Nature morte

Тёмная комната. На стенах наклеены газетные листы, старые, пожелтевшие, будто на них пролили дешёвый чай. В комнате много мебели, но почти нет вещей. На тумбочке под окном только залатанный шерстяной платок, брошенный случайно, с небрежностью спешащего. Одним своим краем он зацепился за железную спинку кровати, прислонённой к тумбочке. Перины нет, нет и матраса, набитого паклей – только сетка на дне, через которую различим пол. В дальнем углу невидимая в темноте скребётся мышь. Тикают часы.
Среди окурков и пепельного праха на столе лежат лепестки сожженных писем, когда-то дорогих. В одном было что-то нежное о «котике» и фиалках на даче, а ещё в одном о белом солнце Италии. Теперь этих слов нет – только уголки с обгоревшими краями.
Книжные полки пусты, кресло пусто и холодно. На стенах кроме газетных листков нет ничего. Тикают часы над сгоревшей бумагой. За часами на секретере забытые иконы с керосинкой перед ними. Суровые распахнутые глаза святого глядят на колбу, в которой давно нет керосина.
Всё ещё невидимая мышь пробежала в тени, скребясь коготками о пол. Её спугнула, звонко дёрнувшись, открывшаяся сквозняком рама. Запахло сыростью и болотом. В комнату впорхнул холодный ноябрьский воздух, смахнув платок на пол, развеяв пепел и спугнув мышь. За окном начинался восход, холодный ноябрьский восход. Только первые лучи поднимались над неясной ночной массой и ещё не освещали комнату. Разметённые окурки и клочки писем валяются по полу, ластясь к человеку, лежащему лицом вниз. На нём штопаный пиджак и старые брюки, в руке револьвер, вокруг чемоданы и узлы. По паркету растекается густая кровь. Тикают часы над тонущим в крови платком.
Через два часа сюда войдут люди, и они уже не запачкают ботинок.
За окном встаёт солнце, и его луч проникает в комнату. Он выхватывает из темноты кусок стены с желтоватой фотографией в газете и надпись типографским шрифтом «Убийство кронпринца Франца-Фердинанда». За окном встаёт солнце, холодное солнце ноября 1917 года.