли все соки жизни.
Чуть позже, облик его приобрел благовоспитанную мягкость и округлость, он завел волосы до плеч, а также успокаивающую и в то же время деловую манеру речи и стал сыпать терминами. Молодой ученый – философ.
А в какой-то год, после тридцати, вдруг исчезли и мягкость и локоны. Он внезапно стал резче и суше, возмужал и стал гораздо меньше во мне нуждаться. Ох, как я тянулась к нему тогда, чувствуя что-то новое и страшно боясь потерять своего мужа.

- У меня к тебе два важных вопроса!
Тейнен запустил в меня паузой.
- Слушаю тебя
- Дашь ты мне что-нибудь поесть и как мне жить дальше?
- Ну, ответ на первый вопрос мы выясним в холодильнике, загляни, нравится тебе там что-нибудь?
- Ммм, позволь-ка, я немножко покапризничаю! И давай-ка сходим поедим в Каракатица убежала?
- Ну давай.
Мы любим эту кафешку, через улицу, от нас за холодный нейтральный интерьер. За то, что столики стоят далеко друг от друга, продукты используют самые свежие и вкусные, а официанты похожи на сказочных джинов, появляются и исчезают тогда когда надо и, кажется, способны выполнить любое желание.
- Я ведь второй вопрос задал тебе не в шутку. Мне семьдесят, а я все еще продолжаю сидя на берегу сегодняшнего дня, не сводить глаз с удочки, заброшенной в грядущее.
- Другими словами ты о своей работе, об университете и о новой книге?
- Именно.
- Тебя беспокоит, способен ли ты еще трудится, не лежишь ли колодой на пути молодых людей?
- Ты, конечно, жестко сформулировала, но верно.
- Во-первых, скажу тебе мое мнение в общем. Когда люди не удят в грядущем, обычно это значит, что их удочка зацепилась за что-то в дне прошедшем да там и потонула. Тогда они сидят и грустно созерцают вчерашние воды. В этом случае нет веры, а значит и двигателя для колесика жизни.
- В это колесико все и упирается.
- Хорошо, тогда о твоём колесике. Что для тебя твои лекции?
- Ты ведь знаешь, я не просто вычитываю, я выступаю. Я выношу им что-то, чем обладаю лично, и уж просто так не отдам. Они должны пережить каждое слово, каждую мысль. Как пережил когда-то я, читая, изучая, размышляя.
- Да Тей, ты не зря волнуешься. Ты отдаешь слишком много, непомерно много для человека твоего возраста, которому нужно беречь силы для себя.
Мгновенно на его лице обозначилось обреченное выражение. Испуганный взгляд мужа сказал мне, что он услышал то, чего так боялся. Практически, подтверждение рокового диагноза, который давно нашептывали ему собственные сомнения.
- Но, послушай, может, ты что-то получаешь взамен?
- Получаю, клянусь тебе, получаю! И теперь это даже больше чем раньше. Когда я вижу амфитеатр внимательных глаз, ко мне волнами летит их молодая энергия, их свежие силы и даже мысли!
- Ну что, обмен получается?
- Ну, получается.
- Знаешь, я не представляю тебя без зрителей. Единственной зрительницы – меня, тебе будет недостаточно. А эти потоки, отдаваемое тобой и то, что ты получаешь от студентов, наверное, дюже хорошо разгоняют твою семидесятилетнюю кровь.
Мужчина, ребенок всю жизнь.  И, мой старый мальчик, успокоенный и доверчивый, сладко задумался, и с удовольствием углубился в свою еду. О книжке он не заговорил и остаток вечера мы хорошо помолчали, перекидываясь иногда замечаниями чисто практического свойства.

Новый день я встречаю в пути. Я мчусь в аэропорт соседнего городка, полутора часовой перелет и я буду на своей родине. Ведет меня туда, конечно, не всплеск патриотических или ностальгических чувств. Все практично, я готовлю свое новое воплощение. И подойти к этому надо ох, как серьезно. Самое пугающее время – возраст с шести до четырнадцати лет. Что ни говори, а я буду ребенком, буду зависима от других людей. Мне важно войти в новую жизнь не нищей, но как сохранить деньги? И как не попасть под опеку людей, которые сделают мое сиротское детство невыносимым?
Я взвешиваю два варианта. Надо нанять опекуншу и жить либо с ней, либо поступить в балетную школу-интернат, а с ней проводить выходные и каникулы . Тогда, в следующей жизни я буду танцевать. От мыслей о танцах и учебе мне становится радостно.
Это легенда, дескать опыт убивает желание жить. Душа не стареет.
Хотя, есть примеры, это утверждение опровергающие. В прошлой жизни у меня был невнятный брак, с человеком который был старше на пятнадцать лет. И приключилась с ним болезнь, а было супругу тогда около пятидесяти лет. Как самозабвенно он болел! Словно одно большое ухо вслушивался страдалец в свой организм. Сон, стул, сердцебиение, температура, давление, боли.  И так по кругу и до бесконечности. Вернее до конца. Полностью сдался, отдался он болезни, всем своим существом, ничем иным более не интересуясь. И ей ничего не оставалось, как наскоро пожрать больного.
Отчего так произошло? Может быть, его душа утомилась…
Упокой его Господи, надеюсь на небе он взбодрился

Я же бодра и решительна на земле, по которой качу на своем маленьком авто. На календаре февраль, но день выдался теплый, почти летний. Вышло солнце, и поля, которые много дней обливали дожди, засияли, как заплаканное лицо женщины, утешенной и обласканной любимым.
 
