Лунная соната. Вариант

     ЛУННАЯ СОНАТА. (Вариант от 28.09.2009 года)   
      
    Город нехотя просыпался. Начинался ещё один день, в сонной череде будней отличавшийся только пронизывающим ветром и неприветливым  небом с рваными облаками. Кроме железной дороги (к которой, впрочем, жители привыкли, как привыкают к тиканью ходиков) ничто больше не нарушало мерного посапывания спящего пространства.  Города ведь, как люди: со своими привычками, характером, со своим умением или неумением приспосабливаться к жизни. Провинциальные жители обитают в своем особенном мире, с опаской и некоторой завистью поглядывая на никогда не отдыхающие мегаполисы. С завистью - перед блеском. С опаской, потому что вокруг этого блеска темнота кажется гуще и зловещее.
    
     Для  тощего рыжего пса первой приметой рождающегося утра были люди, выносящие ему еду. Не ту,  в красивых пакетиках, которой он лакомился в детстве, а ту, за которую ещё нужно было бороться с многочисленными конкурентами.
      И всё-таки утро не было обычным. Может быть,  потому, что он не услышал знакомого приветствия от седого старика, стоявшего у контейнера с мусором? Сегодня тот стоял, отрешенным взглядом рассматривая бутылку с яркой этикеткой, лежащую у ног. По иронии судьбы пиво, реклама которого столь навязчиво звучала раньше со всех телеканалов, носило его фамилию. Или он носил фамилию этой бутылки с золотой этикеткой? Он, известный в богемных столичных кругах музыкант. Неужели то, что он оказался среди таких же, выброшенных за ненадобностью, вещей – закономерный итог его жизни?
      
     Мимо, почти не останавливаясь, мягко прокатила красная «Ауди».  Слегка приоткрыв дверь, мадам в замысловатом меховом одеянии брезгливо швырнула пакет, ничуть не беспокоясь, куда он упадёт. «Совсем как моя …» Он с горечью подумал, что как-то незаметно в его холостяцкую жизнь, наполненную музыкой и аплодисментами, вторглась, забрав у него и эту фамилию,  и квартиру, совсем чужая ему душой женщина. Да и была ли у неё душа? Будучи генеральным директором какого-то «общества безграничной безответственности», она на бумагах занималась организацией концертной деятельности, а на деле… Неужели, чтобы пробиться в  шоу-бизнесе, любые средства хороши? Неужели люди уподобились этим наглым воронам, шумно делящим добычу?
      
     «Не боятся…Значит, уже и за человека не считают, - сам не поняв, об окружении жены или о птицах, слетевшихся к  контейнеру, подумал он. -  Да и в самом деле, кто я?»
Попав в этот далёкий город, он сначала чувствовал себя так, словно пришёл на выступление, по ошибке взяв не ту партитуру. Но постепенно растерянность сменилась смирением.
    
     Очнувшись от тяжёлых воспоминаний, он увидел, что пёс уже потащил свежую добычу в сторону. Почему-то сегодня он остался к этому совершенно равнодушным.  И даже не стал отгонять надоедливых ворон. Только рёв подъехавшей мусороуборочной машины заставил их ретироваться на безопасное расстояние.
       «Эй, папаша, постор-ронись! - весело крикнул ему спрыгнувший с подножки шустрый мужичок в телогрейке. – Ну, как пивко? Свежее?»  Потом, привычно лихо дернув рычаг своего «агрегата»  и захватив громыхающий контейнер его железной лапой, добавил, довольный своей шуткой: «А ты знаешь, что с утра пиво пьют только аристократы и дегенераты?»
       
      «Знаешь»? Да он не только знал нравы этих «аристократов», но  мог бы рассказать, как клиенты его жены приезжали «отметить успех» в его богемную квартиру, где юным «артистам» доставались далеко не те роли, о которых они мечтали… Да, раньше у него была шикарная квартира в центре города, наследство матери, театрального критика. Была… В прошлой жизни. В той жизни, где только музыка позволяла уйти от действительности. Он садился за старенький рояль, и под тонкими пальцами рождался совсем другой мир, почему-то чаще печально-минорный. Правда, исполняя  Бетховена, музыкант преображался. Наверное, в произведениях этого композитора была та энергия бунтарства, которой не хватало ему, совершенно не приспособленному к жизни, сломившемуся под её ударами. Единственным смыслом существования для него была Настенька, бравшая  уроки музыки. Как и Бетховену, посвятившему свою «Сонату №14»  своей ученице, она была небезразлична учителю. Только она могла понять, что творилось в душе Мастера, когда он исполнял эту историю любви, почему-то названную людьми «Лунной». По-детски восторженная, Настя была тем солнечным лучиком, который заставлял всех вокруг заражаться её оптимизмом. Да-а… Была…Как-то постепенно, незаметно для него, искры в её глазах потухли, а потом она и сама угасла, тихо и незаметно. Мог ли он  уберечь её от своей «Медузы Горгоны», которая подобно мифическому персонажу превращала в камни всё на своем пути? Что он мог?
      
