Самое время

- думаю, прижимаясь носом к стеклу. Дождь стучится, настойчиво, истерично, вопя о беде, несправедливости, обреченности, зная наперед, что никто его не услышит и помогать не станет. Капли входят в штопор, бьются всем своим существом об окно, стекают вниз, потом по фасаду - до самой земли, где струи оглушённых тел и водосток. Они еще помнят дышащие электричеством тучи, пьянящее сопротивление воздуха, стремительно растущую цель. Их ведь, посылают на войну, таких молоденьких, и смерть косит целые поколения. Кто-то всплакнёт по ним потом, когда промокший почтальон перетасует колоду и раздаст похоронки.

Сдвигаю в салоне всё по углам, освобождая пространство, и начинаю мастерить письменный стол. Давно собирался сделать собственными руками, только они вечно заняты, чем-то суетным. Рубанок вгрызается в дерево, пронзительно пахнет свежей стружкой и столярным клеем. Спешить некуда - то и дело прерываюсь на кофе, на сигарету, на бокал вина, на созерцание промежуточных результатов. Ножки мутируют от ласок резца, покрываясь орнаментом: побегами дикого винограда и пчёлами. Две тумбы - предмет особой гордости: изящные ручки и колёсики, обилие отделений, есть даже тайник. Под слоем лака на столешнице, напоминанием о лучших временах, покоятся демисезонные листочки ольхи.

Ветер штормовой. Деревья заламывают руки, прося о пощаде. Не могу понять: мне это кажется или где-то вычитал? Из оконных щелей сифонит. Надо бы заклеить, да не хочется отвлекаться на мелочи.

Весь вечер пишу физические законы. Не всё получается складно, но Закон Полутона и Закон Всемирного Прощения явно удались.

Лужа у подъезда уже забралась на первую ступеньку. Мечется пустая пачка от сигарет, вот-вот пойдёт ко дну. На поверхность выскакивают крупные пузыри. Мне говорили, что это означает, да позабыл: то ли дождь скоро кончится то ли будет всегда?

На листе ватмана, растянув циркуль до отказа, черчу два полушария и углубляюсь в детали. Дивлюсь: откуда во мне такая тяга к фьордам? Зато нравится идея с дрейфующими по рекам и морям горами. Скурпулёзно разработаны тропики, но всего две пустыни. Кажется, я лукавлю.

Странно, сколько не вглядывался в уличный мир, ни одного живого существа. Даже машин нет. Светофор озадаченно моргает, бормочет, что его бросили на перекрестке.

Нахожу цветные карандаши и тетрадку с конспектами по сопромату. Листочки в клеточку, мои любимые. Рисую птиц с интеллигентными клювами и длинными ногами - на каждой по две коленки. Сороконожек с выменем вдоль всего брюшка, двухярусных черепах, надувных ежей, снежных скатов. Обвожу волнистой рамочкой, старательно, прикусив кончик языка, вырезаю маникюрными ножницами, других найти не удалось, и прикалываю на стену.

Наконец-то включают отопление, а батареи и рады стараться - чуть не обжигаюсь. Не могу заснуть, пижама липнет к телу. Отпихиваю одеяло, оно обижается - сползает на пол. Раздеваюсь, сворачиваюсь эмбрионом. Кругом тьма. Это ненадолго. Я потерплю.