Я еду, и грезится мне девушка. В легком желтом платье в оранжевый цветок, в затейливой зеленой шляпе с широкими полями и красивых вышитых туфельках на каблуках, идет и идет она дорогой, которой не видно ни конца, не начала. Идет и тянет за собой простую крестьянскую тележку. А везет она в тележке свои пышные дамские уборы и драгоценности. Дорога как ручеек, струится через поля, открытые от горизонта до горизонта, и нигде не видать человеческого жилья.
Куда же идет путница с тележкой и на каблуках?
Эта путешественница я, в своей авантюрной первой жизни. С расстояния более ста лет, девушка в желтом платье, кажется мне чужой и непонятной. Признаюсь, я тогда сбежала от очень богатого покровителя, прихватив его подарки, но, не подумав об удобной дорожной одежде и о собственной безопасности. По счастью повезло. А то, что я забрала, не очень уверенно считая своим, легло в основу страхового запаса, с которым я перехожу из жизни в жизнь.

Но, вернемся к целям сегодняшнего дня. Я уже в аэропорту, в многолюдной суете которого я отчего-то потерялась и почувствовала себя старушкой. В целом аэропорт производит впечатление очень упорядоченного и системного бреда безумца. Он огромен, как собор эпохи барокко и наполнен бесконечными, неведомо откуда стекающимися и неведомо куда исчезающими людскими потоками.  Стихийно образовавшиеся эти потоки движутся следуя законам непреложным и логичным, как любая стихия. Но в этой, однажды запущенной системе, существуют отколовшиеся свободные частицы, бегающие дети, плачущие девушки и возбужденные пассажиры, еще не нашедшие своего места в общем движении.
Боже мой! Скорей бы попасть в салон самолета!
А вот летать я люблю. Когда огромная крылатая рыба, с людьми в животе, вдруг оживает, и мы начинаем вибрировать в такт её пульсам, я ощущаю себя частью могучей силы, вместе с которой устремляюсь в синие воды неба.
Цель моего сегодняшнего путешествия такова: Каждый раз, за год до моего номинального нового рождения, я начинаю поиски документов. Дело это печальное и щекотливое, так как мне необходимо вступить в незаконный сговор. Цель которого – приобрести документы какой-нибудь умершей сиротки. После чего сиротку похоронят как неопознанную, а я буду жить под её именем. Во избежание недоразумений в будущем, я подыскиваю обязательно голубоглазую и светловолосую девочку. На это ожидание у меня запланировано три- четыре года и по документам я могу быть немного старше или младше, но это не имеет значения. Это очень грязно и я напоминаю себе какую-то трупную ворону, но пока более надежного способа возникнуть вновь в мире бумаг и юридических документов я не знаю. В новую жизнь я ведь прихожу не налегке, и должна сама себе наследовать. В швейцарских банках есть несколько счетов и ячейка с ценностями. Есть и небольшой банально закопанный тайник. Правда, твердо положиться ни на что нельзя. Кто его знает, что ожидает мир, а вместе с ним и мои сбережения?  Ну да ладно, сейчас у меня уже нет того страха перед нищетой, как лет сто назад. Будь что будет, в конце-концов, но попытаться принять эти необходимые меры, хлопоты не лишние.
На сегодняшний день, документы на девочку у меня есть, теперь надо найти опекуншу в моем городке и юридическую контору в Швейцарии,  которая будет следить за её деятельностью а так же хранить документы на счета и ячейку, по которым я передаю право собственности на все это Жанне – мое имя в новой жизни. С шестнадцати лет, я смогу распоряжаться своими деньгами сама, а до тех пор опекунша каждый месяц будет получать некую сумму на наши расходы и свое жалование.
Сегодня я еду познакомиться с претенденткой на вакантное место, и еще мне пора уже подыскать домик, который я найму на десять лет.
Это похоже на подготовку к новому году, только для меня действительно настанет совершенно новая жизнь и сейчас меня волнуют праздничные предчувствия.
Но, как же Тэй? Я оказалась совершенно не готова к тому, что покину его, и даже без объяснений. Или что-то придумать, какую-то ложь, из тех, что называют ложью во спасение? Перед этой задачей я чувствую абсолютное бессилие.
Но, в конце концов, что изменится, если я останусь? Сейчас у него простата, которую предстоит оперировать, а что потянется дальше? Как долго мы еще будем вместе, пока смерть не разлучит нас? И если он умрет раньше, а я останусь одна, что я буду чувствовать одинокая, перед этой очевидно бессмысленной жертвой, расставания с жизнью? С жизнью, которую я так люблю.
Но если я решила уйти, как мне это сделать? Накручивать себя, припоминая все обиды и несправедливости, принятые от мужа за жизнь? Пока я стараюсь просто не думать. По одну руку у меня мое настоящее, в котором я живу, по другую будущее, которое я готовлю. И это два параллельных мира, которые не надо перемешивать.
Все, я занята делом и сомнения прочь!
Мой родной городок встретил меня патриархальным спокойствием. Я направилась в агентство по найму. Рядом с нужным мне домом, стояли и беседовали две дамы,  первая, спиной ко мне нарядная молодая на каблуках и в гипюровых воланах, а напротив неё старушка, державшая на поводке собачку. Видимо недавно здесь немного подождило. Болонка в ярком непромокаемом костюмчике подняла ко мне свою забавную мордочку, на которой пушистая растительность повисла сосульками, что, наконец, открыло ей глаза. И ты тоже видишь все это? – казалось, трагически вопрошали меня черные бусинки с печальной собачьей физиономии.
В агентстве меня уже поджидала претендентка: крупная, опрятная женщина, с голубыми глазами и хорошей улыбкой. Нас усадили на мягкие диванчики, и мы начали беседовать.
Буквально минут через пять в агентство зашла девушка в воланах, и я увидела, что у неё лицо сорокалетней женщины, с грустным ртом.
Вновь пришедшая, поздоровалась с сотрудницами мягким, негромким, почти робким, но очень добрым голосом, затем подошла к нам.
- Здравствуйте, а вы работаете? У вас, наверное, собеседование?
- Да, здравствуйте.
- А что-то я вас не знаю, Дана, ты уедешь что ли?
- Нет, просто я не здешняя, но сюда переедет моя доверительница.
- А, очень хорошо, я люблю новых людей. Вы хотите чаю?
- Я не откажусь.
- И мне налей, заодно! Довольно повелительно сказала Дана.
Девушка-женщина опросила всех остальных и ушла на кухоньку делать чай. В открытую дверь слышался её добрый голосок, она что-то все время уточняла о кружках, чае и пирожных.
Дана, немного наклонилась ко мне, и рассказала
- Это Лия, она здесь не работает, просто в гости к сестре зашла, делать-то ей нечего, дома одна, вот и ходит, занятие себе ищет. Она немножко чекнутая, я думаю. Муж её удрал куда-то через год после свадьбы, вот она с тех пор и наряжается, его, что ли ждет? Только он уже лет десять как умер от пьянки, это все знают. А она все ходит…
Тут, заботливо лепеча появилась Лия с подносом.
Разговаривать с Даной, мне уже не было необходимости, я поняла, что с этой женщиной жить не буду.
- Было приятно познакомиться, спасибо, что потратили на меня время, прощайте, сказала я.
Чуть позже, завершив свое второе дело, связанное с наймом дома, я проходила мимо детской площадки и увидела Лию разговаривавшую с маленькой грустной девочкой и подошла к ним.
- Здравствуйте!
- Здравствуйте! Да мы же виделись уже, заговорила она со мной без удивления, как со старой знакомой.
Поговорив с Лией несколько минут, я поняла, что передо мной очень добрый человек, и даже будучи ребенком, я смогу слегка помыкать такой опекуншей. В общем, мы поладили в тот же день.