     Когда в квартире появились какие-то люди, совсем не похожие на обычных клиентов супруги, он сразу понял, что стал помехой на чужом празднике жизни, от которой проще избавиться… Очнулся от холодной воды, вылитой ему на лицо обеспокоенной девушкой-проводницей, которая отчаянно пыталась его добудиться. Не совсем еще поняв, что произошло,  вышел из вагона в холодное предрассветное марево незнакомого перрона и, постояв, словно в раздумье, шагнул навстречу тускло мерцавшим огням. Шагнул в неизвестность…
      «А ведь у этого рыжего бедолаги тоже, наверное, раньше была крыша над головой», - подумал старик, глядя на своего товарища по несчастью. Люди, спешившие на работу, мимоходом бросали пакеты в контейнер и отводили глаза, ускоряя шаг, чтобы не встретиться взглядом с бомжом. Некоторые брезгливо переходили на другую сторону улицы.
             
     «Замёрзнешь ведь, интеллигент!» - голос пожилой дворничихи, которая расчищала тротуары широкой деревянной лопатой, снова вернул его в действительность. Мелкое снежное крошево забивалось под воротник пальто, но он не чувствовал ни холода, ни промозглого ветра, трепавшего спутанные седые волосы. В сравнении с раскрасневшейся от работы женщиной старик казался мертвецом.
      
     «Боже, как болит голова! Болят обмороженные ноги. Болит душа!» -почерневшими бесчувственными кончиками пальцев человек смахнул слезу… Недавно ему попался клочок газеты, с которого осколком прошлого смотрела на него жена. У-у-ух! Пальцы тогда сжали бумагу, словно он хотел задушить это умильно улыбающееся чудовище… «Благотворительный концерт духовной музыки для детей-сирот»… Неужели она ещё надеется таким образом получить индульгенцию, прощение своих грехов?
       «Эй, ты! Живой ли хоть? – голос  толстухи отозвался в голове бомжа гулким эхом. - Вроде, живой. Да никак, пьяный? Знаем мы вас, алкашей! Вишь, и бутылку поднять уже не может!» И, видно вспомнив что-то своё, дворничиха, с обидой на весь мир, стала бросать песок из ящика, стоявшего на санках, прямо под ноги прохожим…
      
       Город просыпался. Люди куда-то шли, а в этот час даже куда-то спешили, внося видимость движения в размеренную жизнь. Но это была ИХ жизнь. Кто-то выбрал такую сознательно. Кто-то смирился с обстоятельствами. Но ЕМУ в этой жизни осталось только прощать. И он прощал всем. Тому милиционеру, который не захотел помочь оказавшемуся в беде человеку без денег и документов. Тому врачу больницы, который отказал в стационарном лечении.  Тем подонкам, которые купили ему билет в один конец. Бывшей жене… Впрочем, он и сам теперь – бывший… Всё в прошлом. Даже та тупая, не дававшая ни на миг забыть о себе боль в обмороженных ногах.
      
      «Умрёт тут на твоём участке, потом в милицию затаскают», - пробурчала под нос дворничиха, почему-то замахнувшись на пса. Словно в подтверждение её слов, старик как-то неестественно выпрямился… Он явственно услышал сдержанно-торжественные звуки «Лунной сонаты», которые шли, казалось, из самого сердца, сменяясь другими, волнующими, яркими красками. Для чего нужны наркотики, если существует такая завораживающая музыка? Настенька! Зачем?
        Нет, она не умерла! Вот же она! Манит его к себе... Его умиротворённое лицо озарило подобие улыбки…Словно вторя угасающим аккордам, протяжно завыл пёс.
      Начиналось утро чужого дня…