Домой я приехала к десяти и довольно уставшей. Оказалось, что у нас гости.  Два пожилых брата, один из которых был профессором нашего университета, а второй управлял местным телеканалом, и молодой человек, аспирант моего Тэя, со своей юной подружкой.
Братья, некогда вместе окончили исторический факультет городского университета и телевизионщик очень любил козырять своим дипломом, хотя никакого отношения к истории давно не имел.

В нашей комнате пылал камин, диван стоял прибранный и респектабельный, на столике вкусности и вино. И я, ехавшая домой с неловким чувством обманщицы, всему этому очень обрадовалась, несмотря на усталость, села и прислушалась к общему разговору.
- Речь идет о понятии современность, и я говорю вам как историк, не спорьте со мной, потому что я это просто знаю, человечество движется не по кругу, а по спирали. Но по спирали вверх.  Задиристо высказывался телевизионщик.
- Знаешь, я бы не сказал, что в плане духовности и нравственности, мы можем похвастать большим подъемом. Стоит заглянуть в современные газеты или, прости меня, включить телевизор.   Эта реплика принадлежала брату профессору.
Ответил ему молодой аспирант
- Да уж, мир пухлых, розовощеких истребителей гамбургеров смеётся простым шуткам и возбуждается от никчемных и вульгарных историек,  между тем узнавая главное. Чего же им еще не хватает в жизни, чего они еще не успели сделать? А именно, не попробовали новое пиво, со вкусом какашки, не взяли кредит, чтоб купить супер телефон со встроенным пылесосом и лазерным депилятором для интимных мест. А сердце этого мира стучит между Бродвеем и набережной Ист-Ривер и называется Уолл-стрит.
- Знаете молодой человек, тут вы чем то поддержали идею о круге, позвольте, я процитирую вам некий текст.
Заговорил мой муж.
- о, учитель, я вас даже об этом прошу!
Тэй, прищурился, улыбнулся и прочел следующее:
-Мудрец, на мир сегодняшний взгляни,
  Глупец в почете, знающий в тени.
  Все в мире лживо, и на горе всем
Невежество болтливо, разум нем,
Тот, кто вина не пьет, скупцом слывет
Тот, кто посты блюдет, глупцом слывет
Все чистое исчезло, грязь одна
Вдруг  на поверхность поднялась со дна.
Что стало с миром: он нечист и лжив.
Кто в мире справедлив и кто правдив?
Мысль говорящих слишком далека
От слова, что слетает с языка.
Усердные затмили милосердных
Приятели друзей сменили верных
Кто стать поближе норовит к тебе,
Тот не в глаза, в карман глядит к тебе
Доверие – теперь пустое слово
А недоверие – первооснова
Не совесть правит нами, не добро
Тот в славе, в чьем кармане серебро
Был прав один мыслитель безупречный
Сказав про этот мир недолговечный:
«В наш темный век в ком справедливость есть?
Где человек в ком сохранилась честь?
На свете много зла и очень мало
Людей, кого бы это удивляло!»
Честь не криклива, доброта тиха
Но слышен голос злобы и греха

- Как думаете, когда это написано?
-Трудно сказать, но чувствуется что это что-то восточное, правда?
- Да, и это было написано в 11 веке. Но как видите, наш караван-то до сих пор идет.
- А я думаю, что мировое зло не отвлеченное понятие, а действительно существует как некая сила. Сила, которая затягивает одних легкостью пути, а другие питают её своим несогласием и протестом. Так, постепенно напряжение нарастает, а потом происходит какой-то взрыв, разрядка. Сказала девушка.
- Так все это дьявольские козни, по-вашему мнению?
- Нет, это какие-то природные законы, наподобие законов физики, только пока неизученные.
- Так и что же, нет никакого выхода? Получается, одних затягивает, потому что они принимают правила, других потому что протестуют, и все идет на пользу мировому злу? Спросил молодой человек.
- Выход есть. Ты правильно употребил слово – затягивает. Необходимо просто изолировать себя от суетных жизненных мотивов, быть добрым, и, кстати, к себе в первую очередь.
Я удивилась этой девушке. Не знаю, как она пришла к этому суждению, но понять её я могу только сейчас, прожив уже почти двести лет.
- Ну как же, какое может быть зло, когда есть такая молодежь? Такие славные и симпатичные девочки? Брат телевизионщик, кажется, был готов уже протянуть к девушке свою длинную руку, сделав ей козу. Но вероятно из соображений приличия остановился.
Тщеславный старый пень! Подумала я. Я, честно говоря, немножко недолюбливаю телевизионщика, хотя ему не откажешь в талантах. Он умел завязать обширные связи, и это при сварливом-то характере, но он знает, когда и что делать, и кому, и что сказать. Он стреляный воробей и старая акула в одном лице. Любит попозировать и может быть прекрасным рассказчиком, и, порой развеивает уныние всяческих полуофициальных городских мероприятий, достаточно живым и остроумным выступлением.
Вот и сейчас после его выходки серьезный разговор прервался, мужчины осознали себя кавалерами и принялись ухаживать за нами и вечер продолжился мягко и приятно.
А потом девушка играла на рояле Шопена.

- Звонил  Анджей, он приедет через неделю с Ирэной.
Сказал мне как-то Тэй, когда я, укрывшись пледом, и держа в руке большую кружку кофе сидела на терассе, и смотрела в просвет,  между скалой и деревьями, там у нас видно стоящее над морем  круглое небо, и, у горизонта, кусочек самого моря.
Анджей – это наш сын. Почему-то я не очень люблю своих детей. Во второй жизни у меня было две дочери, я мало о них помню. Просто бледные и бесцветные тени
Вся моя любовь единственный раз и навсегда отдана Тэю.
Я была доброй, внимательной, практически образцовой матерью. Но я не любила сына по-настоящему. А ведь как ни старайся, душу ребенка не обманешь. Думаю поэтому и только поэтому, едва повзрослев, он отдалился от нас. Не стал учиться в нашем университете, где преподает отец, а уехал в столичный город, и, с тех пор, связь между нами теплится едва-едва.
Услышав о его приезде, я испытала свое обычное чувство. Смесь тревоги, радости и вины.
- Послушай, я все не решаюсь тебя спросить. Ты как-то странно стала отлучаться. Тебя ведь не рассмешит, что я пугаюсь, не роман ли у тебя?
- А почему это должно меня рассмешить?
Я отшутилась, чтобы потянуть паузу и придумать, как ответить чтоб не соврать, и не сказать правды.
- Да, в принципе, не почему. Тэй подошел и уселся напротив меня на корточки.
- Я-то привык к тебе, и знаю, что мы люди в возрасте. Но, вот если посмотреть на тебя отстраненно…  Например, ты мне не знакома и я встречаю тебя в супермаркете, разве ты не взволновала бы меня? Ты, как это принято говорить, в очень хорошей форме.
Я взглянула в его серые глаза и подумала, что если, через 47 лет брака, муж говорит мне вот так, я очень счастливая женщина. А подумав так, я заплакала,  и, аккуратно поставив кружку с кофе подальше на бордюр терассы, чтоб не упала, обняла Тэя.
- Ну, вот еще, приговаривал он, чего тут реветь то? Ох, глупышка, ну успокойся, успокойся!
- Да, прости. Хорошо, что ты есть и ты со мной, и мне никто другой, поверь, не нужен.
И, разбирая эту тему, мы увлеклись, а потом опять заговорили про Анджея и к щекотливому разговору о моих отлучках уже не вернулись.
Но печальная необходимость выдумать что-то и солгать мужу встала передо мной.
И это очень неприятно.
Через неделю приехал Анджей с маленькой белокурой девочкой, нашей с Тэем внучкой.
Анджей заметно возмужал, теперь это высокий, широкоплечий, хотя несколько сутулый мужчина, в очках и бороде. Без сомнения это сын и продолжение Тэя. Но, глядя на него, я неспокойна. Я вижу, что мальчик наш не очень счастлив. Причиной служит, конечно же, его брак. И тут вина моя. Я думаю, что человек, выросший без настоящей материнской любви, не умеет найти её и у женщины. Он обязательно выбирает себе именно ту, взаимности которой ему не дождаться, и потом изо всех сил тянется, старается заслужить. Стремится, чтоб она увидела его достойным, и, наконец, наградила –  полюбила.  Но будь он тщеславен и самолюбив как бес, все равно в сердце его есть комнатка, где он видит себя в тысяче зеркал нестоящим истинного чувства. И поэтому та, что полюбит этого мужчину, всегда для него будет женщиной не то ни се. Женщиной, готовой довольствоваться слишком малым, и, соответственно, женщиной, которую любить нельзя.
Мне кажется,  я поселила своего сына в этот жизненный круг. И остается только мечтать, что  есть на свете женщина, которая подарит ему столько доброты, что черный круг этот рассыплется в прах и сердце его будет отогрето.
Только, думаю, что это будет не его сегодняшняя жена. Она человек мне совершенно непонятный, а особенно непонятно её холодное отношение к браку и к моему сыну. Я не понимаю, как они живут вообще. Судя по всему, на сегодняшний день, она живет отдельно. Так чего же он вбил себе в голову, что это его жена? Разве жены бывают такими?
Что скрывать, я её заметно недолюбливаю

Тэй и Анджей пошли в кабинетик на втором этаже, а я обратилась к Ирэне:
- Ну что красавица, а мы с тобой кушать будем?
- Нет, я с папой кушала.
- А что тогда мы станем делать?
-Пойдем на море!
-Пойдем
Девочек сейчас наряжают премило. Моя внучка в белом вязаном платьице с юбкой-колоколом, серых плотных колготочках, в  розовых коротеньких сапожках и розовой куртке, при сером, очень миленьком берете, выглядела маленькой девушкой. Я с интересом к ней присматривалась. Мне ведь тоже надо что-то такое себе купить.
Мы вышли через терассу на тропинку и прошли туда, где деревца и кустарник, насаженные вдоль обрыва, подойдя почти вплотную к высокому скалистому уступу, оканчиваются, и в этом месте у нас начинается спуск к морю. Мы специально не очень обжили и облагородили этот спуск, все здесь довольно-таки первозданно и природно. Мы только насыпали гравий, чтоб не оскальзываться, поставили несколько скамеек и выкопали ступеньки в особенно крутых местах. Спуск, купание и подъем, очень хорошая физкультура. У нас бывали периоды увлечения закаливанием, и мы бегали к морю даже зимой, перед завтраком.

Все побережье уже покрылось рябью вновь народившейся зелени, а рядом со мной прыгала внучка, наполненная той же юной, распускающейся жизнью, что и окружающая природа. Сейчас я вполне почувствовала, что такое преемственность поколений. Показалось что все не зря. И если Анджей несколько замкнут и не вполне счастлив, все это как-то можно компенсировать, если будет счастлива эта девочка. Чувство это забрезжило на секунду, но ответ на вопрос, как это так, стал неким ускользающим и обманчивым откровением.
- А мне папа подарил диск с мультиками!
- Понравились?
- Я еще не смотрела!
Я села на скамью. Море, как обычно в марте было неспокойно. Оно, как будто упрямилось, и не соглашалось принять весну, несмотря на теплые уговоры солнца.  Я смотрела, как Ирэна скачет по камням, находит на берегу удивительные сокровища, и делает какие-то свои детские открытия.
- Мне уже шесть лет, я уже, может быть, пойду в школу скоро!
Да ведь и вправду, ей уже шесть. Значит, в июне мы станем с Ирэной ровесницами. Я засмотрелась, до чего мы похожи. Представляю нашу встречу, лет через десять. Наверное, сойдем за близняшек.
Как же я жду пережить  это вновь - пору детства и юности. Какое это прекрасное чувство, когда открываешь утром глаза и осознаешь, что ты снова маленькая девочка, все впереди и все чудесно!
Так, любуясь Ирэной и болтая с ней, я начала грезить наяву новой собой и тут запела моя Nokia
- Девчонки, быстро домой!
-А что такое?
-Ну что, дед внучку толком не видел, да и давай устраивать пир-горой?



Домой мы поднимались минут тридцать, то садились отдыхать на лавочку, то встречали большую улитку и долго с ней общались, выясняя подробности её улиточьей жизни, то встречалась нам цветущая полянка и мы решали, рвать ли цветочки, и не будет ли им больно?
- Нет, лучше мы завтра опять придем, и на них посмотрим, правда, бабуля?
- Конечно, и завтра зайдем и послезавтра и через неделю.

Позже, день стал остывать, солнце потихонечку ускользало,  а наша семья собралась на терассе. Тэй с Анджеем устроили барбекю, а мы с Ирэной накрыли столик. И вечер пришел к нам тихий и благополучный. Ирэну укутали в меховую куртку деда, поместив ножками в рукава и только грациозная её головка на тонкой шейке оживленно болталась над большим бесформенным гнездом .
Я сидела между мужем и внучкой, и снова, как в давешних мыслях, по одну руку у меня была юность и будущее, а по другую, моя настоящая жизнь и годы любви.



День за днем пробежал мимо нас апрель. Однажды, майским утром, я поднялась на чердак припрятать кое-какие бумаги и свои детские вещи. У нас самый традиционный чердак, со старыми вещами и легендами. Подыскивая подходящее местечко я открывала коробки и прежде чем осознать что это, прижала к себе, обняла, небольшой кусок картона. Это портрет Тэя, нарисованный мной очень давно. Я рисовала его с фотографии, во времена горького одиночества.
Были длинные- длинные дни, печальные стояли деревья, печально клонилось ко мне небо, все это пришло, вслед за тем как Тэй ушёл.
- Мне нужна дорога, поиск, путь ученого. Я не могу добропорядочно стареть в своем уютном углу. - Прости, если это возможно, простить такое. Я должен уйти, это мой последний шанс. 
И никакие уговоры, никакие уверения, что я понимаю, и буду ждать, не подействовали.
- Я не хочу, чтоб ты тратила свою молодую жизнь на ожидание. Я не стою твоего одиночества.
И он уехал, в далекую экспедицию, и планов возвращаться ко мне не имел.
Я писала ему письма и стихи, а он молчал. Холодно наваливалось на меня это молчание ночами, и старалось задавить, укутав своей ватностью, густотой, безвоздушной тяжестью свинцовой воды. Смешно, я бессмертная, боялась однажды не справиться, и соскользнуть с глыбы его молчания разбившись насмерть.
Но время шло и я жила. Снова писала и ждала. Рисовала тот портрет, что сейчас держу в руках и ждала. На нем Тэй, босой, в футболке и джинсах сидит, опершись рукой о гриф гитары, как на трость. На темном, густом, многокрасочном фоне, я наметила силуэт и черты лица, сквозь которое проступило небо, как его видно от нашего дома и чайки. Ниже, где сердце высветилась наша скала и кусочек моря. От скалы, вниз, к животу, змеиться тропинка, ведущая к дому, а на ней три граната, два лопнули от сочной спелости, а один еще закрыт.
К обороту портрета, скотчем приклеена тетрадка. Это мои стихи. Открыв наугад, я прочла.

 Я беззвучная, в месте пустом
Открываю слова наугад
заправляю  их светом и сном
Провожаю к тебе, пусть летят

Но по метеосводке, нелепо,
Но сегодня закрытое небо
И взрываясь, 
раздавленной клюквой,
Об него разбиваются буквы,
И лежат.
И свинцово молчат.


Вспомнилось, как жилось мне тогда.
По утрам, после душа, я смотрела на свое стройное, полное летней женской силы тело,
и гадала, сколько продлится мое одиночество? Когда мужские руки надавят мне на плечи, и, отяжелев вдвойне, я лягу, чтобы открыться желанному?
Через год одиночества случилась глупая история. Меня навестила бывшая студентка Тэя, разница в возрасте у нас с ней десять лет, и мы немножко приятельницы.  Сидели на терассе, пили темное пиво, хрустели острыми сухариками .
- А что, от Тэя нет вестей?
- Нет.
- Ну и что, все грустишь?
- Ни в коем случае!
- Так заведи мужичка тогда.
- Это зачем еще?
- Тебе объяснить зачем? Ты главное начни, а там само пойдет. Тебе здесь, наверное, стыдно? Типа все свои. Так возьми и махни в курортный городок, в клуб, подцепишь там кого-нибудь.
- Может и махну.
Так я придумала, наконец, освободиться.
Однажды, в ярком платье, на каблуках, и в кружевных чулках я легко захлопнула дверь своего дома, чувствуя, что я пружинка, легкая, живая, бездумная.

- Ну как успехи?
- Ездила вчера.
- Ух ты, и что?
- Ну сразу познакомилась, даже до танцплощадки не дошла.
- Ну-ну, расскажи, и какой из себя?
-Да ничего, приятный. Черненький, энергичный такой мальчик.
- Ага, и дальше?
- Выпили, потанцевали и к нему поехали.
-Ну, это ты зря, так сразу. Я от тебя даже не ожидала. Хорошо, а дальше?
- Жизнь полна неожиданностей, парень вот тоже не ожидал, что я зареву и не смогу быть с ним.
Приключение вышло нелепым.   Любовь замкнула меня, и войти мог только мой муж. Поэтому оставалось одно, ждать его, ровно столько времени, сколько ему понадобится, чтобы вернуться.
Снова я писала, что жду и люблю, снова слова проваливались в ватную тишину. Но в этом молчании, как легкая заря, брезжило его имя и мое счастье, от того что он, все-таки есть. Что где-то он дышит, движется по каким-то своим дорогам, и, иногда, читает те слова, что приходят к нему от меня. 
Тихо истаял еще один одинокий год. Однажды вечером, я долго не могла заснуть, мое женское волновало меня, мне чудился рядом Тэй, и я металась по постели, как будто в страстных объятиях мужа.
Утро я  встретила счастливо, надо мной нависло какое-то событие, и, не зная, что это, я была просто рада. У меня тогда завелась привычка завтракать в постели. Как обычно передо мной был кофе и гренки с джемом. Вдруг из моих глаз покатились слезы, потом я засмеялась, и побежал открывать входную дверь. Неожиданно, за дверью стоял Тэй.
- Почему ты не звонишь? Ой, в смысле не войдешь? – спросила я, сразу спрятав подальше и слезы и смех. Тэй стоял отстраненно, и было непонятно, он вернулся или заглянул мимоходом.
- Просто стою, сказал он и пошел, огибая дом, во двор. 
Я глотнула студеный, густой, как вода воздух, с высокого бирюзового неба солнце прицельно прострелило меня тремя сухими лучами, и я  молча двинулась за ним. Не замечая, что иду в одном белье, я ступала по красным, осенним листьям босыми ногами. Он дошел до терассы, и поднялся по ступеням.
Тогда еще комната в нижнем этаже оставалась кабинетом мужа, и он неуверенно, как буд-то примеряясь, сел в свое кресло.
- Где Анджей?
- Спит еще, скоро будить.
-Пожалуй, и я пойду, лягу.
Я не посмела ничего. Ни вопросов, не заботы, ни выражения своих чувств. А собирая своего мальчика в школу, сказала только
- Папа приехал, но он спит, приходи домой пораньше сынок.
Анджей посмотрел на меня потемневшими глазами и промолчал. Видно за два последних года он научился держать свои чувства в себе.
Закрыв дверь за сыном, я поднялась в спальню. Тэй, лежал, уткнувшись в подушку. Долгожданный, непонятный и одинокий. И, решительно скинув одежду, я скользнула к нему под простыню и обняла горячо. И тогда, словно разлетелась плотина - хлынула на нас наша близость.
- Девочка, милая, любишь меня. Любишь, поэтому мы снова вместе.
- А ты меня?
- И я тебя люблю.
А потом, много позже, я ему сказала
- Уезжай, путешествуй, работай, делай все что тебе необходимо, но не оставляй меня без надежды. Очень трудно ждать без надежды.
- Прости меня, сказал Тэй.

Вслед за портретом Тэя, я принялась разглядывать портрет, на котором, как  принято считать, изображена моя прабабушка, хотя на самом деле, на нем нарисована я в первой жизни. Очень странно разглядывать это далекое лицо, которое является моим.  Черты, конечно, те же, что и в моей нынешней молодости, но художник великолепно передал их выражение. Лицо красивое, но в нем сквозит нечто отталкивающее, жабье. Высокомерие и стяжательство, отпечатались на нем, создав гибрид красоты и уродства. Но почему-то это сочетание влекло ко мне мужчин. Помню после бегства, о котором я уже упоминала,  я осела в богатом городе. Город имел университет, деньги, общество и амбиции. На этом я и сыграла, создав дорогой клуб- салон. На первом этаже был бар, зал для танцев и обедов, а также сцена. На втором комнаты для гостей, на третьем мои комнаты.
Конечно, создать все это только на деньги, вырученные от продажи подарков, бывшего покровителя было нельзя, но ведь деньги к деньгам. Я закладывала драгоценности и драгоценные наряды, обещала, занимала и всячески выкручивалась, а потом, когда клуб уже работал, я долго еще едва сводила концы с концами и платила долги и проценты. Но желаемого  добилась.
В первое время, чтобы сделать клуб излюбленным местом, я шла на все. За безумные деньги приглашала людей, которые, я знала, будут интересны и к ним потянутся гости. Напропалую флиртовала. Кокетство мое было безмерно простым, но действовало безотказно. Длинный взгляд из-под склоненной головы, полуулыбка. Подойти танцующей походкой, взять за руки и помолчать, после чего можно переключиться на другого человека, объект уже что-нибудь себе придумает. Но, пришлось, почти исключить романы, дабы поддерживать интригу.
Дело пошло с успехом и я богатела. Я удовлетворила свое тщеславие и свою жажду денег, но загнала съежившуюся душу куда-то на задний двор своего парадного дома.
Однажды, ко мне пришел тот, кого я давно покинула, сохранив при себе его подарки.
Он сидел передо мной, состарившийся, несовременный.
- Ты счастлива?
- Конечно, разве ты не видишь?
- Я тебя искал, и, наконец, нашел.
- Я понимаю, у тебя ко мне финансовые требования?
- Требования? Нет, я просто хотел спросить.
- Ну что же, если ради этого ты потратил столько времени, спрашивай.
Он заморгал, по-стариковски слезящимися глазами.
- Скажи, Милена, я тебя чем-то обидел?
- Это все, что ты хотел выяснить?
- Но ведь ты была такой любящей,  такой нежной. Ты не могла без меня дышать.
- Ну, я дышу без тебя, уже долгое время.
Почему-то он удивился моему ответу. Долго молчал, а потом сказал
- Хорошо, я прощаю тебя.
Я подумала, что в старости он стал совсем слабым, лучше бы мне не видеть его таким.
А забитая душа моя ничего мне не сказала, или я не умела её слышать.
В конце жизни я все продала и устроила свое новое рождение и финансовые дела, тем способом, которым действую и сейчас.
И вот, я впервые родилась заново. У меня за спиной остался век независимости, авантюр и одиночества. В моей предыдущей жизни у меня были приключения, и я нажила состояние, обеспечив себя на много жизней вперед. Не раз бывала увлечена, но любовь так и не пришла. А в целом истекшее оставило ощущение суеты и бессмыслицы. Амбиции были удовлетворены, но счастья в этом не было. Можно четко сказать, я была бесповоротно несчастлива и неудовлетворенна в чем-то человеческом, простом, но необходимом.
А моя обновленная юная душа ждала счастья. Поэтому, в новой жизни, мне захотелось изведать добропорядочную семейную жизнь. Я была выпускницей австрийской школы при  монастыре и сиротой с приданным, поэтому жених нашелся скоро. Зная уже, что любовь можно прождать всю жизнь, я отдала ему руку, оставив свое сердце при себе. Это был зрелый человек, исполненный внешнего достоинства, источником которого, как, к сожалению, я поняла позднее, был малоподвижный ум и неглубокая личность. От него у меня родилось две дочери. Чертами лица девочки получились похожими на меня, но душевно оказались продолжением своего добропорядочного папаши.
Отчетливо помнится мне, некий завтрак. Я уже вдова, а девочки мои совсем взрослые. Как посмотрев на них, я вдруг подумала, что бледные, длинноносые их физиономии при мышиных волосиках, аккуратно расчесанных на пробор, способны убить прелесть самого роскошного наряда. Все же женщина, это, прежде всего то, что она несет в себе и именно это окрашивает пластику, лицо, вдыхает жизнь в заготовку и решает, красива она или нет.
Молодость моя в той семейной жизни прошла довольно скучно, но когда, овдовев, я обрела свободу, мне открылось новое, чудесное спокойствие. Я познала достаточность жизни как процесса. Тогда, наконец, я освободилась от постоянной устремлённости в завтра. Душа моя стала тиха и я поплыла по времени, осознав наконец – каждый день я живу. Просто живу, сегодня, сейчас и это прекрасно. Для меня это был период нового, духовного рождения.
Тем временем мир перешагнул в 20 век, и я встречала его, гуляя по мостовым процветающего города – столицы искусств. У города кружилась голова от вальсов, и множество художников рисовали его портреты. Среди них был один роковой, злой гений двадцатого века. Да, по одним мостовым со мной, в черной шляпе и длинном плаще, голодный и небритый вышагивал свою судьбу эксцентричный юноша и не удавшийся художник Адольф.
О нет, я не хочу сейчас сочинять легенды о своих с ним встречах. Мне просто вспоминается эпоха больших войн. Слишком короток человеческий век, и не зрел ум, чтобы сориентироваться самостоятельно. Новое поколение, как новый поток ищет сове русло, и тех, кто его в это русло направит. Люди принимают войну потому, что место в жизни надо искать, а место в строю укажут. Так реализуется неизбывное желание жить по алгоритму, быть частью жесткой структуры и иметь смысл.
И, как в музыке всего семь нот, но бессчетное количество вариаций, так и существует меньше десятка слов: родина, свобода, вера, освобождение, защитим, справедливость, патриотизм. И если вместе с ними человеку говорят – убей, это хорошо, он убьет, если скажут не убий – будет жить, стараясь соблюдать это правило.
Поэтому, добрый семьянин и любящий сын сотнями сжигает беззащитных людей в печи концентрационного лагеря, у него этому есть мотивация и объяснение. 
Мне было интересно видеть, как всего лишь через поколение, внуки смертельных врагов породнились. Когда тысячи людей из России, поднялись, чтобы без единого выстрела войти в Германию и там жить, и немцы радушно уложили русских женщин в свои постели.
В постели, в которых их деды еще не досмотрели сны о Великой Мировой Смерти.
Хотя, что есть понятие национальность, как не географическая характеристика?
Мое третье перерождение пришлось на 44 год. Войну я переживала в нейтральной стране, но веяние Великой Мировой Смерти добралось до меня и там. Я узнала, что такое смертная слабость, слабость, которой не хочется сопротивляться. Равнодушно, как механизм, у которого на исходе завод, готовила я новое воплощение, тупо подчиняясь внутренним командам - надо. Думаю, теперь я знаю, как покидают силы и не хочется искать новых, и к остывшему человеку вплотную подходит смерть.
Так было и со мной, смерть уже стояла совсем рядом, но у меня был выход в новую юность. К счастью.

Да, совершив прыжок в новое детство я проснулась во истину счастливой.  В детстве, я, в целом, знаю о себе, но воспоминания мои больше напоминают сказки или фантазии. Осознаю и оцениваю накопленное я постепенно, и годам к четырнадцати во мне складывается новая личность.
Это очень странно, но например года за три некоторые взгляды могут поменяться диаметрально, но при этом понятно, что в чем-то я та же, что и далекая авантюристка 19 века.
В своей третьей жизни я впервые решила получать высшее образование. Причиной было то, что я ощутила, как далека от современности и захотела окунуться в жизнь и сущность молодежи, да и многие представления о мире, прочно засевшие во мне были столь устаревшими, что просто постыдно. Помочь могло только системное образование.
Итак, я стала студенткой эпохи хиппи и жажды свободы. Время это как нельзя лучше подходило моему мироощущению. Я ходила, распустив волосы, и, погрузившись в себя, созерцала окружающий мир. Единственное, что стало тогда важным это стыковка мира внутреннего и внешнего. Было интересно, что из этой встречи получается. Я о чем-то думаю, куда-то иду, что-то делаю и встречаю постоянное и непредсказуемое движение рядом и навстречу. Меня радовало знание, что я исключительна, и я решила больше не искать счастья во внешнем. Ни деньги, не удовлетворенные амбиции, ни замужество и рождение детей не дали мне ощущение истинного счастья. И я решила, что мое призвание свобода и скольжение.
И вот, в конце первого курса, ранним-ранним утром, я сидела в маленьком благоухающем сквере недалеко от входа в общежитие. Вечером мы ходили потанцевать и перед cном  мне захотелось проветрится, я была хмельная и пропахла сигаретным дымом.
Вдруг мое внимание привлекли голоса. Перед общежитием остановились девушка и юноша
-Ты всегда делаешь, то, что сам хочешь!
- Я есть.
- Ты неопределенность.
- Не вижу в этом ничего плохого.
- Тебя надо срочно переделать
- Сейчас!
Я встала со скамейки и раздвинула кусты, чтобы лучше увидеть разговаривающую пару.
Девушка была на редкость красивой, я её немножко знала, а молодого человека раньше не замечала. В этот момент, залитый утренним солнцем, он легко развернулся и беззаботно пошел куда-то, оставив свою серьезную спутницу. И мне вдруг нестерпимо захотелось идти с ним рядом.
Так случилось, что рядом с ним я прошла всю эту жизнь.
И он открыл мне секрет, что это такое, когда людей двое. Ничего более гармоничного чем он, я, наш дом и кусок земли над морем мне переживать не приходилось.

Но, время течет, и наконец, пришел месяц с певучим именем июнь. Он принес нам с Тэем последние совместные дни. В дни эти мы забились в себя как улитки. Я, сжав зубы, оставляла его позади, предавая и покидая каждую минуту в душе, в своем решении. Он больше не сопротивлялся, а стал слабый и старый. Все это происходило за кулисами слов. Слова же, как и внешняя сторона дней были обыденными, просто из них ушла доверительность.
- Я заметила, ты перестал строить планы? Почему это?
- Я не чувствую интереса.
- С тобой что-то случилось?
- Не знаю, может случится. Это похоже на план?
- Ты странный.
- Я старый.
После таких диалогов разговаривать не хотелось.
- Анджей может приехать с женой и Ирэной на твой день рождения.
-Знаешь, не хочу я день рождения. Я бы лучше побыла наедине с собой. Не будешь сердится, если я просто уеду на денек?
- Не имею сил.
- Я скажу ему сама, пусть приедут через недельку, я успею привыкнуть к тому, что мне шестьдесят пять.
- Ладно, я как раз хотел бы плотно поработать. Отметим твой день рождения позже.

Итак, у меня все готово и рано утром я выезжаю, затем аэропорт, полет в мой родной город, где пожилая женщина исчезнет, но появится девочка шести лет.
Спала я отвратительно. Рядом дышал Тэй, уже покинутый и несчастливый. Но у него ведь остается дом, сын и внучка. Вряд ли можно назвать такого человека одиноким. К тому же его огромный мир, душа и интеллект, основа его жизни, которую никому не отнять. Думаю, мне было гораздо тяжелее, когда он оставил меня ради одиночества и науки.
Зябким, сырым утром я встала, оделась, выпила на кухне соку и присела на дорожку. Тэй не проснулся, и я выскользнула без прощаний, слез и последнего поцелуя. Я даже не бросила на него последний взгляд перед выходом из дома. Я прошла мимо росистых деревьев, посмотрела в просвет там, где деревья подходят к нашей скале, на море. Все что я любила и считала своим, теперь не будет иметь ко мне никакого отношения. Метров пятьдесят от дома я толкала машину, прежде чем села прогревать. Глупая предосторожность, но стало вдруг страшно. Представилось, что меня догоняет Тэй, стучит, спрашивает, куда я еду. Ничего такого не случилось. Машина завелась, и началось мое невозвратное движение от этой жизни.
Доехав до нашей беседки, я остановилась, времени до начала регистрации на рейс оставалось еще очень много. Можно недолго тут  посидеть. Я закрываю глаза и вижу Тэя.

Я вижу Тэя, сидящего напротив, силуэт на фоне серого неба. Ветер треплет его седые волосы, по-мальчишески лихо расстегнутый ворот рубахи, за которым видна сухая загорелая шея. Я сделала правильный выбор. Несколько минут равновесия и полной свободы от всего, что тянуло меня в разные стороны, несколько лишних минут, перед вылетом самолета, все решили. Я правильно поняла, что подарил мне старый монах. Пройдя через два столетия, я встретила свою единственную любовь и прожила свою истинную единственную жизнь.
Другой мне не надо. Я иду с ним вместе и до конца, когда бы этот конец ни наступил, но мы до сих пор спим в одной постели. А когда-нибудь Ирэна в мой день рождения принесет цветы туда, где под одним камнем мы снова будем спать рядом, всегда. Новый век, это её век. Этой девочки, сплетённой из наших жизней.